Сами законы уже заранее адаптируются под эти новые потребности правоприменения. Не в том беда, что они содержат в себе неконституционные смыслы, а в том, что они конструируются таким образом, чтобы вмещать в себя бесконечное количество смыслов, словно «резиновые квартиры» для мигрантов. Новое российское законодательство очень похоже на то стратегическое «супероружие», которое Путин некоторое время назад презентовал Федеральному собранию. Оно способно бесконечно долго летать над Россией, меняя юридический вектор, скорость и высоту, и никто не знает, в какой момент и на чью голову оно свалится. Декларируемые цели законотворчества потеряли всякую ценность, так как значение имеют только цели, которые преследуют те, кто хочет воспользоваться этими законами как инструментом экономической или политической борьбы.
Один из наиболее глубоких философов европейского права — Бергман, еще успевший прочесть лекции в горбачевской России, — считал, что важнейшим элементом западной правовой системы является возникновение особого профессионального сословия юристов и системы их подготовки (юридического образования). В России возникновение этого сословия связано с Александровской Судебной реформой 1864 года, и с тех пор оно развивалось, пережив даже эпоху «Большого террора»... Но не сегодняшний день. Еще в самом начале новой эпохи, когда тенденции только заявили о себе, я в статье «Крысы»* (это был как раз первый год предыдущего двенадцатилетнего цикла) дал краткую характеристику новой генерации «правоедов».
«КРЫСЫ» ВМЕСТО ЮРИСТОВ
«Коридоры судов и присутственных мест заполнили серые личности с тусклыми лицами и бегающими глазами. Они снуют стаями от двери к двери, куда-то заскакивают, что-то вынюхивают, кому-то заносят, кого-то выносят. Заходят тихо, уходят быстро, появляются неожиданно, но уже в другом месте. Они достаточно молоды, страшно деловиты и очень довольны собой.
|
|
Они обладают уникальной способностью лгать, они всеядны, предприимчивы и, как кажется, практически лишены страха. Нет такой бумаги, которую они ни изобразили бы вам за деньги. Нет такой дыры, куда бы они не воткнули эту бумагу за еще большие деньги…
Стряпчие — люди в правовом смысле (да и не только в нем одном) глубоко невежественные. Закона они по-настоящему не знают и тем более не понимают. В то же время — это люди поверхностно «нахватанные», знающие азы, умеющие ловко жонглировать терминами. По-своему они очень изобретательны, умеют эффективно воспользоваться теми несуразностями и пробелами, которыми так богато сегодняшнее российское законодательство».
За прошедшие двенадцать лет крысы вытеснили юристов. Теперь крысы шаркают по паркету коридоров власти, а юристы живут в подполье.
За каких-то два десятилетия Россия проделала правовую инволюцию, достаточную для того, чтобы до фундамента разобрать здание, на постройку которого в России ушло более 150 лет, и вернуться в эпоху стряпчих.
В правовом смысле положение выглядит гораздо более тяжелым и однозначным, чем в худшие советские времена. Тогда во всем была двойственность. Советский режим был откровенно террористическим, но в его недрах сохранялась правовая традиция, развитие которой шаг за шагом привело к идее «социалистического правового государства». Сегодня во всем присутствует однозначность. Постсоветский режим является латентно террористическим, но в его топке уничтожаются остатки правовой традиции. Нить правовой культуры порвана; еще несколько таких лет, и русская цивилизация не будет подлежать восстановлению ни с помощью демократии, ни с помощью диктатуры.
|
|
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
Транзитное. Новая редакция Понятийной конституции РФ
Объединяющее право
Это, безусловно, дно. Но есть и хорошая новость — это твердое дно. В том смысле, что дальше падать некуда и нет даже надежды, что снизу постучат. Надежду дает очевидность и осязаемость угрозы. За последние полтора года террор и беспредел вышли далеко за пределы властной «зоны комфорта», перестали быть уделом предпринимателей и политических активистов. Сегодня — это общее дело в прямом и переносном смыслах этого слова. Это может коснуться буквально каждого, а значит, это может стать общей платформой.
Новое качество кризиса состоит в том, что вопросы права и вопрос демократии перестали быть в России парной темой. Восстановление правосудия в России является сегодня condicio sine qua non выживания для любой политической модели.
При нынешнем уровне правовой деградации «духоподъемная империя» Дугина и Проханова обречена также, как и «Россия будущего» Навального или «парламентская республика» Ходорковского.
При сохранении имеющихся тенденций нет будущего ни у Медведева с Собяниным, ни у Грефа с Шуваловым, оно есть только у людей «дикого поля», живущих в парадигме разбойничьей шайки, о которой писал Августин, — но и то ненадолго.
|
|
А значит, вопрос о праве, то есть о справедливости и правосудии, можно вывести за скобки как «общее дело» для всех, кто, имея разные, зачастую противоположные политические идеалы и экономические интересы, тем не менее, желают сохранения русской цивилизации. В практическом плане это означает возвращение требования формирования «правового государства» на первую позицию политической повестки дня. Не демократия и права человека, хоть это вещи и взаимосвязанные, а именно лозунг «правового государства» должен стать для России лозунгом третьего десятилетия XXI века. Право может и должно стать не разделяющим, а объединяющим началом национального возрождения.
Крысы*
№ 20(106) от 15.05.2008 [«Аргументы Недели », Владимир ПАСТУХОВ ]
«Крысы приспосабливаются к любым условиям,
устойчивы к большинству ядов,
успешно избегают ловушек, могут питаться чем угодно,
уничтожая пластмассу, прогрызая даже бетон.
В крысином сообществе процветает взаимопомощь.
Крысы обладают своеобразным чувством юмора
и наделены способностью смеяться».
Мегаэнциклопедия. VIP.KM.RU
Дмитрий Медведев недавно выразил обеспокоенность переизбытком юристов в России. Действительно куда ни плюнь, попадешь на выпускника какого-нибудь юридического заведения. Это, конечно, и само по себе странно. Но по-настоящему вызывает удивление то, что, чем больше в стране появляется юристов, тем меньше в ней остается права. Складывается впечатление, что юристы питаются законами, а поскольку их стало слишком много, то они подъели весь запас...
Образовался замкнутый круг. Чем больше юристов, тем меньше порядка. Чем меньше порядка, тем больше нужда в юристах. Может быть, с самими юристами что-то не в порядке?
Как-то незаметно из нашей жизни исчез тип «советского» адвоката, знакомого широкой публике по киношным образам. На смену ему пришел совершенно другой типаж. Коридоры судов и присутственных мест заполнили серые личности с тусклыми лицами и бегающими глазами. Они снуют стаями от двери к двери, куда-то заскакивают, что-то вынюхивают, кому-то заносят, кого-то выносят. Заходят тихо, уходят быстро, появляются неожиданно, но уже в другом месте. Они достаточно молоды, страшно деловиты и очень довольны собой. Они обладают уникальной способностью лгать, они всеядны, предприимчивы и, как кажется, практически лишены страха. Нет такой бумаги, которую они ни изобразили бы вам за деньги. Нет такой дыры, куда бы они не воткнули эту бумагу за еще большие деньги.
Они агрессивны и злопамятны. Недавно одно такое существо женского пола, когда его схватили за руку в суде, сначала попыталось укусить, потом жалобно взвизгнуло что-то о том, что не виновато, а лишь выполняет профессиональный долг… А вырвавшись на свободу, тут же побежало на другой процесс, где продолжило делать то же самое.
В Америке, где адвокаты давно пользуются «всенародной любовью», рассказывают такой анекдот о корпоративных юристах. Будто бы в медицинских лабораториях стали заменять в опытах крыс на юристов. И это дало очень хороший эффект. Во-первых, юристов оказалось значительно больше, чем крыс. Во-вторых, это улучшило имидж лаборатории, так как «зеленые» теперь не только не противятся опытам, но и настаивают на них. И, наконец, в-третьих, есть такие вещи, которые крысы при любых обстоятельствах отказываются делать. Юристы готовы делать все.
Так вот, в России сегодня выросло поколение юристов, которые готовы делать все.
Это, конечно, случилось не сразу. Адвокатура в России достаточно молода, она ровесница александровской Судебной реформе. А до нее мир русского права олицетворяли стряпчие – ловкие люди, готовые обтяпать любое дельце, не брезгуя никакими средствами. Стряпчие никогда не исчезали из русской жизни, но в периоды относительной стабильности и порядка они прятались в подполе. Зато в эпоху перемен они наглели и набирали страшную силу. «Лихие девяностые» вдохнули жизнь в эту породу, которую для респектабельности стали называть «системными адвокатами». Главное достоинство таких адвокатов было не в знании закона, а в том, что они были «своими» для бюрократии всех мастей. Особенно для судейских чинов.
На смену людям, которые «разрешали споры», пришли люди, которые «решали вопросы».
Крысы плодятся на помойке. Сегодня суд превратился во «всероссийскую помойку». Именно с этим, прежде всего, связано изобилие стряпчих.
Стряпчие – люди в правовом смысле (да и не только в нем одном) глубоко невежественные. Закона они по-настоящему не знают и тем более не понимают. В то же время – это люди поверхностно «нахватанные», знающие азы, умеющие ловко жонглировать терминами. По-своему они очень изобретательны, умеют эффективно воспользоваться теми несуразностями и пробелами, которыми так богато сегодняшнее российское законодательство.
На первый взгляд «юридическое второсортье» со своей правовой недалекостью не могло быть конкурентоспособным по отношению к профессионально гораздо лучше подготовленным адвокатам «старой закалки». На деле все оказалось наоборот. Ловкие «крысы» почти полностью вытеснили грамотных юристов из судов.
Секрет такого успеха прост. В российских судах юридическая квалификация, знание и понимание законов совершенно не востребованы. Потому что Россия живет не по законам, а «по понятиям». Сегодня значимо не столько право, сколько его видимость. Всех интересует только внешняя «правоподобность» принимаемых решений.
Сегодняшнему правосудию не нужен адвокат, докапывающийся до сути вещей. Разбирающий юридические нюансы и выстраивающий Монблан формальных доказательств в защиту своей позиции. Такой человек кажется просто смешным в условиях современной России. Потому что решения у нас принимаются сами по себе, а право существует само по себе. Решение зачастую принято задолго до рассмотрения спора, и весь спор сводится к тому, чтобы натянуть на это решение фиговый листок правовых аргументов. Повторилось ровно то, о чем писал лет сорок назад Юлий Ким: «Судье заодно с прокурором плевать на детальный разбор, им лишь бы прикрыть разговором готовый уже приговор».
Что адвокату смерть, то стряпчему в радость. Ведь это прекрасно, что кое-кто не вникает в юридическую суть дела. Значит, можно договариваться, можно обманывать, можно использовать шулерские трюки – все сойдет с рук. Перефразируя Достоевского, можно сказать: «Если права нет, можно все!»
Народ не любит адвокатов. Глядя на самодовольных юнцов, выпрыгивающих чуть ли не из «майбахов» и «бентли», он вслед за Галичем повторяет: «Эка денег у них, эка денег»... Но в действительности адвокатура находится в глубоком кризисе. Хорошие адвокаты зачастую сидят без работы. Но хуже всего то, что честный адвокат не может сегодня позволить себе взяться за работу. Даже тогда, когда ты «на все сто» уверен в своей юридической правоте, ты ничего не можешь обещать клиенту. Потому что в российском суде возможно все.
Если юридических крыс не травить, они уничтожат правосудие. Но травить их сегодня некому. Напротив, все сделано для того, чтобы они беспрепятственно размножались. Тот, кто знаком с устройством адвокатуры в Европе и Америке, знает, как сложно стать адвокатом, как сильны там профессиональные ассоциации, ставящие заслон на пути авантюристов и недоучек. В той или иной степени даже советская адвокатура умела себя защитить.
Адвокатскую лицензию в России может получить кто угодно. И это естественно, потому что действующее законодательство было сознательно продавлено через парламент и правительство людьми, которые при других обстоятельствах не имели ни малейших шансов процветать на юридической ниве.
Сегодня адвокатура сама нуждается в защите. В защите от грызунов. Положение дел кажется беспросветным, а полный коллапс системы правосудия – неизбежным. Надежда лишь на то, что крысы сами первыми побегут с тонущего корабля.
ОБЩЕСТВО15:08 09 января 2020
Борис Вишневскийобозреватель, депутат ЗакСа Петербурга
Соглашусь (что нечасто бывает) с Владимиром Пастуховым в его оценках состояния российского правосудия и требовании правового государства как ключевого пункта политической повестки дня.
Но есть два важных замечания.
1. О необходимости правового государства, — где Закон выше власти и одинаков для всех, а правоохранительные органы защищают граждан от произвола власти, а не власть от требований граждан, — на моей памяти говорят уже лет тридцать. А строят — прямо противоположное, причем сознательно: неверным является не построение, а чертежи.
2. Появление реального правосудия — то есть, суда, основанного на праве, а не на указаниях начальства, — крайне важно. Именно это — «кощеева игла» Системы, та ниточка, с которой надо разматывать клубок произвола и беззакония в стране. Потому что если любое безобразие власти можно отменить в суде — становится почти бессмысленным это безобразие совершать.
Вопрос лишь в том, как именно этого добиться.
«С определенностью можно сказать, что суд не пользовался властью, а власть бесконтрольно пользовалась судом. Антидемократический режим, не меняя своей сущности, с одинаковым цинизмом представал то в маске народного представительства, то под видом правосудия. Суды выступали преимущественно как репрессивный орган, подчас освящая ритуалом судоговорения предрешенную расправу. Граждане на собственном опыте убеждались, что оградить свои права и законные интересы с помощью правоохранительных органов так же трудно, как и защититься от этих органов, попав в сферу их деятельности. Язвы судопроизводства — коррупция, сокрытие преступлений от учета, дутые показатели раскрываемости, почти полное отсутствие оправданий, отработанная технология добывания лжепризнаний и осуждения невиновных. Надзор вышестоящих инстанций оказывается близоруким, суд покрывает ошибки обвинения, прокурор горой стоит за выводы расследования, а следователь смотрит сквозь пальцы на неправомерные действия оперуполномоченного...».
Это не доклад правозащитников о состоянии российского правосудия и не статья о нем в западной прессе.
Это концепция судебной реформы в РСФСР, утвержденная Верховным Советом РСФСР 24 октября 1991 года, и разработанная группой экспертов, в том числе Борисом Золотухиным, Тамарой Морщаковой, Александром Лариным и Сергеем Пашиным.
В которой, как нетрудно видеть, констатировалось практически такое же состояние «расправосудия» советских времен (не только я склонен употреблять этот термин), какое мы видим и сейчас, через три десятка лет.
Ничего не изменилось. Судебная система осталась в практически прежнем состоянии (организационные изменения — не в счет, они не изменили сути).
Почему?
Ответ представляется достаточно очевидным: правовое государство, — как и демократия, честные выборы, сменяемость власти, свободные СМИ, — было категорически противопоказано идеологам реформ 90-х годов прошлого века, которые сознательно выстраивали авторитарную политическую систему, позволяющую игнорировать общественное мнение.
Какое правовое государство, когда надо провести «единственно верные» экономические реформы и не допустить «коммунистического реванша?
«Критической точкой» стал октябрь 1993-го, когда суд признал, что президент, нарушивший Конституцию и распустивший парламент, заслуживает за это импичмента, — после чего президент фактически распустил тот суд, который это признал, а затем и практически все представительные органы власти в стране. После этого всерьез говорить о правовом государстве было уже невозможно.
Да, конечно, и в последующие годы случались и справедливые судебные решения. Но только «случались». Потому что в демократическом государстве правосудие является правилом, а в авторитарном — исключением. И, например, знаменитое «дело Никитина» (капитана первого ранга Александра Никитина обвинили в «разглашении гостайны» за предание огласке информации о радиоактивном загрязнении на Северном флоте), в 90-е годы закончившееся его полным оправданием, сегодня вряд ли имело бы такой исход.
А так — будь тогда в России правосудие, были бы совершенно другими президентские выборы 1996 года, где в пользу Бориса Ельцина были нарушены почти все нормы избирательного закона. И были бы признаны ничтожными «залоговые аукционы». И указы Ельцина о начале войны в Чечне были бы признаны неконституционными.
Ну, а о том, что происходило после прихода к власти Владимира Путина, вряд ли надо подробно напоминать — правосудие и рядом не стояло. Начиная с разгрома НТВ и дела «ЮКОСа».
Не соглашусь, кстати, с тезисом Владимира Пастухова о том, что «2019-й стал для России годом растерзанного правосудия и торжества правового нигилизма во всех возможных его проявлениях».
А что, «болотное дело», или «дело Юрия Дмитриева», «дело «Пусси райот» или «дело «Сети» — это не «растерзанное правосудие»?
Что касается «правового нигилизма», то он торжествует, как минимум, с «присоединения Крыма». Более того, все, что мы наблюдаем — вовсе не правовой нигилизм в его классическом понимании, когда отрицаются и не исполняются законы. Это право, понимаемое, как воля начальства, возведенная в закон.
Именно поэтому большинство законов, принятых в последние годы, сознательно написаны так, чтобы максимально затруднить реализацию конституционных прав граждан, — либо поставив на этом пути бесконечно много бюрократических барьеров, либо создав многоуровневую систему запретов и ограничений, и одновременно — максимально «развязать руки» исполнительной власти и правоохранительным органам, которые эти законы применяют.
Почему необходимо правосудие и правовое государство?
По очень простой причине.
Это — не прихоть теоретиков, и не выдумка оппозиционных политиков.
Это — единственно возможный способ ограничения произвола власти и защиты прав граждан: ничего лучшего в мире не придумано.
Сегодня в России суд — это орган, встающий на сторону власти при большей части ее конфликтов с гражданами. Охотно верящий любым свидетельствам, предъявленным властью или полицией — но «критически относящийся» к любым свидетельствам в пользу граждан. И выносящий вопиюще неправосудные решения с полной уверенностью в своей безнаказанности.
Конечно, рядом с таким судом необходимы правоохранительные органы, не заслуживающие называться таковыми, ибо превращены в охранку, охраняя не право, а режим. И прокуратура, молчащая, когда надо оспорить безобразия начальства, но немедленно включающаяся, когда надо преследовать тех, кем начальство недовольно — например, объявить «нежелательной организацией».
Но важнейший элемент — суд.
Будь в стране правосудие — стали бы поправимы любые беззакония других «ветвей власти», исполнительной и законодательной, как и беззаконие правоохранительных органов. Потому что любое из этих беззаконий в таком суде можно отменить. И те, кто беззаконие творит, это знают. А когда они знают противоположное — что любое беззаконие (особенно, совершенное с нелояльными гражданами, не страдающими верноподданным образом мыслей) сойдет им с рук, — они творят его и дальше с удвоенной силой.
Будь в стране правосудие — бессмысленно было бы подделывать результаты выборов, потому что суд бы это отменил. А сейчас те, кто подделывает, уверены, что суд все оставит, как есть. За редчайшими исключениями.
Будь в стране правосудие — бессмысленно было бы фабриковать уголовные дела на «несогласных», потому что они бы развалились в суде. А сейчас те, кто фабрикует, уверены, что суд проштампует обвинительное заключение. За редчайшими исключениями.
Будь в стране правосудие — бессмысленно было бы вести «уплотнительную застройку» под окнами жилых домов и застраивать скверы, отказывать больным в лекарствах, а бедным — в пособиях, потому что суд бы исправил положение. А сейчас те, кто все это делает, уверены в своей безнаказанности. За редчайшими исключениями.
Поэтому «разматывать клубок» надо начинать именно отсюда. Не с громких призывов посадить коррупционеров (при таком суде они выйдут сухими из воды, даже если в него попадут), а с требования изменения судебной системы.
Полгода-год работы в стране судов, подчиняющихся только закону — и произойдут кардинальные изменения.
Проблема в том, как этого добиться.
О судебной реформе написаны сотни книг и тысячи статей, защищены сотни диссертаций и сделаны тысячи докладов.
· Множество раз сказано о том, что нужны кадровые изменения — как на уровне принципа (не может быть реального правосудия, когда всех судей назначает президент, а готовят эти решения его чиновники, исходя из лояльности назначенцев), так и на уровне смены конкретных фигур (о чем говорить, когда председатель Верховного суда тридцать лет сидит на своей должности?).
· О том, что надо изменить атмосферу в судах — где сегодня любого, кто попытается работать по закону и по совести судьи (как написано в судейской присяге), ставят перед выбором: или работать как все (подчиняясь указаниям начальства), или быть изгнанным, как упомянутый Сергей Пашин и десятки других судей, не удостоившихся такого же общественного внимания.
· О том, что необходимо избавить суды от административного давления — не предусмотренного ни одним законом, но реально существующего.
· О том, что надо лишить председателей судов права распределять дела, отдавая «нужные» дела специально отобранным судьям, и использовать жребий.
· О том, что надо дать гражданам право оспаривать любой правовой акт, как незаконный, не доказывая при этом, что он нарушает именно их права.
· О том, что нужно запретить судам отказывать в вызове свидетелей и приобщении к делу доказательств — фактически, ограничивая право граждан на защиту.
· О том, что должна заработать, наконец, статья УК о вынесении заведомо неправосудного судебного решения (практически, не применяемая, как чудовищны не были бы отдельные «репрессивные» решения судей).
И о многом, многом другом, не являющемся тайной, давно применяемом и оправдавшем себя в демократических странах.
Конечно, изменить ситуацию только с правосудием — очень сложно, если не изменятся другие институты. И самое главное — если не будет обеспечена реальная сменяемость власти. Потому что если судьи будут понимать, что власть может смениться по воле граждан — станет бессмысленным упомянутое административное давление.
Да, как говорил тот прославленный сантехник — «тут всю систему менять надо».
Но с чего-то надо начинать.