Андрей Гребенщиков
Вселенная 2033 (сборник рассказов)
www.bookflash.ru
Аннотация
Сборник рассказов по Вселенной Метро …
Метро 201Х. Свердловский цикл
Квартира № 41
Охота
По ту сторону янтаря
История поэта
Андрей Гребенщиков
Квартира № 41
Чирк... пшш-ш... огонь.
Чирк... пшш-ш...
Я заворожено смотрел на вспыхнувшую спичку. Огонь жадно пожирал крошечный, ограненный кусочек дерева, умирающий в жутких судорогах. Идеальный, чистый ствол обугливался, скручиваясь спиралью и превращаясь в согбенный труп-огарок. Весело бегущий, беззаботный огонек оставлял за собой только пепел...
Так всегда случается - за красоту нужно платить. Неземное великолепие пламени сполна оплачено муками дерева. Человек же рассчитывается за божественную, но столь мимолетную красоту ядерного Апокалипсиса... Это было незабываемо - прошло двадцать лет, но я помню всё, в малейших деталях - огненные столпы до неба, белые, безумно белые вспышки, заслоняющие солнце, конвульсии раненной, встающей на дыбы земли и невидимая ударная волна, адским тараном сносящая такие смешные и нелепые в отблеске атомного зарева небоскребы.
Ненавижу огонь... Провожу по кромке коробка обнаженной спичкой - чирк, мгновение полнейшей, благословенной тишины, затем шипение - вот мой любимый момент - через долю секунды родится пламя, но кульминация наступает чуть раньше - пшш-ш - курок взведен, дерево еще живо, но сера уже заходится в родовых судорогах, готовая вот-вот освободиться от бремени. Стрелка часов дрогнет и все закончится - цикл бытия, исполнив акт творения, создаст красоту, извлечет её из такой простой и невинной спички, и она испепелит всё вокруг, не пожалев и самое себя. Огонь - символ и орудие небытия, отрицающего жизнь и её порождения... Ненавижу...
Наконец робкое, синевато-красное пламя, прощально вспыхнув и оставив в пальцах только обжигающий пепел, иссякло. Боли не было.
Я извлек из коробка предпоследнюю спичку. Чирк... и тихий, почти за гранью слуха, предательский хруст. Хрупкая деревяшка переломилась пополам... плохая примета. Я расхохотался, да так, что на несколько секунд заглушил какофонию, несущуюся снаружи. Жуткий рев, протяжный, пугающий лай, гортанный, непрекращающийся голодный вой, и лязгающее чавканье нескольких десятков челюстей-жерновов - всё исчезло, уступив место глупому, нервному хохоту.
Я верил в приметы - трудно, доказывая каждый день и час право на жизнь, не поддаться суевериям, сохранить холодную, трезвую голову... Однако сейчас, сидя в подъезде мертвой многоэтажки и удерживая хлипкую входную дверь от беснующейся стаи радиоактивных выродков одними молитвами... фатальная искренность приносящей себя в жертву спички вызывала буйный, густо замешанный на истерике смех.
Скоро мутанты закончат разделку весьма мясистых трупов своих "сотоварищей" (как же неаппетитно они чавкают!) и займутся подъездной дверью, мало обращая внимание на мои неумелые, сбивчивые молитвы...
Я погладил здоровой рукой изуродованный, растерзанный "калаш", с глубокими сквозными следами огромных клыков. "Спасибо, друг... Здорово мы их с тобой, да? Скольких успели отправить обратно в преисподнюю... Славная была охота, славная".
Боевой товарищ привычно молчал. Может чуть укоризненней, чем обычно. Ему было больно, а я ничем не мог помочь быстро и навсегда остывающему железу. «Терпи друг, уже недолго. Ты прожил героическую жизнь – от первого до последнего патрона - и тебе не о чем жалеть. Не вини себя, я знал, что билет будет в один конец… Их слишком много, а мы с тобой истекаем маслом и кровью».
Я аккуратно прислонил автомат к стене. «Жаль, что не смогу взять тебя с собой… Но ты принадлежишь этому миру, а я так и не смог стать его частью».
«Или не захотел», - добавил я уже вслух. От потери крови сознание мутилось, глаза наливались свинцом, мышцы отказывались подчиняться.
Сколько осталось времени? Сейчас монстры «освежуют» последнюю тушу и… Минут пятнадцать, не больше. Значит пора.
Быстрым движением спрятав в нагрудный карман пачку с одинокой сигаретой, я поднялся. Левая рука, перебитая в нескольких местах, висела плетью, а каждое движение пульсирующей, нестерпимой болью отдавалось в груди. «Ребра переломали, сволочи», - мысль была явственной, но совершенно спокойной, почти отвлеченной. Как и боль – она терзала и мучила тело, но оставляла меня равнодушным. Это хорошо, не хочу думать о ней. Слишком много времени посвящал ей раньше.
Преодолев в кромешной темноте лестничный пролет, я с грохотом налетел на что-то угловатое и неприятно острое. Пришлось лезть за фонариком - подслеповатый, тусклый лучик высветил пыльные почтовые ящики. Я осторожно коснулся их пальцами - покосившаяся, провисшая в петлях створка с номером 34 протестующе заскрипела. Я улыбнулся и покачал головой: "кое что никогда не меняется". Пальцы уже сами ощупывали и смахивали пыль с соседнего ряда ящиков - 38, 39, 40 и наконец дверца без номера. Сердце екнуло и застучало быстрее. Безымянный ящик - не такой как у всех - скрывающий страшную тайну, окруженный завесой мистики... в детстве он был предметом моей особой гордости, а вся дворовая ребетня отчаянно завидовала... Еще бы, разве можно придумать волшебную сказку, страшилку или шпионский роман про почтовый ящик со скучным номером 42! Разве число 26 может отправить мальчишескую фантазию в бесконечный полет, а любая иная цифра наградить флером секретности и страшной тайны... Взрослые говорили, что на этой дверце номер квартиры изначально был нарисован вверх головой и потому дворник дядя Коля - личность угрюмая, нелюдимая, что автоматически означает - загадочная - стер неугодную надпись. Такие рассказы только подливали масла в огонь, ведь многие малолетние завистники пытались обезличить и свою почту. К моему немалому удовольствию - тщетно.
Луч фонаря выхватил в узком проеме глубокого ящика ворох истлевшей бумаги. Что там? Скучные бесплатные газеты, надоедливые рекламные флаеры, счета, вызывавшие неизменно удивленное цоканье у родителей и сдержанный, тихий матерок деда?
Я не стал заглядывать, ведь карты с несметными пиратскими сокровищами, иероглифы пришельцев и записки великих волшебников, сокрытые в безымянном тайнике предназначались не мне, а рыжеволосому смешному мальчишке, вечно 10 лет от роду...
Я извлек из заплечного мешка два полных рожка от Калашникова. "Вольно, бойцы, ваш железный командир уснул навеки... Может еще сослужите службу более удачливому сталкеру". В ответ драгоценные патроны гулко стукнулись о жестяную крышку верхнего ящика. Посчастливится ли кому-нибудь найти их? Надеюсь. При других обстоятельствах они могли спасти мне жизнь. Может кому-то повезет больше - я бы очень этого хотел.
Теперь наручные часы - очень старые, времен Великой Отечественной, наградные… оберег, талисман, напоминание... Они остановились много лет назад, замерев на вечных двадцати минутах восьмого. Время смерти близкого человека, единственного близкого в сошедшем с ума мире. Найдите себе нового хозяина. Защищайте его, как пятнадцать лет защищали меня. А со мной вам нельзя - моё время будет иным...
И еще один, последний подарок. Извлеченный из кобуры ТТ приятной, уверенной тяжестью давил на ладонь. "Жаль, мой друг, что ты бесполезен против уродов". Я вынул обойму, отсчитал из нее пять патронов и аккуратной горочкой выложил у автоматных рожков. Кто знает, может и они на что сгодятся... Пистолет с одной оставшейся пулей вернулся в кобуру. "Зато для людей ты в самый раз".
Предстояло пройти еще один пролет, 14 ступеней.
Первая ступень - на ней я когда-то затянулся сигаретой и бросил на целых 8 лет. Вторая - сколотая, спасибо тебе за ушиб и целую неделю незапланированных каникул. Третья - до нее я допрыгивал в 4 года. Четвертая, пятая, шестая - вы всегда так быстро проносились мимо. Седьмая - счастливая, пусть это останется со мной. Восьмая – особенная, чуть больше остальных. Девятая - перепрыгнуть - на ней нашли умершую соседку - бабу Варю. Жаль, но сейчас перепрыгнуть не получится...
Десятая - пора! - достаю связку ключей. Одиннадцатая - вот четырехгранный ключ от безымянного волшебного ящика. Двенадцатая - а вот "таблетка" домофона. Тринадцатая - крошечный полуцилиндрический ключик - от нижнего замка. Четырнадцатая - плоская пластина со множеством насечек и бугорков - от верхнего. Отец очень гордился этим замком - "финский, сто степеней защиты, невозможность взлома и подбора отмычки"...
На моей памяти "сейфовым" ключом не пользовались ни разу - в квартире всегда кто-то оставался из многочисленного семейства. Не понадобится он и сейчас...
Когда-то, очень, очень давно рыжий, смешной мальчишка уговорил своего деда прокатится до новой станции метро. Мама отпустила их только на час, потому что потом все сядут за праздничный стол и непоседливая кудряшка-сестренка будет пытаться наконец задуть все три свечки на кремовом торте...
Слез больше нет... высохли, выжжены радиацией, выплаканы с кровью...
Маленький ключ легко и привычно юркнул в отверстие замка. Сердце остановилось. Поворот, глухой щелчок. Дверь протяжно скрипнула и неспеша, очень-очень осторожно открылась.
Я был дома.
Небольшой бонус: в качестве эксперимента предлагаю на ваш суд альтернативный рассказ - сюжетная вилка с «Квартирой № 41» - повествование расходится в момент «разговора» главного героя с автоматом.
Воздух.
…скоро мутанты закончат разделку весьма мясистых трупов своих "сотоварищей" (как же неаппетитно они чавкают!) и займутся подъездной дверью, мало обращая внимание на мои неумелые, сбивчивые молитвы...
Я провел рукой по грубой, шершавой поверхности родного, всегда верного АК. "Ты ни в чем не виноват. Мы бились до последнего патрона".
Обессиленный, пустой автомат подрагивал, остывая. Я прислонил его к стене, отдал честь и коротко, по-дружески кивнул "Спасибо за всё".
Надо уходить. Куда, зачем? У западни есть только вход... Поднимаясь на второй этаж, я боком зацепил почтовые ящики, те протестующе заскрипели, а сверху на крышке что-то коротко лязгнуло - металлом об металл.
Я было навел туда фонарик, как снизу - очень-очень близко - раздался нечеловеческий, жуткий вопль. Ноги сами внесли меня на второй этаж - сердце бешено колотилось, захлебываясь в невозможном ритме. Одна из квартир зияла открытым проемом двери. Сюда! Еще можно попробовать выбраться через окно!
Со всех сторон взвыли, зашлись в сумасшедшем лае десятки прожорливых, вечно голодных тварей. Поздно... Третий этаж, четвертый, пятый... Дыхание сбилось, я без сил упал на лестницу. Мышеловка захлопнулась - они окружили дом.
"Они окружили дом" - знакомая фраза, много раз слышанная... В голове зазвучала музыка и губы сами, опережая сознание, прошептали:
Когда они окружили дом
И в каждой руке был ствол...
Я засмеялся - "Наутилус", любимый "Наутилус"! Как называется эта песня? Никогда мне особенно не нравилась - всё портил дурацкий припев, но именно она всплыла в памяти.
Он вышел в окно с красной розой в руке...
Внезапно паника схлынула, я встал, сбросил больше не нужный вещмешок и медленно, невероятно медленно, боясь спугнуть что-то важное, начал подниматься по ступеням.
И по воздуху плавно пошел...
Вверх, вверх! У этой западни есть выход!
И хотя его руки были в крови,
Они светились как два крыла...
Я больше не шептал - кричал, заглушая беснующихся тварей.
И порох в стволах превратился в песок,
Увидев такие дела.
Я поднимался этаж за этажом, пролет за пролетом и как заведенный повторял:
Когда они окружили дом,
И в каждой руке был ствол,
Он вышел в окно с красной розой в руке
(Господи, как умирать то не хочется)
И по воздуху плавно пошел.
Глаза разъедала соленая, терпкая вода. А я думал, что иссушен до дна...
И хотя его руки были в крови,
Они сияли как два крыла...
Когда до крыши оставался один пролет, снизу послышался грохот разносимой в клочья двери. Но страха больше не было.
Бонус последний, слегка хулиганский Рассказ продолжается с того места, где заканчивается «Воздух».
Эволюция
…когда до крыши оставался один пролет, снизу послышался грохот разносимой в клочья двери.
Я опрометью бросился наверх и уже через мгновение оказался под тяжелым, грязно-бурым небом. На ходу стаскивая комбинезон, я что есть мочи несся к краю крыши. Не останавливаясь, одним резким движением сорвал китель и рубашку. Майка под напором трепещущих кожистых перепонок разлетелась сама. Еще шаг и падение, нет - парение и полет!
Внизу десяток глоток в раз завизжал от удивления, через секунду удивление сменилось смертельным ужасом. Стая тут же бросилась врассыпную, надеясь укрыться в ближайших развалинах. Но было уже поздно. Царь зверей - мстительный, голодный, безжалостный - возвращался в свои некогда покинутые угодья. И небеса содрогались от его победного крика.
P.S.: вот такая получилась мутация – на одной сюжетной завязке «расплодилось» три самостоятельных истории. Получилось это непреднамеренно, но мне – как автору - подобная «тройственность» показалась забавной.
Убежище одинокого человека
Хуже всего - когда приходит Она. Ничего не говоря - только тихий, осуждающий взгляд пустых глазниц. Стоит и смотрит. Ни упрека, ни обвинения, ничего. Пустота двух провалов на месте некогда красивых карих глаз, да запекшийся водопад крови под ними... Спроси меня, задай главный вопрос, дай мне оправдаться. Но Она молчит. Всегда. Нужно только дотронутся рукой и морок растает, рассеется иллюзорным туманом, уплывет невесомой дымкой. Но я не могу - скован ледяной коркой вины и страха.
***
Экран онемевшего сотового телефона разрезает темноту неровным, пульсирующим светом. Включен секундомер, отсчитывающий каждый миг нового мира - без людей и их глупых игр в цивилизацию и культуру. 23 дня, 8 часов и 44 минуты с момента начала и окончания последней войны...
Нажимаю паузу - время, натолкнувшись на незримый барьер, замирает, секунды останавливают бессмысленный бег.
Я знаю, телефон врет. С тех пор, как закрылся тяжелый, трехсоткилограммовый люк на воющем, натужном сервоприводе, прошло несколько месяцев, лет или веков... я не мог свихнуться за три недели, не мог! Пусть меня называли параноиком - за огромный бункер под коттеджем, за многолетние запасы еды и питья, за многокубовую бочку с солярой для генератора... Я и был параноиком - хорошо информированным, жизнелюбивым параноиком, способным с комфортом пережить конец света. Но не истеричным психопатом, не полным шизофреником...
Как бы кощунственно ни звучало, но Армагеддон начинался для меня не самым худшим образом. Сбылась долгожданная мечта об уединенном, уютном отдыхе, с молчащим телефоном и пустым почтовым ящиком. Без надоевших проблем, охочих до чужих денег фискалов, неповоротливых контрагентов, капризных, вечно недовольных клиентов и тупых, беспомощных подчиненных. С той стороны стены у меня никого не было - некого оплакивать, не о ком жалеть. Все близкие давно умерли, друзья отдалились и потерялись, любимые... одноразовые любимые уже наверняка сгорели вместе со своими рогатыми муженьками. Не стоит лить слезы о пепле, тем более - похотливом и блудливом. Буду скучать по вам, мои длинноногие, беспринципные красавицы, но жалеть - никогда.
Я пересматривал любимые фильмы, читал книги, по которым успел порядком соскучиться, заглатывал пачками радиоспектакли и даже играл в компьютерные игры - ту роскошь, которую не мог позволить себе многие годы - с окончания института. И еще одно любимое, запретное увлечение - теперь можно было пить каждый день, не боясь важной утренней встречи, не сохраняя постоянную концентрацию и опостылевшую трезвость мысли. Внешний мир летел в тартарары, а я увлеченно компенсировал пролетевшие в трудах и заботах годы, всё глубже и глубже погружаясь в релакс...
Праздник закончился быстрее, чем я ожидал. Эйфория сошла на нет при первом же тоскливом взгляде на раздражающе молчаливую мобилу… Фильмы очень скоро надоели, книги не радовали, а игры не цепляли. Я понял, что разучился жить - без работы и круговорота вселенских проблем! Часами - в тайне от самого себя - молил сотовый зазвонить - услышать как всегда взволнованный голос помощника: "Саша, Сан Саныч, приезжай, без тебя никак, таможня (налоговая, ОБЭП, лысый черт и волосатый хрен) опять голову насилует". Привычно обозвать его бесполезным тунеядцем (безрогим оленем, безруким онанистом), мгновенно сорваться с места и погрузиться в свою надоевшую-вожделенную среду обитания... Захлебываться адреналином, терять миллионы нервных клеток, усыхать килограмм за килограммом - но дышать, жить...
Я ругал себя, злился, бесился от собственной дурости, но телефон молчал... Он не мог позвонить, связь отрубилась с первыми ракетными ударами, ощущавшимися даже глубоко под землей, за трехметровыми армированными стенами. Однако мечты редко прислушиваются к логике, и я ждал - до рези в глазах всматриваясь в блеклый экран, заставляя бедный аппарат без устали искать сеть...
Бункер - оазис спокойствия посреди выжженной радиоактивной пустыни. Центр изменившейся вселенной, чья ось неудержимо сдвинулась и теперь проходит через мое рукотворное убежище. Оплот исчезнувшего человечества, пуп земли... От кого я жду звонка? От кого и на кой черт?! Откуда эта тупая маета? Ты получил ключи от рая, нет, не получил - заработал, своим трудом выковал, создал ковчег. И не нужно мне никаких парных тварей - я сам венец и царь себе! Один, потому что достойный, потому что сам, всё сам - спаситель, творец, избавитель... Но откуда взялась маета?!
Помог алкоголь. Больше никаких гомеопатических доз, бокала на ужин, условного глотка на сон грядущий... порции стали измеряться бутылками, коллекционные вина и коньяки, вставшие в треть стоимости самого очень и очень не дешевого бункера, лились неиссякаемой, полноводной рекой - с утра до вечера и с вечера до утра.
Дни помчались вскачь - фильмы, вне зависимости от жанра, превратились в уморительные комедии, примитивные игры - в шедевральные эпические полотна... Лишь книги пытались конфликтовать с избавительным эликсиром... Пылитесь дальше, вам не привыкать! Тошнотворная рефлексия и болезненная тяга к труду растаяли в алкогольном муаре... Короткий, не измеряемый хронометрами миг... счастья? Счастье не нашло дорогу в убежище - сгорело где-то там, вместе с остальными лузерами. Миг спокойствия! Безмятежного, благодатного, благословенного спокойствия! Большего и не требуется... не думать, не чувствовать и не вспоминать.
Жаль, спирт не бескорыстен и всегда соберет свою дань.
***
Первой пришла мама. Я был настолько пьян, что даже не удивился… Она умерла, когда мне было двадцать три года... Тяжелая, но вполне излечимая болезнь, требующая интенсивной терапии. Очень дорогой терапии… Безденежное чмо – я не смог ничего сделать. Ни-че-го - для человека, который в одиночку, на условную учительскую зарплату воспитал и обучил сына. Теперь я чмо богатое – однако такое же бессильное…
У тебя всё тот же грустный, всепонимающий и всепрощающий взгляд. И очень красивая улыбка. И сияние любви в зеленых, глубоких глазах. Как прежде… в наши счастливые времена.
Мам, а я очень изменился… Твой Сашка вырос, разбогател (не спрашивай как, хвастаться особо не чем), заматерел, окружающие считают меня серьезным, влиятельным человеком. Помнишь, мы с тобой мечтали о зажиточной жизни – с кучей возможностей, миллионом исполненных желаний, без забот и тревог. Наивные…
Знаешь, мама, я с каждым годом зарабатываю всё больше и больше – тут нельзя останавливаться, любое промедление, пауза или мелкий шажок назад заканчиваются крушением, лишением всего… Нельзя взять сколько нужно, развернуться и уйти на покой – вся пирамида вмиг рухнет и покой станет вечным… Чем больше состояние, тем труднее его сохранять, труднее обслуживать. Неограниченные возможности… конечно, но только в определенных рамках - если квартира, то в клубном доме - среди чванливой, избалованной публики, если машина – то черная, представительская, немецкая. Мечтал о красной, спортивной, итальянской... Нельзя, не положено, не соответствует. Рестораны – исключительно фешенебельные, отдых – респектабельный и только деловой – с партнерами и випами, вместо дружеских пьянок - укатывание чинуш всевозможных рангов, а свободное время – нечто за гранью реальности, запредельная роскошь.
Мама, я не могу носить любимые, простые как три рубля джинсы - только и исключительно костюмы, пошитые модными гламурными педиками за баснословные бабки. У меня не осталось друзей - Артемка и Коля - обычные "наемники"-менеджеры, мы не можем позволить себе совместный отдых - они из-за денег, я - из-за статуса, Эдик по диплинии умчал куда-то в Европу. Артур? Артур мне больше не друг, а партнер по бизнесу...
Семья? Была, даже две штуки. Детки... Хотел, очень хотел... Доктор объяснил, что дело во мне, постоянный стресс, нервы, круглосуточный график работы и прочая лабуда. Потому со второй женой и разбежались.
Знаешь, мы с тобой вдвоем - в крошечной однушке на окраине города - были очень счастливы. Жаль, что не понимали...
Мама, теперь у меня всегда с собой конверт, там доллары - пачка, не очень толстая. Те несколько тысяч поганых долларов, что могли всё изменить! тогда... Не знаю, зачем таскаю повсюду, будто надеюсь, что можно изменить, исправить, что всё будет не так... Мама, прости меня, прости...
***
Наутро, когда алкогольные пары немного развеялись, стало стыдно - жгуче, до горечи, до боли в тяжелой, хмельной голове. Господи, ну какой же я придурок! Что за идиотские сопли, что за пьяный бред! Сколько сотен раз представлял эту встречу... "мама, все наши желания сбылись - я - богатый, преуспевающий бизнесмен - уважаемый и успешный. Солидный... как ты говорила, завидный жених. Этим летом купил небольшой, уютный домик - деревянный, аккуратный - прямо на вершине высоченного холма, а внизу - у его подножья - озеро – чистое-чистое... И вокруг, на много километров ни души. Только ты и я... На холме - крошечное надгробие с твоим именем и скромный крестик - правда-правда, безо всякой вычурности, мрамора и статуй - просто крестик на могиле. Ты на вершине мира, все ветра прилетают туда - поклонится тебе. За силу, красоту, за бесконечную любовь, что дарила... Свобода, настоящая, безграничная свобода. Мама, какие там закаты! Низкое небо и огромное, красное Солнце - наверху - над головой - и под ногами - в зеркале озера. И близкий - рукой подать - пылающий горизонт. А зимой, когда белоснежный снег от края до края Земли..."
Теперь я ждал прихода мамы каждую ночь, хотел рассказать ей всё, хотел, чтобы она гордилась мной, радовалась моим успехам... Но она больше не приходила... И я ненавидел себя.
Однажды, когда утро, день и ночь окончательно переплелись в пьяном угаре, я заметил тень - черный, со смазанными границами силуэт. Это не был человек, только игра света в темном, мрачном углу спальни. Но я узнал его - неопределенная фигура, без лица - просто намек во тьме. Отец. Никогда не виданный - мама не рассказывала о нем, не было ни фотографий, ни писем, ни воспоминаний. И только моё отчество в качестве подсказки - Александрович. Воображаемый Александр без фамилии, истории и любви. Человек - имя, человек - пустота... Несколько лет назад я еще помышлял о найме частного детектива, думал о встрече, заставлял себя забыть обиды и ненависть... Сейчас я пытался прогнать призрака, как прогнал все до единой мысли об этом человеке. Но он не уходил - стоял возле кровати и содрогался в мерцающем, неверном свете ночника. Мне казалось, я слышу далекий молящий голос и жалкие, приглушенные всхлипы... Ненавижу.
***
Приходили другие люди. Разные - и забытые, и долгожданные. Слабо помню, они мелькали, словно в стробоскопе - возникали ниоткуда и исчезали в никуда. Странные игры воспаленного, отравленного разума.
Пить больше не мог. Организм не принимал. Я проводил дни, лежа в кровати, тупо уставившись в потолок. А вокруг толпились незримые тени... Они звали, кричали, обвиняли... Шепот и стоны. Всё время. Без остановки. Шепот и стоны. Без конца. Шепот и… Я схожу с ума.
***
Они неразличимы. Хор голосов, мельтешение лиц. Шум прибоя. «Мы все мертвы». Завывания ветра. «Мы сгорели». Скрип входной двери. «Мы все сгорели в один миг». Шаги. «А ты жив». Шелест холодных губ. «Ты обещал взять меня с собой». Этот голос я слышу. «Ты обещал». Слышу каждую секунду. «Ты обещал»…
Она здесь. Красивая кукла с выгоревшими глазами. Я говорил ей, что заберу в убежище - как Адам с Евой мы будем жить в раю – в раю для двоих… Наверху пусть беснуется война и смерть, а я дарую тебе спасение!
Она – всего лишь одна из многих – просто последняя, «финальная» – блондинистая дурочка с видами на богатого холостяка. Ты не могла знать, что убежище спроектировано для единственного обитателя.
Почему ты являешься ко мне? Оставь, ты ведь мертва. Уходи. Для тебя всё закончилось. Этот бункер для живых… для живого.
Нельзя закрыть глаза. За веками скрывается темнота. Боюсь её с детства... Обволакивающую, вязкую, затаившуюся... Стоит забыться и голоса в голове усилятся во сто крат, а тени будут подкрадываться всё ближе и ближе. Моя кукла сделает еще шаг и протянет холодную, безжизненную руку...
Я не сплю, больше не сплю - слежу за Ними, за каждой подлой тварью. Иногда вскакиваю с кровати и разгоняю ублюдков светом фонаря, Они боятся, прячутся, жмутся по углам. Лишь Она неподвластна свету – ведь у нее нет глаз. Она зовет меня, - "любимый, иди". А в протянутой руке зажат пистолет - рукояткой ко мне, - "возьми и будем вместе". Это ТТ из сейфа, запертого сейфа...
Не на того напали, упыри! Я знаю, что делать - нужны иконы, да, иконы и распятье! Как же я не догадался... Ничего, наверху - в поселке - церковь... Проклятая нечисть, я изведу вас под ноль, уничтожу без остатка. Открою люк, надо пробежать всего метров двести - до храма - и сразу назад, с оружием, настоящим оружием. Бог на стороне сильных, "черт, где же запорный механизм?", Бог на стороне праведных, "открывайся, быстрей, быстрей", Бог на стороне... Привод люка истошно завопил, железо задрожало в неистовом электрическом экстазе и... затихло. Лампы освещения отчаянно забились в агонии - то вспыхивая сверхновыми, то угасая черными дырами. Где-то вдалеке заворчал, закашлял генератор и, наконец захлебнувшись, умолк.
Бункер обрел желанную тишину и погрузился во тьму подземного мира.
У меня перехватило дыхание, а сердце, на миг остановившись, тут же рвануло вскачь. Вскипающая кровь тараном ударила в виски. "Нет! Нет, нет, нет! Только не темнота, Господи, только не темнота! Всемилостивый Боже, спаси и помилуй, только не темнота, спаси и... нееееет!"
Кто-то стоял передо мной, кто-то стоял... Я кричал, но не слышал крика - и не было вокруг ничего, кроме бескрайнего ужаса и отчаянья, да пистолета, услужливо вложенного в дрожащую руку...
Через минуту включился аварийный контур, осветив огромный бункер тревожным красным свечением. Люк, сотрясаясь и вздрагивая, тяжело отошел и впустил внутрь дневной свет. В застывших зрачках единственного обитателя опустевшего ковчега отразился небесный свод.