В техническом смысле слова – нечто обратное догматизму. Быть скептиком значит полагать, что всякая мысль сомнительна, и мы ни в чем не можем иметь абсолютной уверенности. Нетрудно заметить, что в целях самосохранения скептицизм, подвергая сомнению все, должен и себя включить в эту систему. Все сомнительно, включая и мысль, что все сомнительно. Да здравствует пирронизм, говорил по этому поводу Паскаль. Это ни в коем случае не отменяет необходимости мыслить, скорее наоборот, это побуждает нас к постоянному размышлению. Скептик, как любой философ, ищет истину (в этом его отличие от софиста), но никогда не бывает уверен, что нашел ее и что ее вообще можно найти (в этом его отличие от догматика). Но его это нисколько не огорчает. Он любит не достоверность, а мысль и истину. Иначе говоря, он любит действенную мысль и потенциал истины. Но это и есть философия как таковая. Именно это имеет в виду Ланьо, утверждая, что «скептицизм есть истинная философия». Из чего отнюдь не следует, что все мы обязаны быть скептиками или придерживаться догматов скептицизма.
Склонность (Penchant)
Приблизительный синоним тенденции, употребляемый по отношению к единичному индивидууму. Склонность – продолжительное желание, обязанное своим возникновением не столько виду, сколько самому индивидууму, но в большей мере его натуре, чем культуре или сознательному выбору. Можно сказать, что склонность – та скользкая дорожка в естестве человека, которой он может следовать, а может и нет.
Скорбь (Détresse)
Непереносимое горе, с которым невозможно бороться. Скорбящему человеку остается лишь взывать о помощи или сочувствии. Скорбь – нормальное состояние живого существа при рождении и смерти.
Скотство (Bestialité)
В нормативном смысле слова недостаток человечности или, говоря иначе, воспитания. Мы называем скотством поведение или образ жизни, более подходящий зверю, чем человеку. Из этого следует, что скотство – свойство человека, забывшего о том, кто он есть и кем должен быть.
Скрытность (Dissimulation)
Стремление утаить то, что не должно утаиваться. Скрытность противостоит стыдливости (стремлению утаить то, что должно быть тайным) и откровенности.
Скука (Ennui)
«Время есть то, что проходит, когда ничего не происходит». Не знаю, кто автор этой формулировки, но он дал совершенно точное определение скуки. Скука – трата времени, бессмысленным образом сведенного к самому себе, так, будто время существует помимо всего, что длится и изменяется. Мы испытываем скуку, когда время кажется нам пустым: из-за того, что ничего не происходит, из-за того, что нам нечем заняться, из-за того, что мы не сумели заинтересоваться происходящим. Часто скука связана с ожиданием будущего, которое все никак не наступает или наступает медленнее, чем нам хотелось бы, одним словом, скука мешает нам воспринимать настоящее как нечто желанное: мы скучаем в отсутствие счастья, отделенные от него ожиданием и лишенные возможности предпринять какие-либо действия с целью ускорить его приход. Довольно часто также человек испытывает чувство скуки, когда он уже вообще ничего не ждет, когда нет ничего, что отделяло бы его от счастья, однако счастливым он себя не ощущает. Именно так понимал скуку Шопенгауэр. По его мнению, это отсутствие счастья взамен его ожидаемого присутствия. Избавлением от скуки служит страдание, так же как избавлением от страдания может стать лишь скука.
Желать, всеми силами стремиться к чему-то, испытывать неутолимую жажду – вот сущность жизни. «Основа же всякого желания – это потребность, нужда, то есть страдание, так что человек подвластен ему уже изначально и по самой своей природе. Если же у человека не оказывается объектов желания, потому что слишком легкое удовлетворение тотчас же отнимает их у него, то его одолевает страшная пустота и скука, то есть его существо и сама жизнь становятся для него невыносимым бременем. Таким образом, его жизнь качается, подобно маятнику, взад и вперед между страданием и скукой, на которые распадается в своих последних элементах вся жизнь. Это нашло себе замечательное выражение в том, что, когда человек отнес все страдания и муки в ад, для неба не осталось ничего, кроме скуки» («Мир как воля и представление», книга IV).
Впрочем, скука несет и полезную функцию – она помогает избавиться от иллюзий. Если бы человек никогда не испытывал скуки, что понял бы он о себе и своей жизни? Вспомним слова Паскаля:
«Скука…
Нет ничего на свете, что казалось бы человеку столь же непереносимым, как это состояние полного покоя, вне страстей, без дела, без развлечения, без приложения своих сил.
Оно дает ему почувствовать собственное ничто, свою заброшенность, свою слабость, свою зависимость, свое бессилие, пустоту своей жизни.
И он немедленно постарается изгнать из закоулков своей души скуку, мрак, печаль, огорчения, досаду и отчаяние».
Испытать скуку значит коснуться дна – или удостовериться, что никакого дна нет. Неплохая возможность наконец заняться чем-нибудь еще, кроме себя.
Скупость (Avarice)
Чрезмерная любовь к деньгам, особенно (в отличие от алчности) к деньгам, которыми уже обладают. Скупец боится потерять накопленные деньги и, напротив, страстно желает сохранить их в неприкосновенности. Психоаналитики относят скупцов к анальному типу личности, а снедаемых алчностью – скорее к оральному типу. Возможно, поэтому скупость вызывает в нас еще большую антипатию, чем алчность. Остается лишь добавить, что скупость представляется еще большей нелепостью – зачем копить, если не собираешься тратить?
Слабоволие (Veulerie)
Снисходительность к себе. Слабовольный человек слишком рано смиряется с собственной посредственностью, так что в конце концов перестает ее замечать и даже принимает ее за добродетель. Вы скажете, что это лучше, чем стыдиться себя? Не знаю, вернее сказать, не очень в это верю. Стыд – это страдание, но такое страдание, которое заставляет двигаться вперед (см. Спиноза. «Этика», часть IV, теорема 58, схолия). Слабоволие – это комфорт, тормозящий всякое движение. Слабовольный человек не способен властвовать над собой, руководить своими поступками и преодолевать свои слабости. Он любит себя таким, какой он есть, но совершенно упускает из виду, что в нем есть потенциальная сила – воля, которая ведь тоже часть его – такого, каким он должен быть. «Там, где было “Оно”, должно появиться “Я”», – сказал Фрейд. Но слабовольный человек думает, что он уже появился, как другие думают, что уже всего достигли. Он принимает свое «Я» за судьбу, тогда как должен видеть в нем вызов, приглашение к схватке, требующую решения задачу. Слабоволие – это вялый нарциссизм или самовлюбленная вялость. Я считаю слабоволие одним из самых больших грехов и качеством, противоположным требовательности.
Слабоумие (Démence)
Утрата разума или способности пользоваться своим разумом. Слабоумие – более тяжелое состояние, чем бред, который представляет собой расстройство разума, и безумие, при котором некоторые мыслительные способности остаются неповрежденными. Слабоумие – это полное и, как полагают большинство психиатров, необратимое разрушение познавательных, аффективных и нормативных способностей человека. Это своего рода распад личности. Слабоумный человек утрачивает не только ум, он теряет самого себя.
Слава (Gloire)
Признание нашей значимости большим числом тех, кто значит меньше и не оспаривает этого; высшая степень избранничества (слава достается лишь немногим) и одновременно демагогии (слава зависит от всех). В этом противоречии и проявляются пределы славы. Почему мы испытываем искушение славой, очень хорошо объяснили Декарт, Паскаль и Спиноза: наше самолюбие находит удовлетворение в лучах чужой хвалы, если мы верим, что являемся ее объектом. Стремиться к славе значит ставить человечество превыше всего, в чем нет ничего предосудительного, а себя – выше всех остальных. Любовь к славе гуманна, но ее гуманизм носит нарциссический характер.
Величие человека проявляется в его способности восхищаться; ничтожество – в потребности, чтобы им восхищались. «Величайшая низость человека, – пишет Паскаль, – его стремление к славе, но это как раз то, что более всего свидетельствует о его достоинстве; ведь какими бы богатствами он ни обладал на этой земле, как бы ни был здоров и наделен самым важным – нет ему радости, если люди его не ценят» («Мысли», 470–404). Мечта о славе дарит нам некое подобие спасения. Возможно, единственное благотворное воздействие славы на того, кому удалось добиться ее при жизни, заключается в том, что это исцеляет от желания прославиться. Говорят также, что слава спасает от смерти – на самом деле, истинно как раз обратное.
Сладострастие (Luxure)
Чрезмерное увлечение сексуальными удовольствиями. Чаще всего сладострастие – невеликий грех, однако это все-таки грех, но не потому, что сексуальность греховна, а потому, что всякая неумеренность предосудительна. Сладострастие простительно, если оба партнера предаются ему с равным энтузиазмом, однако сама необходимость заручиться согласием партнера не позволяет безоглядно предаваться сладострастию. Впрочем, само тело ставит сладострастию ограничительную преграду. Если бы маркиз де Сад не провел столько лет в тюрьме и имел возможность любить и быть любимым, само удовольствие научило бы его умеренности – качеству позитивному и дарящему огромное наслаждение, в отличие от ложной бесконечности воображаемого и переживаемого как нехватка. Сладострастие не роскошь – в отличие от эротизма.
Следствие (Effet)
Некоторый факт, происходящий в результате действия одной или нескольких причин. Таким образом, любой факт является следствием, что выражается в принципе каузальности.
Слезы (Larmes)
«Не трясите меня – я переполнен слезами». Мне всегда казалась трогательной эта фраза Анри Кале (218). Слезы напоминают о море, из которого все мы вышли на сушу. Соленая вода, увлажняющая роговицу глаза и служащая ей защитой, – вот что такое слезы. Но почему они текут, когда нам плохо? Можно подумать, что они льются прямо из сердца, обратившегося переполненной чашей страданий. Слезы и правда похожи на неиссякаемый первобытный океан горя. А может, они нужны, чтобы смыть и унести с собой все печали, вплоть до самого желания плакать? И продолжать жить.
Словарь (Dictionnaire)
Сборник определений (дефиниций), расположенный в алфавитном порядке (беспорядке). Слова в словаре определяются друг через друга (каждое определение состоит из слов, в свою очередь нуждающихся в определении), поэтому любой словарь обречен на повторяемость. Это позволяет читать словарь с любой страницы и не позволяет видеть в нем систему (которая, по мнению Декарта, должна быть основана на разумном порядке).
Составление словаря – задача, сводящаяся к посильному исследованию хаоса слов и идей. Она требует серьезного отношения к словам, но не настолько, чтобы уверовать в их силу. Язык сам по себе не способен к мышлению, но именно поэтому он и служит для нас средством мышления.
Словари бывают языковые (в принципе содержащие все слова того или иного языка) и тематические. В философский словарь включают только те слова, которые имеют (или должны иметь) наиболее важное значение для философского языка. Таким образом, к субъективности определений добавляется субъективность выбора слов, и такой словарь, особенно составленный одним человеком, всегда подразумевает собственное философское мировоззрение его автора. Любой философ способен составить свой словарь, и все эти словари будут отличаться друг от друга. Остается удивляться, что философских словарей написано так мало.
Слово (Mot)
Элемент языка. Слово – не минимальный (в отличие от фонемы или монемы) элемент, но в каждом конкретном языке оно выступает в качестве отдельной значащей единицы, распознаваемой и улавливаемой эмпирически. Заблуждением было бы видеть в словах копии вещей, потому что слова суть копии, или матрицы, наших мыслей. Из того, что существует слово «ничто», еще не следует, что ничто существует.
Слова являются инструментами; это кусочки смысла и ирреальности (реальны только звуки, но, воспринимаемые как шум, они не значат ничего), служащие для выражения не имеющей значения или бессмысленной реальности. Мы пользуемся словами словно набором дискретных единиц для того, чтобы расчленить реальность («разорвать тишину»), а затем в силу своих возможностей склеить ее заново из этих кусочков. Отсюда слабые звуки, невнятные идеи и громкое звучание духа. Отсюда же искушение молчанием. «Что значит имя? – вопрошал Шекспир. – Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет».
Слухи (Rumeur)
Анонимные разговоры, исполненные смысла. Значит, слух – это то, что кто-то сказал. Но кто же? А никто не сказал. Все говорят. У слуха нет определенного субъекта, вернее, его субъект – безличная и неопределенная толпа. Поэтому слух – это дискурс без субъекта, которому можно было бы ответить. Вот почему слухи служат таким удобным средством распространения ложных сведений, всяких глупостей и клеветы. Ответственность за все это несет только тот, кто все это и выдумал, но попробуй его найди. Поэтому полностью невиновными в распространении слухов следует считать только тех, кто пресекает слухи и не пускает их дальше. В идеале следовало бы вообще не обращать на слухи никакого внимания. Самое малое, что мы можем против слухов, – не расцвечивать их собственными выдумками. Уберечься от слухов невозможно, но не участвовать в их распространении можно и должно.
Случай (Hasard)
Не неопределенность и не отсутствие причины. Что может быть более определенным, чем брошенные на стол кости? Выпала шестерка? Это результат действия множества причин (движения руки, земного притяжения, сопротивления воздуха, формы костей, их массы, угла, под которым произошел контакт со скатертью, трения, подскоков, инерции и т. д.). И если мы (впрочем, на вполне законном основании) утверждаем, что шестерка выпала случайно, это значит лишь, что причин слишком много и слишком велика их независимость от нашей воли, чтобы, бросая кости, мы надеялись предвидеть или по своему желанию выбирать результат. Таким образом, случай, по формулировке Курно (219), есть непредвидимая и независящая от нашей воли определенность, возникающая в результате встречи множества не зависимых друг от друга каузальных цепочек. Эта встреча неподвластна ни контролю, ни нашим пожеланиям. Случай противостоит не детерминизму, а свободе, целенаправленности или предвидению.
Еще пример? Можно воспользоваться тем, что Спиноза приводит в Приложении к первой части своей «Этики». С крыши падает кусок черепицы. Тому есть причины (вес черепицы, наклон крыши, порыв ветра, проржавевший гвоздь, переставший удерживать прибитую черепицу), каждая из которых, в свою очередь, объясняется другой или другими причинами, и так до бесконечности. Допустим, что в этот самый миг вы стояли на тротуаре, точно на вертикали между тротуаром и крышей. Тому тоже есть многочисленные причины: вы спешили на свидание, вы избрали кратчайший путь, вы полагали, что пешая прогулка полезна для здоровья, и т. д. Следовательно, ни падение с крыши черепицы, ни ваше присутствие на тротуаре не являются беспричинными. Но обе каузальные цепочки (та, в результате которой с крыши упал кусок черепицы, и та, в результате которой вы оказались там, где вы оказались), помимо собственной сложности, достаточной, чтобы приблизить их к случайности, отличаются тем, что полностью независимы друг от друга: вы пришли на это место не потому, что на него упала черепица, а черепица упала не потому, что вы пришли на это место. И если она стукнет вас по голове, вы умрете в результате случая, но не потому, что станете примером исключения из принципа каузальности, а потому что в действии этого принципа с неумолимостью проявляются множественность, непредсказуемость и слепота. Впрочем, может быть и еще одно объяснение. Можно представить себе, что встречу куска черепицы с вашим черепом запланировал и осуществил Бог. Провидение, таким образом, есть антислучайность, а случай – антирелигия.
Случай поддается расчету, но скорее в массе, чем в деталях. Именно это позволяет страховым компаниям прикидывать наш и свой риск: дорожная авария при всей своей непредсказуемости входит составной частью в цепочку (число дорожных происшествий за данный отрезок времени), которая может быть приблизительно измерена. Это правило справедливо и для азартных игр. Невозможно (если не жульничать) предсказать результат одного-единственного броска костей, но статистическое распределение результатов подсчитать очень легко, если число бросков будет достаточно большим. Возможных вариантов всего шесть, и, если вы играете достаточно долго, шестерка выпадет примерно в каждом шестом случае. Результат будет тем ближе к среднему значению, чем длиннее серия бросков. Вот почему везение никогда не длится долго – как, впрочем, и невезение, во всяком случае, в рамках явлений, зависимых только от случая. Просто жизнь не слишком продолжительна и подвержена действию слишком весомых и постоянных причин, чтобы рассчитывать на случай как средство исправления несправедливости.
Но точно так же всякая отдельная жизнь и в принципе, и в деталях есть результат случая. Еще за несколько лет до зачатия рождение каждого из нас имело чрезвычайно малую степень вероятности; то же самое относится к рождению наших родителей, бабушек и дедушек и т. д., без которых и мы не могли бы появиться на свет. Это значит, что несколько веков тому назад вероятность нашего существования стремилась к нулю, как и вероятность любого случайного события, рассматриваемого из достаточно отдаленной временной точки. Вот почему при всей своей банальности любая реальность с точки зрения ретроспективы представляется поразительной – ведь она была не только непредсказуема заранее, она была почти невероятна. Возможное здесь становится исключением, а универсум – чем-то вроде лотереи, главным выигрышем в которой является настоящее. Кто-то будет удивляться, что выпал именно этот номер, хотя вероятность этого была невероятна низка. Впрочем, удивляться следовало бы, если бы, раз уж лотерея запущена, не выпало вообще никаких номеров.
Случайное (Aléas)
Событие, причина которого не имеет смысла, цели и связи; это причина, не претендующая на причинность. Потому-то случайное всегда непредвиденно и, как правило, неприятно. Реальной действительности нет дела до наших желаний, и случайное служит тому напоминанием. Случайные происшествия – песчинки неизвестности. Только не следует видеть в них рок или провидение. С Богом в кости не играют.