СТАРОЕ И НОВОЕ ПОКОЛЕНИЕ




(Беседа старателей)

В кабинете секретаря парткома Березовского прииска состоялась однажды очень интересная беседа. Здесь собрались люди двух поколений прииска - старые и молодые золотоискатели. Собрались, чтобы побеседовать о золоте, об отношении людей к золоту, о своей жизни.

Мы записали эту беседу.

- Золото!.. Сколько раз я думал раньше: что такое золото? - начал свой рассказ старейший старатель прииска Павел Кузьмич Левинских. - И отец мой золото искал, и сам я 46 лет до революции работал золотоискателем и вот не мог себе ответить на это. Люди говорили: золото - богатство, но я его и в глаза не видел, этого самого богатства. Встанешь в пять часов утра, ляжешь в час ночи. Холодище, в сапогах вода хлюпает - так нет же, не уходишь, все ищешь золото.

- Припоминается и мне случай, - рассказывал другой "старик". - Мне старатель Кремлев рассказывал. Насчет свечки. Давали старателю свечку, когда он в шахту спускался. Так вот, Марк Васильевич Череззипунников решил сэкономить огарочков. Потому как темно в избе вечером, а купить свечку не на что. Вот и решил: долбить породу в темноте, а огарок в карман положил - экономит. Окончилась работа, идет домой Марк Васильевич, и вдруг встречается ему на улице его подружка. Захотелось ему тут порадовать девушку. А чем порадовать? Достает огарок и дает ей: "Ладно, думает, сам я как-нибудь и в темноте посижу". А все это видел стражник. Схватил Череззипунникова и потащил его на площадь. Подружка, конечно, в слезы, следом бежит, отпустить просит христом-богом. Но не отпустил стражник, приволок его на площадь, а дади тут Череззипунникову сто плетей за этот самый огарок. А огарок отобрали...

...Помолчали немного золотоискатели, - и снова потекла беседа. Кто-то вспомнил о том, что раньше работали только вручную - не было никаких механизмов. Рассказывали, как приходилось приискателям утаивать золото, чтобы продать его скупщикам, которые платили дороже, и как эти скупщики обманывали приискателей. Один старатель отдал несколько фунтов золота скупщику, а тот не заплатил ему ни копейки и уехал. Вспомнили о том, как один старатель, Любимов, из-за жадности чуть не убил своего приятеля, вместе с которым нашел самородок.

...Ну, а счастье? Ведь было же оно, золотое приискательское счастье?

Счастье? Старики переглянулись. Нет, оно им ни разу не далось в руки. Вон Николай Александрович Волков нашел с артельщиками в 1889 году самородок в 2 фунта 80 золотников и получил 120 рублей денег. Купил новые сапоги, полушалок жене, ботинки детям. Остальное пропил. Может, это и есть счастье?

- Бывала иногда удача, - начал, подумав, старик-старатель А. Е. Щапов. - Слыхивали. Попадет приискатель на большую жилу, ахнет, схватится за голову: фарт, удача! Только на поверку-то каждый раз выходило, что уж лучше и не надо бы этой жилы. Потому что злая была жизнь и счастье приискательское было злое... Вспоминается мне Максимов, старатель здешний. Привалило к нему счастье: наткнулся он на россыпь на горе Успенской. Какая это была россыпь - не знаю, но только люди рассказывали, будто оттуда люди золото чуть ли не ведрами таскали. Очумел Максимов от такого оборота, смотрит на деньги - что делать с ними? Известно что - на то и восемнадцать кабаков в Березовске, мимо не пройдешь - некуда. Вот и запил, да так запил, что потерял всякую меру. Загородит четвертями с водкой всю улицу и сидит около. Идет кто-нибудь по улице. "Кум", - кричит ему, - "давай закурим"! Возьмет он тут четвертной билет, зажжет и подносит: "прикуривай". Потом это ему надоело, так он решил в лавку Зырянова на телеге въехать. Несколько раз подъезжал, въедет на ступеньки, а дальше - никак: косяки не пускают. До того распалился, что разогнал лошадь изо всех сил и с полного маху - к лавке. Ну, тут телега перевернулась и накрыла его с головой. После того, слышим, еще злее запил Максимов. Плачет и пьет, пьет и плачет. Скучно, говорит. И в скорости ослеп от вина. И ходил все под окошками, с сумкой побирался, а потом помер... Вот оно какие было приискательское счастье!

Тут взяли слово молодые золотоискатели. Их рассказы были совершенно иными, чем рассказы стариков. Они говорили так же, как примерно говорил бы о своей работе токарь механического цеха Уралмаша. Говорили о производстве, о заданиях, о выполнении программы.

Золото перестало быть средством обогащения для немногих. Отношение к золоту изменилось самым коренным образом. Прииск стал иным, люди стали иными. В глазах теперешних золотоискателей золото - собственность всех, собственность пролетарского государства, средство укрепления его мощи.

- Я работаю на золоте два года, - говорил Пологов, один из способнейших молодых рабочих прииска. - Отец мой, тоже работал старателем. Но его жизнь совсем не похожа на мою. Он работал вручную, а у нас на шахтах - и компрессоры, и водоотливы, и подъемники, и лебедки, и отбойные молотки, и прочее оборудование. Он работал больше в одиночку или в артели из 5 - 6 человек, а в моей артели - 250 человек. Он зарабатывал в лучшем случае 15 - 20 рублей в месяц, а я в прошлом месяце заработал тысячу рублей. Он закладывал свое имущество, когда не мог добыть золота, а у нас имеется специальный фонд, который обеспечивает старателей. Отец был неграмотным, а я учусь на курсах мастеров. Вот тут кто-то рассказывал, что после 32 лет работы его выгнали из собственного дома, а у нас за каждый год приискатель, если он работает на помесячной оплате, получает надбавку и, кроме того, ему увеличивается отпуск.

Рассказы других молодых рабочих дополняли рассказ Пологова.

- Наша бригада удвоила добычу золота, - говорил Крохалев. Почти все забойщики сдали государственный экзамен. Работают кружки по изучению Конституции. 64 человека занимаются в школе ликбеза.

- Был я каталем, стал забойщиком, - рассказывал Хусаинов. - Теперь - бригадир. Соревнуюсь с бригадой Шарипова. Позавчера Шарипов дал 109 проц. плана, мы - 216. Вчера Шарипов дал 112, мы - 266.

Вместо трех тюрем, двух церквей и восемнадцати кабаков Березовск имеет теперь клуб, звуковое кино, радиоузел, электростанцию, одиннадцать школ, школу горпромуча, курсы мастеров. В Березовске - 500 велосипедов: Шампуров, Гурьева и другие подумывают уже о приобретении легковых автомобилей. Замощено 6 километров улиц. Работают две бегунные фабрики, строится третья...

Приискатель Яблонский рассказал об одном очень показательном случае, в котором, как в зеркале, отразились все перемены на прииске.

Много лет носил тайну старатель Александр Васильевич Ваганов. Знал он об одном очень богатом участке, знал только он один и никому не рассказывал об этом. Берег для себя. Думал: "вот, погоди, возьму я все это золото и разбогатею". Но годы шли, а Ваганов все никак не мог подступиться к жиле; одному не под силу. И сказать тоже никому не решался: жадность. Пришла революция, иным стал прииск, но старый золотоискатель все не мог расстаться со своей мечтой о богатстве.

И вот стали обсуждать на шахте, где он работает, Сталинскую Конституцию. Вместе с другими слушал чтение Конституции и Ваганов. После собрания он не ушел домой, а долго бродил вокруг шахты и поздно вечером вошел в кабинет начальника участка.

- Говорить я много не умею, - сказал он. - Пойдем со мной.

И привел начальника участка на то место, где было золото.

- Государство - наше, золото - государства, - сказал он.

- Давай рабочих, будем копать золото для государства.

Записал И. П—в.

ДВЕ ДОРОГИ

Несколько лет назад на брошенной людьми таежной дороге с Осиновского железного рудника на старый Михайловский кровельный завод в любое время года можно было встретить высокого старика. Рано утром он выходил из рудничного поселка; на узких плечах старика висел широкий теплый, латаный пиджак, меховая шапка из рыжей собаки закрывала весь лоб, старик опирался на суковатую дубовую палку. Мутноватые, оловянного цвета, глаза на желтом, безбровом лице его равнодушно смотрели вперед.

Он двигался медленно. Часто останавливался и, тяжело дыша, отдыхал, поставив палку впереди себя и держась за нее обеими руками. Отдохнув, старик шел дальше.

В глубине тайги старую дорогу перерезал бурный, бившийся в камнях ручей. У ручья старик, впервые за всю дорогу, оглядывался назад. Убедившись, что на дороге никого нет, он сворачивал в сторону. Километра два старик шел вдоль ручья, извивавшегося в густом сосняке.

Мутные глаза старика яснели, в них вспыхивал блеск.

Он доходил до моста, перекинутого через ручей. Мост был сложен из тонких сосновых жердей. Кто-то постоянно следил за ним. Около него лежали свежесрубленные елки, очищенные от сучьев. Мостик покачивался, когда старик перебирался по нему на другую сторону.

Среди густого соснового молодняка стояли столетние, одинокие сосны, черные до половины, уцелевшие в огне пожара, пронесшегося здесь несколько десятков лет назад. На земле валялись остатки прежнего леса - обгорелые деревья, сукастые кряжи. Но старик уверенно шел по мрачному лесному кладбищу, не сбиваясь со своей тропки.

В глухом углу леса, на небольшой поляне, из-под слоя хвои выступала красноватая земля. Посреди поляны возвышалась куча хвороста, валялось несколько трухлявых чурбанов, с заметными следами ударов топора. Возле камня лежала половина ржавой подковы. Если бы поискать внимательно, то на поляне можно было бы найти много следов людей, когда-то бывших здесь.

На эту поляну и приходил старик.

Он садился на плоский розовый камень и, вытянув длинные ноги, долго сидел не двигаясь. На щеках появлялся румянец. Глаза смотрели пытливо и напряженно. Старческая осторожность в движениях исчезала. Он вставал и быстро ходил, по-хозяйски присматриваясь ко всему на поляне. Здесь он становился другим человеком, не похожим на того старика, который полчаса назад робко и медленно двигался по дороге. Старик тщательно убирал с поляны все, что могло напомнить о людях. В каждое посещение он находил какую-нибудь вещь, поднимал и бросал в глубокую яму, оставшуюся от сосны, поваленной старостью. В яме собрались доски с гвоздями, проношенные лапти, черенки от лопат, худое, как сито, ведро, куски железа, ткани. Это были вещи, отслужившие людям и брошенные ими в тайге.

Перед уходом старик зорко осматривал поляну, подбрасывал старую без хвои елку в общую кучку валежника и, часто оглядываясь, выходил на свою тропу.

На дорогу выходил прежний старик, с мертвым блеском в глазах, тяжело переставлявший ноги.

Если старик чувствовал голод, он шел в рудничный поселок. В маленьком поселке горняки хорошо знали его. Все двери были для него открыты. Старик входил в какой-либо дом и говорил:

- Радости вам...

- Как живешь, Степаныч? - кричал ему хозяин или хозяйка.

Старик был туговат на ухо.

- Гневаться не на что, - глухо говорил старик, неподвижно стоявший у порога и редко садившийся на стул, предложенный хозяевами.

Старику, без его просьбы, отрезали кусок хлеба, давали соли. Он клал в карман хлеб и опять повторял:

- Счастья и радости... - и уходил.

Его низкая почерневшая от времени избенка с одним маленьким оконцем стояла высоко на горе над рудником. В глубокой котловине под ним добывали железную руду. Земля была похожа на слоеный пирог. Красноватые пласты руды чередовались с серым камнем пустой породы. С утра до вечера звонко кричали электровозы, поднимая по кольцевой дорожке вагоны с рудой, тяжело пыхтели экскаваторы, стучали перфораторы, долбившие твердую землю. Как из огромного рупора летел из котлована в дом старика шум рудничной жизни.

Но старик был далек от жизни, бившейся внизу- В одиночестве доживал он свои дни.

Ночью шум на руднике стихал. Старик начинал дремать.

Среди ночи раздавался сильный удар. Избушка, вздрагивала. На столе звякала подпрыгнувшая кружка. С чердака сквозь щели в потолке шурша сыпалась земля. "Один, два, три..." - считал старик взрывы. Это внизу, на руднике, палили бурки, рвали руду. Когда эхо последнего взрыва смолкало, он засыпал тревожным сном.

Каждую ночь во сне старик видел золотой прииск Благодатный...

"Слава о прииске летит далеко по округе. Десятки людей пробираются к прииску, к золоту. Из куска кварца с кулак можно собрать ползолотника золота. В кварце золото горит морозным солнечным узором."

Кровь приливает в голову. Сердце начинает учащенно биться. Старик так ясно видит прииск и себя - молодым Степаном, - как будто все это было вчера.

"Два приказчика, с серыми равнодушными лицами, повалили на землю забойщика Архипова. Он упал поясницей на камень, атело выгнулось в дугу. Хозяин рудника - высокий черный поляк, пощипывая маленькие усики, следит за руками приказчиков. Они быстро и ловко снимают с Архипова лапти и разматывают длинные онучи, снимают портянки с рыжими от пота пятнами. Архипов что-то глухо бормочет и пытается приподняться. Приказчик ударом коленки в грудь легко опрокидывает его.

- Братцы... - хрипит Архипов, и белая грязная борода судорожно двигается. Слезы текут по морщинистым, как сухая земля, щекам. Приказчик встает и протягивает хозяину несколько кусочков кварца. В глазах поляка вспыхивает злой кошачий блеск. Тонкие и черные, как нарисованные на белом лице, усики хищно двигаются, глаза наливаются кровью.

- Воруешь! - вскрикивает он. - В лаптях золото таскаешь... - он ударяет Архипова ногой в бок.

Архипов вскрикивает и отползает от поляка.

- Не тронь лежачего! - раздается густой голос из толпы, кольцом охватившей четырех человек. Поляк резко повертывается и оглядывает хмурые лица.

- Архипова выгнать, - громко и издевательски говорит он. - Поденщину уменьшить на гривенник. Все равно, он украдет больше.

- Всех ворами крестишь? - спрашивает спокойно.чей-то густой голос.

- Кто кричит? - резко спрашивает поляк.

- Это я говорю, - из толпы выдвигается плотник Андрей. На заросшем черным волосом лице хмуро поблескивают дерзкие серые глаза.

- Его тоже рассчитать, - говорит приказчикам поляк.

...Три забойщика медленно проходят мимо сидящего на земле Архипова. Степаныч видит, как его однолеток Петька, подбросил ногой лапоть к Архипову.

- Оденься старик... Скоро все отсюда уйдут, - говорит он..."

Сон, часто повторяющийся, так отчетлив в деталях, что старик ощущает мокрую землю, в которую упираются руки.

"Узким ходком, задевая руками ноги переднего, они ползут к забою. У места работы они сидят некоторое время молча, отдыхая. Слышно тяжелое дыхание людей и журчание подземного ручья.

Вспыхивает спичка. Петр зажигает сальную свечу и укрепляет ее в сырой стене ходка. Вокруг свечи медленно растет маслянистый световой шар. Поблескивает золото в жиле.

- Сколько мы ему отсюда денег вышибли, - говорит Петр и зло ударяет тупым концом обушка в жилу.

Глухой крик летит от ствола. Голос торопит. Наверху ждут руды.

- Ребята, - и у Петра вдруг счастливым блеском вспыхивают глаза, - закроем поляку жилу!

- Не шути, - сердито говорит Андрей Лукич. - Вставай.руду бить.

Петр с силой ударяет обушком в жилу, вылетают искры.

- Ждешь, когда тебя по морде лаптем бить будут, - глухо говорит он старику, - Степка! А ты тоже лаптя ждешь?..

Старика охватывает тот прежний, испытанный много лет назад, страх.

- Пропадем без дела... - опасливо говорит он.

- Была бы шея, а хомут найдется, - говорит Петр.

Петр - опасный человек. Он всегда заботился о какой-нибудь пакости. Хорошую руду мешал с пустым кварцем, ломал нарочно обушки. Однажды, когда не успели промыть породу и оставили ее на ночь, он открыл плотину и спустил воду. Все золото, спрятанное в породе, вода унесла в речку. Приказчик рвал на себе волосы, а Петр горланил веселые песни.

Степану он часто говорил:

- Не будь дураком. Не старайся о чужом счастье. Эх, если бы у меня сила была: спрятал бы золото, уголь, руду, - пускай лежит. А пришло бы время, и мы все это взяли бы себе. А до того времени далеко... - будет время. А сейчас надо им пакостить, - зло добавлял он: - каждый день что-нибудь портить. Одного дня спокойного не давать, чтобы каждый день тряслись. Трусливого лучше за шиворот взять... и

Часто в сок старика врывался сильный, по-утреннему звонкий и чистый голос рудничного гудка, и обрывал сон. Начинали кричать электровозы, звенело железо.

Тогда старик начинал вспоминать, как они с Петром замазали глиной жилу и повели узкий ход в сторону пустой породы. Из шахты подавали кварц, заготовленный для отвода глаз. Через десять дней от жилы ушли далеко. Пришел день, когда шахта перестала давать кварц. Жила "кончилась". Три дня поляк лазил по шахте, сам обушком щупал все стенки.

- Кончилась жила? - спросил он Петра.

- Кончилась твоя масленица, - с наслаждением сказал Петр. - Как ушей своих, не видать тебе золота.

Поляк изменился в лице и полез из шахты.

В этот же день Петр ушел в какие-то далекие края, а через месяц умер Андрей Лукич. Около золота остался Степан.

- Храни золото, - сказал ему Петр перед уходом, - придет время, и мы откроем жилу.

Много лет старик ждет этого часа. Рудник хорошо спрятан от людей. В этом старику помог таежный пожар. Люди потеряли дорогу к старому прииску.

Каждое утро старик готовится в дорогу. Он берет с окна толстую большую иголку, нитки и начинает штопать ветхий расползающийся пиджак. Штопка - это тяжелый труд для старика. Глаза плохо видят. Толстые большие пальцы огрубели и тверды, как камни. Они плохо чувствуют иголку. Он затрачивает много усилий, чтобы попасть ниткой в ушко. Штопка продолжается несколько часов.

Кончив штопать, старик одевается, берет палку и идет в тайгу.

Однажды в ясный весенний день, только вернувшись из тайги, старик в окно увидел двух человек, подходивших к его избе. Седоватый человек шагал четко, по-военному. Поглядывая на избу старика, он внимательно слушал рассказ раскрасневшегося от ходьбы молодого парня. Старик, не привыкший к гостям, испуганно оглядел свою избу.

Первым в избу вошел молодой парень и крикнул:

- Здорово, Степаныч!

Старший задержался у порога.

- Можно? - спросил он.

 

- Милости просим, - глухо ответил старик и поднялся с лавки.

- Здравствуйте! - сказал старший, всматриваясь в сухое лицо старика.

- Его я знаю, - сказал старик, показывая на молодого, - Андрюшка - Гришки Глушака сын, а вас не примечал.

- Новый я здесь человек. Я секретарь парткома. Старику был незнаком этот чин, но спросить объяснения он не решился.

- Как живешь, Степаныч? - спросил Андрей.

- Не гневаюсь, - и старик опустился на лавку и приставил ладони к ушам.

- А давно здесь живете? - обратился к нему секретарь парткома.

- Сызмальства.

- Сколько же вам лет?

- Годов вот не упомнил. Очень много. Когда отца за веру сюда переселили, я еще на улице бегал.

- А на руднике сколько работаете?

- Железной дороги еще не было, руду водой возили. А гора руды выше этого дома была. А теперь вот как глубоко народ забрался.

Секретарь прошелся по избе.

- Как же вы так живете? Один! Плохо приходится?

- Не гневаюсь... - опять повторил старик.

Секретарь тронул рукой стол, жалобно скрипнувший, заглянул на полку, где лежал сухарь черного хлеба, покосился на кровать, застланную ветхим одеялом.

- Кто-нибудь здесь бывает? - спросил он, нахмуриваясь.

- Высоко я живу...

Через полчаса гости ушли, смутив покой старика внезапностью своего прихода и, как ему казалось, бесцельностью.

Выйдя из избы старика, секретарь парткома подошел к краю обрыва.

- Красивое место старик выбрал, - сказал он. - Весь рудник видно... Да, а старику надо помочь, - неожиданно добавил он и повернулся к Андрею. - Он ни в чем не должен нуждаться. А заботиться о старике будут комсомольцы. Хорошо?..

Через несколько дней к избе старика подъехал грузовик. Шофер, войдя в избу, крикнул:

- Папаша, принимай обстановочку.

Старик вышел на крыльцо.

Рабочие снимали с грузовика стол, кровать, стулья.

- Это не мое...

- Ошибки не может быть, - сказал шофер, - адрес точный: Шихан, Степанычу.

- Нет, нет, - заволновался старик.

- Директор прислал, Степаныч.

Оттеснив старика в сторону, рабочие уже вносили в избу мебель. Поставив новую, они забрали старую.

Уезжая, шофер крикнул: - Приглашай на новоселье, папаша...

Старик опасливо заглянул в избу. Его охватил страх. Мелькнула мысль, что его, может быть, хотят выселять из этой избы. Он вышел на крыльцо и сел. Просидел почти весь день, дожидаясь людей, которые скажут, что надо уходить с этого места...

Мимо старика, сидевшего с опущенной головой, прошли в избу маляры. Они долго возились в избе, плескали краской, пересмеивались. Потом пришли девушки. Старик безучастно слушал, как мимо него проходят люди, что-то делают в избе и уходят обратно.

К вечеру пришел Андрей с девушкой. Старик заволновался и бросился к парню.

- Куда же меня-то денете? - с тоской спросил он. - Куда же я пойду отсюда?

- А кто тебя, Степаныч, выгоняет?

Старик потянул его за руку в избу... В комнате было много света. Она сияла белыми стенами, на окнах висели тюлевые занавески. В углу стояло глубокое кожаное кресло. Новая мебель - кровать, стол, стулья - украшали избу.

- Отняли у меня избу...

Андрей невольно рассмеялся.

- Никто у тебя, Степаныч, ничего не отнимал. Наоборот, смотри, сколько тебе всего навезли. Все это рудник тебе дает... А это вот Фрося, - он показал на свою спутницу. - Она принесла тебе обед и будет носить каждый день.

- Мне? - недоверчиво спросил старик. - За что же это мне все дали? Денег у меня нет, - он угрюмо и подозрительно посмотрел на Андрея и на девушку. - Как же так?..

Старик знал законы прошлой жизни, когда рабочий был обречен на нищенское существование. Старость в былое время - это горькая нужда и одинокая смерть...

В своей избе старик чувствовал себя первое время чужим. Три раза в день из столовой приходила Фрося. Старика пугало обилие пищи, которую она приносила ему. Фрося сокрушалась, что он мало ест. Она пыталась узнать его вкусы, на старик был неразговорчив, и Фрося большую часть пищи уносила обратно.

Старик ждал, что будет дальше. Он недружелюбно смотрел на людей, подозревая, что все это делается неспроста. Он отвергал заботы о нем. Кожаное кресло всегда пустовало, спал он, как и прежде, на лавке и питался так же скудно.

Дни шли за днями, и никто не требовал ответа о золоте. "Не спрашивают", - думал старик. "Зачем же они все это поставили и кормят меня?"

Понемногу он даже начал привыкать к новому виду избы. Сев как-то утром в кресло, он просидел в нем до вечера. Привыкал он и к Фросе, и даже решился попросить ее принести ему селедки. "Забыл, как она пахнет", - сказал он смущенно. Однажды утром он до того осмелел, что сходил в тайгу на "свой прииск" и вернулся успокоенный, но и еще более недоумевающий. На поляне все было по-старому.

Андрей часто заходил к старику, и их беседы с каждым днем становились все длиннее. Их дружба крепла, иногда они разговаривали в шутливом тоне. Андрей говорил:

- Очки тебе нужны, Степаныч.

Старик глухо смеялся, и от напряжения на глазах у него появлялись слёзы.

- Поздно, голубь: смотреть мне уже не на что - Мне пора совсем глаза закрыть. Один, как пень, уцелел.

Он скучал, если Андрей не заходил несколько дней подряд. Часто вставал, подходил к окну и смотрел на тропку, круто бежавшую по горе.

Однажды Андрей приехал к Степанычу на высокой звенящей бричке.

- Поедем кататься, Степаныч, - расплываясь в улыбке, сказал он.

Степаныч долго разглядывал коричневую, нервно переступавшую ногами, лошадь. Он сидел в бричке важный, с сияющими глазами, высоко держа голову, открыв худую с большими складками дряблую шею. Бричка поехала по новой,, сверкавшей свежим тесом домов, мягкой улице поселка и выехала на главную улицу. Андрей остановил лошадь около клуба - длинного одноэтажного здания с широкими окнами.

Старик охотно вошел в клуб. Они прошли по гулкому коридору, и Андрей открыл перед стариком дверь в ярко освещенную комнату. Старик остановился, пораженный. В небольшой комнате за длинным столом, заставленным закусками, сластями, цветами, сидели старики. Степаныч впервые видел такое множество стариков, собравшихся в одной комнате. Ему уже приветливо кивали головами, освобождали место, несколько человек пробиралось навстречу.

- Входи, входи, Степаныч! - крикнул человек, сидевший у центра стола. В нем старик узнал секретаря парткома.

Старик рассеянно смотрел на знакомые, дружески улыбавшиеся лица. Он сделал несколько шагов, и десятки рук протянулись к нему. Пожимая руки, он медленно продвигался к секретарю, где для него освободили место.

- Старину вспоминаем, - сказал секретарь, крепко пожимая ему руку. Степаныч сел, пригнул вперед голову и приложил к ушам сложенные в лодочку ладони.

- Началось тогда наше утро так... - начал прерванный рассказ Суровцев... - Степаныч хорошо знал этого еще крепкого старика, мотавшего во время рассказа пустым левым рукавом. Руку он потерял на шахте. Когда-то Степаныч и этот старик были соседями и после работы часто сидели на одной лавочке. - Пришли это мы утром в разнарядную, - рассказывал Суровцев, - а ламп нам не дают. А штейгер Павел Петрович Ягужинский говорит: "В нормах ошиблись. Можно больше норму дать". Заволновался народ. Выскочил на середину молодой парень - откатчик Сережка Сорокин, и кричит: "Почему молчите?" Все глаза опустили. У каждого, известно, семья, думают: "Говорунов с шахты в шею погонят, а норму все равно повысят. А куда я с семьей пойду".

"Ладно, - кричит парень, - за всех, видно, пропадать придется. Не пойдет это дело, штейгер. Не пойдет", - шапку с себя сорвал, глаза горят. "А ежели пойдет? - говорит штейгер, - найду людей, у которых пойдет эта норма. - Тогда, как?.." "А вот, - кричит Сорокин и рукава засучает, - этой рукой буду бить, у кого пойдет…"

- К вечеру они даже сверх нормы новой сробили. К ночи встретили новых ребят в поселке пять наших парней и рассадили им в кровь лица. - "Не помогай на рабочем брате.лямку затягивать", - говорили тогда шахтеры.

- Штейгера мы годика через два после того в тачке на свалку за такое же дело вывезли. И после этого нашего подарочка он с шахты сбежал и откупил верстах в ста золотой прииск.

Среди новеньких в тот раз был парень Конов. Пришибли его тогда на всю жизнь. Бояться стал страсть. Не вылезал никуда. Забойщик из него вышел хороший. За медной жилой шел не сбиваясь. Бывало придет в забой, отдохнет, проробит часа два и опять отдохнет. Норма для него детская была. Он всегда сто процентов выполнял. Его в самые крепкие забои посылали, откуда все бежали, он и там сто давал. Но больше ста никогда не робил. Старый урок, видно, помнил.

Когда у нас забастовали да итальянки начались, и он не отставал. Но только так - пассивно участвовал.

Суровцев замолчал. Обвел глазами комнату и сказал:

- Многих жизнь так пришибла. Вот Степаныч - он посмотрел в его сторону, - сейчас к нам пришел. Все его хорошо знают. Самый старший он среди нас. И у него что-то на сердце лежит. Он с нами и жить перестал. В поселок редко заходит.

Старик вздрогнул и ответил глаза в сторону.

Молча, не изменяя позы, не отнимая ладоней от ушей, просидел он весь вечер, казалось, безучастно слушая дружеские разговоры стариков о старой жизни, воспоминания. Не тронул его, казалось, и поднявшийся шумный спор о том, где надо строить новый золотой рудник. О чем-то спросил секретарь парткома, но старик не слышал его.

Беседа кончилась поздно вечером. Старики, утомившись длинными разговорами, быстро разошлись. Степаныч сидел, не трогаясь. Андрей тронул его за плечо. Старик удивленно обвел глазами комнату, словно забыв, как он попал сюда.

- Поедем, Степаныч, - сказал Андрей и с досадой подумал, что, верно, спал старик.

Андрей сильно погнал лошадь, пытаясь в движении, свисте ветра, разогнать досаду; он надеялся, что встреча со старыми друзьями расшевелит старика, что он разговорится, перестанет всех дичиться, а он сидел рядом такой же, как и раньше - холодный, неприступный - кремень.

Старик всю ночь просидел без сна в кресле...

Через два дня Андрей пришел рано утром и развернул перед стариком газетный лист.

- Смотри, Степаныч, - торжествуя кричал он, - видишь твой портрет.

В газете был помещен портрет старика.

- А здесь вся твоя жизнь описана...

Старик вздрогнул и приподнялся с кресла. "И о золоте?" - подумал он.

- Кто написал?

- А я и написал.

- Читай, читай, - заторопил он Андрея.

Когда Андрей прочел, старик вдруг строго сказал:

- Андрюшка, старых нехорошо обманывать. Я тебя помню, когда ты у мамки на коленях еще лежал, и с отцом твоим мы пятнадцать годов робили. Правду говори. Золото ищете?

Андрей от удивления широко раскрыл глаза.

- Какое золото, Степаныч?

- А зачем столько тратят на меня? Только правду говори.

Глаза старика покраснели, и на лбу собрались морщины. Андрей нахмурился:

- Трудный ты человек, Степаныч, в чем-то всех подозреваешь...

Осенью, когда дождь надолго замесил землю на дорогах, старик захворал. Он лежал горячий, покрытый липким потом, и жизнь чуть теплилась в нем.

Через день к нему заходил врач. Открывая глаза, старик видел около Андрея или Фросю, иногда сидели незнакомые, и теплая волна подкатывала к его сердцу. Он боялся одинокой смерти.

Почувствовав себя лучше, старик потребовал, чтобы к нему пришел Андрей.

- Умру я, а золото останется, - прохрипел он.

Глаза его горели ярко и страшно.

Андрей принял его слова за бред.

- Там, в лесу, - хрипел старик, - жила. Поляк на ней миллионы нажил. А я закрыл жилку. Ты пойди, я тебе дорогу расскажу.

Старик с отчаянием смотрел на Андрея, не верившего ему.

- Ты верь мне, - он схватил руку Андрея и дернул ее к себе. - Я старик и умереть могу. Я не обману тебя. Много золота в тайге. Жила богатая. На Михайловский завод надо итти...

- Да зачем нам золото? - хотел его успокоить Андрей.

- Таким, как я, старикам нужно. Государство заботится о нас. Вот и отдаю государству, что утаил когда-то от хозяина.

- Хватит денег, Степаныч.

- Ступай, ступай, к золоту. Пропадет оно, - бормотал старик, все крепче сжимая его руку.

 

С постели старик встал только к весне.

Недели через две, отдохнув после болезни, рано утром старик вышел из дома. Под пиджаком через плечо висела веревочная связка, у пояса - заступ. Он шел, сильнее обычного волоча ноги.

Сердце сильно забилось, когда старик увидел свою старую тропу, обгорелые сосны, услышал шум леса, деловитую стукотню дятлов. Мостик чуть покривился. Старик осторожно перешел на другую сторону. Вот и поляна. Она немного изменилась. Осенний северный ветер повалил могучую сосну.

Старик начал растаскивать валежник. Куча была велика, - и три раза старик подходил к поваленной сосне и садился отдыхать, поглаживая мягкий слой мха. Наконец, когда валежник был разбросан, открылось устье ствола. Старик попробовал ногой верхние брусья, - они были тверды и надежны.

Старик принес толстый чурбан и положил его поперек ствола, привязал к нему веревку. Сняв пиджак, он, упираясь ногами в брусья и руками держась за веревку, стал медленно спускаться вниз. Шахта дохнула на него сыростью. Осторожно, с бревна на бревно, переносил старик ногу. Руки крепко держали веревку.

Он чувствовал в себе прежние силы. Казалось, даже прежнее острое зрение и слух возвращаются к нему.

Но на последнем бревне ноги старика вдруг задрожали, руки ослабли, и он быстро пополз вниз. Он упал, ударившись больно толовой о крепь.

Когда силы постепенно вернулись к нему, он вынул сальную свечку и зажег ее. Мутные тени осветили столбы, обросшие огромными белыми грибами. Низко согнувшись, старик медленно стал пробираться по ходку. Кое-где земля обвалилась, и ему приходилось переползать через сыпь на животе. Ходок, когда-то шедший за жилой, вилял в разные стороны. Метров через двадцать старик провел рукой по кровле. Закрывая жилу, они в кровлю вбили подкову... Вот она! В светлом кварце мелькнул золотой блеск.

Старик уверенно, не делая лишних движений, ударил кайлом в жилу. Вслед за первым ударом ложился второй, третий. Кайло било так, как хотел старик, сохранивший прежнюю сноровку и ловкость в работе. Сияющие золотом куски кварца падали к его ногам. Увлекшись, он бил и бил. Утраченная сила и любовь к труду вернулись к нему.

Из сияющей груды старик выбрал три самых блестящих куска. Он постоял еще с минуту и, соблазненный блеском, выбрал еще несколько кусков. Но и этого показалось ему мало. Кусками золотоносного кварца он наполнил все карманы и всыпал еще мелкой крошки. Когда уже некуда было класть куски, он пополз назад.

В поселок старик пришел вечером, когда уже село солнце. Он направился к дому Андрея. Парень изумленно смотрел на старика, измазанного в глине, с грязным лицом.

- Откуда ты, Степаныч?

Говорить старик не мог.

Он вынул кусок ярко блеснувшего кварца и положил его на стол. Андрей, недоумевая, взял его в руки. А старик выкладывал остальные куски, а выложив кварц, высыпал из кармана кучу блестящего песку.

- Вот мое золото, а ты не верил, - вымолвил он, наконец.

На старой таежной дороге и сейчас можно встретить старика. Неузнаваема дорога. Она вдвое шире и выложена камнем. Вдоль дороги поставлены телеграфные столбы. Над тайгой, высоко поднявшись, стоят крепкие, на четырех ногах, расставленные как циркули, мачты линии электропередачи. По дороге, связывающей золотой прииск с рудником, снуют грузовики, автобусы.

Старик доходит до прииска. Лес, когда-то прятавший шахту, отступил. Там, где была узкая шахта, стоит свежий копер, звенит подъемная машина, ежеминутно выбрасывающая из-под земли золотую руду. Рядом - белый корпус, где гремят бегуны день и ночь усердно перетирающие кварц в порошок.

Старик долго смотрит на рудник. Потом медленно идет обратно. На его лице можно заметить улыбку. Она молодит старика.

В. Стариков.

У ПОДНОЖЬЯ БЕЛОЙ ГОРЫ

(Очерки)

Солнечным июльским утром по висимской узкоколейке маленький паровоз повез из Тагила в горы пять зеленых вагончиков. Мимо окон проплывала живописная горная местность. Паровозик, то и дело пронзительно свистя, с грохотом пролетал по невысоким мостам, перекинутым через небольшие горные речушки. Тут и там, у берегов этих речушек, можно было видеть группы старателей, кропотливо промывавших породу - в поисках золота и платины. Поезд приближался к краю, который прославился обилием этих драгоценных металлов.

В вагончике было до десятка старателей, которые ехали на прииск имени Кирова. Об этом прииске они слышали, как о месте, где труд старателей щедро вознаграждается богатой добычей.

...Через полчаса старатели уже черпали котелками воду из маленькой речки, на берегу которой раскинулось старинное старательское село Захаровка. Впереди высилась гора Соловьиха, по ту сторону которой и находился прииск имени Кирова.

Утром мы вышли из Захаровки по горной дороге на прииск имени Кирова. Около крутой горы протекала маленькая речонка, запруженная старателями во многих местах. Берега ее были сплошь изрыты. Тут и там виднелись старательские шалаши и землянки.

Старый старатель, по прозвищу Иван Пугало, приехавший с нами, в самом деле похож был на огородное пугало. Высокий, лохматый, борода по пояс, волосы по плечи. На его нескладном костлявом теле мешком сидела белая рубаха, из рукавов которой торчали, похожие на грабли, длинные жилистые руки.

Прозвище его мне сказали втихомолку - старика уважали, как хорошего вожака, и побаивались его свирепого нрава. Старость до сих пор не сломила его медвежью силу, и редкий человек смог бы с ним справиться. По дороге он сказал:

- Тут где-то должен быть Аким Ковальчук - дружок мой. Повидать его надо будет, - и он рассказал историю старого старателя Ковальчука, имя которого широко известно по округе.

Аким Ковальчук родился в этих краях в лесной деревушке Бобровке. Имея склонность к бродяжничеству, шестнадцати лет он удрал из родительского дома. Несколько лет бродил Аким по тайге с артелью золотоискателей, но из-за буйного нрава не ужился с ним. Во время дележа поссорился с артельным, побил его и ушел искать счастья в одиночку. Через год зимой он уже возил уголь на лошадях богатого мужика из Больших Галашек. На по



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-04-02 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: