Курсовая работа
студентки
курса 121 группы
Института истории и Международных отношений
специальности «Социально-культурный сервис и туризм»
Замчаловой Анастасии Ивановны
доцент Тотфалушин В.П.
САРАТОВ
Содержание
Введение
Глава I. Идеология как форма общественного сознания
Глава II. Истоки теории официальной народности
§ 1. Политическая концепция Н.М. Карамзина
§ 2. Политические взгляды карамзинистов - членов общества «Арзамас»
Глава III. Составные части теории официальной народности
§ 1. Православие
§ 2. Самодержавие
§ 3. Народность
Заключение
Список использованных источников и литературы
Введение
Буржуазная модернизация России, продиктованная необходимостью противостоять растущей экспансии капитализма Запада, привела к тому, что общественно-политическая мысль правящей элиты, эклектичная и наполненная элементами заимствования, постепенно превратилась, по сути дела, в механический набор смешанных между собой как европейских просветительских, так и феодально-аристократических идей.
Такое положение дел образно обозначил Н.К. Михайловский, сравнив Россию с кухаркой, примеривающей старые шляпки своей госпожи (Европы). Справедливости ради нужно сказать, что, пережив «болезнь роста», к XIX в. русская мысль стала более самостоятельной. Переплавив достижения европейского гуманистического знания, она в лице своих лучших представителей уже ориентируется, прежде всего, на самостоятельные основы. Именно тогда возрождается идея «народности», ставшая чуть позже элементом знаменитой уваровской «формулы»: «православие, самодержавие, народность».
Феномен Российской империи первой половины XIX века - оживление общественной мысли. Либеральные движения и активизация консервативного лагеря, создание многочисленных кружков и салонов, хитросплетение судеб… никогда еще Россия не видела столь пестрой гаммы мнений общественных мыслителей. Дух скорого решения крестьянского вопроса - главной проблемы в масштабах всей империи - уже давно витал над государством и овладевал умами всех без исключения прогрессивных деятелей-философов и политиков. Только одни пытались приблизить этот момент, а другие, используя всевозможные средства, отсрочить на сколько это возможно, дабы не потерять своего положения. Почти тридцатилетнее царствование Николая I - эпоха реакции и попыток правительства укрепить свои позиции за счет идеологического давления и научного обоснования легитимности и безальтернативности власти монарха. И идеологическим подспорьем императора служила, безусловно, разработанная в те годы теория официальной народности.
Однако прежде чем приступить к изучению круга проблем, связанных с доктриной «Православие - самодержавие - народность», определимся с ключевым для изучения этой темы понятием - «идеология».
Впервые этот термин ввел в научный оборот сотрудник Национального института Франции Антуан Дестют де Траси в своем труде по осмыслению возможных путей развития Франции «Элементы идеологии» (1801). В данный период идеология выступает своеобразным философским течением, понимаемым как учение об общих закономерностях происхождения идей из содержания чувственного опыта. Траси видел в идеологии систему знаний первооснов морали, права и политики. Однако его благое намерение - создание науки, предметом которой были бы не просто идеи, а идеи истинные, на основе которых можно было бы построить разумное общественное устройство - было подрублено на корню, а идеология дискредитирована и названа лженаукой, в особенности для политиков и политологов. И не последняя роль в этом принадлежит Наполеону, который, взобравшись на вершину власти, отказался от либеральных лозунгов в силу их противоречия насущным проблемам подвластной ему империи. С легкой руки этого великого полководца, термины «идеология», «идеолог» и ныне на Западе пользуются непопулярностью и уничижительным отношением.
Вторым рождением идеологии можно считать творчество К. Маркса и Ф. Энгельса. Основатели марксизма внесли значительный вклад в осмысление проблемы идеологии, умело использовали это понятие в качестве разоблачения притязаний буржуазии на власть. Отношения между классами преподносятся буржуазными идеологами как олицетворение всеобщего равенства и свободы, как гарантии прав человека. А на деле - это оправдание эксплуатации. Поэтому буржуазная идеология есть ложное, иллюзорное сознание. Показательна, на мой взгляд, здесь мысль И. В. Гете: «дьявол кроется в деталях». Показательна в том плане, что как нельзя полно отражает сущность идеологии как инструмента манипуляции общественным сознанием, когда буквально каждое слово, каждая малейшая деталь доктрины имеет громадный вес. Что она ненаучна по своей природе. Что она субъективна.
Отметим, что властные структуры некоторых государств того периода довольно в короткие сроки уяснили для себя полезность концепции «идеологии» А. Д. де Траси и стали активно участвовать в формировании образов прошлого, настоящего и будущего у широких масс своих подданных, естественно, в свою пользу. Одним из ярчайших примеров, способных проиллюстрировать данное предположение, является возникновение и формирование в первой трети XIX столетия в России консервативной идеологии.
Актуальность и интерес к заявленной теме обуславливается тем, что русский политический консерватизм XIX - начала XX в. остается в настоящее время одним из наименее изученных историками-специалистами явлений. Нет обобщающих и систематизирующих трудов, освещающих данную проблему в комплексе. Не будет преувеличением сказать, что современная литература дает гораздо более полное и систематическое представление об отечественном либерализме или радикализме дореволюционного периода, нежели о консервативной политике. И это довольно неудивительно. Идеология и политическая практика либерально-эгалитарных преобразований прошлого столетия психологически гораздо более ближе нашей эпохе и легче поддается исследованию, чем полностью отошедшие в прошлое политика и соответствующие ей формы социального поведения, обусловленные традиционными ценностями.
Источники, позволяющие нам отодвинуть штору прошлого и заглянуть под завесу веков, довольно богаты по содержащимся в них фактам. Прежде всего, это труды великого русского историка и философа конца XVIII - начала XIX в. Н. М. Карамзина, такие как «История государства Российского», «Письма русского путешественника», «Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях». Затем (по времени появления, но не по значимости), это вышедшие из-под пера министра Народного просвещения, идеолога «теории официальной народности» С. С. Уварова государственные документы: написанное им в 1832 г. Письмо Николаю I, в котором и была впервые упомянута триединая формула; его доклад 1843 г. под названием «Десятилетие Министерства народного просвещения. 1833 - 1843».
Кроме того, не лишним было бы уделить внимание и зарубежным записям современников. Так, маркиз Адольф де Кюстин в своем произведении «Россия в 1839 г.» отразил свои впечатления от поездки в Россию беспристрастно, со стороны. В итоге Кюстин был запрещен в империи к переводу на русский язык. По моему мнению, его книгу нельзя использовать как серьезный и полноценный источник при изучении данной темы, поскольку «наш быт удивляет иностранцев и иногда вызывает их осуждение; но он отвечает нашим нравам и свидетельствует о неиспорченности народа».
Несмотря на изобилие источников, исследование феномена российского консерватизма представляется делом крайне нелегким. В основном все имеющиеся монографии и коллективные труды однотипны в своей скованности либо рамками, либо стереотипами. Даже первые попытки написания подобных работ датируются 1870-ми годами и связаны с именем либерала, саратовца, А. Н. Пыпина. Действие системы Пыпин видел в стремлении к централизации и бюрократизации управления, в распространении административной опеки на все области общественной и церковной жизни, в тенденции к ограничению инициативы и общественной самодеятельности, в усилении административно-полицейских мер по поддержанию церковной дисциплины, в укреплении сословных начал в образовании, ужесточении цензуры, ограничении свободы научной критики - словом, во всем, против чего протестовало общественное мнение под впечатлением исхода Крымской войны.
В советской литературе, главным образом довоенной и сталинского периода, роль важнейших идеологов консервативной идеологии - Карамзина и Уварова - как политиков, принижается или вовсе сводится на нет. И Уваров - «карьерист-чиновник», «мракобес по убеждению и ханжа по натуре», а Карамзин - философ и писатель, недостойный считаться политическим идеологом в силу отсутствия стройных рекомендательных наказов и теоретизации своих идей. Пожалуй, единственным ученым, по-настоящему серьезно занимавшимся в то время Карамзиным и Уваровым, являлся М. Ю. Лотман. В одном из своих главных трудов «Сотворение Карамзина» Лотман использует метод воссоздания личности писателя, показывая, как «Карамзин творит Карамзина».
Вышедшая в 1989 году статья Н. И. Казакова «Об одной идеологической формуле николаевской эпохи» представляла собой, по сути, первую работу, посвященную непосредственно уваровской триаде. Но она, к сожалению, сводится лишь к доказательству авторской мысли о том, что выдвинутая Уваровым теория не могла претендовать на роль общегосударственной идеологии.
В работах последнего времени, впечатляюще расширивших источниковую базу по изучению политики самодержавия, а также идейных взглядов и деятельности С. С. Уварова, знаменитый министр предстает как европейски известный ученый, дальновидный политик, выдающийся государственный деятель и организатор науки, а смысл его формулы, лозунга, как именовал ее он сам, весьма существенно не совпадает с тем, что привыкли называть «теорией официальной народности».
Так, следуя за Казаковым, московский историк М. М. Шевченко в ряде своих статей пишет о том, что термин «теория официальной народности» не столько объясняет консервативные тенденции в российской истории XIX - начала XX в., сколько запутывает или блокирует их серьезное изучение, потому от него целесообразно отказаться.
Для зарубежной историографии характерно понятие «национального / имперского мифа» Российской империи. В частности, Ричард Вортман в своей статье «”Официальная народность” и национальный миф российской монархии XIX века» яро критикует реакционные настроения Николая I и Александра III, а также достаточно «сырые» попытки укрыть их под маской европеизации. «Николаевские демонстрации национального духа были нацелены на то, чтобы сохранить (а отнюдь не сократить) дистанцию между правящей дворянской элитой и народом и представить покорность особым духовным свойством нации», - изобличает Вортман истинные мотивы введения официальной идеологии.
Цель моей работы - наиболее беспристрастно и точно охарактеризовать российский консерватизм первой трети XIX века, а задачи:
. Дать краткий обзор возникновения, развития и основного содержания понятия «идеология»;
. В сжатой форме отразить истоки теории «официальной народности»;
. Провести смысловой анализ составных частей теории «официальной народности».
Глава I. Идеология как форма общественного сознания
идеология карамзин официальная народность
Термин «идеология», который впервые был предложен французским философом и экономистом Антуаном Дестютом де Траси в начале XIX века для обозначения науки об идеях, позволяющей установить твердые интеллектуальные основы для политики, этики и иных сфер общественной жизни и гуманитарных наук, в настоящее время не имеет единого и однозначного определения.
Кроме того, что с точки зрения различных сторон общественной жизни - политики, экономики, культуры и религии - понимание идеологии объективно неодинаково, нельзя упускать из вида факт историко-логической эволюции термина. Так, прежде чем стать в нашем представлении особой формой общественного сознания, в самом общем виде являющейся согласованной системой идей, выражающих интересы отдельных социальных групп (слоев, классов людей), идеология позиционировалась, прежде всего, как наука, а потом - как ложное сознание. Однако «ложность» идеологии не обязательно должна быть тождественна «лживости». По своей сути она ложна не потому, что намеренно искажает действительность в угоду тем или иным политическим интересам, а в силу того простого факта, что категория ценностей - главная категория, к которой апеллируют идеологи, - крайне субъективна и не является адекватным отражением действительности. Человек не может воспринимать окружающую реальность иначе, как сквозь призму своих идейно-ценностных ориентаций. То же самое относится и к классам, сословиям, социальным слоям. Невозможно себе представить, чтобы даже самый гуманный помещик реально осознал чаяния и нужды своих крепостных. Что говорить о тех, кто «вцепился» в свои привилегии? Или о лицемерах? Идеология порой становилась мощным и страшным оружием в руках таких людей. Здесь проявлялась одна из особенностей идеологии - ее феноменологичность, то есть сокрытие реальных источников возникновения своих представлений, попытка представить себя в «чистых категориях».
Отсюда вытекает вторая характерная особенность любой идеологии - гиперидеологичность (стремление охватить или дать основу для объяснения как можно большего числа аспектов действительности). В соответствии с тезисом о гиперидеологичности, ложность идеологии происходит не от ее обусловленности социально-политическими интересами и не вследствие ее ценностного характера, а от «ложности самой действительности», которая представляется как «насквозь идеологичная». Обращается внимание на проблему манипулирования сознанием масс и отдельного человека, на негативные процессы появления в массовом масштабе феномена «рафинированного», «одномерного» человека. При этом наука и техника приобретают статус «новой идеологии», поскольку производимые ими теоретические концепции насквозь идеологичны, партийны. Формулировка выводов из научных исследований и их практическое использование неразрывно связаны с теми или иными общественно-политическими интересами. Наука также склонна мифологизировать свои выводы и представлять их в рамках той или иной идейно-ценностной системы. Подобный взгляд на идеологию подчеркивает ее всеобъемлющий характер и огромное значение в условиях современного общества, когда практически за любым социальным актом или действием можно усмотреть или, по крайней мере, предположить наличие тех ли иных интересов его участников. Следующий шаг здесь - признание того факта, что любое социальное действие, любой факт действительности в сложном современном обществе потенциально обладает тем или иным семантическим значением, как для отдельного человека, так и для группы людей, и для общества в целом, соответственно, может быть идеологизирован.
Духовным цементирующим началом всякой идеологии является миф. Значит, третья характерная черта идеологии - ее мифологичность, то есть направленность на непосредственное восприятие идеологических норм, стремление подменить собой реальность. Любая идеология стремится к тому, чтобы на основе ее идей и ценностей у человека была сформирована картина действительности, которая давала бы ему возможность непосредственно (не подвергая ничего сомнению, прежде всего, сами эти идеи) воспринимать окружающую действительность, внешние цели и задачи своей деятельности в масштабе общества. Классический пример мифологичности идеологии дают идеологии так называемых идеологизированных обществ, в которых идеология стремится занять главенствующее место в системе взглядов человека на мир, в системе общественных и индивидуальных ориентиров познания и деятельности.
В своей статье «Становление русской национальной мифологии в николаевскую эпоху (сусанинский сюжет)» Л. Н. Киселева сделала попытку проиллюстрировать, как искусство способствовало цементированию официальной доктрины, упрочению ее в умах широкого круга подданных империи. Она считает, что создание национального гимна «Боже, царя храни…» в начале 30-х гг. XIX в. не случайно совпало по времени с провозглашением «триады», а ключевая роль в его создании принадлежит карамзинистам, в частности, В. А. Жуковскому. Тот факт, что над одним из важнейших элементов государственной символики работали лояльные правительству люди, а сюжетная линия взята из истории и связана с государем и народом, подтверждает главную цель возникновения гимна. А именно необходимость подкрепить в головах людей патриотические чувства и любовь к царю, показать пример такой любви, стать фактом национального сознания. Подвиг костромского крестьянина Ивана Сусанина, отдавшего жизнь за спасение первого царя из дома Романовых - «избранного Михаила» - прославлялся в национальной опере М. И. Глинки «Жизнь за царя», в создании которой также немалую роль сыграл Жуковский. Опера в купе с гимном служили довольно сильным аргументом в поддержку самодержавия. На мой взгляд, введение в оборот таких текстов в достаточно сложный для России период, когда монархия буквально «трещала по швам», было грамотным политическим актом и заслуживает должного внимания.
Любая идеология является, прежде всего, теоретическим выражением политических интересов определенных социальных групп. Идеология как способ оправдания или опровержения существующего порядка вещей лежит в основе любой политической философии. В целом, идеология рассматривается как сфера сознания, которая в рациональной форме выражает интересы социальных групп и служит для них руководством к действию.
Глава II. Истоки теории официальной народности
§ 1. Политическая концепция Н.М. Карамзина
Проблему возникновения русского консерватизма связывают с именем русского писателя, историка и политического мыслителя Н. М. Карамзина.
«Внешняя» биография Николая Михайловича Карамзина небогата событиями. Он родился 1 декабря 1766 г. в Симбирской губернии. Получив первоначальное образование дома, продолжил его в одном из московских частных пансионов, посещал некоторые занятия в Московском университете. Далее последовала кратковременная служба в гвардии, сближение и разрыв с масонским кружком Н.И. Новикова, годичное путешествие по Европе (1789 - 1790), журналистская и издательская деятельность, а после 1803 г. и до самой смерти (1826) - работа над многотомной «Историей государства Российского». Вот канва его жизни. Однако творческая эволюция Карамзина как мыслителя и как личности далеко не так размеренна и спокойна.
Представитель умеренно-либеральных кругов дворянства, искавших оптимальные пути прогрессивного развития страны, без ломки основ существующего строя, - таков Карамзин до 1789 - 1794 гг., то есть до наступления Французской буржуазной революции.
Страшные события в Европе не могли ни испугать дворянина Карамзина. Ужасы террора и кровопролития народившегося буржуазного мира заставили Карамзина отречься от просветительской идеологии, теоретически подготовившей наблюдавшийся тогда ход событий, а очевидная политика европеизации России стимулировала процесс развития консервативной мысли деятеля. И Карамзин занялся созданием собственной национальной концепции пути развития России.
Историческому видению Карамзина присущи «исторический национализм, идеал консервативной традиции, противопоставляемый буржуазной революционности Западной Европы». Сущность его подхода состоит в обосновании естественной легитимности самодержавно-крепостнического строя через призму вековой традиции и обычаев русского народа. Одна из подглав девятого тома «Истории государства Российского» названа им «Любовь россиян к самодержавию». Как думал Карамзин, эта «любовь» является главным доводом в пользу российского самодержавия, так как русский народ даже в годы тирании Иоанна Грозного понимал необходимость и спасительность монархии для России, считая «власть государеву властью божественною». Однако же следует оговориться, что под самодержавием историк понимал прежде всего суверенность власти монарха, символ могущества государства, а не тиранию и не вседозволенность. Он считал, что совесть, и только совесть монарха должна удерживать его от произвола: в остальном же самодержец самостоятелен и подотчетен одному лишь Господу Богу. По мнению В.О. Ключевского, «в спорах о лучшем образе правления для России <Карамзин> стоял на одном положении: Россия прежде всего должна быть великою, сильною и грозною в Европе, и только самодержавие может сделать ее таковою».
Еще один очень важный момент в мировоззрении Николая Михайловича усматриваем в пропаганде им чувств патриотизма и народной гордости. «Кто самого себя не уважает, того, без сомнения, и другие уважать не будут», - это крылатое выражение принадлежит именно Карамзину. «Честью и достоинством россиян сделалось подражание. В результате всего этого, - заключает Карамзин, - мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России». Мыслитель приходит к выводу о необходимости следования своему собственному, самобытному, мирному пути развития, так как в самих исторических истоках нашей родины нет каких-либо революционных начал, в отличие от тех же Нидерландов, Англии, Франции, прошедших через революционные потрясения.
Сформулированные для России Карамзиным принципы антиреволюционности, антиевропеизма и националистичности дают основание для того, чтобы назвать его одним из первых в отечественной политической мысли авторов легитимной модели российской государственности. Идеологическое содержание его известнейших литературно-философских трудов «История государства Российского» и «Записки о древней и новой России» дает основание говорить о социально-политической концепции мыслителя как о «манифесте русского консерватизма», в котором впервые комплексно были сформулированы многие важнейшие положения отечественной консервативной идеологии.
Итак, мысль Карамзина до середины 90-х годов XVIII в. развивалась главным образом в рамках философии, морали, вопросов нравственного воспитания. В этот период он наиболее полно испытывает влияние передовых идей своей эпохи. Крутым переломом в развитии его мировоззрения стала Французская буржуазная революция. Он стал больше заниматься социальными и политическими вопросами. Революция в целом не поколебала его философских и морально-этических взглядов, однако дворянская сущность в нем стала проявляться теперь гораздо более отчетливо и резко.
Панический страх перед революцией, попытки исторически обосновать самодержавие как «палладиум России» удивительным образом сочетались в Карамзине с любовью к просвещению, к прогрессу, с пониманием необходимости культурного общения с Западом. Таким образом, образованность и ширина кругозора Николая Михайловича позволили ему избежать крайности в своих выводах.
Сложность и противоречивость идеологии Карамзина отражали сложность самой эпохи, трудность (в некотором роде) положения дворянского класса в период, когда феодальный строй уже отживал свой век, а дворянство в попытках сохранить свои позиции становилось реакционной и консервативной силой.
§2. Политические взгляды карамзинистов - членов общества «Арзамас»: Д.Н. Блудов, Д.В. Дашков и С.С. Уваров
Н. М. Карамзин являлся почетным членом литературного кружка под названием «Арзамас», истоки которого берут свое начало еще в последние десятилетия XVIII столетия. «Давая направление литературным занятиям Общества, скромный и благодушный характер Карамзина не позволял ему выказывать … авторитета в личных отношениях с молодыми писателями: он был … старшим братом в литературной их семье, в которой занимали место В. А. Жуковский, Батюшков, Д. В. Дашков, кн. П. А. Вяземский и А. С. Пушкин. Каждый член Общества назывался именем из баллад Жуковского. Граф Блудов именовался Кассандрою, граф Уваров - Старушкою», а Жуковский - Светланой, в честь его одноименной поэмы.
Либерально настроенное «Арзамасское общество безвестных людей» полемизировало со страниц журналов «Вестник Европы», «Друг просвещения», «Северный вестник» с «шишковцами»-«архаиками» (позднее с «беседистами»-«романтиками»). В общем виде это была борьба «архаистов» и «новаторов». Однако истинной подоплекой споров была не литература: речь шла о путях национального культурного развития. И здесь программа Шишкова, и «беседчиков», была ярко консервативной, в отличие от «карамзинистов». Последние, будучи порождением либеральных веяний начала XIX века, утверждали европейский путь, открывали дорогу либерально-просветительским европейским идеям. В том числе и тем, что несли на себе отблеск идеологии Французской революции. Но больше в духовном, а не в политическом плане.
После смерти в 1816 г. Державина оппозиционная организация «Беседа» распалась, и ориентированный на полемику «Арзамас» расширил свою деятельности в пользу политики, социологии и экономики. Основной целью их стало «распространение идей свободы, приличных России в ее теперешнем положении, согласных со степенью ее образования, не разрушающих настоящего, но могущих приготовить лучшее будущее».
Но случилось так, что далеко идущим планам карамзинистов не дано было исполниться: в 1817 г. «Арзамас» распался. Этому было две причины: внешняя - отъезд многих членов общества из столицы (Блудов уезжал в Лондон, Дашков - в Константинополь); и внутренняя, на которую указывает Жуковский: «”Арзамас” … умер сам собой, когда захотел быть серьезным».
События 14 декабря 1825 года раскрыли пропасть между прежними арзамасцами: «Варвик» - Н. Тургенев был приговорен к смертной казни и окончил свои дни политическим изгнанником, а, к примеру, Блудов стал автором «Донесения Следственной комиссии по делу декабристов»… Более предприимчивые быстро адаптировались к сменившемуся правительственному курсу, «приняли» консерватизм. Сделали блестящую карьеру при дворе Николая I.
Так, Дмитрий Николаевич Блудов по окончании дела о декабристах был назначен статс-секретарем и товарищем министра народного просвещения. С 1832 года управлял министерством внутренних дел, в 1837 году стал министром юстиции, в 1839 - главноуправляющим II отделения Собственной Его Величества канцелярии, членом государственного совета и председателем департамента законов. А в 1842 году ему было пожаловано графское достоинство.
Дмитрий Васильевич Дашков: с 1826 года - статс-секретарь, с 1829 г. уже управлял министерством юстиции, а в 1832 году стал министром. В 1839 году - член государственного совета и председатель департамента законов.
Сергей Семенович Уваров стал главным идеологом теории официальной народности. К его мнению особо чутко прислушивался император Николай I. В 1832 году Уваров был назначен товарищем министра просвещения; выступая против любого проявления свободомыслия, подал Николаю I записку с обоснованием образования юношества «с теплою верою в истинно русские хранительные начала Православия, Самодержавия и Народности, составляющие финальный якорь нашего спасения». Уже в 1833 году стал министром народного просвещения, председателем Главного управления цензуры. Отстаивал принцип сословности образования, ужесточил цензуру. Был одним из гонителей А.С. Пушкина, выступая с нападками на поэта. В 1846 году удостоен графского титула.
Занятая Уваровым во второй половине жизни точка зрения исключительного патриотизма и служения Отечеству дала предлог для злословий разного рода деятелям либеральных воззрений, как современникам, так и проявившим себя позже смерти Уварова. Например, историк С.М. Соловьев давал Уварову только критические оценки: «В этом человеке способности сердечные вовсе не соответствовали умственным... При разговоре с этим человеком, разговоре крайне нередко блестяще-умном, поражали, при всем при том, крайнее самолюбие и тщеславие». А Зорин полностью отождествлял личные качества Уварова со всей официальной идеологией.
Служебное положение Уварова пошатнулось вследствие революционного движения в Европе в 1848 - 1849, когда его признали неспособным искоренить якобинство в учебных заведениях. От таких огорчений граф подвергся «нервическому удару», что послужило предлогом к увольнению его от должности министра в 1849.
Однако, как отмечает Т. А. Володина, С. С. Уваров был первым министром народного просвещения в России, который сознавал значение своего ведомства и имел глубоко продуманную программу его деятельности. Триединая формула, в его глазах, должна была стать не только залогом стабильности, но и ответом России на вызов национализирующейся Европы.
Русским обществом того времени владело стремление к некой культурной и творческой самостоятельности перед лицом Запада. Поэтому современники не могли воспринимать и не воспринимали формулу Уварова так, как трактовал ее Пыпин. Казаков приходит к выводу, что триада, скорее всего, была «гражданской модификацией» известного военного девиза «За Веру, Царя и Отечество!», первое появление которого он относит к 1812 г.
Глава III. Составные части теории официальной народности
§ 1. Православие
Православие, полагал Уваров, составляет основу жизни народа. Русский человек не мыслит своей жизни без православной веры, которая охватывает все стороны его деятельности и быта. С давних пор он привык видеть в ней «залог счастия общественного и семейственного». Уваров отмечал, что вера обеспечивает кровную связь между поколениями, преемственность традиций, поскольку «без любви к Вере предков народ как частный человек должен погибнуть». Подчеркивая искренность и глубину религиозных чувств русских людей, Уваров предупреждал императора об опасности ослабления народной веры: «ослабить в них Веру то же самое, что лишить их крови и вырвать сердце.... Это было бы измена в пространном смысле».
Примечательно, что Уваров заменяет православие терминами «национальная религия», «господствующая церковь». Использование этих определений Уваровым наводит на мысль о том, что автору «безразлично, о какой церкви идет речь, если она укоренена в истории народа и политической структуре государства». Именно в качестве этой традиционной, господствующей религии православие было ценным для Уварова. И обязанность правительства защищать «господствующую церковь» он декларирует не только в отношении православия там, где оно доминирует, но и в отношении, скажем, протестантизма там, где он доминирует на территории Российской империи. И никакого насильственного стремления к единству вероисповедания, о котором говорит Пыпин применительно к Уварову, там найти невозможно.
В более ранних и более поздних своих работах Уваров подчеркивал положительную роль христианства в мировой истории и его влияние на всемирную литературу. Уваров знал, что его адресат твердо уверен в Богоизбранности, в Богоосвященности своей власти. Отголоски известной формулы «Москва - третий Рим», роль России как носительницы наследия византийской культуры и лидера восточных и западных славян - все это не могло не радовать уха императора и внимать Уварову.
Уваров высоко оценивал историческую роль православия в судьбе России. Православная вера выступает у него той силой, которая помогла России «устоять среди бурь и волнений». В прошлом вера русского народа «сохранила бытие России при напоре и полудиких орд языческого Востока, и полупросвещенных полчищ мятежного Запада». Способствуя отражению военной агрессии, сохранению русской государственности и самобытного характера Руси, она помогала выстоять русским людям в годы тяжелейших испытаний. Православная вера выступает у Уварова в роли спасителя русского просвещения. Когда развитие просвещения в древнерусском государстве «остановилось под игом варваров», только «вера не дала ему померкнуть навеки».
Уваров подчеркивает, что защитная функция православной веры сохранилась и в настоящее время, но теперь в ХIХ в. перед ней стоят уже другие задачи. Ныне вера, «основанная в нашем Отечестве на незыблемом камени Православия, служит ему вернейшею защитою от того развращения умов, которое гибельнее всех физических зол и иноплеменных нашествий».
Православная вера - основа народного монархизма и патриотизма, считал Уваров. Она оказывает значительное влияние на другие структурные элементы доктрины. Ослабление, а тем более утрата веры в народе нанесет удар и по самодержавию, и по народности, так как приведет русский народ к падению «на низшую степень в моральном и политическом предназначении». Православие, наряду с самодержавием и народностью, выступает у Уварова становым хребтом мировоззрения русского народа. Все три принципа соединены в сознании русских людей в единое нераздельное целое, поэтому «русский, преданный Отечеству, столь же мало согласится на утрату одного из догматов нашего православия, сколь и на похищение одного перла из венца Мономахов».
§ 2. Самодержавие
Так же утилитарно, как и православие, Уваровым трактуется и второй член «триады». Вот как он сам говорит о роли самодержавия: «Приняв химеры ограничения власти монарха, равенства прав всех сословий, национального представительства на европейский манер, мнимой конституционной формой правления, колосс не протянет и двух недель. Более того, он рухнет прежде, чем эти ложные преобразования будут завершены». Таким образом, самодержавие трактуется как консервативный принцип, как «инструмент сохранения империи в ее нынешнем виде». При этом преобразования различных сторон жизни империи не исключаются. Для Уварова вопрос не в необходимости преобразований, а в стратегии и темпах этих преобразований. Отсюда отношение к самодержавию, которое вовсе не исключает изменений. Несомненно, что Уваров выступал за реформы, но реформы умеренные, не нарушающие существующего порядка. Понимая, что перемены неизбежны, Уваров призывал отказаться от крутых резких мер, способных нанести ощутимый вред стране. Причем роль реформатора, считал он, состоит не в мощном влиянии на происходящее, не в бесцеремонном вторжении в существующую систему, а в помощи, которую оказывает опытный администратор, направляя в нужное русло естественные процессы, происходящие в государстве. Тогда государство, изменяясь без сильных общественных потрясений, сохранит внутренний порядок и стабильность.
Самодержавие, по Уварову, представляет «главное условие политического существования России», это фундамент, на котором держится все российское государство. «Рука, прикоснувшаяся к подножию, потрясает весь состав государственный» - для Уварова это истина, которая не требует доказательств. Большинство русских людей, независимо от сословной принадлежности, образования, занимаемой должности, идейных воззрений, отношения к правительству, осознают губительность попыток реформировать институт самодержавия, поскольку монархическим сознанием проникнуто мировоззрение всех слоев и сословий России. А потому как нелепо и смешно выглядят те, кто в конституционном устройстве европейских держав видят свой идеал. Они, пишет Уваров далее, «не знают России, ее положения, ее нужд, ее желаний».
Пристрастием к европейским формам, по мнению Уварова, мы наносим вред прежде всего сами себе, поскольку забываем об исконных русских национальных особенностях. Самодержавие, которое входит в число этих особенностей, может эффективно действовать, только опираясь на народ. Поэтому Уваров считал одним из главных направлений деятельности правительства всемерную заботу о том, чтобы самодержавие в России было «сильным, человеколюбивым, просвещенным». Только в этом случае самодержавная власть может в достаточной мере выполнять свои функции верховной