Грэхэм Мастертон
Колодцы ада
https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=123334
Грэхэм Мастертон
Колодцы ада
День был холодным и бодрящим, как это часто случается в Коннектикуте, листья на деревьях пожелтели, а небо было чистым и нежно‑голубым. Мой видавший виды и пропыленный «Кантри Сквайр» ехал, подпрыгивая на ухабах, по подъездной дороге дома Бодинов.
Осеннее солнце слепило, заставляя щуриться, хотя моя красная бейсболка была надвинута на самые глаза. В задней части автомобиля погромыхивали запчасти и другие причиндалы, а на пассажирском месте справа от меня, с аккуратно сложенными лапами и розовыми на просвет ушами, сидел мой верный кот Шелли.
Подъехав к парадному входу, я вышел из машины.
– Ты идешь? – спросил я у кота, но тот в ответ закрыл глаза с видом человека, симулирующего головную боль. Это означало, что на его взгляд на улице чертовски холодно и он уж лучше посидит в машине и послушает радио. «Вот ленивец!» – подумал я, пожелал ему не скучать и направился к дому мимо куч съежившихся и хрустящих листьев. Дом Бодинов был большим, в викторианском стиле. Он был построен на возвышенности неподалеку от поворота на Рут с шоссе номер 109, что на полпути от Нью‑Милфорда к станции Вамингтон. Это была спокойная сельская местность, по большей части леса да небольшие деревушки, и сейчас, когда туристы и отдыхающие вернулись в Нью‑Йорк, народу здесь было не больше, чем в старые колониальные времена. Близилась зима, и все потихоньку начали устраиваться поуютнее, чувствуя ее приближение.
Джимми Бодин сгребал листья на заднем дворе. Ему было около двадцати пяти лет, и он был на целых десять лет моложе меня. Вьющиеся светлые волосы, торчащие зубы и дополняющая комплект толстая шерстяная куртка, как у лесорубов, придавали ему сходство с персонажами одной из старых картин Нормана Рокуэлла.
– Здорово, Мейсон, – сказал Джимми и оперся на грабли.
– Как дела? – спросил я.
– Порядок. Сыровато сегодня, а?
Я потянул носом морозный, пахнущий дымом воздух.
– Да уж. В дом пустишь?
– Конечно. Элисон как раз поставила кофе.
Он прислонил грабли к перилам задней веранды, и мы прошли на кухню. Внутри было тепло, вкусно пахло, на вбитых в стену крючках висела медная утварь, а все подоконники были заставлены охлаждающимися пирогами. Элисон Бодин вынимала противень с очередным яблочным пирогом, щедро посыпанным корицей, и я утешился мыслью, что после смерти, наверное, мои мучения будут куда больше, чем когда я задыхаюсь от пирогов Элисон, занимаясь при этом любовью с Ракель Уэлш на матрасе с выпирающими пружинами.
Элисон на вид была старше, чем Джимми; вероятно, она пошла в мать. У нее были темные волосы, стянутые сзади в пучок, и узкое дружелюбное лицо с широко посаженными карими глазами. Она была небольшого роста и принадлежала к типу крошечных женщин, которых невозможно обнять за талию, не встав на колени. Иначе все время получается, что обнимаешь ее за шею.
– Как дела, Мейсон? – поздоровалась она и стала наливать кофе в большие керамические чашки.
Мы сели за старый, тяжелый кухонный стол и принялись есть пироги. Слабые лучи осеннего солнца с трудом пробивались в окна кухни.
– Так у вас какие‑то проблемы с колодцем? – спросил я.
Джимми в этот момент ухитрился поймать кусок пирога, который развалился, когда он откусывал от него.
– Да, – кивнул он, подбирая крошки. – Сравнительно недавно. Последние два или три дня. Но я беспокоюсь, как бы не пришлось с ним повозиться зимой, когда земля подмерзнет.
– Да, ты правильно сделал, что позвонил, – сказал я ему, – а что конкретно не в порядке?
– Не все время, но частенько вода идет странного цвета. Что‑то вроде зеленовато‑желтого. Цвет, конечно, слабый, вроде оттенка, да и на вкус ничего, но впечатление от такой воды не очень.
Элисон тоже кивнула.
– Я вроде как сомневаюсь, пользоваться ей или нет. Слышала я всякое об утечках, химических удобрениях; они частенько попадают в водоснабжение.
– Вода становится чистой, если вентили оставлять открытыми?
Джимми кивнул.
– Да, если спустишь немного, минут десять‑пятнадцать подержишь их открытыми.
– А что с накипью? Остаются разводы на посуде? Осадок остается?
– Нет, ничего такого. Просто вода подкрашенная.
Я потягивал кофе. На первый взгляд ничего серьезного не было. Существовало множество причин, которые могли повлиять на качество холодной воды. Почва, минералы, просачивание чего‑нибудь сверху. Единственное, чего следовало бояться Бодинам, это попадания нечистот в подземный водный резервуар. Год был дождливым, и поэтому почва пропиталась влагой. Если уровень подземных вод был таким же высоким, как сейчас, они могли запросто залить чье‑нибудь отхожее место, но вероятность этого была слишком мала. Из того, что я услышал от Бодинов, следовало, что скорее всего вода встретила на своем пути какой‑нибудь минерал или что‑нибудь растительного происхождения. Это и окрасило ее в столь странный цвет.
– Все, что я могу сделать, это взять пробу и отвезти ее в Нью– Милфорд, – сказал я им. – Если Дэн Керк сделает экспресс‑анализ, я привезу результаты завтра в это же время. Помню, пару лет назад, в Кенте, старик повернул вентиль, а вода пошла цвета крови. Оказалось, в почве был калий, и нам пришлось просто углубить колодец на несколько футов.
Элисон слабо улыбнулась.
– Это, конечно, успокаивает. А я уж думала, вода отравлена.
– Но вы чувствовали себя нормально? – спросил я ее.
– Да, вполне. Никто не жаловался.
– Малыш Оливер в порядке?
– Да, все хорошо. Бодр, как обычно.
Допив кофе, я поднялся.
– Одолжите‑ка мне стеклянную банку или что‑нибудь в этом роде, если хотите, чтобы я взял пробу.
– Конечно, о чем речь, – сказала Элисон и принесла мне банку из буфета. Стащив еще один кусочек пирога с корицей и засунув его в рот, я последовал за Элисон туда, где она мыла посуду. Не удивительно, что на талию у меня не было и намека. Человеку нужно пробежать трусцой мили три, прежде чем сгорит один такой вот пирожок.
– Сначала я подумал, что это ржавчина из трубы, – сказал Джимми, когда мы собрались вокруг раковины.
– Правда? – сказал я в ответ, отряхивая с себя крошки пирога.
– Сначала казалось, что это самый логичный ответ, но потом, когда такая вода пошла из всех кранов, я подумал, что тут что‑то другое. Я уже говорил, нет никакого осадка, да и ржавчины не заметно.
Я открыл кран. Сначала вода шла чистая, но немного погодя я заметил, что она начала слегка окрашиваться. Ничего ужасного, вроде цвета крови, как в Кенте, не было, всего лишь бледно‑желтый, но неприятный оттенок. На первый взгляд вода походила на мочу. С торжественным видом я налил немного в банку и посмотрел воду на свет.
– Ну и что это, по‑твоему? – спросил Джимми.
Я пожал плечами.
– Вроде бы ничего серьезного, по крайней мере, сейчас; похоже на какой‑то минерал. В общем, достаточно чистая.
Я понюхал воду, но никакого особенного запаха не было. Я дал понюхать Джимми и Элисон. Джимми лишь пожал плечами, а Элисон, понюхав дважды, произнесла:
– Рыба.
– Что? – переспросил я.
– Может, я сошла с ума, но мне кажется, что вода пахнет рыбой.
Я еще раз поднес банку к носу и понюхал.
– Я ничего не чувствую, – сказал я ей, – а ты, Джимми?
Джимми попробовал еще раз, но отрицательно покачал головой.
– Мне кажется, ты выдумываешь, дорогая. И вообще, я надеюсь, в нашем колодце не водится рыба, во всяком случае пока не водилась, а?
Я надел на банку крышку и запихнул ее в карман своего каракулевого пальто.
– Что бы там ни было, Дэн Керк найдет это. Однажды он нашел отраву для насекомых, просачивавшуюся через слой известняка в подземный источник, который давал питьевую воду на расстоянии семи миль от этого места. Я хочу сказать, на исследовании питьевой воды он собаку съел.
– А ты кого съел на водопроводном деле, что тебя теперь не поймать?
Я ухмыльнулся.
– То, что меня поймать трудно, не означает, что поймать меня невозможно. Я много работаю, не так ли? В данный момент я должен был бы прокладывать отопительные трубы неподалеку от Харрисонов. Вы в курсе, что они меняют отопление?
– Сара говорила мне, – кивнула Элисон. – Сплетни посвежее нет?
– Парень Кацев вылетел из колледжа, если тебя это интересует.
Джимми удивленно поднял брови.
– Правда? Давид Кац?
– Это я тоже знала, – сказала Элисон. – Венди Птишан из Норвильского универмага рассказывала мне.
– Норвильский универмаг, – заметил я, когда мы возвращались через кухню на заднее крыльцо, – такое место, где утверждают, что если у них чего‑нибудь нет, то вам это не нужно. Это касается и даже тех сплетен, которые рассказывают только шепотом.
На улице было слишком уж свежо, и я крепче натянул на голову свою бейсболку. Солнце уже скрылось за линией деревьев, окружив их верхушки ореолом оранжевого света. Изо рта шел пар, и мы потирали руки, чтобы сохранить тепло. Где‑то в соседнем дворе залаяла собака.
– Я позвоню вам завтра, как только что‑нибудь узнаю, – сказал я Джимми. – Но я не вижу здесь ничего серьезного, и вам не стоит беспокоиться. Вы ведь пили эту воду и до сих пор живы и едите пироги, поэтому, что бы это ни было, ничего страшного здесь нет.
– Тебе положить с собой выпечки? – спросила Элисон.
– Нет уж, спасибо. Я не хочу растолстеть. Недавно мне пришлось ползти вдоль труб с горячей водой, и я еле дополз. Не хочу умереть, проверяя трубы с горячей водой.
Джимми и Элисон прошли вместе со мной за угол дома.
– По крайней мере, это лучше, чем утонуть, – заметила Элисон.
– Утонуть? – спросил я. – А при чем здесь утопленники?
– Спроси у Джимми, – сказала Элисон. – Всю прошлую неделю ему снилось, что он тонет.
– Наверное, тебе не следует наполнять ванну до краев.
Джимми, похоже, смутился.
– Глупости, это просто один из тех снов.
– Каких это тех снов?
Джимми повернулся к Элисон.
– Зачем тебе нужно было все выбалтывать ему? – спросил он. – Просто дурацкий сон, ничего больше.
– Я большой специалист по снам, связанным с водой, – сказал я ему. – Давай выкладывай, я ведь водопроводчик и вдобавок кое‑что смыслю в психологии. Кто лучше меня истолкует сон об утопленниках? И я скажу тебе, в чем твоя проблема: есть ли у тебя скрытая потребность отправиться вслед за «Титаником», усугубленная тем, что он затонул более шестидесяти пяти лет назад, или же, быть может, дело в том, что твоя мать слишком жидко разводила тебе детское питание, когда ты был маленьким, и ты страдаешь от окончательного разжижения.
Джимми засунул руки в карманы своей куртки лесоруба и пожал плечами.
– Просто один из этих дурацких снов, вот и все. Мне снится, что я под водой, какой‑то чудной водой, и что я хочу выбраться и не могу.
– Это длинный сон?
– Не знаю, может, несколько секунд, но просыпаюсь я в холодном поту. В очень холодном. И все время такое чувство, будто проглотил много галлонов ледяной воды.
Я обошел свой «Кантри Сквайр» спереди и открыл дверь. Шелли сидел там же, слушая Долли Партон, и когда я открыл дверь, он надменно взглянул на меня. Иногда мне страшно хотелось надрать ему задницу, настолько заносчиво он себя вел. Иногда я спрашивал себя, кто управлял фирмой «Мейсон Перкинс: подряды по водопроводу и отоплению» – я или этот чертов кот Шелли? Надо было все‑таки надрать ему задницу.
Джимми вытер нос тыльной стороной ладони и сказал:
– Что доводит меня, так это чувство, что у воды нет поверхности. Я хочу сказать, меня пугает не сама вода, а то, что она под землей, под тоннами непроницаемого камня. Так что даже если бы я и добрался до поверхности, я не смог бы дышать.
Я дружески потрепал его по плечу.
– Похоже, последнее время вы с водой не ладите. Может, ты беспокоишься о колодце?
– Я ему то же самое говорила, – сказала Элисон.
Я залез в машину и опустил стекло.
– Если именно это тебя волнует, – сказал я Джимми, – то я позабочусь о том, чтобы доставить тебе результаты анализов так скоро, насколько это в человеческих силах.
– По‑моему, ему нужно поменьше работать, – вставила Элисон, – может, это сон одержимого стремлением к успеху человека, и в этом все дело?
– Послушай, – сказал я Джимми, – я неплохо занимался на усиленных курсах психологии, и мы изучали такие сны вполне обычных людей, что у тебя бы волосы дыбом встали. Твои сны – просто чепуха. Просто ты чем‑то озабочен. Принимай по паре снотворных таблеток на ночь, и больше снов у тебя не будет.
Джимми улыбнулся.
– Ты берешь деньги за медицинскую консультацию, как за водопровод?
– Я беру деньги за все. Как бы иначе, по‑твоему, я так разбогател?
Отъехав от дома Бодинов, я погудел на прощанье и помахал рукой, когда поравнялся с почтовым ящиком. Затем я повернул на запад по шоссе 109 в направлении Нью‑Милфорда и включил фары, чтобы видеть дорогу впереди – опускались сумерки. Я ехал вверх‑вниз по дороге, петляющей по холмам и долинам, вздымая кучи сухих листьев позади машины.
Я заинтересовался снами Джимми Бодина, но к какому‑либо анализу я относился с подозрением. Именно поэтому (если не брать в расчет беременную сокурсницу) я плохо воспринял курс Фрейда, Юнга и Иста и пришел к некоему незрелому заключению о психоанализе в общем. Может быть, я недостаточно серьезно относился к жизни. Может быть, я не был создан для всей этой бодяги с кушетками, коллективным самогипнозом и разыгрыванием каких‑то дурацких ролей. Может быть, я был слишком эгоистичен и не очень‑то хотел спасать мир от фобий и комплексов. Как бы там ни было, я ушел из колледжа с половины семестра, ошарашенный атмосферой тупости и тем, как там ее лелеяли. Сев на автобус, я приехал домой и сбрил бороду в знак того, что я больше не студент. Моя мать, маленькая и добрая женщина, подтянутая, в домашнем халате, расшитом цветами, расплакалась. Отец, повыше ростом, но не менее добрый, пожал мне руку и заметил, что самое время заняться чем‑нибудь полезным. Тогда‑то я и занялся водопроводным делом и остаюсь по сей день тем, чем я стал, – Мейсоном Перкинсом, водопроводчиком.
По правде говоря, я и похож‑то больше на водопроводчика, чем на психиатра. Во мне шесть футов один дюйм, у меня темные вьющиеся волосы и вытянутое лицо с выражением постоянной отрешенности, которое присуще всем водопроводчикам.
Если бы я занялся психоанализом, то, наверное, пациенты проводили бы большую часть времени ожидая, когда же я вытащу инструменты, чтобы силой поставить их голову на место. Мой стиль всегда был ближе к ванне, чем к кровати, если вы понимаете, куда я клоню.
Я был женат. Это длилось недолго, хотя по‑своему она была даже ничего. Ее звали Джейн, и ей хотелось иметь очень аккуратный домик в пригороде, телевизор и остальное в том же духе, хотя мне ничего такого совсем не хотелось и не хочется. Мы молча просидели вместе три года, уставившись на обои на стене, а потом она вернулась домой в Дулут. Похоже, надо очень постараться, чтобы быть женатым на девушке из Дулута.
Как бы то ни было, в данный момент я занимался водопроводным бизнесом в Коннектикуте, со мной был Шелли, а дополнительно при этом я занимался официанткой из ресторана «Кэтл Ярд», что вниз по дороге Дэнбери. Не могу сказать, что я сильно в этом преуспел, – мы добрались лишь до расстегивания пуговиц на кофточке. Жизнь была нормальной, не слишком тяжелой, и, по‑моему, я справлялся.
Я подъехал к окраине Нью‑Милфорда. Это был немного сонливый маленький городок на Хьюсатонике, с несколькими десятками живописных домиков в колониальном стиле и главной улицей с парком и эстрадой. Я припарковался неподалеку от Нью‑Милфордского банка и выключил двигатель. Шелли, который до сего момента спал, пригревшись и мурлыча, потянулся и зевнул.
Я вынул банку с водой из кармана и проверил, не течет ли она. Может, из‑за темноты, но вода выглядела темнее, чем раньше. Я отвернул крышку и потянул носом. В этот самый момент Шелли застыл, затем ощетинился и зашипел. При этом он фыркал так, что у меня самого волосы встали дыбом. Он выгнулся таким образом, что почти сложился вдвое, а хвост его вытянулся и распушился. Глаза кота расширились, выражая ненависть, смешанную со страхом.
– Шелли, ради Бога…– начал я.
Кот оставался на месте, рыча и царапая когтями обивку сиденья. Я двинулся к нему, но он только зафыркал сильнее и замяукал тем самым дурным голосом, который заставляет людей вскакивать посреди ночи и швырять в окно свой левый ботинок.
Я навернул на банку жестяную крышку. Тут же шерсть кота опустилась, и он начал расслабляться. Он смотрел на меня подозрительно, с таким видом, какой умеют напускать на себя кошки, чтобы заставить человека почувствовать вину за пережитое ими огорчение и перенесенные неудобства.
Нахмурившись, я посмотрел на него, затем на банку. Вроде простая вода, а так свела кота с ума. Может быть, Элисон была права и вода действительно пахла рыбой или чем‑то вроде этого. Ведь и я, и Джимми любили иногда выкурить сигару, и, может быть, это притупило наше обоняние. Но ведь Шелли не сходил с ума по рыбе. Дело в том, что его любимым блюдом были остатки пиццы, и я сомневался, чтобы что– нибудь еще могло заставить его выкидывать такие номера.
Я выбрался из машины, закрыл ее, снял крышку с банки и понюхал воду еще раз. Приходилось признать: чувствовался какой‑то слабый запах, какой‑то холодный, тягучий аромат, больше металлический, чем рыбный. Было впечатление какого‑то странного открытия, как будто я прикоснулся к чему‑то враждебному, и посреди Нью‑Милфорда я вдруг почувствовал себя необычно одиноко. За эстрадой играли с мячом дети, и мне это показалось ужасно тоскливым, их смех был похож на крики птиц.
Я пересек лужайку и поднялся по ступеням, ведущим ко входу в Нью‑Милфордский отдел здравоохранения. В окнах на втором этаже еще горел свет, и я рассудил, что Дэн Керк с помощниками сегодня работают допоздна. Я вошел через высокие черные двери и направился по широкой старомодной лестнице на второй этаж. Помещение было ярко освещено флюоресцентными лампами и выкрашено в занудный зеленый цвет. Я подошел к двери с табличкой «Отдел здравоохранения, посторонним вход воспрещен» и открыл ее.
Миссис Вордел сидела за своим столом в передней части помещения; казалось, ее лицо состоит сплошь из очков с поднятыми кверху уголками оправы и губной помады.
– Привет, Мейсон, – сказала она. – Что это тебя сюда принесло?
Я поднял банку с водой.
– Колодцы отравлены, – сказал я голосом героя мелодрамы. – Дэн здесь или улизнул пораньше?
– Улизнул пораньше? Шутишь? Дэн считает, что уходить на рассвете называется улизнуть пораньше. Они разбираются с каким‑то заболеванием у свиней в Шермане.
– Я могу войти? – спросил я у нее.
Я постучался и прошел прямо в лабораторию Дэна Керка. Он был там и сидел на лакированной рабочей скамье, что‑то высматривая в микроскоп. Он был молод, но необычайно лыс, и в белом халате походил в лучшем случае на сумасшедшего профессора, а в худшем – на вареное яйцо. Я заметил там Рету Воррен, а это всегда было для меня хорошей новостью. Она была помощницей Дэна, и это было ее первое место после окончания Принстонского биологического колледжа. Из всей студенческой шатии‑братии она была самой соблазнительной. У нее были длинные белокурые с темноватым оттенком волосы, широко посаженные карие глаза и фигурка, которую явно не следовало скрывать накрахмаленным лабораторным халатом.
Я помахал ей более чем дружественно и прошел через всю лабораторию, чтобы поговорить с Дэном.
– Второе пришествие водопроводчика, – сказал я и поставил на стол банку.
Дэн оторвался от микроскопа и злобно взглянул на него, прежде чем посмотрел на меня.
– Звезды говорят мне, что неделя будет дурной, – поведал он мне.
– Что ж такого дурного? Это просто подкрашенная вода, скорее всего, загрязненная. Проверь‑ка ее.
Он приподнял банку и уставился на нее выпуклыми близорукими глазами.
– Где взял? – спросил он наконец.
– В доме Джимми Бодина. Говорит, вода идет подкрашенная уже два или три дня. Элисон Бодин готова поклясться, что она пахнет рыбой, и Шелли, похоже, тоже так думает.
– Шелли? Твой кот Шелли?
– Точно. Когда я снял крышку, он буквально взбесился. Когда я закрыл банку, он вернулся в свое обычное состояние абсолютного безделья и лени.
Дэн выключил яркий свет над микроскопом и потер глаза.
– Как ты думаешь, Шелли согласился бы поработать у нас? Мне нужен помощник с хорошим нюхом.
– Я серьезно, Дэн. Мне очень нужно, чтобы ты сделал анализ.
Дэн Керк устало улыбнулся и покачал головой.
– Ты же знаешь, что мне некуда деваться. Если хочешь, сделаем прямо сейчас. На сегодня с меня хватит свиной лихорадки.
– Дело плохо?
– Хуже некуда. Бедняге старику Иену Фолларду пришлось перерезать всех свиней на ферме. Запах горелого бекона чувствуется даже в Роксбери.
Я достал платок и высморкался. Это был результат того, что я вошел в перегретую лабораторию с холодной улицы. Пока Дэн занимался центрифугой, я смотрел на Рету поверх платка и поминутно моргал. Это не было очень уж романтично, но я считаю, что надо использовать каждую маленькую возможность.
– Ты мне ничего не скажешь об этой пробе? – спросил Дэн, включая лампы вокруг центрифуги, выкрашенной в серый цвет. – Из какого крана брали воду? Какие‑нибудь особенности?
– Прямо из крана на кухне. Джимми говорит, что то же самое идет изо всех кранов.
Дэн снял крышку и понюхал. Подождал, обдумывая то, что почувствовал, понюхал снова.
– Может быть, Шелли был прав, – сказал он мне.
– По‑твоему, пахнет рыбой?
– Можно сказать, что рыбой.
– А как еще можно сказать? Черепаховым супом?
Дэн опустил палец в воду, а затем облизал его. Нахмурившись, он проделал то же самое еще раз.
– Определенно, вкус необычный, да и запах тоже. Сложно сказать. На вкус не похоже на обычные соли или минералы, которые распространены здесь. Не похоже и на калий или марганец.
Он оторвал кусочек лакмусовой бумаги и погрузил его в воду. Промокнув, бумага сначала стала фиолетовой, а затем покраснела.
– Так, – сказал Дэн. – Это указывает на присутствие кислот.
– Каких кислот?
– Не знаю. Придется провести полный анализ. Начнем с центрифуги и посмотрим, можно ли выделить какие‑нибудь твердые вещества. Ты видел какой‑нибудь осадок в раковине у Бодинов или на посуде?
– Никакого осадка. Не забывай, это длится два‑три дня – маловато для каких‑либо следов или пятен.
Дэн устало помассировал шею.
– Я просто уже заработался. Полночи проверял эти чертовы удобрения.
Рета прошла через лабораторию с охапкой записей и отчетов. Вблизи она была красива странноватой красотой. Нос у нее был коротковат, а губы широковаты, но недостаток симметрии с лихвой возмещался заразительными улыбкой и смехом.
– Я люблю людей, у которых на первом месте работа, – сказала она притворно серьезным голосом, будто представляла нас к награде. – Это говорит об ответственной, высокоморальной натуре.
– Это обо мне, – откликнулся я. – Сначала трубы, потом удовольствия.
Дэн закончил с центрифугой и понес воду к спектроскопу. Он работал медленно и тщательно, и я знал, что прежде чем он закончит анализ, пройдет три‑четыре часа. Когда электронные часы на стене лаборатории показывали половину восьмого, мой первоначальный энтузиазм начал затухать и я заскучал и проголодался; больше же всего мне хотелось пива.
На улице было так темно, что я видел свое размытое отражение, сидящее на лабораторном стуле и опирающееся подбородком на кулак.
Рета почти завершила уборку и мытье пробирок и пипеток, и я догадался, что на сегодня ее работа закончена.
– И такой девушке, как ты, нравится эта работа? – спросил я ее, когда она отложила в сторону шланг. – Занялась бы лучше чем‑нибудь поинтереснее, например, танцами. С твоей внешностью ты могла бы работать в «Плейбое».
– Поверь мне, – сказала Рета, закрывая стенной шкаф, – анализировать пробы свиной лихорадки чертовски интересно, интереснее, чем подавать коктейль таким развратникам, как ты.
– Это кто развратник? Если я представляю тебя себе в облегающем атласном обмундировании с большим вырезом сзади, то это еще ничего не значит. Короче, как насчет ужина сегодня вечером?
– Ужина? – спросила она, расстегивая лабораторный халат.
Я пожал плечами.
– Можно заняться еще чем‑нибудь, если хочешь. Мы могли бы съездить в Глейлордсвил и поесть рыбы с вином в ресторанчике «Фриц и Фокс». Или можно направиться в молочный бар Конна и поесть гамбургеров с молочным коктейлем.
– Ты умеешь жить, не так ли? – спросила она у меня с беззлобным сарказмом. – Спасибо, но уж лучше я пойду на свидание с Кенни Пэкером в девять часов.
– Кенни‑футболист? Поросенок Пэкер?
– Он самый.
– Он же как Большой Увалень, только розовый.
– Эй, вы двое, – сказал Дэн, – хватит там препираться.
Не отрывая глаз от микроскопа, он поманил нас пальцем.
– Подойдите‑ка посмотреть на это.
Мы подошли, и Дэн отодвинул свой стул, чтобы дать нам посмотреть в окуляры. Я взглянул и увидел только какие‑то неясной формы существа, плавающие в море слепящего света. Но когда очередь дошла до Реты, она провела около микроскопа две или три минуты, хмурясь, и молча регулируя фокусировку и двигая предметное стекло. В конце концов она выпрямилась и вопросительно посмотрела на Дэна с озабоченным выражением лица. Дэн тоже посмотрел на нее и покачал головой, будто не зная, что сказать.
Я нетерпеливо спросил:
– Вы меня в свою пантомиму не хотите посвятить? Я видел только маленькие скрученные гадости.
– В любой воде есть маленькие скрученные гадости, – кивнул Дэн. – Микроорганизмы, которые не удаляются при фильтрации и очистке. В общем‑то они безобидны. Ты выпиваешь миллионы таких существ каждый день.
– Что ты пытаешься сделать? Отбить охоту обедать?
– Совсем нет. Но все эти существа уже давно должны были отбить всякую охоту есть у Бодинов.
– Так что это? Что‑нибудь серьезное?
Дэн пригладил несуществующие волосы.
– Трудно сказать. На первый взгляд они не более чем обычные микроскопические организмы. Но при ближайшем рассмотрении они оказываются посложнее обычных микробов. Кажется, у них есть зачаточная дыхательная система и они выделяют какое‑то вещество, смешивающееся с водой.
Я сел верхом на один из стульев.
– Оно и подкрашивает воду?
– Да, наверное. Скорее всего.
– Но что это за организмы? Ты видел когда‑нибудь такие?
Дэн взглянул на Рету.
– Ты видела? – спросил он ее.
Она отрицательно покачала головой и ничего не сказала.
Дэн произнес:
– Мне они тоже незнакомы. Это не те букашки, которых обычно находишь в воде, и из того, что я о них знаю, даже без исследования их жизненного цикла, мне ясно, что они ведут необычный образ жизни. Это желтое или зеленое вещество, которое они производят, выделяется ими в огромных количествах, точнее, сравнительно огромных. Посмотри на них еще раз. Если бы мы с тобой производили столько вещества, получалось бы по восемьдесят литров в час.
Я изобразил на лице отвращение, но Дэн сказал:
– Давай, посмотри еще разок.
Я согнулся и уставился в окуляры на пробу воды.
Теперь, зная, что я ищу, я мог идентифицировать организмы, о которых говорил Дэн. Они были прозрачными и напоминали тени, но имели вполне определенную форму и походили на морских коньков. Я даже мог видеть, где расположена их дыхательная система. Казалось, они вбирают в себя воду через жабры на шее и пропускают ее через свое прозрачное тело. Когда вода выходила сзади, она была желтой. Может быть, сравнивая воду с мочой еще у Бодинов, я был не так уж далек от истины.
Форма этих организмов почему‑то меня беспокоила. Если забыть, что они чертовски малы и невооруженным глазом их не увидеть, они производили чудовищное впечатление. Спереди, на том, что я принял за голову, располагались выступы в виде закругленных рогов, а тела были чешуйчатые. Все время, пока я за ними наблюдал, существа эти дергались, прыгали, плавали, в общем, не стояли на месте. Вдруг я вспомнил, что пробовал воду на палец, и меня затошнило. Я выпрямился и посмотрел сперва на Дэна, а затем на Рету.
– Ты можешь выяснить, что это? – спросил я. – Я хочу сказать, это вообще возможно?
Ответила Рета.
– Нельзя ничего сказать, но попробуем. Существуют тысячи разных видов микроорганизмов, и для того, чтобы проверить сходство всех, нужно время. Это моя специальность, и я слежу за открытиями, но не помню, чтобы сообщали о чем‑либо подобном.
Я вынул из кармана пальто сигару и вставил ее пластиковый кончик в зубы.
– Но какие‑нибудь идеи все‑таки есть?
Дэн опять склонился над микроскопом. Он фокусировал линзы еще и еще раз, но потом сел и покачал головой.
– У меня сейчас нет никаких предложений. Это смешно, но я бы сказал, что они больше всего напоминают какую‑то форму морской жизни.
– Я то же самое подумал, – вставил я. – Они похожи на морских коньков.
– Не заблуждайся насчет их внешности. Они могут быть похожи на морских коньков, но водятся в колодце за много миль от моря. Скорее всего, в биологическом смысле это вовсе не морские коньки.
– А их опасно пить с водой? – спросил я у Дэна. – То есть, что мне сказать Бодинам?
Дэн вздохнул.
– Береженого Бог бережет, и им не надо бы пить эту воду, пока мы не исследуем ее поподробнее. Мне удалось выделить немного азотной кислоты и какое‑то вещество с серной основой, но сложно сказать, связано ли это с организмами. Что бы ни плавало в этой воде, это сложное и необычное вещество.
Я встал.
– Отлично. Я позвоню Бодинам и попрошу их подождать. Сколько нужно времени, чтобы определить, что это? Они захотят знать.
– Кто знает. Иногда такой анализ занимает месяцы, может случиться, и годы.
Я вынул спички и прикурил.
– Скажу им, неделя или две. Не стоит их пугать, а?
Дэн кивнул.
– Хорошая идея. Я сам съезжу туда и возьму несколько проб. Предупреди Джимми, что я подъеду завтра, хорошо?
– Ладно. А сейчас, не присоединишься ко мне попить пивка?
Дэн взглянул на часы.
– Хорошо. Может, я еще перехвачу бутерброд. Не думаю, что я ел после завтрака. Но мне надо будет вернуться и закончить анализ свиной лихорадки.
Я застегнулся.
– Можешь делать после, что хочешь. Сейчас мне необходимо промочить горло холодным «Шефером».
Мы вышли из лаборатории вместе, и Дэн закрыл дверь. Миссис Вордел тоже собиралась домой: надела серый пластиковый чехол на пишущую машинку и убирала на своем столе. Во всем здании уже выключали свет. Снаружи доносился звук заводимых моторов и пожелания спокойной ночи.
– До свидания, Джина, – сказал Дэн миссис Вордел.
– До свидания, доктор Керк. Вы поставили мышеловки?
– Потом поставлю. Я вернусь проверить пробы свиной лихорадки по пути домой.
Дэн повернулся ко мне и сказал:
– Никогда не работай в старых зданиях, они полны мышей. Рета поймала одну на прошлой неделе – она доедала ее обед. Чертовка проела даже пластиковый пакет.
Мы отошли от здания и пересекли зеленую лужайку, уже стемнело, а изо рта шел пар. Звезды сияли ярко, обещая морозное утро. Впрочем, морозы были хорошим подспорьем в моем деле – я знал, что большую часть утра проведу, откручивая промерзшие краны и чиня прорванные трубы.
Дэн сказал:
– Трудно понять, что эти организмы вообще делают в воде. Никакой цели их существования я не вижу. Всасывают воду, выделяют желтую жидкость, а смысл?
– А есть ли вообще смысл в существовании чего‑либо? – спросил я у него. – Люди пьют воду, выделяют желтую жидкость, и никто не бегает и не жалуется на отсутствие цели.
Дэн покачал головой.
– Ты меня неправильно понял. Если бы эта желтая жидкость была просто водой, это бы объяснило многое. Но судя по тому, что я увидел, кажется, что краска – это вещество, которое добавляется к воде по прохождении через тела существ, может быть, с помощью каких‑то внутренних желез, если железа – не слишком громкое название для части тела этих крошек. А ведь эти существа совершенно явно тратят большое количество времени и энергии, выделяя эту субстанцию. Так много времени и энергии, что, похоже, это единственная цель их существования.
Мы шли втроем мимо старой железнодорожной станции. Рета попрощалась и пошла забирать свой «Фольксваген» со стоянки на другой стороне улицы, и я послал ей вслед сердечный, но холодный воздушный поцелуй. Затем мы с Дэном пошли дальше, к «Отелю Стенеш», зелено– красному зданию, где можно было перехватить приличный бифштекс и сносное виски с содовой. Толкнув дверь, мы прошли по коридору, устланному старым пыльным ковром, в тускло освещенную комнату. Это был небольшой бар, прокуренный, но пустой, с беззвучно мерцавшим над полками телевизором.
– Добрый вечер, Генри, – сказал я опрятному маленькому человеку за черным виниловым прилавком. – Профессор и я хотим два больших стакана пива и побыстрей, неси, как нальешь.
– Чертовски холодно на улице сегодня, а? – сказал Генри, накачивая два стакана «Шефера». – Хотите по маленькой для тонуса?
– Я на работе, – сказал Дэн, – и хочу, чтобы голова была ясной, но все равно спасибо.
– А я расслаблюсь, – сказал я. – Дай‑ка мне стаканчик «Джека Дэниела».
– Вы слышали о мальчишке Дентонов? – спросил Генри, наливая бурбон.
Я покачал головой.
– Что он там натворил?
– Не то чтобы натворил, просто пропал. С сегодняшнего утра его не видели. Полиция все обшаривает.
– Жалко, – сказал я.
Я знал Дентонов. Они были тихой, бедной семьей и жили недалеко от Бодинов. Их сын Пол всегда болтался по округе с заплатами на коленках, но был весьма вежливым и приятным мальчиком. Ему было всего девять лет, и я наделся, что с ним ничего не случилось. Было слишком холодно, чтобы пропадать в такое время года.
– Он уехал на велосипеде, когда его видели в последний раз, – сказал Генри. – Его велосипед нашли в миле вверх по дороге, в деревьях, но Пола не было и следа. Я думаю, его родители сейчас в панике.
Я подавленно пил пиво. Дэн тихо сказал:
– Давайте выпьем за то, чтобы его нашли, а?
Мы еще немного поболтали с Генри, а потом вернулись к разговору о воде Бодинов и микроорганизмах. Дэна явно раздражала загадка желто‑зеленых выделений этих созданий; он перепробовал кучу вариантов, когда цели у этих существ не могло быть, и еще столько же вариантов, когда цель быть могла, но все равно ничего не прояснилось.
Я сказал:
– Я не знаю, что ты так беспокоишься. Ты же ведь, черт побери, знаешь, что тебе в конце концов придется все выяснить. Несколько месяцев терпеливых исследований – и ты обнаружишь, что они делают себе кофе ко второму завтраку. Первые микроорганизмы, которые сами собой подкрепляются.
– Ты вообще когда‑нибудь бываешь серьезный? – спросил Дэн. – Эти микроорганизмы – одно из самых захватывающих открытий последних лет, и я могу себе сделать имя на них.
– Я не думал, что ты ученый в этом смысле слова, – сказал я ему. – Подожди немного, и у тебя начнутся фантазии о том, как ты получаешь Нобелевскую премию за исследование удобрений.
Дэн слегка порозовел.
– У всех свои амбиции, – сказал он, явно смущенный.
– У меня нет, – отрезал я. – Были, когда я был молодой. Я дам тебе бесплатный совет. С амбициями ты потратишь всю жизнь на то, чтобы чего‑то достичь, а затем обнаружить, что тебе не особенно‑то этого и хотелось.
– Это так наполовину психиатр обосновывает то, что он водопроводчик? – спросил он у меня.
Я устремил взгляд вдаль.
– Может быть, так человек в полном смысле этого слова обосновывает свою тихую и счастливую жизнь.
Дэ