Малайско-полинезийские языки имеют общие черты не только с ДЯЯ, но и с урало-алтайскими языками. У них тоже нет грамматических родов, они полисиллабичны, не имеют стечений согласных в начале и исходе слов. Как и в ДЯЯ, в них есть много имен, лишенных словообразовательных аффиксов. Е. Д. Поливанов находил, что наличие музыкального ударения является общей чертой для японского и тагальского [см. 55, 246]. Множественность имен в ряде малайских языков также большей частью остается невыраженной. И вообще факультативность ряда грамматических категорий в этих языках соответствует в общем положению в корейском и ДЯЯ. В малайских языках находят и агглютинацию. Роль редупликации (для выражения множественности, видовых значений и т. п.) велика.
Редупликация (от позднелат. reduplicatio — удвоение) в языкознании, полное или частичное повторение корня, основы или слова. Употребляется главным образом для выражения: а) множественного числа, например в малайском языке: orang — "человек", orangorang — "люди"; б) большей степени интенсивности действия или качества, например в русском языке: "ходишь-ходишь", "большой-большой"; иногда (например, в малагасийском языке) прилагательные, образованные Р., выражают меньшую степень качества: fotsi-fotsi — "беловатый"; в) различных видовых и т. н. значений в глаголе: в индоевропейских языках частичная Р. при образовании перфекта и презенса. Р. используется также для передачи звукоподражаний: "ку-ку", в английском языке tick-tick.
Но значительны и отличия от ДЯЯ: 1) сказуемое находится перед подлежащим или следует непссредственно после него; 2) определение следует за определяемым (как и в других языках Юго-Вссточной Азии — кхмерском, вьетнамском, тайском, частично в бирманском); 3) префиксация играет бо́льшую роль, чем суффиксация; 4) многие глаголы формально не отличаются от имен (как и в синитических языках); при присоединении префикса чередуется нередко начальный согласный корня: тагал. sаk-sák ‘поножовщина’ — mа-nаk-sák ‘вонзить’, ‘ранить (убить) ножом’. Однако озвончение начального глухого второго компонента сложного слова в ЯЯ можно рассматривать как разновидность такого чередования.
В ДЯЯ префиксов было больше, чем в последующие эпохи. Е. Д. Поливанов находил у ЯЯ общий с языками Филиппин префикс mа- [см. 55, 143—144], обозначающий в ЯЯ интенсивность качества, а в тагальском образующий прилагательное от имени. Но mа- — кор. мэн- ‘самый’, бур. мун ‘истинный’, ‘настоящий’, коми mеd- ‘наи-’ (приставка превосходной степени), тюрк. еꜧ ‘самый’ (ср. mаg- ~ тюрк. еŋ- ‘сгибать’, т. е. ДЯ m- ~ тюрк. 0-). В эвенкийском языке эта морфема употребляется суффиксально: -ма — суффикс имени прилагательного, -мама ~ суффикс, усиливающий степень качества. В ДЯЯ суффиксально употребляется служебная морфема -rаsi ‘видимо’ ~ индонез. rаsа ‘чувство’, ‘как будто’, ‘по-видимому’ (см. § 49).
Как бы то ни было, отличия в строе не служат препятствием для проникновения лексики из одного языка в другой, в том числе и в дописьменный период. К субстратным малайско-полинезийским словам в ДЯЯ можно отнести: tарё ‘тапа’ (ткань из луба коры бумажной шелковицы) ~ полинез. tара (ср. тюрк. tер- ‘пинать’, ‘молотить’, что соответствует технологии изготовления ткани из куска коры); tарu-s- ‘повалить’ ~ индонез. tарuk ‘бить по лицу’, tарung ‘бить’, ‘колотить’, тюрк. töрü-lä- ‘бить по голове’, töрün ‘вниз’; tаbi ‘раз’ ~ монг. dаb-qur ‘раз’, ‘слой’, ‘этаж’, индонез. tubitubi ‘неоднократно’, ‘снова и снова’; tаgit-i ‘бурное течение’ ~ тагал. tаgistis ‘капание’, ‘капель’, кор. чагыль-чагыль — звукоподражание (о бурлящей густой жидкости), тюрк. čαɣila- ‘шуметь’, ‘журчать’; sаjа ‘стручок’, ‘ножны’ ~ индонез. sаjа ‘чашка из скорлупы половины кокосового ореха’, эвенк. сая ‘соединение пальцев у основания’, ‘щель между копытцами (оленя)’; sаwо ‘шест’ (для отталкивания с лодки) ~ тагал. sаgwаn ‘весло’, тайск. сау ‘трость’, ‘палка’, ‘шест’, халха саваа ‘палка’, фин. sаuvа ‘посох’, ‘палка’; sаgа-si ‘крутой’ (о горе) ~ индонез. sаgаng ‘наклонный’, ‘пологий’; saka ‘наклон’, ‘скат’, ‘гребень (петуха)’ ~ тюрк. sаqа ‘подножие горы’, тагал. sаkа ‘пахотное поле’, фин. säkä ‘загривок’, ‘холка’; sаr- ‘уходить’, ‘оставлять’, ‘покидать’ ~ индонез. sаrаk ‘расставшийся’, ‘расставание’, тагал. sаlin ‘перемещение’, кор. sal-/sïl- < cp.-кop. sоl- ‘исчезать’, халха сала-лт ‘разлука’ и др.
Как и население других крупных островов земного шара, древние японцы говорили на языке пришельцев. Языки-субстраты оказывают в таких случаях влияние в основном на фонетический строй. Судя по отличиям ДЯЯ от других алтайских языков, субстрат обладал следующими особенностями:
1) r и l не различались фонологически (ср. корейский, в котором эти звуки являются позиционными вариантами одной фонемы);
2) дифтонгов и аффрикат не было;
3) состав слога — СV или V;
4) в слове не было ни стечений согласных, ни стечений гласных;
5) в отличие от айну и корейского звонкие согласные были особыми фонемами, хотя в анлауте они не встречались.
Из языков западной части Тихоокеанского бассейна в наибольшей степени этими особенностями обладают полинезийские языки. Но заселение полинезийцами Гавайских и других островов центральной части Тихого океана относят к эпохе после IV—V вв. А племена — носители культуры дзë:мoн жили на территории нынешней Японии за несколько тысяч лет до нашей эры. Значит, они не могли быть полинезийцами. В условиях каменного века они не могли еще сложиться в народность. Каждое из племен должно было говорить на своем племенном языке. Следовательно, можно предполагать, что был не один язык-субстрат, а несколько, хотя и родственных между собой. Они влияли на формирование различий между диалектами ДЯЯ.
До сих пор считалось, что малайско-полинезийский и урало-алтайский слои лексики ДЯЯ никак не связаны между собой. С этой точки зрения и я критиковал малайско-полинезийскую теорию происхождения ДЯЯ [см. 12, 118—122]. Однако факты говорят о том, что в этих языковых семьях есть немало слов общего происхождения. Если ставить перед собой задачу выявления общих морфем (значения которых могут несколько видоизмениться в том или ином языке), надо сравнивать не названия предметов, а именно морфемы. Если же исследуют вопрос о том, насколько разошлись те или иные родственные языки, когда примерно это произошло, обычно сравнивают названия ста (или двухсот) наиболее древних предметов, действий и качеств.
М. Свадеш установил, что за 1000 лет заменяется около 19% таких слов. Два языка, разошедшиеся 1000 лет тому назад, имеют около 66% общих слов основного словарного фонда, разошедшиеся 2000 лет тому назад — 44%. Такие лексико-статистические подсчеты показали, что «начало дивергенции тагальского и индонезийского языков восходит примерно к III—V вв. н. э.» [51, 103]. Сравнение в этом плане ДЯЯ с современным языком Токио показало, что разрыв между ними должен составить около 1200 лет [см. 19, 60], что примерно соответствует историческим данным. Расхождение между диалектом острова Окинава и диалектом Kë:тo произошло 1450—1700 лет тому назад [см. там же].
Если предположить, что айну — язык, родственный японскому, то они должны были разойтись 7000—10000 лет тому назад [см. 19, 61], что, конечно, невероятно, так как в то время носителей культуры Яёи (а возможно, и предков айну) еще не было на Японских островах.
Таким образом, метод Свадеша позволяет получить сведения о времени расхождения заведомо родственных языков. Как считал и сам Свадеш, этот метод не может служить средством установления (или отрицания) родства. Для этого исследуются общие морфемы, даже если их значения настолько разошлись, что они уже не называют один и тот же предмет: ДЯ kё ‘волосы’ О:нo сопоставляет с тур. kıl ‘волосы’ (не на голове). Но привлекая еще монг. qilgа-sun, эвенк. килага-хун ‘конский волос’, тагал. kiling, кор. кальги ‘грива’, тагал. kilау ‘бровь’, эвенк. кела-ман ‘ресница’, мы видим, что слова малайских языков оказываются иногда ближе к алтайским, чем японские: аri ~ эвенк. ири-кта/яра-кта, тюрк. kаrïnčа, индонез. kаrеnggа ‘муравей’. Нередко корни этих языков одинаково близки между собой: оr- ‘ткать’ ~ тюрк. ör- ‘вязать’, ‘плести’, кор. о [ ль ] к- ‘наматывать’, ‘связывать’, индонез. оlоk-оlоk ‘вышивание’; aruk-/arik- ‘ходить’ ~ монг. аlqum ‘шаг’, фин. jаlkа ‘нога’, тюрк. аrqïš ‘караван’, ‘гонец’, индонез. аrаk ‘шествие’ (в малайских языках сочетание согласных устраняется вставкой гласного); kudаk- ‘разбивать’, kudu ‘отбросы’, ‘отходы’ ~ тагал. kudkоd ‘растирание в порошок’, ‘помол’, удм. кыд ‘отруби’, ‘шелуха’, тув. куду-рук ‘хвост’, ‘охвостье’ (остатки от обработки зерна).
Однако даже при полном совпадении звучания и значения два слова из разных языков можно признать общими по происхождению лишь в том случае, если каждая фонема слова одного языка имеет то же соответствие еще хотя бы в нескольких словах другого языка. Надо учесть и словообразовательные особенности. Так, например, сопоставляя ДЯ susum- ’продвигаться вперед’ с его аналогами, надо сначала установить роль редупликации (полной и неполной, см. § 14), иметь в виду, что не во всех языках su будет удвоено. Зная, что -m- нередко можно рассматривать как глаголообразующий формант ДЯЯ, т. е. как особую морфему, мы также не можем рассчитывать, что найдем -m в сочетании именно с данным корнем в других языках. Таким образом, надо сопоставлять не слова, а лишь их корни:
- susum- ~ индонез. susung ‘двигаться навстречу’, susul ‘преследовать’, удэ susаg ‘убегать обратно’, маньчж. сосоpо-/sosuru- ‘отступать назад’, тюрк. sučï- ‘прыгать’, ‘скакать’, удм. сузьы- ‘достать’ (до чего-либо), коми су- ‘настичь’;
- susu ‘сажа’ ~ кор. сут [ < sus (SМ, 208)] ‘уголь’, бур. сусал ‘головешка’, удм. су ‘сажа’, коми сусан ‘грязнуля’, фин. susi ‘уголь’;
- susuk- ‘мыть’ ~ тюрк. suq/sоq- ‘погружать в жидкость’, susɣаq ‘черпак’, susïq ‘ведро’, индонез. susuk ‘канал’;
- suk- ‘расчесывать’ ~ тагал. sukláу ‘расческа’, индонез. sugаr ‘расчесывать (волосы рукой)’, эст. sugа ‘гребень’, тюрк. su- ‘тянуть’ (но удм. согы ‘чесалка’);
- sukuр- ‘черпать’ ~ эвенк. соко- ‘начерпать’, тюрк. suɣ/sub/suv ‘вода’, индонез. sungаi ‘река’ (ср. sudu ‘черпак’);
- sudi ‘жила’, ‘линия’ ~ монг. sudа-sun ‘артерия’, маньчж. sudаlа ‘кровеносный сосуд’, тув. судал ‘жила’, индонез. surih ‘линия’ (ср. sudi ‘чистый’, sudut ‘угол’);
- sur- ‘тереть’, ‘красть’ ~ индонез. suruk ‘пролезть’, ‘скрыться’; тюрк. sürt- ‘втирать’, коми дзурт- ‘точить’, ‘добывать огонь трением’;
- sunе ‘костный мозг’ (> CЯ ‘голень’) ~ индонез. sungsum ‘костный мозг’, тюрк. süŋük ‘кость’;
- sumi ‘уголь’ ~ удм. шум ‘сажа’, тагал. suub-in ‘окуривать’ (ср. халха сүүмий-х ‘становиться тусклым’), коми шом ‘уголь’;
- sum- ‘жить’ ~ кор. сум ‘дыхание’, эвенк. сумна- ‘биться (о сердце)’, индонез. sumрit ‘стрелять из духовой трубки’;
- sumi ‘внутренний угол’ ~ кор. сум- ‘прятаться’, эвенк. сумэm- ‘скрывать’, ‘укрывать’, туркм. cyмa:m- ‘скрываться’;
- sum- ‘проясниться’, ‘стать чистым’ ~ тюрк. süzük ‘прозрачный’, индонез. sumur ‘колодец’, маньчж. sumin ‘глубокий’;
- sumеrа ‘правитель’ ~ индонез. sumurung ‘привилегированный’, тув. сымыраа-чы ‘колдун’.
Приведенные в очерке сопоставления это лишь часть собранного сравнительного материала. Все они (как это сделано тут для слов на su-) проверены с точки зрения регулярности звуковых соответствий и неминуемых ее нарушений при сопоставлении родственных корней (см. § 11).
Арисака Хидэо высказал мнение о том, что в ДЯЯ было не s, а tʃ (ч ). Он отмечает, что знаки, впоследствии применявшиеся для написания слогов sа, shi, su, shе, sо, в китайской письменности того времени обозначали слоги, которые имели начальным согласным шипящие, свистящие и аффрикаты, глухие и звонкие, придыхательные и непридыхательные [см. 30, 143]. Однако поскольку ни один японский диалект не сохранил тут мягкой аффрикаты, в начале эпохи Хэйан было, по его мнению, ts [см. 30, 149]. Действительно, алтайские шипящие имеют в ДЯЯ такие же соответствия, как и свистящие. По крайней мере часть тюркских š и č соответствует ДЯ s: тюрк. šïš ‘вертел’ (также ‘oпyxoль’) ~ ДЯ sisi ‘мясо’ (то, что надевается на вертел), sas-u ‘колоть’, ‘пронзать’; тюрк. šu, šü, ču (постпозитивная усилительная частица при повелительной форме глагола) ~ ДЯ -sö (суффикс запретительной формы глагола); тюрк. šоr ‘соленый’ ~ ДЯ siро ‘соль’; тюрк. čïbïq / čubuq ‘прут’, ‘стебель’ (> pyc. чубук) ~ ДЯ siba ‘кусты’, ‘веточки кустов’, ‘прутья’; тюрк. čim-siz ‘без морщин’ ~ ДЯ siwa ‘морщина’; тюрк. čabaq ‘мелкая рыба’ ~ ДЯ saba ‘скумбрия’; тюрк. čaɣïr ‘молодое вино’ ~ ДЯ sakё ‘водка’, тюрк. či ‘роса’, ‘сырой’, ‘влажный’ ~ ДЯ si-midu ‘чистая вода’ и др.
Правда, есть и другие соответствия. Так, тюрк. č- ~ ДЯ k-: тюрк. čaɣmur ~ ДЯ kabu[ra] ‘репа’ (ДЯЯ использует тут оба способа адаптации слова с конечным согласным: и отбрасывание его, и добавление гласного); тюрк. čal ‘серовато-белый’ (> pyc. чaл-ыи) ~ яп. kari-рa ‘береза’ (этимологически ‘белое дерево’); тюрк. č- ~ ДЯ t- тюрк. čaq ~ ДЯ töki ‘время’; тюрк. caɣïla- ‘шуметь’, ‘журчать’ ~ ДЯ tagit- ’бурно течь’; тюрк. ču:q- ‘пылать’ ~ ДЯ tuk- ‘зажигаться’ и немногие другие.
Если бы ДЯ s действительно произносилось бы tʃ, то тюрк. tf (ч) имело бы в ДЯЯ всегда одинаковое соответствие. На самом же деле имеется три соответствия вместо ожидаемого одного, что можно объяснить одной из двух причин: или тюркское č восходит к трем разным звукам, каждый из которых имеет в ДЯЯ свое соответствие, или в ДЯЯ не было шипящих и аффрикат, в результате чего чуждый звук č воспринимался по-разному. Зато тюрк. s всегда соответствует ДЯ s.
Комментаторы «Maнъë:cю:» принимают и для VIII в. произношение tsa, tsu, tsо (вместо sa, su, sо) при si, sе [см. М I,. 32—33]. Но те, кто занимается сравнением с другими языками, восстанавливают sa, si, su, sе, sо. Дело в том, что полинезийским языкам шипящие чужды. Думается, что под влиянием языков-субстратов ПЯЯ утратил шипящие и аффрикаты, если они у него были.
Диалекты японского языка (方言 хо:гэн) — обширная группа говоров, распространённых в Японии. Литературный японский называется хёдзюнго (標準語, букв. «стандартный язык»), или кёцуго (共通語, «обычный язык»). Хотя он был основан на диалекте Токио, с тех пор токийцы стали говорить совсем по-другому. Диалект называется -бэн (弁, 辯, например, о:сака-бэн — осакский диалект) или -котоба (言葉, ことば, например, кё:-котоба — диалект Киото). Некоторые правила произношения характерны для всех диалектов японского. Точно так же, как многие носители русского говорят «здрасьте» вместо «здравствуйте», в японском есть несколько способов уменьшить официальность речи. Конечные -ай или -ой переходят в -э (дэкинай — дэкинэ, сугой — сугээ); это обычно для всех слов, кончающихся на -най. Также часто встречается ассимиляция «р»: вакаранай — ваканнай или ваканнэ, если применить и предыдущее правило.
Диалект Тохоку
Этот диалект (東北弁 то:хоку-бэн) используется в одноимённом северо-восточном районе острова Хонсю. На севере отличия от литературного японского настолько велики, что фильмы, снятые в Тохоку, в остальной Японии иногда идут в прокате с субтитрами. Некоторые южане считают тохоку-бэн языком лентяев из-за медленного произношения. Заметная особенность этого диалекта в том, что передние гласные (и, у) нейтрализуются, так что слова суси, сусу (пепел) и сиси (лев) считаются там омофонами — одинаково звучащими словами. Другие гласные также часто подвергаются редукции, поэтому диалект Тохоку иногда оскорбительно называют «дзу:дзу:-бэн ». В дополнение, все глухие взрывные согласные (п, т, к) озвончаются. Слово като — дрессированный кролик — превращается в устах жителя Тохоку в кадо. И хотя происходит упоминавшаяся нейтрализация гласных, это не ведёт к образованию новых омофонов. Все звонкие взрывные становятся полуносовыми. Слово угол — кадо произносится приблизительно как кандо. Это очень хорошо слышно в случае со звуком г, который становится очень похож на английский звук «ng» в словах «sing», «thing», где сам взрыв уже почти неразличим.
Диалект Хоккайдо
Жители Хоккайдо — относительно недавние (в историческом смысле) переселенцы из разных регионов Японии. Это накладывает определённый отпечаток на местный говор — 北海道弁 хоккайдо-бэн. Наиболее заметное влияние на него оказал диалект Тохоку, что неудивительно: Хоккайдо находится довольно близко к Хонсю. Отличия этого диалекта: меньшая гендерная разница, большое количество диалектных слов, а также несколько заменителей слова дэс(у) (です). Носители диалекта часто употребляют сокращения, что не редкость и в других провинциальных районах Японии. Кроме того, этот говор не очень отличается от литературного японского, и большинство носителей могут переходить с одного варианта на другой.
Диалект Канто
関東弁, или канто:-бэн имеет некоторые отличия, присущие диалекту Тохоку, такие оканчивание предложений на -бэ (～べ) и -мбэ (～んべ). Восточный канто: совершенно идентичен тохоку. Сейчас пригородных диалектов становится всё меньше и меньше, так как стандартный японский зародился недалеко отсюда.
Западная Япония
Западные диалекты японского языка обладают некоторыми характерными особенностями, которые присущи не всем, но многим из них от Кинки до Кюсю, и даже Окинавы. Это, например, использование ору (おる) вместо иру (いる), дзя (じゃ) или я (や) вместо да (だ), и образование отрицания с помощью -н (～ん), как в икан (行かん «не ходи») вместо литературного -най (～ない) — иканай (行かない). Чаще всего эти особенности происходят из старояпонского.
Диалекты Хокурику
- кага (юг префектуры Исикава, ранее называвшийся провинцией Кага):
- канадзава, около города Канадзава;
- ното (север префектуры Исикава, ранее носивший название Ното),
- тояма или этю (префектура Тояма),
- фукуи (север префектуры Фукуи),
- садо (одноимённый остров).