Клавдия Лукашевич
Босоногая команда
https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=637655
«Босоногая команда»: Зерна; Рязань; 2005
Аннотация
«Лет тридцать тому назад, на окраинах Петербурга люди жили гораздо проще, скромнее и даже веселее, чем теперь.
На Васильевском острове, в 15‑ой линии, за Малым проспектом были выстроены только небольшие деревянные дома, большею частью одноэтажные, с наружными ставнями у окон…»
Клавдия Владимировна Лукашевич
Босоногая команда
Пасхальная ночь
Лет тридцать тому назад, на окраинах Петербурга люди жили гораздо проще, скромнее и даже веселее, чем теперь.
На Васильевском острове, в 15‑ой линии, за Малым проспектом были выстроены только небольшие деревянные дома, большею частью одноэтажные, с наружными ставнями у окон. Жили там люди небогатые: мелкие чиновники, неважные купцы, ремесленники, торговцы да фабричные, так как кругом было немало фабрик.
По воскресным и праздничным дням обитатели маленьких домов высыпали на улицу: по мосткам гуляли девицы, обняв друг друга за талии; в иных местах молодежь играла в горелки, в пятнашки; босоногие ребятишки сражались в лапту, в городки, в бабки, а пожилые люди сидели у ворот на скамейках и вели долгие беседы. Всюду было просто и оживленно.
Улицы в то время на Васильевском острове были не такие, как теперь: на них не было каменной мостовой, не было асфальтовых тротуаров, трава пробивалась всюду, где только ей не мешали, а посреди улиц тянулись высокие деревянные мостки.
В том году, о котором я теперь вспоминаю, Пасха была очень поздняя. Стоял конец апреля, и в природе давно уже повеяло ранней весной: все оживало, все пробуждалось от зимнего сна, чаще сияло и дольше оставалось на небе солнце; из‑под таявшего снега бежали быстрые ручейки; около заборов там и сям между желтой прошлогодней травой пробивалась молодая, свежая травка; деревья покрывались почками, которые быстро развертывались в маленькие, липкие, ярко‑зеленые листочки; прилетевшие птицы звонко чирикали, приветствуя приход весны.
|
|
* * *
Наступила пасхальная ночь. Только раз в году и бывает такая ночь: чудесная, торжественная! Никто не спит в эту святую ночь: всюду движение, сборы, и сердце самого обиженного горемычного человека невольно наполняется тихой надеждой и радостью.
По улицам зажигались плошки; народ по всем направлениям шел и шел беспрерывно; окна домов были освещены; православные собирались к Светлой Христовой заутрене…
* * *
В одном из подвальных этажей небольшого дома, по 15 линии Васильевского острова, сырая, темная, низкая квартира отдавалась по углам. И там, где очевидно не красно жилось людям, в наступившую пасхальную ночь все выглядело чище, спокойнее и радостнее. Во всех углах копошились жильцы, одеваясь в свое лучшее платье.
В первой комнате, за старой рваной ширмой только один из всех жильцов подвала никуда не собирался и лежал чуть ли не на голых досках, подложив себе под голову вместо подушки какое‑то старое тряпье. Это был еще не старый мужчина, исхудалый, бледный, со впалыми глазами, очевидно, больной. Он печально смотрел на мальчика, присевшего боком около него и опустившего голову.
– Надо бы, Гришута, сходить к заутрене, – тихо сказал больной.
|
|
Мальчик встрепенулся и встал. На вид ему было лет десять. Волосы у него торчали, будто у ежа, глаза были круглые‑прекруглые, а довольно большой вздернутый нос придавал лицу и отвагу и задор. Но при всем том смотрел он прямо, и лицо его выражало доброту и ласку. Да и стоял‑то мальчуган особенно, заложив руки за спину, выставив одну ногу вперед и немного откинув набок голову.
– Не во что одеться тебе, Гриша!.. Да и сапог нет!..
– Не беда, батюшка… Можно и без сапог, нынче не холодно. Одену матушки‑покойницы кофту черную.
– Ведь и шапки‑то нет у тебя, сынок.
– Я, пожалуй, и платком повяжусь.
Отец тяжело вздохнул.
– Нет, это не ладно… Точно девчонка… Одень опять мою старую, все же лучше… Велика только, – вся твоя голова в ней пропадет…
– Ништо… Так ладно будет.
– Эх, горе мое! Сгубила нас с тобой, сынок, эта болезнь моя. Поди, помолись… Детская‑то молитва скорее до Бога дойдет.
– Пойду… Только как же ты‑то останешься?
– Мне легче теперь…
Гриша достал из‑под кровати корзинку, стал в ней шарить и одеваться.
– Какая сегодня служба‑то великая идет, – говорил сам с собой больной. – В храмах Божиих какие стихи поют, какие псалмы читают! А потом все люди, забыв зло и вражду, обнимут друг друга, скажут: «Христос воскресе!»
– Батюшка, а батюшка!
Гриша посмотрел на отца и подумал: «Уж не заговаривается ли он?»
– У меня и трех копеек нет тебе на свечу, – глухо сказал отец.
– Ништо… У меня есть огарышек. От 12 Евангелиев остался… «Советник» дал. Увидел, что я стою без свечи, хлопнул легонько по плечу и свечку сунул… Я ее берег… Вот она…
|
|
Он встал с пола и вырос перед отцом в порыжелой женской кофте, с головой, ушедшей в старую барашковую шапку, которую он все сдвигал назад. Как он был смешон! Но отец даже не улыбнулся. А уморительный человечек в этой шапке и кофте вдруг схватил больного за шею, припал к нему на грудь головой и замер… Детская ласка везде одинаково мила – и в богатых домах, и в темном сыром углу. Больной ласкал и прижимал к себе дорогую ему голову в большой шапке и глотал подступившие к горлу слезы.
– Нам и разговеться нечем… Нет и яичка красненького для тебя, Гриша.
– Не тужи, батюшка… Ништо… Я скорехонько и дома.
Мальчик скрылся за дверью.
* * *
В другом углу того же подвала жила прачка‑поденщица. За темной ситцевой занавеской, она снаряжала своих детей к заутрене. Дети оделись в старенькие, заплатанные платья. На простом белом столе стояли очень маленькая пасха, небольшой покупной кулич. И здесь жили бедно… Вдова‑мать работала без отдыха, но ведь труд поденщицы оплачивается плохо. Ей едва хватало, чтобы платить за сына в школу, чтобы есть каждый день, и то не досыта, да жить здесь в углу, в подвале.
– Мама, а разговеемся‑то мы когда? – спросил подросток‑мальчик в чистой ситцевой рубашке, бледный и высокий, с задумчивыми серыми глазами.
– Уж и ты, Степушка, словно маленький, – не дождешься. Придем из церкви и разговеемся.
– Тогда и яичко красненькое дашь? – спросила девочка лет семи, как две капли воды, похожая на брата.
– Одним мы разговеемся, а те завтра остальные дам.
– Вкусно! Так слюнки и текут! – проговорила улыбаясь девочка и тронула пасху пальцем.
– Не трогай! Что ты?! Ведь грешно, – остановила ее мать и поспешно завязала пасху в чистый платок.
Не мудрено, что здесь так нетерпеливо ждали разговенья: весь длинный пост они строго постились, ели впроголодь.
* * *
Семья лавочника, лавка которого красовалась на углу Малого проспекта и 15 линии, тоже собиралась в церковь. Пятеро краснощеких детей и сама хозяйка разрядились пестро и пышно. В чистую скатерть завернули огромный разукрашенный кулич, большую пасху с розовым бумажным цветком.
Хозяйка зачем‑то пошла в сени. Поторопилась и в дверях столкнулась с входившим мальчиком.
– А, чтоб тебе!!! Не смотришь… Вечно налетишь…! Кажись, все платье оборвал. Так бы тебя, кажется…
И она изо всей силы двинула мальчика, тот отлетел в сторону.
– В церковь идешь, к заутрене, а все лаешься, – произнес где‑то в темных сенях мрачный детский голос.
– Хозяин! Иван Никитич! Поди‑кось сюда. Послушай, как Андрюшка мне опять грубит… Зазнался! Покою от него нет! – кричала в сенях толстая хозяйка.
– Ужо я его… Сейчас иду… Позабыл мою науку, малец? Ужо я доберусь! – послышался в комнате звучный бас хозяина.
Андрюшка не так был прост, чтобы дожидаться расправы: он шмыгнул из сеней и живо очутился за воротами. Это был некрасивый, рыжий, косоглазый мальчик, круглый сирота и жил из милости у разбогатевшего лавочника, дальнего родственника. Не видел он ничего хорошего в скупой, думавшей только о наживе семье.
В наступающий Светлый праздник Андрюшка знал, что ни от кого не услышит ласкового слова: нет у него; родной души, никому нет до него дела, он совершенно одинок.
* * *
В том же доме, где помещалась лавка, в мезонине в одной тесной комнате жил столяр, жена его, Марья Ивановна, была портниха.
В их комнатке все дышало чистотой; перед большой божницей ярко горела лампада.
Марья Ивановна принарядила свою единственную дочь Марфушу, посмотрела на нее и подмигнула мужу: тот с нежностью остановил на ней взор. Темная коса девочки была гладко причесана и заплетена розовой ленточкой; румяное миловидное личико склонилось над тарелкой с яйцами; она что‑то про себя шептала, указывая поочередно на каждое яйцо.
– Что ты там шепчешь? – ласково спросила мать.
– Мамашенька, одного яичка не хватает. Как хотите… Посчитайте сами…
– Что ты, Марфуша, да ведь там целый десяток.
– Вам и папашеньке, бабиньке с дедушкой, тете Ане, слепой Маврушке, дяде Антону, Грише, Степе и Анюте… А «советнику»‑то?
– Ишь ты как всех наградила! Откуда ж я тебе возьму? У меня больше нет.
– Ну, мне не надо. Пусть ее дает, коли ей любо, – сказал, улыбаясь, отец.
– Уж ты у нас, отец, баловник! Избалуешь дочку.
Марфуша бросилась отцу на шею и звонко его поцеловала.
На улице в это время раздался первый пушечный выстрел.
* * *
Из калитки маленького деревянного старого дома с зелеными ставнями, выглядевшего чище других по 15‑той линии, вышел высокий, несколько сгорбленный, но еще бодрый старик в широкой шинели, в картузе с кокардой и с узелком в руках: там были кулич и пасха. Вместе со стариком вышла девушка, уже не первой молодости, высокая, худая, с длинным носом, в кринолине, в маленькой круглой шапочке и суконной кофте.
Из отворенной калитки выглядывала старушка с седыми локонами и с накинутой шалью. Яркое пламя вспыхнувших около дома плошек осветило милое доброе лицо старушки с голубыми глазами, и гордую, серьезную девушку, и старика. Высокие, туго накрахмаленные воротники заставляли его держать голову прямо, как будто бы важно. Из‑под седых бровей смотрели веселые черные глаза, молодые по выражению, которые совсем не подходили ни к седым волосам, ни к сгорбленной фигуре.
– Идите с Богом! За меня помолитесь. Я уж тут, дома… – тихо сказала старушка.
– Уходи, уходи, Темирочка, еще простудишься. Закрывай калитку, – заботливо посоветовал муж.
– Я думаю, к двум часам и домой вернетесь. Ну, Господь с вами! – и старушка скрылась за калиткой.
А в это самое время мимо старика с его дочерью прошмыгнули два мальчугана, один в кофте и в большой шапке, а другой – высокий, худой.
– Опять эти мальчишки! – с ужасом и негодованием воскликнула девушка. – Никогда от вас покою нет. Кажется, видите – папенька к заутрене идет… Понимаете?!
– Оставь, полно, Агнесочка… Они ведь ничего… Пускай идут вместе.
– Нет, папаша, увольте от этой милой компании. Дайте хоть в праздник вздохнуть свободно. Ваши мальчишки мне надоели до невозможности.
Старик замолчал. Мальчуганы перебежали на другую сторону. Там их поджидала целая компания маленьких оборванцев в стоптанных сапогах, а то и вовсе без сапог и в заплатанных пальто.
– «Советник» с «принцессой» в церковь пошли, – объявил один из мальчуганов.
– Он сказал что‑нибудь? – пропищал тоненький голосок.
– Что он скажет?! Глупая! – Просто пошел к заутрене.
– Пойдемте, ребята, в церковь!
Вся ватага двинулась вдоль улицы. Не одна пара детских глаз провожала с затаенным любопытством, с немой надеждой, многие – с лаской, шедшего по 15‑ой линии старика в картузе. От времени до времени он приподымал фуражку и приветливо кланялся ребятишкам.
– «Советник» к заутрене пошел! – передавалось из одних детских уст в другие.
– С кем? – допытывались не видевшие.
– С «принцессой на горошенке».
– А «седая богиня»?
– Дома осталась. Только за калитку проводила.
– Он ничего не говорил?
– Что же он скажет?.. «Принцесса» рассердилась, зачем мы его ждали… Прикрикнула… Он ей что‑то пошептал.
В это время раздался первый удар колокола в соборной церкви, его благостный призыв загудел, расстилаясь по воздуху… Еще удар… Потом в другой церкви… Снова где‑то дальше. И пошел гулкий звон во всех церквах.
Ярче запылали плошки около церквей и домов… Усилилось движение на улицах. В церквах началась Светлая заутреня.
Много бедно одетых ребят, обитателей подвалов, конур и мезонинов, пробралось в ту церковь, куда прошел «советник» с дочерью.
Дети протискивались вперед, охотно ставили к образам свечи, когда им передавали, гасили огарки и посматривали по сторонам.
Дивно хороша пасхальная служба! Тысячи зажженных свечей… Крестный ход, возвращающийся в церковь с Радостным пением «Христос воскресе!» Светлое облачение духовенства… Торжественное, ликующее пение – все это оставляет неизгладимое впечатление, смиряет душу и заставляет позабыть и вражду, и злобу, и горе.
Рыжий Андрей стоял тоже в церкви, недалеко от Гриши. Оба они во все глаза смотрели на батюшку, когда он в конце заутрени вышел с крестом и, благословляя народ, три раза воскликнул: «Христос воскресе!»
– Воистину воскресе! – гулом пробежало по церкви… Все стали друг с другом христосоваться.
Андрей и Гриша стояли одинокими… Все‑то с родными, с близкими, а у них никого нет.
Мальчуганы взглянули в ту сторону, где стоял старик с черными глазами – «советник», как они его называли. А он, улыбаясь, уже подходил к ним, крепко обнял сначала одного, потом – другого, христосовался и гладил их сиротливые головы.
– Христос воскресе, ребятки!
– Дяденька! Воистину воскресе!
– Приходите завтра к окну. Я вам по хорошенькому яичку дам… а пока вот, возьмите… – и, сунув мальчикам в руки по красному яйцу и по гривеннику, он поспешно отошел к дочери.
Начиналась обедня.
У открытого окна
Маленький серый дом с зелеными ставнями весь потонул в зелени: с одной стороны старый хозяйский сад, с другой небольшой отдельный двор для жильцов, с двумя кудрявыми березами да с кустами сирени. Высокая жердь с западней для птиц выглядывала из‑за забора.
Мимо серого дома уже который раз с очевидным нетерпением проходили взад и вперед ребятишки: то мальчики, то девочки – в одиночку и по парам…
Вот появились и Гриша со Степой. Гриша – в большой черной кофте, старой шапке и босиком, а Степа – в неуклюжем дырявом пальто, в стоптанных сапогах и новой фуражке на голове…
Мальчики прошли медленно мимо окон деревянного дома с зелеными ставнями. Около крайнего окна, за дернутого синей занавеской, Степа приподнялся на цыпочки и заглянул…
– Нет, еще не видно, – с грустью прошептал он.
– Верно, кофей пьет, – возразил Гриша и сдвинул на затылок шапку.
Дети пошли дальше, но все обертывались и посматривали на серый деревянный дом, на заветное окно. Да и не они только… На другой стороне тоже с этого окна не спускал своих глаз рыжий Андрюшка.
День был ясный и теплый… На улицах с утра все говорило о Светлом Празднике: было чище прибрано, развевались флаги, народ шел нарядный и веселый, во всех церквах беспрестанно трезвонили… Тот, кого дети называли «советником», Семен Васильевич Кривошеий, живший в старом домике, только что отпил кофе. Он закурил сигару и собирался пройти из чистенькой кухни в свою комнату, чтобы открыть окно.
– Папенька, уж вы, пожалуйста, сегодня ваших грязных мальчишек не зовите в комнаты: везде вымыто и половики чистые настланы, – сказала ему дочь Агния, высокая худая девушка.
– Слушаю‑с, «принцесса на горошенке».
– Я говорю серьезно, а вы все смеетесь. Я думаю, никому другому – мне приходится мыть и прибирать…
– Что делать, душа моя! Всякий знает, что столбовая дворянка и в VI книге записана… А вот приходится и полы вымыть самой, и постирать, и постряпать. Уж поверь, что труд только красит человека…
– Ну, папаша, не будем говорить об этом… А только знайте, что мальчишек ваших сегодня я не пущу в комнаты… От них только грязь, сор и гам…
– Эх, матушка, было бы на душе бело. А после моих мальчишек сор уберешь, и следа не останется…
– Вы не поверите, маменька, до чего они мне вчера у заутрени надоели: по церкви взад‑вперед ходят, толкаются, на всех оборачиваются… Я все время волновалась. Противные!..
– Научить их некому, Агнесочка… Простые ребята… Только они без дурного умысла, – кротко заметила мать, тихая старушка с белыми локонами.
– Ну, «седая богиня», и дочь же у тебя ворчунья… Скорее состарилась, чем ты.
– Вы бы, папаша, лучше велели вашим противным мальчишкам в церкви стоять как следует…
– Слушаю‑с, «принцесса»! – старик приложил руку к сердцу, комично раскланялся перед дочерью и прошел в свою комнату.
– «Советник» окно открывает! – гулом прошлось по 15‑ой линии.
– Открывает, открывает, – вдруг радостно взвизгнул курносый Гриша и, как стрела, помчался к серому домику.
Окно действительно распахнулось. На одной из его половинок было приделано продолговатое зеркало, в которое было видно далеко‑далеко все, что делалось по 15 линии. Чего только не придумает чародей‑«советник»!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Стоимость полной версии книги 19,99р. (на 29.03.2014).
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картойами или другим удобным Вам способом.