Внимательный и бескорыстный взгляд. Метафорически созерцание означает способность сознания познавать, не стремясь к обладанию, использованию или вынесению суждения о познаваемом. Созерцание есть вершина духовной жизни, чистая радость познания (Аристотель называет это теоретической жизнью, Спиноза – amor intellectualis, т. е. интеллектуальной любовью), истинная любовь к истине. В созерцании объекта «Я» растворяется; спасать становится некого, и это-то и есть подлинное спасение.
Сознание (Conscience)
Одно из самых трудных для определения слов – возможно, потому, что всякое определение апеллирует к сознанию и подразумевает сознание.
Сознание – это своего рода отношение себя к себе, но не имеющее ничего общего ни с адекватностью (не всякое сознание есть знание; бывает и ложное сознание), ни с тождественностью (иметь самосознание – не то же самое, что быть собой), ни с инаковостью (сознание существует только для себя). Попробуем сказать, что сознание – это присутствие в себе духа или души, своего рода мысли, способной к самоосмыслению. Это знание, отдающее себе отчет в том, что оно знает; это вера, не сомневающаяся в себе; это ощущение или чувство, понимающее, что именно ощущается или чувствуется. Всякое сознание предполагает некую двойственность. «Сознание означает знание вместе с чем-то еще, – указывает Мен де Биран, – знание себя и знание чего-то другого». От этого отталкиваются и феноменологи, формулируя свою идею интенциональности, получившую выражение в знаменитом определении, предложенном Сартром: «Сознание есть такое бытие, для которого в самом его бытии встает вопрос о бытии в той мере, в какой это бытие предполагает какое-либо иное бытие» («Бытие и ничто», Введение). Иными словами, я не могу осознать вот это дерево или вот эту идею без того, чтобы в моем сознании не зародилось хотя бы смутное сознание того, что я их осознаю. Это не значит, что всякое сознание рефлексивно, если под этим понимать, что сознание непременно должно эксплицитно воспринимать самое себя как объект. Это значит скорее, что для сознания тот или иной объект может существовать только при условии, что само сознание существует для себя. Сознание – что-то вроде окна, которое способно открываться в мир, только оглядев себя. Вот почему не бывает абсолютного сознания, и всякое сознание есть размышление. Когда я смотрю на дерево, что я вижу: дерево или свое видение дерева?
Сократическая Любовь (Так Называемая) (Amour Nommé Socratique)
Вольтер в своем «Словаре», объясняя, что сократической принято называть гомосексуальную любовь, т. е. любовь мужчины к мужчине, оговаривает, что применение эпитета «сократический» в данном случае следует считать недоразумением. Вольтер выступал категорически против гомосексуальной любви, видя в ней «порок, который, стань он всеобщим, привел бы к уничтожению человеческого рода, и гнусное преступление против природы». Таким образом, перед нами два упрека, каждый из которых заслуживает отдельного рассмотрения.
Первый их них можно было бы сформулировать в почти кантианском виде. Гомосексуальность не может быть универсальным явлением, ибо в том случае, если сексуальные отношения людей станут исключительно гомосексуальными, это приведет к исчезновению человека как вида, а следовательно, и к исчезновению самой гомосексуальности. Однако такие явления, как ложь, самоубийство или целомудрие, так же не являются универсальными, из чего отнюдь не следует, что они всегда безнравственны. Кант, у которого не было детей и который, возможно, так и умер девственником, наверное, знал, о чем говорит. Нет ли здесь противоречия? Может быть, и нет: по Канту, непротиворечиво универсальный характер должна носить максима действия, а отнюдь не само действие. Почему бы в таком случае не признать справедливость следующей максимы: «Я волен вступать в любовные отношения с любым взрослым партнером при условии его согласия и независимо от его пола»? Это, впрочем, не мешает Канту решительно осуждать гомосексуальность наряду с мастурбацией и свободой половых отношений («Метафизика нравов», часть I, § 24; часть II, §§ 5–7). Лично я подозреваю, что универсальность здесь вообще ни при чем, а резко отрицательное отношение к гомосексуальности, что у Вольтера, что у Канта, скорее объясняется не рациональными причинами, а состоянием нравов тогдашнего общества (т. е. частными факторами). Насколько это справедливо по отношению к нам? Полагаю, полностью справедливо. Тот факт, что на протяжении последних двух столетий мы стали гораздо более терпимыми и открытыми, еще не значит, что мы стали умнее и Вольтера, и Канта. Но никто на свете не заставит меня отказаться признать, что мы все же достигли некоторого прогресса – вокруг нас стало немножко меньше ненависти, презрения и чрезмерной стыдливости.
Второй аргумент выглядит еще более слабым. Что значит преступление против природы? Я не вижу здесь вообще никакого смысла. Как что-то, существующее в природе, может быть направлено против природы? Но даже если бы это было возможно, вопрос о нравственности или безнравственности гомосексуальности по-прежнему остается открытым. Ведь целомудрие с точки зрения природы так же преступно. Значит ли это, что целомудрие безнравственно? С другой стороны, нет ничего более естественного, чем эгоизм. Но разве это причина, чтобы возносить эгоизм в разряд добродетели?
Право на различие, как мы провозглашаем сегодня, является неотъемлемой частью прогресса, достигнутого за последние десятилетия. Разумеется, оно имеет свои границы (тот факт, что педофил, насильник или убийца отличается от других людей, не дает ему никакого права на преступление). Очевидно, что это право не может являться самодостаточным, но таковым не является никакое право.
«Больше всего в гомосексуалистах меня смущает следующее, – однажды заявила мне одна моя хорошая знакомая. – Они громогласно отстаивают право на различие, но при этом как-то упускают из виду основополагающее различие между людьми – различие полов. Я не осуждаю гомосексуалистов с точки зрения морали, просто мне кажется, что они выбирают самый легкий путь». Пожалуй, это слишком громко сказано – все-таки в современном обществе гомосексуальность остается достаточно рискованным социальным выбором. Однако эта мысль служит хорошим напоминанием того, что и гетеросексуальные отношения – вещь далеко не простая.
Мне и моим ровесникам повезло: мало найдется в истории эпох, отмеченных такой свободой и терпимостью в вопросах секса, как наша. С одной стороны, это, бесспорно, хорошо; с другой – заставляет нас почувствовать особую ответственность. Гомосексуализм – не преступление? Большинство современников давно признали очевидность этого утверждения. Гомосексуализм не является преступлением, потому что никому не причиняет вреда, – если, разумеется, речь идет об отношениях взрослых людей, действующих по взаимному согласию. Но мы не можем сказать того же об угнетении детей и женщин, о насилии, сводничестве, эгоизме, презрении, безответственности, закабалении и т. д. Сексуальная ориентация не имеет отношения к морали, но и не освобождает от необходимости следовать морали.
Солидарность (Solidarité)
Злоупотребление этим словом, слишком широко используемым на протяжении многих лет, привело к тому, что его строгий смысл почти утрачен. Чаще всего под солидарностью понимают некую стыдливую (например, когда жертвуют средства в пользу одной из гуманитарных организаций), а иногда и вынужденную (солидарный налог на состояние) разновидность щедрости. Но почему мы должны стыдиться собственной щедрости, тем более что проявляем ее слишком редко? И каким образом принуждение может обернуться солидарностью?
Употребляя слово «солидарность» к месту и не к месту, наши политики и прекраснодушные мыслители совершенно выхолащивают его смысл. Наряду с терпимостью, она становится «политкорректной» добродетелью. Это не значит, что солидарность – это плохо. Это значит лишь, что пользоваться данным словом становится все труднее. Из понятия она превращается в лозунг. Из идеи – в идеал. Из инструмента – в заклинание. Складывается впечатление, что солидарность понемногу переходит в собственность митингов и газет. И это неправильно. Даже политкорректная путаница в словах политически опасна.
Лучше вернуться к точному значению слова, тому, которое связано с его этимологией. «Солидарный» происходит от латинского solidus, что значит «твердый». Части твердого тела солидарны в том смысле, что ни на одну из них нельзя воздействовать, одновременно не воздействуя и на все остальные. Возьмем, например, бильярдный шар. Удар по одной какой-нибудь точке приводит в движение весь шар целиком. Другой пример – мотор. Две его детали жестко соединены (солидарны), если, приводя в движение одну, мы заставляем двигаться и вторую. Значит, солидарность не чувство и тем более не добродетель, а внутренняя связанность, взаимозависимость, причем объективная и лишенная какого бы то ни было нормативного оттенка. Овальный бильярдный шар, несомненно, менее удобен в игре, но это не мешает ему оставаться твердым телом.
В римском праве есть выражение in solido, означающее «полностью, в полном составе». Должники солидарны, если каждый из них несет ответственность за возврат всей заимствованной суммы (если остальные окажутся неплатежеспособными). Само собой разумеется, такая солидарность представляет собой гарантию для кредитора и риск для каждого из заемщиков. То же самое происходит с супружеской парой, владеющей совместным имуществом: каждый из супругов может разориться, если второй наделает долгов. И тот факт, что он ничего не знал об этих долгах или даже высказывался против займов, ничего не меняет. Следовательно, супругов объединяет финансовая солидарность – они оба несут ответственность за все, что может случиться с каждым из них, за все, что совершит каждый из них.
Но слово «солидарность» имеет более широкий смысл, выходящий за рамки юридического толкования. Два индивидуума объективно солидарны, если происходящее с одним неизбежно затрагивает и второго (например, если у них одни интересы) или если предпринимаемое одним вовлекает в деятельность и второго. На этом основано профсоюзное движение, в рамках которого каждый защищает собственные интересы, одновременно защищая интересы остальных членов профсоюза. На этом же основана идея коллективного страхования (даже капиталистические страховые компании базируют свою деятельность на взаимной готовности разделить риск). При плохом управлении компанией в убытке окажутся все акционеры, но и при самом лучшем управлении каждый акционер вправе пользоваться взносами всех остальных. Если у одного из них угнали автомобиль, остальные совместными усилиями оплатят его стоимость – вернее, уже оплатили, вступив в компанию.
В этом пункте особенно ясно видно различие между щедростью и солидарностью. Проявлять щедрость значит действовать в пользу человека, чьих интересов ты не разделяешь. Ты оказываешь ему добро, не получая взамен ничего, мало того, действуешь в ущерб себе, то есть служишь его интересам вопреки собственным. Допустим, вы подали десять франков нищему бомжу. У него стало на десять франков больше, у вас – на десять франков меньше. Это никакая не солидарность, это – щедрость. Стыдиться тут нечего, но и гордиться особенно нечем. В конце концов, ваши десять франков не помогут бомжу покончить с бездомным образом жизни. А много ли найдется людей, щедрых настолько, чтобы пустить его к себе жить или оплатить ему жилье?
Напротив, проявлять солидарность означает действовать в пользу человека, чьи интересы ты разделяешь. Защищая его интересы, ты защищаешь и свои; защищая свои, защищаешь и его интересы. Например, наемные рабочие или служащие устраивают забастовку, требуя увеличения заработной платы. Их требование распространяется на всех, но каждый из них знает, что борется он за себя. То же самое происходит, когда вы вступаете в профсоюз, подписываете страховой полис или платите налоги. Вы прекрасно знаете, что делаете это ради собственного же блага (хотя в отношении налогов необходима целая система контроля и санкций, которая должна помочь вам убедиться, что платить их действительно в ваших интересах). Это никакая не щедрость, это – солидарность. И здесь вам нечего стыдиться, но и гордиться опять-таки нечем. Ведь действуете вы исходя из эгоистических соображений. И разве мало на свете негодяев, состоящих в профсоюзах, имеющих страховку и исправно выплачивающих налоги?
Щедрость по сущности своей бескорыстна. Никакая солидарность не может быть бескорыстной. Проявлять щедрость значит отказаться, хотя бы частично, от соблюдения собственных интересов. Проявлять солидарность значит защищать свои интересы вместе с другими людьми. Щедрость освобождает, хотя бы частично, от эгоизма. Солидарность – это совместный и умный эгоизм (гораздо глупее жить по принципу «каждый за себя» или «мы против них»). Щедрость есть нечто противоположное эгоизму. Солидарность – это скорее эффективная социализация эгоизма. Вот почему в нравственном отношении щедрость ценится гораздо выше. По той же самой причине в социальной, политической и экономической жизни солидарность гораздо важнее. Аббат Пьер вызывает в нас большее восхищение, чем подавляющая часть «средних» членов профсоюза, держателей страховых полисов и налогоплательщиков. Но в части защиты своих интересов мы гораздо больше рассчитываем на государство, профсоюзы и страховые компании, чем на святость и щедрость своих ближних. И, уточним, это нисколько не мешает аббату Пьеру страховать свою жизнь и имущество, участвовать в профсоюзе и платить налоги (хотя бы налог на добавленную стоимость, который платят все без исключения), так же, как не мешает застрахованному налогоплательщику и члену профсоюза иногда проявлять щедрость к ближним. Солидарность и щедрость вовсе не являются несовместимыми понятиями, но при этом остаются совершенно разными.
Если бы людям в случае болезни приходилось рассчитывать исключительно на щедрость других людей, миллионы больных умерли бы без всякого лечения. Поэтому появилось такое простое (в смысле морали) изобретение, как медицинская страховка, – изобретение куда более скромное, чем щедрость, и гораздо более эффективное. Обладание медицинской страховкой не делает нас менее эгоистичными. Но она позволяет нам получать в случае болезни хорошее лечение.
Ни один человек не делает страховых взносов, руководствуясь щедростью. Он делает это исходя из собственных интересов, даже если вынужден подчиняться правилам обязательного страхования. Но в солидарном обществе защита интересов каждого может быть эффективной только в условиях одновременной защиты интересов всех.
Никто не платит налоги, руководствуясь щедростью. Более чем странно выглядел бы профсоюз, члены которого вносили бы взносы из соображений щедрости. Но и система социального страхования, в том числе медицинского, и профсоюзы, и фискальная система сделали для справедливости и защиты слабых гораздо больше, чем все мы, вместе взятые, в редкие моменты приступов нашей щедрости.
При примате щедрости главенство принадлежит солидарности. Для отдельного индивидуума щедрость является нравственной добродетелью. Для группы индивидуумов солидарность является экономической, социальной и политической необходимостью. Субъективно первая ценится выше, но объективно она практически не имеет значения. Вторая в нравственном отношении не значит ничего, но объективно приносит гораздо больше пользы.
В этой точке расходятся мораль и политика. Мораль диктует нам примерно следующее: постольку, поскольку мы все эгоисты, постараемся вести себя чуть менее эгоистично. Политика, в свою очередь, призывает: постольку, поскольку мы все эгоисты, попытаемся действовать сообща и разумно, будем искать и находить объективное совпадение наших интересов, потому что это позволит нам как субъектам выступать заодно (в результате чего солидарность, прежде всего диктуемая необходимостью, может стать гражданской и политической добродетелью). Мораль превозносит щедрость. Политика подчеркивает необходимость солидарности и служит ей оправданием. Вот почему мы нуждаемся и в той и в другой, но в политике – больше. Что лучше – жить в обществе, состоящем из эгоистов, хотя не все из них эгоистичны в равной мере, или жить в обществе без государства, без системы социального страхования, без профсоюзов и страховых компаний? Ставить так вопрос все равно что спрашивать: что лучше, цивилизация или природное состояние, прогресс или варварство, солидарность или гражданская война?
Но вернемся к обездоленным, к нищим и бомжам. Некоторые из них стоят в метро и пытаются нам что-нибудь продать. Допустим, вы что-то у них покупаете. Что вы в этом случае проявляете – щедрость или солидарность? Это зависит от ваших мотивов, которые могут быть двойственными. Упрощая, скажем так: если вы действуете, исходя из собственных интересов, то речь идет о солидарности. Но в чем может заключаться ваш интерес? В том, что вы пытаетесь поставить себя на место этого бомжа? Тогда вы проявляете не столько солидарность, сколько сострадание. Или в том, что само существование подобного «бизнеса» позволяет вам надеяться, что, случись вам потерять работу, вы тоже сможете им заняться? Это, конечно, очень сомнительный аргумент, поскольку вряд ли сегодняшняя ваша покупка окажет такое уж заметное влияние на подпольную продажу в метро всякой ерунды. Более правдоподобно выглядит другое предположение: вы покупаете у бомжа ту или иную вещь, потому что вам кажется, что она вам пригодится. Следовательно, вашим мотивом служит личный интерес и вы действуете не из щедрости, а из солидарности. И наоборот: если купленная вещь немедленно отправляется в урну, потому что вы купили ее исключительно из сострадания к продавцу, чтобы оказать ему услугу, значит, вашим мотивом была щедрость, а не солидарность. Что лучше? С точки зрения нравственности – щедрость. Но проявленная вами щедрость не в состоянии решить действительных проблем нищего продавца. У него стало на несколько монет больше, у вас – на несколько монет меньше, но он все так же остается выброшенным из общества, а само общество остается все таким же несправедливым. Гораздо лучше, если бы он продавал действительно хорошие товары, которые охотно покупали бы миллионы людей, исходя из собственных интересов, то есть побуждаемые эгоистическими мотивами. С точки зрения нравственности их поступки заслуживали бы меньшего уважения, но в социальном смысле они принесли бы гораздо больше пользы нищему: он перестал бы быть подпольным нищим торговцем, а стал бы обыкновенным продавцом.
Вот это и есть самое удивительное. Когда я покупаю товары в магазине, ни я, ни продавец не действуем из щедрости, как, впрочем, и производители товаров, и владелец магазина. Мы преследуем каждый свой интерес, но находим его только в той мере, в какой наши интересы совпадают, во всяком случае частично (если бы это было не так, магазин бы закрылся). Это и есть рынок (Рынок). Как и всякий рынок, он функционирует на принципе эгоизма. Но его эффективное и долговременное функционирование возможно только при условии создания и поддержания объективного совпадения интересов (которое иногда может принимать субъективную форму). Двигателем рынка является эгоизм. Регулятором этого двигателя является солидарность.
Вы скажете, что это проповедь либерализма. Но почему надо бояться слова «либерализм»? В рыночном обществе товары лучше и качественнее, чем в нерыночном. Это общеизвестно. Если производитель и продавец одежды заинтересованы в том, чтобы эту одежду купили, они будут стараться повышать ее качество. Рынок в этой сфере действует намного эффективнее, чем планирование и любой контроль (нерыночная экономика почти неизбежно приводит к появлению черного рынка). Но было бы очевидной ошибкой полагать, что посредством рынка можно решить вообще все проблемы. Во-первых, потому, что влияние рынка распространяется только на товарное производство (тогда как свобода, например, не является товаром, как не являются товарами справедливость, здоровье и человеческое достоинство). Во-вторых, потому, что рынок сам по себе не способен обеспечить достаточную регуляцию собственного функционирования. Во что превратилась бы торговля без торгового права? И разве само это право может выступать товаром? Продажное право перестает быть правом. И как быть с тем, что вообще не продается? Возьмем, например, прессу. Целиком и полностью отдать СМИ на откуп рынку значило бы поставить под сомнение их независимость (перед лицом денежной власти), их качественный уровень, их разнообразие и плюрализм. Поэтому и была разработана система защиты прессы и системы субсидий прессе. Она ни в коем не случае не отменяет рыночных механизмов (у газеты, которую никто не читает, очень мало шансов выжить, и это очень хорошо), но она смягчает и ограничивает их влияние. Информация – тоже товар. Но свобода информации товаром не является. Можно купить газету. Нельзя купить свободу журналиста и читателя.
То же самое относится к здравоохранению, юриспруденции, образованию и даже, хоть и в меньшей степени, к питанию и жилью. Ни один из этих феноменов не может быть полностью свободен от рынка. И ни один не должен быть полностью отдан на откуп рынку (если только не отказаться сознательно от какой бы то ни было защиты слабых). Рынок создает солидарность, но он создает также неравенство и неуверенность в завтрашнем дне. Он создает маргиналов. Вот почему мы нуждаемся в государстве, в торговом праве, в социальных правах, в праве на свободу слова и т. д. По этой же причине мы нуждаемся в профсоюзах, ассоциациях, паритетных комиссиях по контролю и управлению и т. д. Рынок более эффективен, чем административно-командная система. Но всеобщий закон (демократия) лучше, чем закон джунглей. Система социального обеспечения действует в обществе эффективнее, чем щедрость. Но и политически она более справедлива, чем деятельность частных страховых компаний. Именно в этом и состоит главное заблуждение ультралибералов. Рынок создает солидарность, но это не значит, что рынка достаточно для решения проблемы солидарности. А в этом – главное заблуждение сторонников коллективизма. Рынок сам по себе не может служить решением проблемы солидарности, но это не значит, что без рынка можно обойтись. Так что да здравствуют политика, профсоюзы и система социального страхования.
Солидность (Sérieux, Exprit De -)
Склонность воспринимать себя всерьез и возводить в абсолют исповедуемые ценности. Солидность означает нежелание помнить не только об ожидающем нас небытии, но и (по Сартру) о своей свободе, своей хрупкости, своей зависимости и случайности своего существования. Солидность выдает недостаток трезвости разума и чувства юмора, следовательно, дважды грешит против духа.
Солипсизм (Solipsisme)
Убеждение, что на всем свете существую только я (ipse) один (solus). По мнению солипсиста, существование всего остального мира (постольку, поскольку он дан нам в ощущениях), остается сомнительным, в отличие от «я» (постольку, поскольку «я» дано нам в непосредственной уверенности в своих мыслительных способностях). При всей неопровержимости этого учения оно не выглядит правдоподобным. Как объяснить существование «я», если ничего другого не существует? Поэтому у солипсизма мало приверженцев. Это даже не столько учение, сколько проблема, занимающая философов идеалистического направления. Если во всем отталкиваться от субъекта, то как вырваться за рамки субъекта?
Сомнение (Doute)
Противоположность достоверности. Сомневаться значит мыслить, но мыслить, не будучи уверенным в истинности того, что осмысливаешь. Скептики возвели сомнение в ранг высшего состояния мысли. Догматики чаще всего отдают сомнению необходимую дань вежливости. Таков, например, Декарт. Его сомнение носит методический и гиперболический характер (оно чрезмерно, поскольку он спешит объявить ложным все, что представляется сомнительным), но на самом деле не имеет для него большого значения и является переходным моментом в поиске твердой истины, в которой он уверен. Декарт освобождается от сомнения с помощью cogito ergo sum – (лат.) мыслю, следовательно, существую, – утверждения, которое, как он считает, не подлежит сомнению, а также с помощью Бога, который не может обманывать. Однако, что бы он ни заявлял, его Бог остается сомнительным, и нельзя исключить обманчивости его cogito. Так что сомнение возрождается. Избавиться от него можно двумя способами – заснуть или начать действовать.
Сон (Sommeil)
Регулярно повторяющееся временное прекращение активности, бдения. Тело становится почти неподвижным, деятельность мозга замедляется, сознание затухает или погружается в грезы. Жизнь утомительна до смерти, и только сон позволяет нам выживать – хотя бы на время. Вот почему Ален называл сон «первой необходимостью человека, более насущной, чем утоление голода, и объясняющей появление общества и системы взаимной заботы, из которой и возникли все полицейские институты». Действительно, пока одни спят, другие должны охранять их сон. Общество, как говорил тот же Ален, – дитя страха в гораздо больше степени, чем дитя голода. Я бы добавил к этому только одно: общество в гораздо большей степени дитя сна, чем дитя амбиций.
Сопротивление (Résistance)
Сила, противостоящая другой силе. Таково обычное состояние conatus ’a: всякое существо силится сохраниться в своей сущности, вынужденное тем самым изо всех сил противостоять любому давлению, агрессии или угрозе. Так тело в столкновении с другим телом оказывает ему сопротивление, пока одно из них не окажется раздавленным. Так организм сопротивляется микробам. Так жизнь сопротивляется смерти. Так свободный человек сопротивляется тирании. Дестут де Траси и Мен де Биран видели в сопротивлении внешних тел человеческому воздействию (наряду с усилием самого человека, ибо то и другое неразрывно связано) один из источников нашего сознания и самосознания, а также осознания чего-то другого (мира), что не является нами. Сопротивление можно также назвать активным опровержением солипсизма. Однако самые ценные соображения в области осмысления сопротивления принадлежат Спинозе. Сопротивление – не акциденция и не признак какой-то неведомой мыслительной реакции. Оно есть истина самого бытия постольку, поскольку это бытие обладает способностью существовать и действовать, и способность эта единична (в качестве субстанции) и множественна (в виде модусов). Чистым утверждением может быть только бесконечное («Этика», часть I, теорема 8, схолия). Всякая конечная вещь имеет границы (часть I, определение 2) и может быть разрушена (часть IV, аксиома) другой вещью, имеющей ту же природу. Это и обрекает ее на сопротивление. Существовать значит настаивать на своем существовании (силиться быть и быть как можно дольше), но это и есть сопротивление. Именно conatus являет собой «единичную способность к утверждению и сопротивлению» (Лоран Бов, «Стратегия conatus’ а. Утверждение и сопротивление у Спинозы», 1996), благодаря чему каждое существо упорствует в сохранении своей сущности, оказывая сопротивление давлению и угнетению. Особенно важное значение это приобретает в отношении человеческого существа («Этика», часть IV, теорема 3), которое сопротивляется печали и смерти. Этика Спинозы – прежде всего этика активного начала и радости. Но тем самым она становится и «этикой сопротивления и любви» (Л. Бов, указ. соч.). Политика у Спинозы – это политика силы и свободы. Вот почему она оборачивается стратегией сопротивления и независимости. «Повиновение делает человека подданным» («Богословско-политический трактат», глава XVII); «сопротивление порождает граждан» (Л. Бов, указ. соч.). Неудивительно, что Ален мечтал о создании «партии Спинозы». «Покоряться, оказывая сопротивление, – вот и весь секрет, – пишет он. – Разрушитель покорности – это анархия; разрушитель сопротивления – тирания» (Выступление от 24 апреля 1911 года; см. также мою статью о политической философии «Философ против власти»: «Международный философский журнал», 215, 2001). Также неудивительно, что Кавальес – один из виднейших борцов против нацизма – называл себя последователем Спинозы: идеи этого мыслителя служили ему источником вдохновения. В Сопротивлении Кавальес и другие его участники видели единственный способ устоять против нацистского варварства и сохранить, пусть даже ценой жизни, свое гражданское состояние и состояние свободного человека.
Психоаналитики тоже пользуются термином сопротивление. Фрейд называет сопротивлением силу, противостоящую сознанию и анализу, не дающую бессознательным представлениям подняться на поверхность либо искажающую их проявления. Такое сопротивление есть результат вытеснения, вернее, оно само и есть постоянное вытеснение и одновременно гарантия его эффективности. Для психоаналитика сопротивление является и барьером, и материалом для исследования.
Состояние (État)
Способ быть.
Сострадание (Miséricorde)
Добродетель прощения. Сострадательный человек не закрывает глаза на чужую вину – это невозможно и неправильно; он не позволяет себе ненавидеть провинившегося. Путь к состраданию лежит через познание причин происходящего и познание себя. «Не осмеивать человеческих поступков, не огорчаться ими, а понимать», – говорит Спиноза («Политический трактат», глава I,§ 4). Таким образом, сострадание противостоит мизантропии и одновременно служит противоядием против нее.
Сотворение Мира (Сréation Du Monde)
Переход от бесконечного совершенства к несовершенной конечности. По мнению богословов, Бог снизошел до того, что перестал быть всем сущим. По выражению Валери, произошло божественное преуменьшение, т. е. переход от большего к меньшему («Бог и все твари, – пишет Симона Вейль, – это меньше, чем один Бог»); от абсолютного блага к относительному злу. Для Бога сотворение мира равнозначно удалению от дел. На мой взгляд, это единственное теологически удовлетворительное решение проблемы зла (хотя философски оно не вполне удовлетворяет). Бог, являющий собой все возможное благо, мог сотворить лишь нечто менее благое, чем он сам, следовательно, он мог сотворить лишь зло. Почему он это сделал? Из любви, отвечает Симона Вейль, чтобы позволить нам существовать. И мир – всего лишь возникшая в результате сотворения пустота, след отсутствующего Бога.
Пустоту я вижу. Следа не замечаю.
Софизм (Sophisme)
Этот случай произошел со мной лет пятнадцать назад, в Монпелье, во дворе прекрасного особняка XVIII века, превращенного в амфитеатр. В рамках фестиваля, проводимого обществом «Культура Франции», я участвовал в диспуте о религии, транслировавшемся по радио в прямом эфире. Мое выступление – выступление атеиста – вызвало сильное раздражение у одного из участников диспута. «Какое вы имеете право рассуждать о религии, – сердито прервал он меня, – раз вы не верите в Бога?»
Его аргументация и во мне, в свою очередь, вызвала раздражение, ибо я счел ее софистикой. «Из вашего замечания, – ответил я ему, – следует, что законным правом слушать музыку Бетховена обладают только глухие, – ведь сам Бетховен был глухим!» На скамьях амфитеатра раздались смешки. Я понял, что счет один-ноль в мою пользу. Тем не менее я полностью отдавал себе отчет в том, что и мой аргумент – чистой воды софистика, не в меньшей, а скорее в большей мере, чем аргумент моего оппонента (судя по всему, он провинился только в том, что высказал паралогизм, т. е. сделал ложное умозаключение). Оправданием мне, помимо желания немного позабавить слушателей, могло служить только полное отсутствие ожидания, что мои слова будут приняты всерьез. Это был не аргумент в собственном смысле слова, а полемический прием, не нападение, а защита, не мысль, а ирония. Наконец, дело происходило летом, стояла отличная погода, все мы чувствовали себя как в отпуске, а софизм в некоторых обстоятельствах вполне допустим в беседе умных людей как небольшое развлечение. Вместе с тем злоупотреблять софизмами не стоит, потому что в этом случае спор превращается в схватку, а столкновение мнений уступает место цирку. И я очень скоро вернулся в своем выступлении к серьезным вещам. Если бы право рассуждать о религии принадлежало только верующим, каким образом атеист смог бы обосновать свою позицию? И для чего тогда вообще было бы устраивать диспуты о религии?
Так что же такое софизм? Это сознательная ошибка в рассуждении (в отличие от паралогизма, который является невольной ошибкой), направленная на обман оппонента и имеющая целью сбить его с толку. По существу софизм не представляет собой никакой ценности, но иногда позволяет высветить некоторые трудные для понимания аспекты проблемы. Он напоминает не столько инструмент мысли, сколько оружие, причем оружие обоюдоострое, вынуждая того, кто им пользуется, не служить истине, а играть с истиной, вернее, с видимостью истины. Поэтому, дорогой коллега, приношу свои искренние извинения за использованный в споре пятнадцатилетней давности софизм.
Софист (Sophiste)
Человек, сделавший мудрость (sophia) или софистику своей профессией. Софист совершает двойную ошибку. Во-первых, потому что мудрость не может быть профессией, во-вторых, потому что софистика не может служить доказательством в споре. В этом смысле слово «софист» всегда несет на себе уничижительный оттенок, обозначая человека, занятого не столько поиском истины, сколько стремлением к власти, успеху или деньгам. Именно в противовес софистам Сократ и изобрел (вернее, заново открыл) философию.
В другом, более широком и более нейтральном смысле слова софистом называют приверженца софистики (Софистика), начиная с ее основателей – Протагора, Горгия, Продика, Антифона и других. В этом случае термин переходит из категории полемических в категорию исторических понятий. Тем не менее это не снимает с нас необходимости определить свое отношение к софистам как представителям философской мысли. Разумеется, они имеют свое место в истории философии. Но знакомство с историей еще никого не освобождало от необходимости собственно философского размышления. В течение последних десятилетий наблюдается тенденция к реабилитации софистов и своего рода мода на софистов. Эта реабилитация, без сомнения, носит законный характер. Только вряд ли стоит вслед за Ницше отказывать в правоте Сократу.
Софистика (Sophistique)
Образ мышления, отталкивающийся не от истины, а от чего-нибудь другого, либо пытающийся свести истину к чему-либо помимо самой истины. Софистика означает попытку рассматривать истину как одну из многих ценностей, в силу этого зависимую от точки зрения, оценочного суждения либо чьего-либо желания. Слово «софистика» в этом значении принадлежит техническому лексикону и не носит уничижительного оттенка. Протагор и Ницше были софистами, но это не мешало им оставаться гениальными мыслителями. Но лично мне это обстоятельство не позволяет полностью разделить их взгляды. «Ложность суждения, – пишет Ницше, – еще не служит для нас возражением против суждения. […] Вопрос в том, насколько суждение споспешествует жизни, поддерживает жизнь, поддерживает вид, даже, возможно, способствует воспитанию вида» (Ницше. «По ту сторону добра и зла», отдел I, 4). Это софистика виталиста. Что касается меня, то для меня ложность утверждения является весьма серьезным возражением против этого суждения, и тот факт, что оно способствует процветанию вида, для меня ровным счетом ничего не меняет.
София (Sophia)
Теоретическая или созерцательная мудрость. Древние греки различали понятия sophia и phronesis, под последним подразумевая практическую мудрость, т. е. осмот