Оно мемориально это место,
Насколько помнят лес или река…
- Это ты про здешнее сочинил? – спросила Лизавета.
Семён Семёнович, который почти с самого начала стиха улыбался улыбкой со слезами, кивнул.
- Я про здешнее много чего сочинил. Но не здесь, а в отсутствии. Потому что я часто по всему здешнему тоскую, когда его рядом нет, а у меня сочинять из тоски лучше получается. И на душе тогда - легче.
Пёсик Фафик уже стоял перед поэтом на коленях, прижав лапы к сердцу. С ним от стихов Семёна Семёновича всегда такое бывало.
- У тебя и про меня в моё отсутствие лучше получается, - сказала Лизавета.
- Поэтому не надо бы мне про тебя стихов, Лиза… Из тоски… Лучше прозу.
Вскоре показался деревянный штакетник, окружавший турбазу. Тогда пришлось спрятаться в густых кустах.
Со времени последнего визита поэта ворота в “Избушки” перенесли на другое место. Семён Семёнович пробрался к воротам, раздвигая зелёные и порой колючие ветви, и понял, что за много лет отсутствия кое-что подзабыл.
За штакетником здания, вроде, были те же самые - столовая, простейшие двухэтажные коттеджи для персонала, склад имущества и продуктов, домики с верандами - но их все словно бы кто-то повернул, как избушку на курьих ножках, к лесу передом, к Семёну Семёновичу задом.
- А вот они! – пронзительно прошептала Лизавета Столетова.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ,
В КОТОРОЙ ПЁСИК ФАФИК СОВЕРШАЕТ СВОЙ ТРЕТИЙ ПОДВИГ
Когда злодеи копали пожарными лопатами третью яму возле домика №7, господин Обезьянов вдруг спросил:
- А помнишь, как в третьем классе из-за нас пожарную команду вызвали?
- Помню, - кивнул Пруля, одетый всё в тот же костюм цирюльника-точильщика, только без бороды. – Но мне про детство лучше не вспоминать. Работе мешает. Соберёшься кого-нибудь ограбить, а тут вдруг родная бабушка привидится – добрая такая! – и сразу руки опускаются… Помню!
Когда-то давным-давно маленькие Обезьянов и Пруля разожгли небольшой костёрчик в каморке под лестницей дома, в котором жили. Они хотели устроить там свой штаб. Но очень скоро по лестнице забегали жильцы с криками: “Откуда дым?! Откуда дым?! Пожарных вызывайте!”
Обезьянов и Пруля очень испугались, но сообразили: затоптали костёрчик и, пока никого у выхода не было, выскочили из каморки и убежали…
- А ты, Пруля, еще раньше в котельной во дворе угольный сарай случайно сжёг, - добавил Обезьянов, – и тебя на учёт в детскую комнату полиции поставили. Ты с детства работаешь слишком топорно… Смотри-ка: поползень!
Совсем рядом по толстой осине, от корней вверх, на животе проскользнул поползень, а потом, фыркнув крыльями, вспорхнул в листву.
Как удивителен мир –
Поползень крыльями
ФЫРРР!!!
- с чувством продекламировал Обезьянов.
Пруля на секунду замер, а потом сказал:
- Зд о рово это у тебя получается!
- Увы! Это не у меня, это у нашего героя-любовника Семёна Семёныча. Я ведь его книгу читал - и не без удовольствия и зависти. У меня на бумаге выходит гораздо хуже – так, стишки. Мои стихи – это мои преступления.
- Нет, у тебя тоже бывает так, что не забудешь. Как уж там… Вот это:
И даже Жук-Вредитель
Несёт огнетушитель.
Прямо на музыку просится!
- Это из моих самых лучших, - покорно согласился уголовный поэт. – А княжна-прабабушка-то – тоже артистка! Три креста на карте поставила, чтобы искать нескучно было. Что поделаешь – голубая кровь!
Тут же Обезьянов ловко перехватил лопату и отсалютовал ей, как будто шпагой, в знак почтения.
- А сторож не проснётся? Не хотелось бы его… того… - Пруля покосился на свой топор, лежавший возле ямы.
- Проснётся. Только через несколько часов. Я ему в стакан лошадиную дозу снотворного подсыпал. Проснётся, опохмелится и пойдёт опять на Баклушу свою рыбу ловить… И не смотри ты на топор! Ведь никого за свою уголовную жизнь так и не тюкнул!
В это время лопата Прули обо что-то лязгнула. Злодеи принялись разгребать песок дрожащими руками и вскоре вытащили из ямы тяжёлый кованый сундучок, величиной с коробку из-под обуви.
- Цыганский хоррр себе куплю-у-у! – прорычал Пруля и лезвием топора подцепил крышку.
Сундучок с треском открылся.
Обезьянов и Пруля зажмурились от разноцветного блеска драгоценных камней и от удовольствия…
- Руки вверх, господа миллионеры! Вы окружены! – раздался сзади издевательский голос шефа уголовной полиции.
Пруля резко развернулся, занеся топор. Тут же полковник Линк выстрелом из револьвера этот самый топор у него выбил.
Тогда господин Обезьянов метнул горсть песка прямо в глаза полковнику. Тот, не выпуская кольта, невольно схватился руками за лицо. А уголовный артист, как змея, скользнул ему под ноги, сбил на землю подсечкой, навалился сверху и закричал Пруле:
- Беги, дурак! Брось всё! А то убью!
Из-за домика № 7 выскочил Семён Семёнович и попытался схватить Обезьянова сбоку, но Обезьянов так ловко пихнул его ногой, что поэт отлетел прямо в свежевыкопанную яму, попутно свалив туда же открытый сундучок. Так он и скрючился на дне, осыпанный бриллиантами и сапфирами.
Пруля, привыкший в деле во всём подчиняться шефу, с тоской глянул в яму и огромными прыжками помчался прочь, в чащу, не забыв, однако, подхватить свой топор.
Вслед ему визгливо, но грозно залаял Пёсик Фафик, который залёг неподалёку за кустиком с дрелью, как с автоматом. Залаял, но преследовать из-за своих размеров поостерёгся.
Между тем, дела полковника Линка были плохи. Он, как червяк, извивался, придавленный к земле грудью, руками, ногами и даже головой Обезьянова. Ещё чуть-чуть – и уголовный артист заставил бы полковника разжать руку с револьвером.
«Самонадеянный болван!» - прохрипел шеф уголовной полиции. И непонятно было, кому он это прохрипел: преступнику или себе…
И тогда Пёсик Фафик совершил свой третий подвиг за сутки. Впоследствии он говорил, что совершенно не помнит, что с ним случилось в эти несколько секунд.
Пёсик завизжал, как щенок, подскочил к бьющимся и, совершенно против своей собачьей природы, не укусил, а вонзил сверло дрели прямо пониже спины Обезьянову.
Обезьянов с воплем взлетел не меньше, чем на метр, а когда приземлился, под рёбра ему упёрся ствол револьвера Линка.
- Поздравляю, полковник! – сказал Обезьянов после того, как шеф уголовной полиции надел на него наручники. – Недаром мне сегодня снилось, что я – огурец и очень боюсь ножа… Но, вообще-то, моя вина только в том, что я оказал сопротивление полиции. Но я же не знал, что вы полиция, вы же без формы. Чёрт там разберёт, кто тебе ни с того, ни с сего кричит: «Руки вверх!»
Обессилевший от подвига Пёсик Фафик лежал ничком.
Семён Семёнович с трудом выползал из ямы.
- А кража сокровищ? А похищение людей? – тяжело дыша, спросил полковник.
- А я, собственно, ничего не крал. Я просто нашёл клад урождённой княжны Таракановой, чтобы в знак любовного восторга отдать сокровища её законной наследнице – мадемуазель Лизавете Столетовой. Что же касается похищения…
- Меня никто не похищал! – выпалила Лизавета, вынырнув из-за домика № 7.
При этом она многозначительно посмотрела на Семёна Семёновича и прыгнула в яму с сокровищами.
- И меня, - как автомат, тут же отчеканил поэт, дотянулся до уткнувшегося в траву носом Пёсика Фафика и потрепал его между ушами.
- И меня, - пробухтела в землю понятливая собака поэта. – Чёрт там разберёт, кто кого похищал, когда сплошная любовь!
- А ведь вы – трижды герой, Фафик! – Семён Семёнович подхватил Пёсика и прижал к себе.
- Безусловно! И героя ждёт награда лично от меня: десять кило краковской колбасы, - Полковник Линк надел свою шляпу и заглянул в яму. - Забавный мы всё же народ!.. Что ж, сокровища есть, а преступники… дело наживное. Вы меня восхитили, господин Обезьянов. Как это вы завопили: «Беги, дурак!»… Кто он вам, этот единственный в мире человек, который дал мне, полковнику Линку, в глаз?
- Вообще-то, друг детства.
- Друг детства… Да, господа! Думаю, нас мало таких осталось – подобного рода актёров из труппы «Преступление и наказание»: старомодных уголовно-полицейских эстетов в лохмотьях благородства… Бог его знает, может, вы и вправду отдали бы сокровища Лизавете…
- Может… Сам себе удивляюсь, полковник!
- Нам надо друг друга беречь, враг-приятель, – нас и без нас найдётся, кому истреблять.
С этими словами полковник Линк снял наручники с господина Обезьянова.
- Ну, тогда я пошёл, - сказал Обезьянов, потирая запястья. – У сторожа удочку возьму - на Баклуше рыбу половлю. Хотя сидеть пока не смогу… Очаровательное всё-таки место – эта ваша турбаза «Избушки»!
Он поклонился и медленно направился мимо качелей и столовой к домику сторожа.
- Подождите! – Лизавета Столетова выбралась из ямы. – Вам в этом очаровательном месте доля причитается. Без вашего гадского представления мы бы ничего не нашли.
Её великолепное платье не пестрило на фоне листвы и травы.
Она была как прекрасный, но неяркий нежный лесной цветок.
КОНЕЦ
ИГОРЬ ЖУКОВ
ДА ЗДРАВСТВУЮТ БАБОЧКИ!
(39 сказок)
Москва 2017
СОДЕРЖАНИЕ