Природный и человеческий миры у Толстого существуют автономно, самостоятельно друг от друга, ритм их развития тоже различен, однако жизнь одного без другого немыслима. Толстому близка тютчевская мысль о могуществе и таинственности природы, о её пугающем равнодушии к человеку. Как создатель эпопеи, Толстой развивает эту мысль, сосредоточивая внимание на человеке. Разве человек не столь же величественен и загадочен, непредсказуем, как мать-природа? Натурфилософия Толстого становиться неотъемлемой частью его антропологии. Мир природы показан глазами различных героев, он одухотворён настолько, насколько каждый персонаж и сам автор наделяют его жизнью. Например, засыхающий и расцветающий дуб; высокий и давящий небесный свод в восприятии князя Андрея; «игра звёзд», увиденная Петей Ростовым; залитое солнцем Бородинское поле, поразившее Пьера. Процесс осмысления взаимосвязи человека и природы в творчестве Толстого 50 —60-х годов шёл в двух направлениях. Во-первых, «природное» писатель понимал двояко. С одной стороны, это окружающий человека мир стихии, с другой — человеческая природа, причем для Толстого «природное» неравнозначно «идеализированному». В восприятии писателя природа — это гармония, которая, в свою очередь, заключается в равновесии доброго и злого, вечного и сиюминутного, необходимого и бесполезного и т. д. Именно поэтому природа является одновременно созидающим и разрушающим началом, сохраняя при этом вечный баланс. Таковой она предстаёт на страницах романа «Войны и мир». Во-вторых, исследуя мир природы, Толстой неизменно приходит к человеку. Основной метод писателя — художественная дедукция. Согласно убеждению Толстого, нельзя рассматривать человека метафизически, только выявление его многообразных и сложных связей с окружающим миром поможет узнать истину о человеке, объяснить всё то необъяснимое, что сокрыто в глубинах этой «миниатюрной вселенной». Бахтин доказывал, что одной из основных проблем в произведения Л. Толстого была проблема «противопоставления целостной природы рефлексирующему духу». Бахтин разграничивает понятия «я для себя» и «я для других», считая, что первое — проявление «целостной, единой жизни», свойственное человеку в детском возрасте, а второе — проявление «культуры», разрушающее природное единство. Выводы Бахтина, на первый взгляд, кажутся парадоксальными: • не нужно слушать совесть, подсказывание которой и есть рефлексия: она разрушает природную целостность человека; • важно только одно: жить, жить голым процессом жизни. Только одно важно: природа. Всё остальное — мираж; • сознание добра и зла вносит [в человеческую натуру] неуверенность, разлад и ложь. В своих умозаключениях Бахтин близок к суждениям В. В. Вересаева, считающего, что «смысл жизни заключается для Толстого не только в добре, а в самой жизни», что «из живой же жизни — именно потому, что она живая жизнь, — само собой родится благо, сама собою встаёт цель». Такой подход может показаться чрезмерно «биологическим». Но Бахтин находит подтверждение своим наблюдениям в художественном творчестве Толстого. Так, дядю Ерошку («Казаки») Бахтин называет «необъемлемой природой», а Оленина — «духом», «носителем осложнённого культурного начала». «Созерцая природную жизнь казаков», Оленин «в себе переживает эту антитезу». Рефлексия «вызывает конфликты, которые Толстой связывает с культурой и её целями». Природной целостностью», по мнению Бахтина, обладают герои-дети Толстого (Николенька Иртеньев в первой части трилогии, тринадцатилетняя Наташа и Петя Ростовы). Создавая эти образы, писатель выступает как последователь Руссо. Детство у Толстого — своеобразный рай, в котором человек не выбирает между добром и злом, а чувствует себя частью живого мира, живёт в согласии с окружающим, по законам природы. Самоанализ приводит к разрушению гармонии во внутреннем мире человека, а следовательно, делает его несчастным. Совесть — регулятор поступков человека — порождает конфликт между «я для себя» и «я для других», «определение в мнении других разрушает «я: для себя». Природу Бахтин противопоставляет культуре и истории, считая, что «философия Толстого построена на отрицании». Бахтин подтверждает, что образцовой, согласно мысли писателя, является та жизнь, которая не осложнена ложью, лицемерием, формальностями и светскими условностями, отягощающими душу человека. «На то, что выше простой жизни, Толстой налагает запрет». Даже знаменитый этический постулат писателя «построен на отрицании»: «нет величия вне добра, простоты и правды». Бахтин утверждает, что Толстой «культурному пафосу, патриотизму, войне. противопоставляет простую палатку и голого, страдающего человека в ней». С этой точки зрения «история не нужна, не оправдана», если требует такие жертвы, «природа обесценивает историю». Писатель не принимал и не мог принять то, что отрицает саму жизнь. Громов, изучая стиль JI. Н. Толстого, основополагающей считает следующую мысль Н. Г. Чернышевского: одна из «особенностей таланта Толстого состоит в том, что он не ограничивается изображением результатов психического процесса: его интересует сам процесс и едва уловимые явления этой внутренней жизни, сменяющиеся одно за другим с чрезвычайною быстротою и неистощимым разнообразием». Громов убедительно доказывает, что в «Войне и мире» «таинственные движения психической жизни» своеобразно дублируются объективными природными изменениями. Таким образом, по мнению исследователя, «диалектику души» нужно понимать не только в том значении, какое вкладывал в неё Н. Г. Чернышевский, но и в широком смысле. Диалектически «сцепляются» все сцены романа «Война и мир». Причины такой структурированной спаянности частей Громов видит в том, что «Толстой прошёл через своеобразную школу мысли и школу искусства Руссо». У Толстого, как и у Руссо, сюжет развивается на внутреннем, психологическом уровне, именно душевные «движения» организуют повествование. Но вместе с тем «субъективные переломы подготовлены объективными переломами», — утверждает исследователь. По мысли Фортунатова, фабула может прерываться, но при этом «внутренние связи останутся», что становится возможным благодаря полифункциональности картин природы. Целостность произведения обеспечена «множественностью внутренних линий эмоционально-образного развития, заключённых в определённых границах повествования». Под «эмоционально-образным развитием» исследователь понимает своеобразную «эстафету чувств» от автора к героям, от героев — к читателю. Толстой ненавязчиво, незаметно «переливает» в читателя «свой взгляд на природу». Мастерство Толстого, по мнению Фортунатова, заключается в том, что писатель «выказывает в форме максимум экспрессии»: «Всё здесь просто, рельефно, пластически ощутимо, но кажущаяся простота несёт в себе огромный заряд эмоциональной энергии». «Эмоциональной энергией» полны все картины природы в произведениях Толстого. И Фортунатов, и Громов доказывают, что единство повествования обеспечивает «лабиринт сцеплений», многообразие диалектических связей между миром и человеком. Толстой смог проникнуть в такие глубины бытия природы и человека, которые оказались бы недоступными аналитически мыслящему ученому или философу. Характерно с этой точки зрения привлечение психологами художественных произведений Толстого в качестве иллюстративного материала для современных теорий. Уникален толстовский метод изображения человека и природы. Писатель использует поэтические средства, с помощью которых создаются полные жизни художественные образы. Анализу этих средств в эпосе посвящено исследование В. И. Камянова (88). Он доказывает, что там, где Толстой пишет о явлениях и образах близких, понятных автору, любимых им, лирическое начало завладевает писателем. Истоки лиризма, по мысли Камянова, — в особом авторском мироощущении (88, с. 3 - 23). Толстой намеренно избегает «красивого слога», скупо использует средства языковой выразительности, но при этом те же картины природы полны жизни, красочны, музыкальны. Причина, по мнению исследователя, заключается в стремлении автора точно, почти буквально отобразить действительность, «перелить свой взгляд» в другого. В пейзажах Толстого цвет имеет особое значение: автор выступает одновременно как художник-реалист и как импрессионист. Все цвета в словесных полотнах естественны, природны. т. е. таковы, каковыми воспринял бы их и читатель, будь он очевидцем разворачивающихся событий. Но вместе с тем Толстой фиксирует цвет, запоминает своё впечатление от увиденного и импрессионистически точно, отдельными штрихами воспроизводит его на страницах произведения. Зачастую цвет передаётся не столько прилагательными, сколько существительными, имеющими дополнительное цветовое значение: «зеленя», «березняк», «жнивье», «нива» и др. Эти наблюдения Камянова позволяют говорить о живописных средствах в пейзажах Толстого, о словесных картинах природы, выполненных в определённой технике. Интересен в исследовании Камянова выделенный им образ «живой волны», помогающий совершенно по-другому взглянуть на привычные картины. Исследователь показывает, что понятие «природного» у Толстого гораздо глубже, нежели принято считать. Так, образ «живой волны» является, по мнению литературоведа, своеобразным источником жизни в «Войне и мире», он воплощает в себе стихийность и природы, и человека. Общеизвестная параллель: бурые волны Эйса и «море» солдат, топчущих друг друга, стремящихся любой ценой добраться до берега. Камянов приходит к выводу, что «живая волна» — сквозной, философский, динамичный образ, с помощью которого становится возможным не только сюжетное, но и композиционное движение. Столь тщательная проработка исследователем природного образа приводит к мысли о том, что в основе изображения человека и природы у Толстого лежит принцип диалектического единства. Ощущение единства «общего и индивидуального» живёт, по мысли Толстого, внутри человека. Феномен человеческой природы, по убеждению писателя в 50 - 60-е годы, заключается в том, что, с одной стороны, каждый человек чувствует связь с природой, с миром, своё родовое начало, а с другой — осознаёт в себе то, что выделяет его из общего бытия, свое индивидуальное, видовое начало. Любовь-страсть в романе «Анна Каренина». Замечание Днепрова: «Толстой видит в любви-страсти непреходящее, вечное явление человеческой природы. Подобно вулканам, ошибочно считавшимся потухшими, она вдруг извергается во всей своей мощи и величии. Чувство, в отличие от страсти, набрало силу и переросло значение страсти — переросло и по распространённости и по значению в духовном росте человека». Здесь Днепров точно определяет страсть как коренное свойство натуры, противопоставляя ей чувство, свидетельствующее о духовной жизни человека. Интересна мысль Сливицкой о том, что «Толстой не уменьшает масштаб изображения человека, но наращивает всё то, что находится вне его». Такое «наращивание» предопределено «качеством бытия — изобильного и неисчерпаемого». Душевный мир человека ценен для Толстого, важен ему, но, стремясь быть объективным рассказчиком, писатель избегает сосредоточенности на движении мыслей, чувств, переживаний своих героев. Сливицкая верно отмечает, что, «уже работая над «Отрочеством», Толстой предостерегал себя от изображения внутреннего мира как единственного фокуса повествования». Толстой создавал «Войну и мир» как роман-эпопею, следовательно, «человек — как бы он ни был значителен и как бы подробно он ни был изображен — не организует повествование в той мере, чтобы притягивать к себе всю художественную вселенную. Он выхватывает из внешнего мира то, что отвечает его мироощущению или психологическому состоянию». Соотнося динамику «психических процессов» с объективными изменениями окружающего мира, Толстой постигал человеческую природу, выявлял её противоречия. Одним из самых противоречивых и странных явлений жизни писатель считал войну. Причем он видел не только социальные причины войны, но и психологические, генетически обусловленные самой природой человека. В «природном», по убеждению Толстого, сокрыто и созидающее, и разрушающее начала. Звериные инстинкты, разбуженные войной, вероятно, столь же закономерны, как и осознанная необходимость убивать врага, чтобы защитить жизнь свою и близких, дом, землю, Отечество. Вокруг проблемы «человек и мир» «группируются все человековедчесше вопросы» Толстого, остающиеся актуальными до сих пор. В понятия «природа» и «человек» Толстой в отдельные периоды своей жизни вкладывал разное значение. В 50 — 60-е годы «природное» воспринималось им как синоним «жизненному», «естественному», «абсолютному». Столь разнообразная семантика объясняется, с одной стороны, тем, что природа — это объективный мир, существующий независимо от сознания человека; с другой — это коренное свойство натуры, то, что изначально заложено в человеке: природа характера, природа художественного образа, природа человека. Взаимосвязь с «макрокосмосом», согласно мнению Толстого, окрашивает одинокое пребывание человека в мире, одинокое потому, что человек наделен ярко выраженной индивидуальностью, не позволяющей ему чувствовать себя «точкой на линии потока», звеном общей цепи. Даже тот герой Толстого, который ощущает себя сопричастным «миропроцессу», раствориться в нем не может, так как подчинен законам не только общего, но и индивидуального бытия. Путь, определяющий процесс миропостижения писателя, имеет дедуктивную направленность: от общего к частному. На первый взгляд, короткий авторский комментарий, вроде «ночь была тёмная, звёздная; дорога чернелась между белевшим снегом» или «наступило яркое, веселое утро», как бы случаен, словно брошен мимоходом. Но мысль Толстого не прерывается, писатель «входит» в своего героя и фиксирует его впечатления от «звездной ночи» и «яркого утра». Глядя как бы изнутри героя, Толстой замечает объективные изменения в окружающем — и вот перед читателем вновь картина мира, опосредованная чувством и переживанием персонажа. Писатель, стремясь постичь тайны мироздания, пришел к тому, что в границах художественного произведения создал собственную вселенную, своеобразный макет «микро- и макрокосмоса». С этой точки зрения правомерно назвать Толстого демиургом. Заселяя свою вселенную героями, автор отслеживал, каким законом обусловлено их развитие. Толстой — экстраверт, он ориентирован на мир и человека. Поэтому с таким любопытством наблюдает он за тем, что происходит на страницах его собственного романа. Писатель обнаруживает, что объективные изменения предопределены волей автора и логикой романного действия, в то время как череда субъективных движений обусловлена законом индивидуального бытия, не подчиняющимся создателю. Таким образом, общее бытие предопределяет индивидуальное, но не подчиняет его себе. Герои Толстого самостоятельны и свободны в выборе пути своего развития. Исследуя человеческую природу, Толстой отмечает, что основной причиной несчастья его героев является конфликт культурного и природного, рационального и инстинктивного начал. Подчеркивая сложность и богатство натуры, писатель избегает прямых и категоричных суждений, по-разному оценивая «природное» в человеке. С одной стороны, инстинкт является гарантом жизни, так как позволяет приспособиться к её условиям, выжить, найти своё место, отстоять его. С другой — инстинкт воспринимается как нечто вторичное по отношению к разуму, более примитивное начало. Толстой в 1850— 60-е годы гармоничными, жизнеспособными и цельными считал тех героев, в которых биологическое сбалансировано с духовным, неконфликтно по отношению к нему. Таковы в финале «Войны и мира» Пьер, Наташа, Николай. В этом же ряду может лишь отчасти найти себе место княжна Марья, поскольку эта героиня, хоть и ставшая Ростовой, все же сохраняет верность породе Болконских, у которых естественные проявления подчиняются духовным ценностям. Идеальный герой Толстого — князь Андрей — оказывается нежизнеспособным, он погиб, инстинкт не спас его. В героях, чуждых писателю, проявляется «низменная природа», их поступки определяются «животным» началом. Так, поведение Анатоля напоминает поведение самца. Иначе «животное» проявляется в Долохове. Это герой-охотник, вся его жизнь — попытка самоутвердиться, доказать собственную силу: слабых он презирает, сильных преследует. Элен являет собой образчик «мертвой природы», она лишена даже чувственности. Природное» представлено у Толстого на разных уровнях. Даже в портретных характеристиках героев есть «животный» элемент: у княжны Лизы «беличье выражение лица», Наташа напоминает самку в эпилоге, грациозная Соня похожа на кошечку. Чаще такие характеристики соотнесены с Ростовыми и никогда — с Болконскими. Четыре усадьбы, изображенные в романе «Война и мир»: Отрадное, Лысые Горы, Богучарово, Михайловка — тоже обладают «природными», чертами. Отрадное и Михайловка находятся среди живописной природы рязанской губернии и во многом формируют поэтическое мировосприятие всех Ростовых. Лысые Горы и Богучарово помещены Толстым в некрасивой местности, доминирующей в этих усадьбах является «искусственная природа»: парковый ансамбль, аллея вдоль проспекта, выкопанный пруд. Описание усадьбы во многом предопределено характеристикой её хозяев. Природные образы самостоятельны и полифункциональны. Например, астральные образы Толстого соотносятся с различными типами мировосприятия. Образ небесного свода «сопровождает» философские раздумья князя Андрея на всех этапах духовной эволюции героя. Совершенно иначе воспринимает этот образ Петя Ростов. Размышления героев философски окрашены, так как ими движет стремление постигнуть законы индивидуального и общего бытия. Образ солнца у Толстого мифологический, символизирующий языческий тип мировосприятия. Солнце реагирует на разворачивающиеся события подобно языческому божеству, то карая, то благословляя свою нерадивую паству. Не случайно и фигура императора Александра (земного правителя) соотносится в воображении Николая Ростова с солнечным божеством (небесным царем). Мир, созданный Толстым, реален, потому что в его основе — формула бытийной диалектики: «сущее примыкает к сущему». Все явления, процессы, предметы действительности рассматриваются писателем по схеме: реальность (бытие существенного) — существование (связь вещей) — сущность (смысл вещей). Связь вещей особенно остро чувствуют дети, именно они, по мысли Толстого, не озадачены поиском своего места в окружающем мире, поскольку инстинкт указывает, насколько тесно они связаны с матерью-природой. Николенька Иртеньев, Петя Ростов любуются и наслаждаются красотой природы, ощущают себя «частью Целого». Толстой анализирует детское мировосприятие, пытаясь выявить его особенности, постичь законы взаимосвязи ребенка с природой. Говоря о месте и роли явлений действительности в художественном пространстве, следует упомянуть, что для Толстого самым бессмысленными были смерть и война. Смерть в произведениях Толстого представлена, с одной стороны, как явление закономерное и неизбежное (смерть старого графа Безухова, князя Николая Андреевича Болконского), с другой — как явление противоестественное и ужасающее своей случайностью. Отношение к смерти у Толстого до конца его дней принципиально не изменилось: страх перед концом всегда был прямо пропорционален желанию жить. Война как социальное явление никогда не принималась Толстым. Осознание того, что война закономерна, так как генетически предопределена самой человеческой природой, возмущало писателя. Может быть, этим и обусловлен христианский (евангельский) мотив в сцене убийства Верещагина. Звериное начало, первобытные инстинкты, разбуженные войной и направленные на разрушение, не были понятны великому уму Толстого. Сложна и неоднозначна у Толстого оценка человека. Воспринимая его как существо бинарное, писатель в своих произведениях стремится примирить культурное с природным, рациональное с инстинктивным, интеллектуальное с интуитивным, нормативное со стихийным. «Гуманизация природы» и «натурализация человека» — таков идеал Толстого. Однако художник понимал, что гармония дарована немногим из людей, поэтому дух противоречия всегда сопровождает любимых Толстым героев. По-разному проявляется их «человеческая природа», но глубина и непостижимость этой «микровселенной» делает её еще более загадочной.