Агата Кристи
Трагедия в трех актах
Эркюль Пуаро – 9
Текст предоставлен издательством https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=122036
«Трагедия в трех актах»: Эксмо; Москва; 2009
ISBN 978‑5‑699‑38171‑5
Аннотация
Во время вечеринки на вилле знаменитого актера, недавно завязавшего с театральной карьерой, совершено убийство. Великий сыщик Эркюль Пуаро, оказавшийся в числе гостей, берется за расследование. «Трагедия в трех актах» не просто заставит усатого бельгийца окунуться в хитросплетения театральной жизни, но чуть не сделает его жертвой преступления.
Агата Кристи
Трагедия в трех актах
Посвящается моим друзьям, Джеффри и Вайолет Шипстон
Режиссер – СЭР ЧАРЛЗ КАРТРАЙТ.
Ассистенты режиссера – МИСТЕР САТТЕРСВЕЙТ, МИСС ХЕРМИОН ЛИТТОН‑ГОР.
Костюмы – ФИРМА «АМБРОЗИН ЛИМИТЕД».
Освещение – МСЬЕ ЭРКЮЛЬ ПУАРО.
Акт первый
Подозрение
Глава 1
«Воронье гнездо»
Мистер Саттерсвейт сидел на террасе «Вороньего гнезда», наблюдая за хозяином дома, сэром Чарлзом Картрайтом, поднимающимся по тропинке от моря.
«Воронье гнездо» было современным бунгало улучшенного типа. В нем отсутствовали деревянные украшения, фронтоны и прочие излишества, дорогие сердцу третьесортного архитектора, и выглядело оно как простое белое здание, правда, куда большего размера, чем казалось на первый взгляд. Своим названием дом был обязан тому, что стоял высоко на утесе над Лумутской гаванью. Один из углов террасы, защищенной крепкой балюстрадой, находился прямо у крутого обрыва к морю. По дороге, извивающейся высоко над морем, до города было около мили. От моря к дому поднималась крутая рыбачья тропинка, по которой в данный момент и карабкался сэр Чарлз Картрайт.
|
|
Сэр Чарлз был хорошо сложенным загорелым мужчиной средних лет, в старых серых брюках из фланели и белом свитере. Он двигался слегка раскачивающейся походкой, согнув руки в локтях. Девять человек из десяти определили бы в нем отставного моряка, однако десятый, более проницательный, в этом усомнился бы. Ему скорее представилась бы не корабельная палуба, а занавешенная плотной материей сцена, с которой Чарлз Картрайт звучным, приятным голосом английского моряка и джентльмена произносит: «Нет, сэр, боюсь, я не могу ответить на этот вопрос».
Занавес опускается, свет в зале зажигается, оркестр играет последний аккорд, и девушки с бантами в волосах предлагают зрителям конфеты и лимонад. Первый акт пьесы «Зов моря» с Чарлзом Картрайтом в роли капитана Вэнстоуна подошел к концу…
Мистер Саттерсвейт улыбался, глядя вниз со своего наблюдательного пункта.
Этот маленький сухощавый человечек, любитель театра и изящных искусств, закоренелый, но симпатичный сноб, всегда включаемый в перечень приглашенных на разного рода приемы и мероприятия в высшем свете (списки гостей неизменно завершались словами: «и мистер Саттерсвейт»), обладал незаурядным интеллектом и был проницательным знатоком человеческой натуры.
– Никогда бы не подумал… – пробормотал он, качая головой.
На террасе послышались шаги, и мистер Саттерсвейт обернулся. Крупный мужчина с седеющими волосами придвинул стул и сел. На его лице явственно отпечатывалась профессия – «доктор с Харли‑стрит»[1]. Сэр Бартоломью Стрейндж добился немалых успехов на медицинском поприще: став хорошо известным специалистом по нервным расстройствам, недавно он был возведен в рыцарское звание.
|
|
– О чем это вы не подумали? – спросил Стрейндж у мистера Саттерсвейта. – Выкладывайте.
Мистер Саттерсвейт с улыбкой указал на фигуру, быстро поднимающуюся по тропинке.
– Я никогда бы не подумал, что сэр Чарлз способен так долго оставаться… э‑э… в изгнании.
– Черт возьми, я тоже! – Сэр Бартоломью рассмеялся, откинув голову назад. – Я знаю Чарлза с детских лет. Мы вместе учились в Оксфорде. Он всегда был лучшим актером в личной жизни, чем на сцене. Чарлз постоянно играет. Он ничего не может с этим поделать – это его вторая натура. Чарлз не выходит из комнаты – он удаляется со сцены и всегда находит для этого подходящую реплику. По крайней мере, ему нравится менять роли – и на том спасибо. Два года назад Чарлз оставил театр, заявив, что хочет пожить простой сельской жизнью, вдали от света, и удовлетворить наконец свою старую любовь к морю. Он приехал сюда и построил этот дом, реализовав свою мечту о простом сельском коттедже с тремя ванными и новейшими приспособлениями! Как и вы, Саттерсвейт, я тоже никогда не подумал бы, что это продлится долго. Ведь Чарлзу нужна публика, а здесь ему приходится играть перед двумя‑тремя отставными капитанами, компанией старух да пастором. Мне казалось, что он, несмотря на пресловутую «любовь к морю», устанет от роли «простого сельского парня» и сбежит отсюда через полгода. Я думал, следующей его ролью станет утомленный светский лев в Монте‑Карло или, может быть, лэрд[2]в Горной Шотландии. Наш Чарлз – личность многосторонняя. – Доктор помолчал. Для него это была долгая речь. Но, понаблюдав немного с добродушной усмешкой за поднимающимся человеком, который через пару минут должен был присоединиться к ним, продолжил: – Тем не менее я оказался не прав. Привязанность к простой жизни сохраняется.
|
|
– Человека, склонного к театральности, иногда неправильно понимают, – заметил мистер Саттерсвейт. – Его искренние намерения не принимают всерьез.
Сэр Бартоломью кивнул.
– Пожалуй, – задумчиво промолвил он.
С веселым приветствием сэр Чарлз взбежал по ступенькам террасы.
– «Мирабель» превзошла себя, – объявил он. – Вы должны как‑нибудь поплавать на ней, Саттерсвейт.
Мистер Саттерсвейт покачал головой. Он слишком часто страдал, пересекая Ла‑Манш, чтобы питать иллюзии относительно крепости своего желудка на борту судна. Этим утром мистер Саттерсвейт наблюдал «Мирабель» из окна спальни. Дул довольно сильный бриз, и он поблагодарил Небо за то, что находится на суше.
Войдя в гостиную через французское окно, сэр Чарлз крикнул, чтобы подали напитки. Затем вновь обернулся к своему другу:
– Тебе тоже не грех походить под парусом, Толли. Разве, сидя в своем кабинете на Харли‑стрит, ты не убеждаешь своих пациентов в том, как им пойдут на пользу морские волны?
– Одна из положительных сторон профессии врача, – отозвался сэр Бартоломью, – заключается в том, что ты не обязан следовать собственным предписаниям.
Сэр Чарлз рассмеялся, продолжая машинально играть роль грубовато‑добродушного морского офицера. Это был красивый, безупречно сложенный мужчина с худощавым лицом и сединой на висках. Он выглядел тем, кем был на самом деле, – прежде всего джентльменом и только потом актером.
– Ты плавал один? – спросил доктор.
– Нет. – Сэр Чарлз повернулся, чтобы взять бокал с подноса, который держала хорошенькая горничная. – Со мной был матрос. Точнее, девушка – Эгг.
Нотка смущения в голосе сэра Чарлза заставила мистера Саттерсвейта бросить на него любопытный взгляд.
– Мисс Литтон‑Гор? Она разбирается в хождении под парусом?
Сэр Чарлз печально усмехнулся:
– Рядом с ней я чувствую себя новичком, но делаю успехи – с ее помощью.
Мысли быстро замелькали в голове мистера Саттерсвейта.
«Интересно, мисс Литтон‑Гор… возможно, поэтому он здесь не затосковал?.. У него опасный возраст, в такой период всегда появляются молодые девушки…»
– Море… – продолжал сэр Чарлз. – Нет ничего лучше моря, солнца и ветра. Ну и скромного жилища, куда можно вернуться. – И он с удовольствием оглянулся на белое здание, снабженное тремя ванными с холодной и горячей водой, новейшим электрооборудованием, системой центрального отопления, а также штатом прислуги, состоящим из горничной, уборщицы, повара и судомойки. Представления сэра Чарлза о простой сельской жизни, по‑видимому, были несколько своеобразными.
Высокая и очень некрасивая женщина вышла из дома на террасу и направилась к ним.
– Доброе утро, мисс Милрей.
– Доброе утро, сэр Чарлз. Доброе утро. – Легкий кивок в сторону двух остальных. – Вот меню на обед. Не знаю, захотите ли вы его изменить.
Сэр Чарлз взял меню.
– Давайте посмотрим. Дыня‑канталупа, борщ, свежая макрель, куропатка, суфле «Сюрприз», канапе «Диана»… По‑моему, превосходно, мисс Милрей. Все прибудут поездом в 4.30.
– Я уже дала распоряжения Холгейту. Кстати, сэр Чарлз, прошу прощения, но было бы лучше, если бы этим вечером я обедала с вами.
Сэр Чарлз выглядел удивленным, но вежливо ответил:
– Буду очень рад, мисс Милрей, но… э‑э…
– Иначе, сэр Чарлз, – спокойно объяснила мисс Милрей, – за столом будет тринадцать человек, а многие люди суеверны. – По тону мисс Милрей можно было предположить, что она каждый вечер садилась за стол тринадцатой без малейших колебаний. – Кажется, все готово, – добавила она. – Я велела Холгейту привезти на машине леди Мэри и Бэббингтонов. Это правильно?
– Абсолютно. Как раз собирался просить вас это сделать.
Мисс Милрей удалилась с улыбкой превосходства на уродливом лице.
– Замечательная женщина! – с почтением произнес сэр Чарлз. – Я постоянно боюсь, что в один прекрасный день она начнет чистить мне зубы.
– Воплощенная компетентность, – заметил Стрейндж.
– Она со мной уже шесть лет, – пояснил сэр Чарлз. – Сначала была моей секретаршей в Лондоне, а здесь исполняет обязанности экономки. Хозяйство ведет как часы. Но теперь собирается уходить.
– Почему?
– Она говорит… – Сэр Чарлз с сомнением почесал нос. – Она говорит, что у нее мать‑инвалид, но лично я этому не верю. У таких женщин вообще не бывает матерей. Они рождаются из динамомашины. Нет, тут что‑то другое.
– Вероятно, люди начали болтать.
– Болтать? – Актер уставился на него. – О чем?
– Мой дорогой Чарлз, ты отлично знаешь, о чем болтают больше всего.
– Ты имеешь в виду, о ней… и обо мне? С ее лицом? И в ее возрасте?
– По‑моему, ей еще нет пятидесяти.
– Возможно. – Сэр Чарлз задумался. – Но ты видел ее физиономию? Конечно, там есть глаза, нос и рот, но это не то, что можно назвать женским лицом. Самая отчаянная старая сплетница не могла бы заподозрить во мне сексуальное влечение к женщине с такой внешностью.
– Ты недооцениваешь воображение британских старых дев.
Сэр Чарлз покачал головой:
– Я этому не верю. В мисс Милрей столько респектабельности, что даже британские старые девы не могут этого не учитывать. Она добродетельная женщина – и к тому же чертовски полезная. Я всегда выбираю себе уродливых секретарш.
– Это разумно.
Несколько минут сэр Чарлз молчаливо над чем‑то явно размышлял.
– Кого ты сегодня ожидаешь? – поинтересовался сэр Бартоломью, чтобы отвлечь его.
– Во‑первых, Энджи.
– Энджи Сатклифф? Отлично.
Мистер Саттерсвейт с интересом наклонился вперед. Ему не терпелось узнать состав гостей. Энджела Сатклифф была хорошо известной актрисой, не слишком молодой, но все еще популярной у зрителей благодаря своему шарму и остроумию. Иногда ее называли преемницей Эллен Терри[3].
– Затем Дейкрсы.
Мистер Саттерсвейт снова мысленно одобрил выбор. Миссис Дейкрс представляла «Амброзин лимитед» – преуспевающую компанию по изготовлению театральных костюмов. В программках можно было прочитать: «Костюм мисс Блэнк в первом акте от «Амброзин лимитед», Брук‑стрит». Ее муж, капитан Дейкрс, завсегдатай ипподромов, был, выражаясь на его собственном жаргоне, темной лошадкой. Он проводил много времени на скачках и ранее сам в них участвовал. Потом пошли разные слухи, и, хотя никто не знал ничего конкретного, люди при упоминании Фредди Дейкрса многозначительно поднимали брови.
– Далее Энтони Астор, драматург.
– Ну конечно! – воскликнул мистер Саттерсвейт. – Она написала «Одностороннее движение». Пьеса имела бешеный успех. Я дважды ее видел. – Он с удовольствием продемонстрировал знание того факта, что Энтони Астор – женщина.
– Верно, – кивнул сэр Чарлз. – Забыл ее настоящую фамилию – кажется, Уиллс. Я встречал ее только однажды и пригласил, чтобы порадовать Энджелу. Вот и все приезжие.
– А местные? – спросил доктор.
– Ну, прежде всего, Бэббингтоны – он пастор, славный человек, не слишком похож на священника, да и жена его симпатичная женщина, обучает меня садоводству. Потом леди Мэри и Эгг. Вроде бы все. Ах да, еще молодой парень по фамилии Мэндерс – вроде бы журналист. Смазливый юноша.
Мистер Саттерсвейт со свойственной ему методичностью пересчитал гостей:
– Мисс Сатклифф – раз, Дейкрсы – три, Энтони Астор – четыре, леди Мэри и ее дочь – шесть, пастор с женой – восемь, молодой человек – девять, и мы трое – двенадцать. Должно быть, вы или мисс Милрей ошиблись, сэр Чарлз.
– Только не мисс Милрей, – с уверенностью возразил сэр Чарлз. – Эта женщина никогда не ошибается. Давайте проверим… Да, черт возьми, вы правы. Я упустил одного гостя. – Он усмехнулся. – Ему бы это не понравилось. Это самый самодовольный человечек из всех, каких мне приходилось встречать.
В глазах мистера Саттерсвейта мелькнули искорки. Он всегда считал, что актеры – самые тщеславные люди в мире, не делая исключения для сэра Чарлза Картрайта. Этот пример сваливания с больной головы на здоровую позабавил его.
– Кто же этот эгоцентричный субъект? – полюбопытствовал он.
– Знаменитость в своем роде, – ответил сэр Чарлз. – Возможно, вы о нем слышали. Его зовут Эркюль Пуаро. Он бельгиец.
– Да, детектив, – кивнул мистер Саттерсвейт. – Я встречал его. Незаурядная личность.
– Действительно, – согласился сэр Чарлз.
– Лично я с ним никогда не встречался, – принял участие в разговоре сэр Бартоломью, – но много о нем слышал. Кажется, несколько лет назад он ушел на покой, не так ли? Вероятно, большинство из услышанного мной относится к области легенд. Надеюсь, Чарлз, в этот уик‑энд здесь не произойдет никаких преступлений?
– Почему? Потому что в доме детектив? Не ставишь ли ты телегу впереди лошади, Толли?
– Ну, у меня на этот счет есть теория.
– Какая теория, доктор? – спросил мистер Саттерсвейт.
– События приходят к людям, а не люди к событиям. Почему одни ведут жизнь, полную приключений, а другие – скучную и неинтересную? Благодаря окружающей обстановке? Вовсе нет. Человек может отправиться на край света, и с ним ничего не произойдет. До его прибытия там может состояться целая бойня, после его отъезда – землетрясение, а корабль, на который он едва не сел, может потерпеть крушение. А другой человек живет в Бэлеме[4], ездит не дальше Сити, но с ним постоянно что‑то случается. Он оказывается замешанным в историю с бандой шантажистов, красивыми девушками и угонщиками автомобилей. Есть люди со склонностью к кораблекрушениям – даже если плавают по декоративному пруду, то с лодкой что‑то случается. Точно так же люди вроде вашего Эркюля Пуаро не должны искать преступления – они сами приходят к ним.
– В таком случае, – заметил мистер Саттерсвейт, – возможно, хорошо, что к нам присоединится мисс Милрей и за обедом не окажутся тринадцать человек.
– Ну, если тебе так хочется, Толли, – великодушно разрешил сэр Чарлз, – можешь получить свое убийство, но с одним условием – чтобы я не был трупом.
И трое мужчин, смеясь, вошли в дом.
Глава 2
Инцидент перед обедом
Более всего на свете мистера Саттерсвейта интересовали люди – причем женщины гораздо сильнее, чем мужчины. И их он знал куда лучше, чем представителей мужского пола. В его собственном характере присутствовало женское начало, позволяющее глубже заглядывать в женскую душу. Но хотя женщины всегда доверяли ему, они никогда не воспринимали его всерьез. Иногда это обижало мистера Саттерсвейта. Он чувствовал себя человеком, стоящим в кулисах и наблюдающим за спектаклем, но никогда не играющим в нем. Однако, если говорить честно, функция наблюдателя его вполне устраивала.
Тем вечером, сидя в большой комнате, смежной с террасой и ловко декорированной современной фирмой в стиле корабельной каюты люкс, мистер Саттерсвейт в основном интересовался своеобразным зеленовато‑бронзовым оттенком краски для волос, которую использовала Синтия Дейкрс. Он подозревал, что это последняя парижская новинка. Как выглядит миссис Дейкрс без ухищрений косметики, определить было невозможно. Это была высокая женщина с фигурой, идеально отвечающей требованиям момента. Ее шею и руки покрывал обычный в сельской местности летний загар, но был ли он естественным или искусственным, определению не поддавалось. Волосы были причесаны в новейшем стиле, доступном только лучшим лондонским парикмахерам. Выщипанные брови, подкрашенные ресницы, тонкий слой макияжа на лице, рот, обретший с помощью помады изгиб, отсутствующий от природы, – все это выглядело приложением к безупречному вечернему платью темно‑синего цвета и на первый взгляд незамысловатого покроя (что отнюдь не соответствовало действительности), изготовленному из необычного материала – вроде бы тусклого, но словно озаряемого каким‑то внутренним светом.
«Умная женщина, – подумал мистер Саттерсвейт. – Любопытно, какова она на самом деле?» На сей раз он имел в виду не тело, а душу.
Миссис Дейкрс говорила, слегка растягивая слова, согласно моде тех дней:
– Дорогая моя, это было невероятно. Я имею в виду, все бывает либо возможным, либо нет. Так вот, в данном случае последний вариант. Это было просто пронзительно!
Еще одно новомодное словечко – теперь все было «пронзительным».
Сэр Чарлз ловко смешивал коктейли, болтая с Энджелой Сатклифф – высокой, начинающей седеть женщиной с озорным ртом и красивыми глазами.
Дейкрс разговаривал с Бартоломью Стрейнджем.
– Всем известно: что‑то не так со старым Лейдисборном. Вся конюшня это знает, – говорил он высоким, резким голосом.
Это был маленький рыжеволосый человечек с коротко подстриженными усами и бегающими глазками.
Рядом с мистером Саттерсвейтом сидела мисс Уиллс, чью пьесу «Одностороннее движение» называли одной из самых остроумных и смелых, какие только видел Лондон в последние несколько лет. Мисс Уиллс была высокой и худощавой, с как бы срезанным подбородком и небрежно завитыми светлыми волосами. На ней было пенсне и бесформенное платье из зеленого шифона.
– Я ездила на юг Франции, – говорила она высоким и невыразительным голосом. – Не могу сказать, что мне там понравилось. Я чувствовала себя не в своей тарелке. Но, конечно, для моей работы полезно видеть, что где происходит.
«Бедняжка, – думал мистер Саттерсвейт. – Успех оторвал ее от привычной обстановки – пансиона в Борнмуте[5], где ей самое место». Его часто удивляло несоответствие между произведениями и их авторами. Разве можно было обнаружить в мисс Уиллс хотя бы слабую искорку лощеного стиля пьес Энтони Астор? Внезапно мистер Саттерсвейт с беспокойством ощутил на себе оценивающий взгляд светло‑голубых глаз под стеклами пенсне. Эти глаза показались ему весьма смышлеными. Казалось, будто мисс Уиллс старается запомнить его на всю жизнь.
Сэр Чарлз только что закончил разливать напитки.
– Позвольте предложить вам коктейль, – вскочил с места мистер Саттерсвейт.
Мисс Уиллс хихикнула:
– Не возражаю.
Дверь открылась, и Темпл доложила о прибытии леди Мэри Литтон‑Гор, мистера и миссис Бэббингтон и мисс Литтон‑Гор.
Мистер Саттерсвейт принес мисс Уиллс коктейль и подошел поближе к леди Мэри Литтон‑Гор. Как уже говорилось, у него была слабость к титулам, а также к утонченным женщинам, каковой, несомненно, являлась леди Мэри.
В молодости, оставшись малообеспеченной вдовой с трехлетним ребенком, она переехала в Лумут и сняла маленький коттедж, где поселилась вместе с преданной служанкой. Леди Мэри была высокой, стройной, но выглядевшей старше своих пятидесяти пяти лет. Выражение ее лица казалось доброжелательным и несколько робким. Она обожала свою взрослую дочь, но слегка побаивалась ее.
Хермион Литтон‑Гор, по какой‑то неведомой причине обычно именуемая Эгг[6], мало походила на свою мать. Мистеру Саттерсвейту она казалась не слишком красивой, но, несомненно, привлекательной. И причина этой привлекательности, думал он, заключалась в переизбытке энергии. Эгг выглядела вдвое живее любого из присутствующих. Прямой взгляд ее серых глаз, локоны на затылке, упругие щеки, заразительный смех – все это словно воплощало мятежную юность, полную жизненных сил.
Эгг разговаривала с недавно пришедшим Оливером Мэндерсом.
– Не понимаю, почему плавание под парусом кажется тебе скучным. Раньше ты этим увлекался.
– Эгг, дорогая, все когда‑то взрослеют, – отозвался он, приподняв брови и слегка растягивая слова.
Красивый парень, подумал мистер Саттерсвейт. На вид ему лет двадцать пять. Но в его красоте есть нечто иностранное, неанглийское…
За Оливером Мэндерсом наблюдал кое‑кто еще – маленький человечек с яйцевидной головой и в высшей степени неанглийскими усами. Мистер Саттерсвейт уже успел напомнить о себе мсье Эркюлю Пуаро. Детектив прореагировал на это весьма любезно. Мистер Саттерсвейт подозревал, что бельгиец намеренно преувеличивает свои иностранные манеры. Его блестящие глазки, казалось, говорили: «Вы считаете меня шутом? Ожидаете, что я разыграю для вас комедию? Bien[7], я пойду навстречу вашим пожеланиям».
Но сейчас взгляд Эркюля Пуаро был серьезным и даже слегка печальным.
Преподобный Стивен Бэббингтон, пастор лумутского прихода, подошел к леди Мэри и мистеру Саттерсвейту. Это был мужчина лет шестидесяти, с поблекшими добрыми глазами и обезоруживающе застенчивыми манерами.
– Нам очень повезло, что сэр Чарлз обосновался здесь, – обратился он к мистеру Саттерсвейту. – О таком щедром и великодушном соседе можно только мечтать. Уверен, что леди Мэри со мной согласна.
Леди Мэри улыбнулась:
– Сэр Чарлз мне очень нравится. Слава не испортила его. Во многих отношениях он все еще ребенок.
Подошла горничная, неся поднос с коктейлями, и мистер Саттерсвейт подумал, как неисчерпаем в женщинах материнский инстинкт. Но поскольку сам принадлежал к викторианскому поколению, одобрял эту черту.
– Выпей коктейль, мама! – Эгг подбежала к ним с бокалом в руке. – Но только один!
– Спасибо, дорогая, – кротко отозвалась леди Мэри.
– Думаю, – промолвил мистер Бэббингтон, – жена не будет возражать, если и я попробую один коктейль. – И он засмеялся добродушным пасторским смехом.
Мистер Саттерсвейт бросил взгляд на миссис Бэббингтон, что‑то внушающую сэру Чарлзу о пользе навоза. У нее красивые глаза, подумал он.
Миссис Бэббингтон – крупная, не слишком опрятная дама – казалась весьма энергичной и свободной от мелочных условностей. Как говорил Чарлз Картрайт, приятная женщина.
Леди Мэри слегка склонилась к мистеру Саттерсвейту:
– Скажите, кто та молодая женщина в зеленом платье, с которой вы разговаривали, когда мы вошли?
– Драматург – Энтони Астор.
– Неужели? Такая анемичная особа… – Леди Мэри осеклась. – Нехорошо так говорить, но она выглядит точь‑в‑точь как неумелая гувернантка.
Описание настолько подходило к мисс Уиллс, что мистер Саттерсвейт рассмеялся. Мистер Бэббингтон устремил на леди‑драматурга добродушные близорукие глаза и, сделав глоток, закашлялся. Не привык к коктейлям, подумал мистер Саттерсвейт. Вероятно, они воплощают для него современность, с которой приходится мириться.
– Это вон та леди? – Мистер Бэббингтон мужественно сделал еще один глоток и поднес руки к горлу. – Господи!..
– Оливер, – послышался звонкий голос Эгг Литтон‑Гор, – ты настоящий хитрый Шейлок![8]
«Ну конечно! – сообразил мистер Саттерсвейт. – Он не иностранец, а еврей».
Они выглядели подходящей парой. Оба молодые, привлекательные и уже из‑за чего‑то ссорятся – это хороший признак… В следующее мгновение его внимание отвлек какой‑то звук. Мистер Бэббингтон поднялся со стула, раскачиваясь в разные стороны. Его лицо конвульсивно подергивалось.
Леди Мэри тоже встала и с беспокойством протянула к нему руку.
– Смотрите! – воскликнула Эгг. – Мистеру Бэббингтону плохо!
Сэр Бартоломью Стрейндж быстро подошел к пастору и подвел его к кушетке у стены. Остальные столпились вокруг, не зная, чем помочь…
Через две минуты Стрейндж выпрямился и покачал головой.
– Сожалею, – без обиняков заявил он, – но мистер Бэббингтон умер.
Глава 3
Сэр Чарлз сомневается
– Зайдите на минуту сюда, Саттерсвейт, – просунул в дверь голову сэр Чарлз.
Прошло полтора часа. Суматоха улеглась. Леди Мэри увела из комнаты плачущую миссис Бэббингтон и отправилась с ней в пасторский дом. Мисс Милрей названивала по телефону. Прибыл местный врач и взял инициативу в свои руки. Быстро пообедав, гости, не сговариваясь, разошлись по комнатам. Мистер Саттерсвейт собирался последовать их примеру, когда сэр Чарлз позвал его в комнату‑«каюту», где умер пастор.
Мистер Саттерсвейт вошел в комнату, справившись с легкой дрожью. Он был достаточно стар, чтобы бояться зрелища смерти. Возможно, скоро он сам… Но к чему об этом думать? «Я проживу еще двадцать лет», – успокоил себя мистер Саттерсвейт.
В комнате, кроме сэра Чарлза, находился только Бартоломью Стрейндж. При виде мистера Саттерсвейта он одобрительно кивнул:
– С Саттерсвейтом можно иметь дело. Он знает жизнь.
Слегка удивленный мистер Саттерсвейт сел в кресло рядом с доктором. Сэр Чарлз мерил шагами комнату. Сейчас он забыл о привычке сгибать руки в локтях и меньше походил на моряка.
– Чарлзу это не нравится, – заявил сэр Бартоломью. – Я имею в виду смерть мистера Бэббингтона.
Мистеру Саттерсвейту показалось, что он неудачно выразился. Происшедшее едва ли могло кому‑то понравиться. Но он понимал, что Стрейндж имел в виду нечто совсем иное.
– В высшей степени огорчительно, – отозвался Саттерсвейт, поежившись от неприятного напоминания.
– Да, весьма болезненный инцидент, – кивнул врач, машинально прибегая к профессиональной терминологии.
Картрайт перестал ходить взад‑вперед.
– Ты когда‑нибудь видел, Толли, чтобы кто‑нибудь умирал таким образом?
– Пожалуй, нет, – задумчиво произнес сэр Бартоломью. – Но я видел не так уж много смертей, как ты, возможно, думаешь. Специалист по нервным заболеваниям редко убивает своих пациентов. Он сохраняет им жизнь и зарабатывает на этом деньги. Не сомневаюсь, что Макдугал видел куда больше покойников, чем я.
Доктор Макдугал, которого вызвала мисс Милрей, был самым популярным врачом в Лумуте.
– Макдугал не видел, как умирал этот человек. Когда он прибыл, Бэббингтон был уже мертв. Поэтому он основывался на том, что мы… что ты ему рассказал. Макдугал говорит, что смерть последовала от удара, что Бэббингтон был уже не молод и его здоровье оставляло желать лучшего. Но меня это не удовлетворяет.
– Возможно, его тоже, – проворчал сэр Бартоломью. – Но врач должен сказать хоть что‑то. Удар – подходящее слово; оно ровным счетом ничего не означает, но удовлетворяет любительский ум. В конце концов, Бэббингтон действительно был пожилым человеком и, по словам жены, в последнее время жаловался на недомогание. Может быть, у него развилась болезнь, о которой никто не подозревал.
– Было ли это типичным случаем?
– Типичным случаем чего?
– Удара или какой‑нибудь известной болезни?
– Если бы ты изучал медицину, – заявил сэр Бартоломью, – то знал бы, что типичных случаев практически не бывает.
– Что именно вы предполагаете, сэр Чарлз? – спросил мистер Саттерсвейт.
Картрайт не ответил, сделав неопределенный жест рукой.
– Чарлз сам этого не знает, – усмехнулся Стрейндж. – Просто его мысли, естественно, обращаются к самым драматическим возможностям.
Сэр Чарлз с упреком посмотрел на него. Его лицо было задумчивым. Он рассеянно покачал головой.
В голове мистера Саттерсвейта мелькнуло воспоминание: Аристид Дюваль, глава секретной службы, распутывающий заговор в пьесе «Подземные провода». Сэр Чарлз, сам того не сознавая, прихрамывал при ходьбе. У Дюваля было прозвище Хромой.
Между тем сэр Бартоломью продолжал безжалостно опровергать все еще не сформулированные подозрения сэра Чарлза:
– Что именно ты подозреваешь, Чарлз? Самоубийство? Убийство? Кому могло понадобиться убивать безобидного старого священника? Это фантастично! Самоубийство еще куда ни шло. Можно вообразить причину, по которой Бэббингтон решил покончить с собой…
– Какую причину?
Сэр Бартоломью покачал головой:
– Как мы можем проникнуть в тайны человеческой души? Предположим, Бэббингтону сообщили, что он страдает неизлечимым заболеванием – вроде рака. Это возможный мотив. Он мог захотеть избавить жену от тяжкой необходимости лицезреть его долгую и мучительную агонию. Конечно, это всего лишь догадка. Ничего не указывает на то, что Бэббингтон намеревался покончить жизнь самоубийством.
– Я думал не столько о самоубийстве… – начал сэр Чарлз.
Бартоломью Стрейндж снова усмехнулся:
– Ну еще бы! Ты не ищешь вероятных объяснений. Тебе нужна сенсация – новый, не оставляющий следов яд в коктейле.
Сэр Чарлз скорчил гримасу:
– Не уверен, что мне это нужно. Черт возьми, Толли, не забывай, что я смешивал эти коктейли!
– Внезапный приступ мании убийства? Очевидно, у нас симптомы еще не проявились, но до утра мы все будем мертвы.
– Ты все шутишь, но… – Сэр Чарлз раздраженно оборвал фразу.
– Я не так уж и шучу, – ответил врач. Тон его изменился – он стал серьезным, в нем звучали нотки сочувствия. – Я шучу не по поводу смерти старого Бэббингтона, а над твоими предположениями, Чарлз, потому что… ну, потому что не хочу, чтобы ты невольно причинил вред.
– Вред? – переспросил сэр Чарлз.
– Возможно, вы понимаете, куда я клоню, мистер Саттерсвейт?
– Думаю, я могу догадаться, – отозвался мистер Саттерсвейт.
– Неужели ты не видишь, Чарлз, – продолжил сэр Бартоломью, – что твои праздные подозрения могут оказаться отнюдь не безобидными? Слухи распространяются быстро. Самое смутное, абсолютно необоснованное подозрение может причинить серьезные огорчения и боль миссис Бэббингтон. Я сталкивался с подобными случаями один или два раза. Внезапная смерть, досужая болтовня, слухи и сплетни, которые распространяются все шире и никак не могут прекратиться… Черт побери, Чарлз, неужели ты не понимаешь, какой ненужной жестокостью это может обернуться? А ты всего лишь пускаешь в галоп живое воображение по весьма сомнительному курсу.
На лице актера мелькнула нерешительность.
– Об этом я не подумал, – признался он.
– Ты отличный парень, Чарлз, но позволяешь своему воображению уносить тебя слишком далеко. Можешь ты серьезно поверить в то, что кто‑то захотел прикончить этого абсолютно безобидного старика?
– Полагаю, нет, – ответил сэр Чарлз. – Ты прав – это звучит нелепо, но это вовсе не моя прихоть. Мне действительно кажется, что тут что‑то не так.
Мистер Саттерсвейт негромко кашлянул.
– Могу я высказать предположение? Мистеру Бэббингтону стало плохо вскоре после того, как он вошел в эту комнату и выпил коктейль. Я случайно заметил, как он поморщился, сделав глоток, и подумал, что он не привык к вкусу коктейлей. Но допустим, что предположение сэра Бартоломью верно – мистер Бэббингтон мог по какой‑то причине хотеть покончить с собой. Это кажется мне возможным, в отличие от убийства, которое выглядит абсолютно невероятным. В таком случае мистер Бэббингтон мог положить что‑то в свой бокал незаметно для нас. Насколько я вижу, в этой комнате пока еще ничего не трогали. Стаканы для коктейлей находятся на прежнем месте. Вот стакан мистера Бэббингтона. Я знаю это, потому что сидел здесь и разговаривал с ним. Предлагаю, чтобы сэр Бартоломью подверг содержимое стакана анализу – только потихоньку, не возбуждая лишних разговоров.
Сэр Бартоломью встал и поднял стакан.
– Хорошо, – откликнулся он. – Я доставлю тебе это удовольствие, Чарлз, но держу с тобой пари на десять фунтов против одного, что там нет ничего, кроме доброго старого джина и вермута.
– Идет, – согласился сэр Чарлз и добавил с печальной улыбкой: – Знаешь, Толли, ты отчасти ответствен за полет моей фантазии.
– Я?
– Да, с твоими утренними разговорами о преступлении. Ты сказал, что этот человек, Эркюль Пуаро, похож на буревестника, что преступление повсюду следует за ним. И действительно, как только он прибыл, у нас произошла подозрительно внезапная смерть. Естественно, мои мысли сразу же устремились к убийству.
– Интересно… – начал мистер Саттерсвейт и тут же умолк.
– Да, – кивнул сэр Чарлз. – Мне это тоже пришло в голову. Как ты считаешь, Толли, мы можем спросить его, что он об этом думает? Я имею в виду, будет ли это этично?
– Вопрос по существу, – пробормотал мистер Саттерсвейт.
– Я знаком с медицинской этикой, но будь я проклят, если знаю что‑то об этике детективной.
– Нельзя просить петь профессионального певца, – заметил мистер Саттерсвейт. – Вопрос в том, можно ли просить профессионального детектива о расследовании.
– Всего лишь о мнении, – поправил сэр Чарлз.
В дверь негромко постучали, и в проеме возникло лицо Эркюля Пуаро с виноватым выражением.
– Входите, приятель! – воскликнул сэр Чарлз. – Мы как раз говорили о вас.
– Я боялся, что помешаю.
– Вовсе нет. Хотите выпить?
– Нет, благодарю вас. Я редко пью виски. Другое дело – стакан сиропа.
Но сироп не входил в перечень жидкостей, которые сэр Чарлз считал пригодными для питья. Усадив гостя, актер перешел прямо к делу:
– Я не намерен ходить вокруг да около. Мы говорили о вас, мсье Пуаро, и… и о том, что произошло сегодня вечером. Вам не кажется, что тут что‑то не так?
Брови Пуаро приподнялись.
– Не так? Что вы имеете в виду?
– Мой друг вбил себе в голову мысль, что старого Бэббингтона убили, – объяснил Бартоломью Стрейндж.
– А вы так не думаете?
– Мы бы хотели знать, что думаете вы.
– Конечно, ему стало плохо очень неожиданно, – задумчиво промолвил Пуаро.
– Вот именно.
Мистер Саттерсвейт поведал о теории самоубийства и о своем предложении проанализировать содержимое стакана.
Пуаро одобрительно кивнул:
– Это в любом случае не причинит вреда. Как знатоку человеческой натуры, мне кажется в высшей степени невероятным, чтобы кто‑то мог расправиться с очаровательным и безобидным старым джентльменом. Еще менее правдоподобной представляется мне версия самоубийства. Как бы то ни было, стакан должен нам что‑то сообщить.
– И каков, по‑вашему, будет результат анализа?
Пуаро пожал плечами:
– Я могу лишь догадываться. В данном случае моя догадка состоит в том, что в стакане обнаружат только остатки превосходного сухого мартини. – Он отвесил поклон сэру Чарлзу. – Отравить человека с помощью одного из многих коктейлей, стоящих на подносе, очень нелегко. А если бы старый священник решил покончить с собой, он едва ли сделал бы это в гостях. Такой поступок был бы крайне неделикатным по отношению к другим, а мистер Бэббингтон показался мне очень деликатным человеком. – Пуаро сделал паузу. – Вот мое мнение.
Последовало молчание. Затем сэр Чарлз глубоко вздохнул, открыл одно из окон и выглянул наружу.
– Поднялся ветер, – сообщил он.
Агент секретной службы вновь уступил место моряку.
Но наблюдательному мистеру Саттерсвейту показалось, что сэр Чарлз слегка сожалеет о роли, которую ему толком так и не удалось сыграть.
Глава 4
Современная Элейн
[9]
– Да, но что вы об этом думаете, мистер Саттерсвейт? Только говорите правду.