«Ах, какое прекрасное утро!» – с восторгом подумал Андрей Платонович Забалуев, потягиваясь на мягкой и теплой перине. Снежок искрился на солнце, на небе – ни облачка. «Я жив и здоров, я свободен, и скоро буду снова на коне – при деньгах и удовольствиях, какие только пожелаю. Если этот маменькин сыночек думает, что Забалуева можно не принимать всерьез, то он глубоко заблуждается. Нет, князьку придется раскошелиться, а мне пора бы уже и вернуться к нормальной жизни».
Забалуев вытянул руки вперед и сделал гимнастику для пальцев – тонких ловких пальцев игрока. Забалуев истосковался по азарту и зеленому сукну. Он с большим трудом переносил необходимость соблюдать приличия, вести светские беседы под сладенькие настоечки и расписывать с княгиней долгими вечерами пульку по маленькой. Забалуев жаждал крупных, рискованных ставок, ему было душно в домашней гостиной – хотелось полной грудью вдыхать сигарный чад, витающий над столами в игровом клубе.
Забалуев не был изнеженным сибаритом, но он любил жизнь с ее самыми острыми удовольствиями. Скачки – ставки, рулетка – ставки, карты – ставки, проигрыш – выигрыш. И особенный, главный момент – это когда фарт пошел. Когда ты еще не знаешь, каков окажется результат, но игра завертелась до необратимого, и тебя втягивает под колесо. Восторг, близость абсолютного предела – мечтаний, жизни… Кровь беснуется в жилах – то носится по ним, одуревшая от вина и возбуждения, то припадает к вискам и топит голову в вязкой сладковатой жиже.
«Но ничего, ничего, – улыбнулся Забалуев своим самым дорогим и желанным ощущениям. – Доведу эту игру до конца и все! Тут же в карету, и – в Петербург. А то еще лучше – в Ниццу. Если князь окажется не дурак, он сочтет за лучшее от меня откупиться, но конечно и я себя в обиду не дам, за дешево не отделаются. Развода захотел, Андрей Петрович? А пусть попробует, я им не какой‑нибудь граф Суворов – обобрать себя не дам и в монастырь не сбегу. Хочет для сестры свободы – пусть положит мне годовое пособие в счет приданого, да еще поможет должок мой закрыть».
Вконец разорившийся на игре Забалуев успел залезть и в казенный карман, да спрятать растрату не успел – дернул же черт княгиню на преступление! Атак все было хорошо придумано – влиятельный и обеспеченный жених, готовый породниться с наследницей солидного состояния и родового имени. А что жених не молод, так оно и лучше, по сторонам смотреть не станет, дом будет укреплять. Все рассчитал, кроме одного – недооценил Забалуев будущую свекровь. Ох, недооценил!..
* * *
Забалуев оделся и вышел в гостиную. Долгорукая уже сидела там на своем излюбленном диване – разнаряженная и разрумяненная, как кукла. Она по‑совиному крутила головой, зорко оценивая каждого входящего, и стращала и так, и эдак крутившуюся вокруг нее Татьяну.
– Да отойди ты, надоела мне, – махала на нее руками Долгорукая. – Ты кто?
– Господи, барыня, – чуть не плакала Татьяна. – Таня я, прислуга ваша. Вы меня совсем не помните?
– Таня? – княгиня как будто погрузилась в отдаленные воспоминания, но ничего там не найдя, просто решила смилостивиться. – Так и быть, ладно, – помню, помню. А чего тебе надобно от меня?
– Чай я вам принесла – ваш любимый.
– Что же ты врешь, что прислуга? – оттолкнула Долгорукая чашку. – Если и впрямь ты у меня в услужении, то знать должна, что я шоколад люблю, горький и горячий.
– Откуда шоколад‑то? – расстроилась Татьяна. – Мы ж в Петербург уже сто лет не ездили.
– А нам и незачем. Вот Петенька вернется и все привезет. И иди ты от меня, утомила, однако.
Татьяна всхлипнула и попятилась к двери.
– А мне ты чая не предлагаешь? – подпер ее со спины Забалуев.
Татьяна ойкнула и отскочила.
– Да вот, возьмите…
– Ты что же это – мне объедки с барского стола суешь? – осадил ее Забалуев. – Свежего принеси, чтоб парок стоял. Да печенье не забудь – с мармеладом. Сладкое люблю, ох, как люблю. Здравствуйте, княгиня.
– Господин… – Долгорукая пристально посмотрела на него.
– Забалуев, – с готовностью подсказал он. – Андрей Платонович.
– Ах, да, – кивнула Долгорукая, наш новый предводитель уездного дворянства. Рада вас видеть. Как ваши дела? Вы, наверное, к мужу приехали? Но Петруша в Москве. Даже и не знаю, имеет ли вам смысл его подождать.
– Подождать? – рассмеялся Забалуев. – Мария Алексеевна, голубушка, я здесь живу!
– Как мило! – захлопала длинными ресницами Долгорукая. – Погостить приехали? Что же, я гостей люблю. Мы с вами беседовать станем. А в преферанс вы играете, любезный?
– Только ради вас, Мария Алексеевна, только ради вас, – Забалуев вальяжно подплыл к Долгорукой и принялся ей ручку лобызать.
– Ваш чай, – объявила Татьяна, возвращаясь в гостиную.
– Вот и умница, – поблагодарил ее Забалуев, велев поставить чашку на столик рядом с диваном. – А пока еще одно поручение исполни‑ка. Вели в уезд ехать – портного мне привезти. Новый сюртук хочу, этот я на нарах пролежал, попортился матерьяльчик, поистерся.
– Что же это вы меня не спросили – крепостной девкой в чужом доме распоряжаться? – приподняла бровь Долгорукая.
– А вы мне давно уже и не чужая, Мария Алексеевна, – осклабился Забалуев.
– Это в каком смысле? – тоном оскорбленного достоинства сказала Долгорукая. – Я – мужняя жена, у меня деточки, трое. Или вы думаете, раз Петр Михайлович в Москве, то можете здесь похозяйничать?
– Да, да, в Москве, – ухмыльнулся Забалуев. – А скоро ли вернется?
– Сама заждалась! Как дело обернется. Да и путь не близкий. А он вам по делу нужен?
– По важному, по очень важному и очень срочному делу, – громко сказал Забалуев, наклонившись к самому уху Долгорукой.
– А почему вы кричите, Андрей Платонович? Я сумасшедшая, а не глухая.
– Вот как? – Забалуев впервые за это время с интересом посмотрел на княгиню, но она ответила ему кристально чистым и невинным взглядом. – Ну, раз супруг ваш в отъезде и вернется не скоро, тогда, может быть, вы окажете мне услугу, о которой я хотел просить Петра Михайловича? Дело‑то важное, не терпящее отлагательств. Видите ли, на мне, как предводителе дворянства, лежит ответственность следить за всем в уезде. К примеру, за уплатой налогов в казну.
– Да‑да, очень ответственная должность! – согласилась Долгорукая.
– Так вот, ваш муж, Мария Алексеевна, как это не прискорбно, не заплатил в этом году подушные подати и с земель.
– Не может быть! У нас нет задолженностей по акцизному ведомству, мой муж – добропорядочный человек и он никогда такого не забывает.
– А в этот раз забыл! – развел руками Забалуев. – А, имперская казна не может ждать.
– Ах, как же так, – расстроилась Долгорукая. – Конечно, у Петруши столько дел!.. Но чем же я могу вам в этом случае помочь? Я не вправе решать без мужа такие вопросы. Вы, однако, дождитесь его, он скоро вернется. У нас сегодня вишневый пирог! Завтра мы с девочками будем играть в шарады. Вы с нами не соскучитесь!
– Мария Алексеевна, я всего лишь не хочу, чтобы у вашего мужа были большие неприятности! Не дай Бог, поместье могут отобрать, все как есть, подчистую!
– Да неужели так серьезно? – Долгорукая на минуту задумалась. – Хорошо! Что я должна сделать?
– Вам надо только передать мне ту денежную сумму, что соответствует земельной пошлине за год. А дальше я все устрою сам! Вам – никаких хлопот! Поймите, я ведь тоже человек подневольный. Могу ли я на вас надеяться? На ту необходимую сумму?
– Разумеется, Андрей Платонович! Я не желаю, чтобы у Петеньки были проблемы с законом. Я дам вам то, что вы просите. Пополудни в два в кабинет заходите, все и получите.
– Маменька! – в гостиную в сопровождении высокой красивой молодой женщины вошла Соня. – А у нас гостья.
– Простите, если приехала некстати, но я посылала вам заранее письмо. Вы получали его?
Долгорукая с недоумением воззрилась на вошедшую.
– Маменька, – Соня быстро подбежала к ней и шепнула. – Ты помнишь, письмо от твоей кузины?
Это наша дальняя родственница, Елена Дмитриевна Болотова.
– Надеюсь, что не стесню вас своим присутствием, – скромно улыбнулась неожиданная гостья.
– Что вы, что вы! – бросился к ней Забалуев. – Мы всегда рады гостям. Будем знакомы, я муж их старшей дочери, Елизаветы Петровны, Андрей Платонович, к вашим услугам.
– Пойдемте, я провожу вас в вашу комнату, – Соня неодобрительно посмотрела на Забалуева и увела гостью с собой.
– А дамочка ничего, – бодрым тоном сказал Забалуев. – Весьма приятная и даже во всех отношениях.
– Я что‑то подзабыла, вы здесь кто? – ангельским тоном осведомилась Долгорукая.
– Я? – прикинулся Забалуев. – Я жертва вашей неуемной страсти, а вы мой пожизненный кредитор.
– Не помню, чтобы я любила заниматься благотворительностью.
– Судя по всему, вы много еще не помните, но я с удовольствием буду освежать вашу память, – шутовски поклонился ей Забалуев.
– Портной приехали‑с, – сообщила Татьяна. – К себе пройдете или здесь разговаривать будете?
– Здесь, конечно, здесь, – воскликнул Забалуев. – Как я могу вести портного в конуру, которую мне отвели в этом доме.
– Что‑то у меня голова заболела, – Долгорукая приложила ладонь ко лбу. – Пойду к себе. Верка, помоги мне подняться. Что смотришь, тебе говорю!
– Мне? – растерялась Татьяна. – Таня я, Татьяна.
– Да не все ли равно – девка же. Буду звать тебя девка, если тебе Верка не нравится. Иди сюда и руку подай! Вот так!
Татьяна сглотнула слезы и повела Долгорукую из гостиной.
– Обещание‑то свое не забудете, княгинюшка? – Забалуев издалека помахал ей ручкой на прощанье.
– Я не злопамятная, я помню, – кивнула, уходя, Долгорукая.
– Месье Забалуев, – тут же впрыгнул в гостиную ловкий, похожий на стручок, портной. Он был в полосатом жилете под укороченном пиджаком с зауженными рукавами и приталенным силуэтом. И делал в фамилии Забалуева ударение на последний слог – на французский манер. – Будем смотреть журнальчики или сами обскажете мне фасон?
– Журнальчики, конечно же, журнальчики, – Забалуев развалился в кресле, а портной немедленно приспособил у него на коленях замусоленную по уголкам книжицу и принялся перелистывать ее, время от времени тыкая исколотым указательным пальцем то в одну, то в другую картинку.
Забалуев что‑то одобрял, на что‑то квасился. Хотелось прифасониться, но вместе с тем не опозориться – все‑таки он солидный человек в возрасте и положении.
– А что, дружок, может серебряного канту по костюму подпустить?
– Для вас, Ваше сиятельство, – золотого! Золотого, и не меньше! И материала купить наилучшего! – вертелся портной.
– Соображаешь, каналья!
– Чтобы богато было, – кивал портной. – Чтобы в свете не стыдно показаться.
– Вот‑вот! Шей, валяй, все равно – женины родственники заплатят, – довольно улыбался Забалуев.
Выбрав фасон, портной принялся снимать с Забалуева мерки, а тот вдохновенно предался пению.
– «Любви утехи длятся миг, а наслажденье помним вечно…»
– Прекрасный тенор, господин Забалуев, – насмешливо сказал Репнин, входя в гостиную. – Удивлен, что вы осчастливили своим присутствием здешние места.
– Из‑за Лизоньки, ненаглядной, пришлось переехать сюда, – покосился на него Забалуев. – Она ведь любит есть сладкое, спать на мягком. А мое поместье не очень удобное.
– Мне кажется, господин Забалуев, это вы любите спать на мягком и есть сладкое. И желательно за чужой счет.
– Фи, как пошло и неблагородно! На вас непохоже, князь. Что ты возишься, однако, – прикрикнул Забалуев на портного – он не хотел, чтобы тот присутствовал при разговоре с Репниным. – Хватит меня обмерять, пора уж и за работу.
– Как скажете, – заторопился портной, убирая в саквояж журнал и сантиметр. – Вы позволите завтра же с примеркою?
– Что значит – позволю? – с праведным гневом воскликнул Забалуев. – Жду! Жду и непременно.
Портной пару раз вежливо раскланялся и, пятясь, исчез за дверью.
– Кстати, – обернулся Забалуев к Репнину, с презрительной усмешкой наблюдавшему эту сцену. – И от вас я тоже кое‑чего жду. В частности, ваших извинений.
– Извинений? За что?
– За ложные обвинения в убийстве барона Корфа.
– А я перед лжецами не извиняюсь. Ради выгодного брака вы скрыли свою нищету, в надежде, что с помощью княгини Долгорукой завладеете поместьем Корфов.
– А вот это вам доказать никогда не удастся! Никогда!
– Тогда, может быть, мне удастся доказать хищение из государственной казны в вашем уезде?
– Хищение из государственной казны? Ха‑ха‑ха! Никогда не докажете!
– Уверяю вас, я позабочусь о том, чтобы вор был наказан, – с тихой угрозой в голосе заверил Забалуева Репнин.
– Никогда! – выпрямился тот, приподнимаясь на носки. – Не дождетесь!
– Вы меня еще очень плохо знаете, – улыбнулся Репнин. – У нас в роду все упорные. Пока своего не добьются, не остановятся.
– Не испугали! – зло ответил ему Забалуев, сочтя все же за лучшее ретироваться из гостиной. – Не испугали, говорю вам. Зря вы все это, зря!
– Оно и видно, – рассмеялся Репнин.
– Понимаю, это так тяжело – трое суток сидеть на почтовой станции! Уж лучше путешествовать на долгих! – послышался из коридора сочувственный голос Сони. И тут же она сама вошла в гостиную в сопровождении только что приехавшей гостьи, которая объясняла ей, как избежать превратностей дальнего путешествия.
– Но так получается медленно, очень медленно! А на казенных лошадях, если повезет со смотрителями и деньги есть, то можно путешествовать без остановки!
– Ольга? – воскликнул Репнин. – Госпожа Калиновская?!
– Вы, должно быть, ошиблись… – Ольга, а это была она, изобразила на лице своем крайнее недоумение и даже обиду.
– Вы обознались, князь. Это госпожа Болотова, наша дальняя родственница. Она вдова и приехала в наши места на богомолье! – Соня с легким упреком покачала головой. – А это.., позвольте представить вам, Елена, – князь Михаил Репнин!
– Весьма рад знакомству! – не скрывая своего скепсиса, поклонился Калиновской Репнин.
– Я здесь проездом, князь, – кивнула Ольга. – После смерти мужа совершаю паломничество, дабы заглушить скорбь тяжкой утраты.
– Надеюсь, вы простите мои сомнения. Я принял вас за даму, с которой встречался при дворе.
– Надеюсь, вы нас с ней познакомите, если я окажусь в Петербурге, князь?
– Увы, это невозможно, – покачал головой Репнин. – Госпожа Калиновская покинула Россию. Навсегда.
– Наверное, это очень тяжело – расставаться с родиной?
– Дама, о которой я говорю, – Репнин посмотрел прямо в глаза Ольге, – была приглашена ко двору из Польши.
– Ах, вот как? В таком случае, ей не близка горечь подобной потери.
– Как это ужасно, – вставила Соня. – Потерять любимого человека! Вы такая молодая и такая несчастная!
– Иногда приходится умереть, чтобы доказать свою любовь! – грустно улыбнулся Репнин. – Но позволю себе оставить вас. Я бы хотел переговорить с Андреем. Он дома?
– Вы можете застать его в кабинете, – кивнула Соня. – На время болезни матушки он принял на себя управление делами. Елена Дмитриевна! Давайте, я провожу вас в столовую, вам следует подкрепиться с дороги.
– Что же, желаю приятного времяпровождения в вашем богоугодном предприятии, госпожа… Болотова, – церемонно раскланялся с дамами Репнин.
«А вот это сюрприз!» – подумал он, когда Соня и Ольга вышли из гостиной. Репнин растерялся – с одной стороны, он понимал, что случилось нечто из ряда вон выходящее и опасное. С другой – стремление Ольги вернуться в объятия любимого были ему близки и понятны. Но он не мог не понимать и того, что этой встречей и молчаливым согласием принять правила затеянной Калиновской игры он невольно становился ее соучастником. Репнин не сомневался, что приезд Ольги в Россию – это побег. Что же теперь делать – исполнить долг перед государем императором, выдав местонахождение Калиновской, или сделать вид, что ничего не заметил и Ольгу не узнал?
– Послушай, ты напрасно тревожишься, все будет хорошо, обещаю тебе, – с этими словами в гостиной появился Андрей. Следом за ним, как на привязи, шла бледная Татьяна – она первой увидела Репнина и остановилась в дверях. – Что с тобою? Ах, Миша! Как я рад видеть тебя. Что у Владимира – он получил возвратные документы?
– Если честно, я не знаю, – пожал плечами Репнин. – Я вообще‑то приехал к тебе со всем своим скарбом проситься на постой. Я не могу больше жить у Владимира.
– Конечно, я с удовольствием приму тебя. Татьяна, посмотри, есть ли еще свободная комната для гостей, и проверь, готова ли она. – Андрей проводил Татьяну каким‑то уж слишком сердечным и теплым взглядом и обернулся к Репнину. – Так что же случилось?
– Извини, что доставляю тебе лишние хлопоты. У вас сегодня съезд какой‑то. Я видел Забалуева, и эта женщина – как ее?
– Болотова? И не говори, – махнул рукой Андрей. – Но ее приглашала маман, и я не мог отправить ее обратно или предложить переехать в гостиницу женщине в таком горе. А вот Забалуев… Впрочем, с ним я и сам разберусь. Но ты не ответил на мой вопрос. Какая кошка пробежала между вами с Корфом?
– Это не кошка, но тоже.., в некотором роде… – смутился Репнин.
– Вы поссорились из‑за женщины? Узнаю Корфа! Но можешь не волноваться – здесь ты будешь в полной безопасности.
– Как раз, наоборот. Я иду навстречу этой опасности и прошу тебя сопроводить меня.
– И что сие должно означать?
– Я прошу тебя стать моим секундантом.
– Нет, нет! – воскликнул Андрей. – Вы не можете…
– Прости, Андрей, что втягиваю тебя, но дуэли нам с Владимиром уже не избежать. Все зашло слишком далеко. И поэтому я обратился к тебе…
– И совершенно напрасно! – прервал его Андрей. – Я говорю тебе – нет! И, если Владимир вздумает просить меня о том же, я и ему отвечу категорически – нет, нет и нет!
– Но Андрей…
– Довольно! Больше вам не удастся втянуть меня в эти нелепые игры! Опомнись, Миша! Вы – друзья, вы столько прошли вместе. И все ради того, чтобы наброситься друг на друга из‑за.., как ты изволил выразиться, в некотором роде кошки? И не проси, и не уговаривай, я тебя и слушать не стану. Или помиритесь, или перестреляйте друг друга к чертовой матери!
Репнин хотел было ему возразить, но вернулась Татьяна и сказала: «Комната готова, Андрей Петрович».
– Вот и славно, – остывая, сказал Андрей. – Проводи Михаила Александровича. И больше ни слова!
Репнин понял, что по крайней мере сейчас продолжать разговор с Андреем бессмысленно и вышел из гостиной.
"Идиоты, кретины! – подумал Андрей. – Нашли себе утеху – стреляться. И в такое время! Им бы мои заботы: мать сошла с ума, сестра с утра заложила карету и исчезла в неизвестном направлении. Забалуев настолько обнаглел, что простого шантажа ему мало – заказал за наш счет портного, ест, спит на всем готовом, третирует Лизу – как бы и она умом не тронулась от горя. Следит за мной и Татьяной, она в доме уже и тени боится. А тут еще и гостья незваная…
Здесь я конечно не прав, она давно к нам собиралась, но сейчас это очень некстати, так некстати!"
– Андрей! Андрюшенька! – в гостиную влетела раскрасневшаяся от волнения Соня. – Папа, папа… Папенька вернулся!
– Соня, – Андрей взглянул на сестру сурово и неодобрительно. – Возьми себя в руки и перестань сочинять. Иначе я начну думать, что шизофрения распространяется как инфлюэнция – по воздуху.
– Андрюша, ты не понимаешь, – Соня подскочила к нему с мокрыми от слез и вместе с тем сияющими глазами и, взяв за руку, потянула за собой к двери. – Это правда! Идем, ты сам увидишь!
Андрей хотел было ей возразить, но слова замерли у него в горле. Он остолбенел, не в силах осознать случившееся – в гостиную вошел отец. Живой и здоровый. Никита, конюх Корфов, поддерживал его, помогая идти, а замыкала процессию Лиза, бледная и счастливая.
– Здравствуй, Андрей! – тихо сказал князь. – Я вернулся.
– Отец, – только и мог сказать Андрей. – Это ты?
– Подойди и обними меня, и тогда сам поймешь, что видишь перед собой не призрак.
– Отец, – Андрей бросился к князю и порывисто обнял его. – Как это может быть?
– Долгая история, – улыбнулся Долгорукий.
– Нет‑нет, не уходи от ответа. Я хочу знать правду и немедленно!
– Андрей, – остановила его Лиза. – Мы проделали тяжелый путь, и, мне кажется, было бы своевременным дать отцу отдохнуть с дороги. К тому же, папеньке трудно ходить.
– Андрей прав, – кивнул князь, с благодарностью кивая Никите, помогавшему ему сесть на диван. – Наша встреча слишком затянулась, и теперь я не должен дольше оттягивать объяснение со своими детьми.
– Я маменьку позову! – воскликнула Соня и так стремительно исчезла, что ей никто не успел помешать.
– Вы переглянулись, – заметил князь. – Почему?
– Лиза считает маман виновной в твоем исчезновении, – пояснил Андрей.
– Маша была убеждена, что я погиб, и поторопилась избавить вас от переживаний по этому поводу. Думаю, она просто защищала вас. Как любая любящая женщина, как мать.
– Но где ты был все это время? Почему не давал знать о себе?
– Пуля задела нерв, и более полугода я пролежал без движения, а меня выхаживала.., одна женщина.
– Эта женщина присвоила тебя себе! – воскликнула Лиза.
– Она меня защищала.
– О чем ты говоришь? – Андрей переводил взгляд с отца на Лизу. – Вы чего‑то не договариваете. Оба.
– Этот портрет, – сказала Лиза, – помнишь, той женщины? Ее зовут Марфа.
– Я писал вам, но Марфа обманула меня – она так и не отправила ни одного из них.
– Значит, все это время Лиза подозревала правду? И она нашла тебя? Это даже в голове не укладывается!
– Не стоит печалиться о прошлом, Андрюша! Я вернулся, и отныне уже никто и ничто не сможет разлучить нас.
– Соня! – послышался из коридора недовольный голос Долгорукой. – Да не тяни ты меня так, рукав оторвешь. Я знаю, что Петя в Москве, но ему еще рано возвращаться… А!
Когда княгиню привели в чувство, она дрожащей рукой боязливо потянулась к голове мужа и провела ладонью по волосам.
– Что ж так рано, Петенька? А у нас к приезду еще ничего не готово. Пирог вот хотели с вишнею, какой ты любишь, да тесто только завели. Мы ведь не ждали тебя сегодня.
– Что с ней? – князь растерянно посмотрел на сына.
– Разве Лиза не сказала тебе?
– Нам было не до разговоров – пока собирались, пока ехали, – развела руками Лиза.
– Машенька, родная, что с тобой? Посмотри на меня. Мне надо столько сказать тебе!
– Петя, а что это у тебя с ногой? Ты с лошади упал? Я же понимаю – дела, дела, и потом Москва не так от нас и близко.
– Маша! Почему ты не слышишь меня? Господи, что я наделал! Это я во всем виноват. Только я, я один.
– Да что случилось‑то Петенька? – Долгорукая смотрела на мужа, как маленькая девочка на больного отца – то ли пожалела, то ли испугалась.
– Соня, – негромко, но твердо сказал Андрей, – ты поступила неосмотрительно. Маман еще не готова к таким переживаниям. Пожалуйста, отведи ее к себе.
– Я помогу ей, – тут же вызвалась Лиза, и вдвоем они помогли княгине подняться и под руки повели ее из гостиной.
– Устала я что‑то, – уходя, кивнула Долгорукая. – А ты, Петя, молодец, что приехал пораньше. Дети по тебе так соскучились – совсем ты их за делами позабыл.
– Давно это с ней? – вздохнул Петр, провождая жену полным сочувствия и тревоги взглядом.
– Несколько дней. И я даже благодарен небу за то, что с маменькой это случилось.
– Что такое ты говоришь?
– Если бы рассудок ее не помутился, маман ждала бы сейчас тюрьма и наказание за убийство.
– Но я же жив!
– Ты? А при чем здесь ты? Маменька отравила Ивана Ивановича, барона Корфа.
– Как, за что? – князь схватился рукой за грудь и тяжело задышал.
– А разве вам неизвестно? Уже и Соня знает, что ваши поездки к Корфам по четвергам были не так невинны, как вы представляли это нам.
– Это я, я довел ее до крайности! Маша совершила тяжкий грех, но этот грех – на мне! Причина ее ненависти в моих поступках! Бедный, бедный мой Иван!..
– Владимир не стал преследовать ее, но не простил.
– О, если бы вы могли простить меня! За все горе, что я причинил вам! Андрей, я отвезу Машу в Петербург, за границу – мы вылечим ее. Она не будет нуждаться ни в чем. И мы навсегда останемся вместе!
– К сожалению, это еще не полный список наших несчастий, отец.
– Говори, – отдышался князь. – Я хочу испить эту чашу до дна.
– Обуреваемая ревностью и обидой, маменька пыталась отнять у Корфов их имение. Она сговорилась с предводителем уездного дворянства…
– Забалуев? Этот никчемный шут и лизоблюд?
– К сожалению, он еще и заядлый картежник, проигравший все свое состояние и теперь претендующий на наше. Ибо матушка заключила с ним договор и выдала за него замуж Лизу.
– Этого не может быть!
– И теперь Забалуев живет в нашем доме и отравляет нам жизнь.
– Лиза! Девочка моя!.. – Долгорукий схватился руками за голову. – И меня не было рядом! Я писал бесполезные письма и наслаждался любовью вдали ото всех, а моя девочка отдана была в лапы омерзительного проходимца! Мне нет прощения! Я виновен, виновен, виновен!..
– Отец! – остановил стенания князя Андрей. – Сейчас не время предаваться отчаянию. Вы вернулись, вы живы, и мы должны все исправить. Я собирался написать прошение императору о содействии в разводе…
– Я сам напишу его! Я поеду в Петербург и добьюсь для Лизы свободы.
– Папа… – голос Андрея дрогнул – впервые за весь разговор. – Я не знаю, как и сказать – счастье это или нет? Я переполнен чувствами, я потрясен, я в смятении и растерянности одновременно. Я не верю, вы ли это или это чудесный сон. Но я благодарю Господа за ваше возвращение!
– Благодари Лизу, – прошептал князь…
* * *
– Андрей Платонович! – в комнату Забалуева влетел конюх и порученец Долгорукой Дмитрий.
– Ты чего орешь, как резаный, – недовольно поморщился тот, потирая ухо. – Видишь, я отдыхаю. Я думаю, мне тишина требуется и большая сосредоточенность.
– Про Петра Михайловича слышали?
– А что про него слушать! Помер он, уже год, как помер, или ты забыл?
– Вернулись наш барин – целый и невредимый! С Лизаветой Петровной приехал!
– Что за бред! – поморщился Забалуев.
– И вовсе не бред – сами подите, посмотрите! Живой и здоровый! В гостиной с молодым барином разговаривают.
– Врешь! – Забалуева подкинуло. Он рывком вытянул часы из кармашка на жилете – у него же встреча в два часа с княгиней.
– Ладно, Андрей Платонович, я пойду, – попятился не на шутку струхнувший под его взглядом Дмитрий.
– Иди, иди! Проваливай! – Забалуев засуетился. «Вот чего не доставало! – чтобы покойники оживали да сами в семью возвращались, как ни в чем не бывало. Только это что же теперь получается? Значит, князь опять в доме хозяин, и тогда не видать ему денежек, как своих ушей? Плохо это, ох, как плохо, просто отвратительно! Надо быстрее к княгине бежать, пока не передумала или мужу все не рассказала». Забалуев зайцем метнулся в коридор и бросился наверх в кабинет Долгорукого.
Княгиня, как и обещала, ждала его там – сидела за столом, с примерным равнодушием барабаня пальчиками по расходной книге.
– Рад видеть вас, Мария Алексеевна, в заботах и здравии. Никак решили счета просмотреть? Раз уж муженек ваш объявился, надо будет дела передавать?
– Ваша правда, да вот сижу и думаю – почему это Петруша так долго не идет?
– И действительно, почему? – Забалуев бочком стал перемещаться к ней поближе.
– Говорите, должен по податям? Вот я здесь решила все проверить по книгам. Да только не нашла ничего. Чист мой Петенька перед законом. Все заплачено – по полной и в срок!
– Значит, не дадите мне денег, дорогая теща?
– Не дам. Ни сейчас, ни после. И вот еще…
Забалуев вздрогнул, ему показалось, что глаза княгини смотрят на него совсем по‑прежнему – холодно и жестко.
– Уезжайте‑ка вы отсюда, Андрей Платонович, сами. И побыстрее.
– Вы никак угрожаете, добрейшая Мария Алексеевна?
– Я с утра в лесок ходила, – расплылась в идиотской улыбке Долгорукая, – там цветов наросло – видимо‑невидимо. А цветы‑то все алые. Говорят, где такие цветы – там покойники в землю зарыты. И если те цветы собирать, то покойники за ними из земли восстанут. Потому что это и не цветы вовсе, а головы. Вот восстанут они и пойдут свои головы обратно вызволять.
– То‑то я и вижу, что у вас по дому живые покойники разгуливают! – вскричал Забалуев.
– Чур меня, чур! – заголосила Долгорукая, бросая в него курительной трубкой князя, что всегда лежала на столе. Забалуев едва успел увернуться и выбежал из кабинет, чертыхаясь почем зря.
А вслед ему страшным хохотом надрывалась Долгорукая.
– Что здесь происходит?! – в кабинет, прихрамывая, вошел князь Петр. – Что такое, Маша?
– Маменька! Почему вы здесь? Вам лежать надо! – появился следом за ним взволнованный Андрей.
– Тараканы, Петруша! Тараканы! – Долгорукая бешено принялась вращать глазами и шарахаться от пустоты. – У нас в имении завелись тараканы! Я увидела одного и бросила твоей трубкой.
– Успокойся, я прикажу слугам, чтобы их потравили.
– Хорошо, что ты приехал. Хорошо. С тобой спокойней, – расплакалась княгиня. – А я сломала твою трубку!
– Не беда. Куплю другую.
– Да где же здесь в лесу трубку купить?
– А вот мы в Петербург поедем. Ты не хотела бы пожить там немного?
– Одна?
– Нет. Нет, что ты? Мы теперь всегда будем вместе. Будем ходить в театры, на званые вечера. Я хочу, чтобы ты опять стала прежней Машенькой. Веселой, счастливой. Чтобы ты не боялась тараканов, и чтобы ты снова полюбила меня.
– Я всегда.., тебя любила, – прошептала княгиня.
– Прости меня, прости, – князь Петр приблизил жену к себе и поцеловал ее локон, упавший на лоб.
– Андрюшенька, – вдруг заметила сына Долгорукая, – такая радость! Папа перевозит нас в Петербург! Иди, собери игрушки, и Лизе скажи, чтобы собиралась. И Сонечке, чтобы картины свои не забыла с красками.
– Вот и славно, – Долгорукий еще раз поцеловал ее, как маленькую, и кивнул Андрею. – Отведи маму в ее комнату. А я в кабинете осмотрюсь, я так давно здесь не сиживал…
Когда они ушли, князь Петр занял свое любимое кресло за столом и откинулся на спинку. Кожа привычно приняла очертания его тела, и он опять ощутил забытое чувство комфорта и ясности жизни. Как будто не было многих лет наваждения и прошедшего года душевных страданий.
Господи, что это было? Пожалуй, впервые за все это время Долгорукий задал себе этот вопрос и не смог быстро найти для него точного ответа. Долгое время он жил, как в тумане, считая дни до очередного свидания с Марфой. Его тянуло к ней, как будто он был неизлечимо болен, а она оказалась единственным лекарством, на время снимающим невыносимую боль. Боль отсутствия любви. Тоску неизрасходованной ласки. Жажду телесной гармонии. Она была отдохновением от быта и вдохновением для сердца, которое за годы брака стало подзабывать эту возбуждающую вибрацию в области солнечного сплетения. Сплетения линий жизни и точки смерти. Марфа! Что мы наделали с тобой?
– Отец, – в кабинет, постучавшись, вошла Лиза. – Андрей сказал мне, что мы отправляемся в Петербург?
– Там сейчас практикует известный психиатр Саблер, – кивнул князь Петр. – Я был с ним когда‑то знаком.
– Это прекрасно, и мы будем рады помочь тебе. И наконец‑то заживем, как прежде. Но сначала тебе надо отдохнуть. Я велела Татьяне, чтобы она подготовила твою комнату. Пойдем, я провожу тебя.
Лиза подошла к отцу и протянула ему руку. Долгорукий принял ее, оперся и поднялся с кресла.
– Все так и будет, Лизонька. Мы обязательно заживем, как прежде. Всенепременно!
Лиза проводила отца до его комнаты и хотела открыть дверь, но князь остановил ее.
– Тебе и самой следует отдохнуть. Здесь я уже справлюсь, ступай, родная, ступай.
Лиза ласково поцеловала отца и ушла. Князь Петр открыл дверь и замер на пороге – Андрей в его комнате обнимал с детства прислуживавшую в доме Татьяну. И они целовались.
– Андрей! Да как ты… – Долгорукий не решился завершить фразу.
Татьяна вырвалась из объятий Андрея и, закрывая лицо руками, выбежала из комнаты.
– Может быть, ты объяснишь мне, что здесь происходит?!
– Ничего, – пожал плечами Андрей, стараясь не смотреть отцу в глаза. – Татьяна готовила комнату к твоему приходу, а я зашел проверить, все ли в порядке.
– Андрей, это то, чего я боюсь, или ты просто балуешь со служанками?
– Надеюсь, ты не собираешься читать мне нотации? – с вызовом ответил ему Андрей. – Я давно уже не маленький, да и вы учитель никудышний.
– Не старайся наказать меня более, чем я уже наказан. Идешь по моим стопам?
– Я люблю ее.
– Мой мальчик, наши чувства, наши страсти надо держать на замке, чтобы не причинить никому боли.
– Зачем вы мне об этом говорите?
– Я говорю о том, через что прошел сам – любовь к простолюдинке не приведет тебя ни к чему хорошему.
– Но разве не ради такой любви вы бросили нас? И не смогли бросить ее!
– Это другая история.
– Вот именно – другая, маменька никогда вам не изменяла!
– О чем ты, Андрей?
– Моя невеста, ты помнишь, я был дружен с княжной Репниной, я даже сделал ей предложение, и мы обручились, – Андрей остановился на паузу, чтобы собраться с духом и признаться. – Боюсь, что жизнь при дворе не прошла для Наташи бесследно. Недавно я узнал, что у нее есть любовник. И этот любовник – наследник престола, Александр Николаевич.
– Ты в этом уверен? Возможно, это всего лишь слухи, цесаревич известен своей влюбчивостью.
– Я сам видел, как они целовались!
– Значит, ты делаешь это с Татьяной, чтобы наказать княжну? Видишь ли, сын…
– Оставьте меня в покое! Я не нуждаюсь в ваших наставлениях. Впрочем, и следовать вашему примеру я тоже не собираюсь. Чтобы не оказаться между двух огней, я намерен разорвать помолвку с Наташей. По‑моему, это будет честнее, чем юлить, выкручиваться, скрываться, а потом ползать на коленях и молить о прощении.
– Как ты можешь быть таким жестоким?
– А вы?.. – Андрей махнул рукой и выбежал из комнаты отца, оставив его одного и с разбитым сердцем.
В коридоре к нему наперерез метнулся Забалуев.
– Андрей Петрович! Не проходите мимо.
– Что вам нужно, сударь?! – Андрей гневно обжег его взглядом с головы до ног.
– Фу, как мы стали сердиты, – Забалуев скривил губы и поморщился. – Вы так и не надумали оказать мне посильную финансовую помощь?
– Я надумал дать вам пинком под зад!
– Какая несдержанность! – покачал головой Забалуев, но на всякий случай чуть отодвинулся от него. – Тогда, быть может, вы выслушаете еще одно мое предложение? Весьма выгодное, смею вам сказать.
– Что еще за гадость вы придумали?
– Почему гадость? Я готов уступить вам собственную усадьбу. По сходной цене. Не отказывайтесь, Андрей Петрович. Лучшего подарка к свадьбе трудно придумать. Думаю, Наталья Александровна будет довольна.
– Вы готовы уступить мне вашу развалюху? – рассмеялся Андрей.
– Прекрасное имение – лес, угодья, недорого возьму.
– Побойтесь Бога, Андрей Платонович! От вашего леса остались одни щепки, а от угодий – пыль. Знаете ли, да ваше имение даром взять – оскорбление для приличного человека.
– Но можно все поправить, отремонтировать. Выйдет прекрасное семейное гнездышко. А, Андрей Петрович? Только как родственнику.
– Боюсь, вы опоздали со своим выгодным предложением. Свадебный подарок может вскоре не понадобиться. И больше вам не удастся нас шантажировать. Ваше время истекло, господин разоритель уездного дворянства!
– Постойте, Андрей Петрович! – бросился за уходящим Андреем Забалуев. – Куда же вы? Почему не понадобится? Что вы задумали? Постойте, да постойте же…
«Ах ты, черт!» – Забалуев без сил прислонился к стене в коридоре – он был сражен. Все его планы вытянуть деньги, чтобы покрыть дол<