ГОРЯЧО СПАЯННАЯ ГИТАРА. ЖИЗНЬ ДЖЕФФА БЕКА
Автор: Мартин Пауэр
Переводчик: Д.Семенов
Редактор: С.Тынку
ГЛАВА 1. ДЕТЕКТИВНАЯ РАБОТА
“А я думал, мы победили”.
Тебе не раз приходилось слышать эту фразу в Великобритании в послевоенные годы. Эта фраза пропитана иронией, притравлена юморком, но при этом несет в себе достаточное количество праведного гнева, чтобы каждый, кто ее слышал, устало кивал соглашаясь. “А я думал, мы победили” – в этой фразе было все.
После почти шести лет кровопролитного конфликта, приведшего к гибели миллионов человек на различных полях сражений на территории Европы и Африки, 8 мая 1945-го Союзники официально утвердили безоговорочную капитуляцию вооруженных сил Нацистской Германии. Мечты Адольфа Гитлера о тысячелетнем правлении Рейха тлели вместе с его прахом у бункера в Берлине. Когда король Георг VI и премьер-министр Уинстон Черчилль устроили салют победы перед собравшейся толпой с балкона Букингемского дворца, настрой был праздничным – это был справедливый и логичный конец, о котором один уважаемый историк недавно высказался “последняя справедливая война”. Как говорят, снова наступили счастливые деньки. По крайней мере, так казалось.
Но реальность жизни в послевоенной Британии была несколько иной. Пережившее бомбежки, выдачу продуктов по карточкам, вынужденное искать укрытие в станциях лондонской подземки или прятаться в поспешно сооруженных навесах под маскировкой отключения электричества, гражданское население Великобритании нуждалось в передышке. Как и их военные противники, те, кто остались дома, стали свидетелем тяжелых времен. Более 60 тысяч погибших после нацистских бомбардировочных налетов на разрушенные города Галл, Ливерпуль, Бирмингем, Шеффилд, Ноттингем, Глазго, Суонси и многие другие. Лондону досталось больше всего: Люфтваффе окрашивали небо в красный цвет 76 ночей подряд над столицей Англии с сентября 1940-го по май 1941-го, но так или иначе пострадала большая часть страны. При этом прошло почти десять лет, прежде чем все восстановилось – промышленность, школы и дома медленно отстраивались заново, а бензин, мыло, одежда, фрукты и молоко снова стали доступны населению без необходимости в купонах, печатавшихся государством. Времена жесткой экономии, черно-белые, суровые и грязные для всех заинтересованных лиц. Времена, когда фраза “а я думал, мы победили” обрела настоящий, жуткий смысл.
Всего в 37 минутах езды на поезде от подвергшейся бомбардировке лондонской станции Виктория находился Веллингтон. На тот момент он принадлежал графству Сюррей, сейчас он относится к лондонскому району Саттон. Получив свое название от англо-саксонского Вейлтона, что буквально значит “Деревня Бритонов”, Веллингтон упоминался в “книге Страшного суда” Уильяма Завоевателя 1086 года. На момент переписи его имущество состояло из восьми акров лугов, двух мельниц и одиннадцати шкур животных на сумму в 10 фунтов.
Именно таким в большей или меньшей степени Веллингтон оставался до середины 19 века: небольшая коммуна прежде всего сельскохозяйственного толка, зависимая от свиноводства и производства лаванды, чтобы поддерживать карманы местного населения. Но с расширением британской железнодорожной сети в середине 1800-х и растущим спросом на жилье за пределами Лондона, Веллингтон и соседний район Беддингтон в итоге объединились. Так получился один большой округ в 1915-ом, теперь обе деревни становились городами под одним общим девизом “Щиты наизготовку”. Учитывая события Второй Мировой и то, что она привнесла в Веллингтон и его окрестности, “наизготовку” казалось надлежащей формулировкой.
Когда Соединенное Королевство второй раз за 21 год вступило в войну с Германией, Веллингтону, Беддингтону, соседнему Каршалтону и их значительно большему по размерам первому брату Кройдону всего в двух с половиной милях вверх по дороге, - каждому из них досталось в ходе Битвы за Британию и последующем Блицкриге. Затем главная посадочная площадка Лондона и основной аэродром ВВС Великобритании, аэропорт Кройдона был атакован в первой волне немецких бомбардировок. Всего за одну ночь на близлежащих фабриках погибли 6 служащих и 60 гражданских. Как и Кройдону, Веллингтону не удалось легко отделаться. Отель Dukes Head, в те годы самый популярный паб района, сильно пострадал в результате воздушного налета, а в конце лета 1944-го в школу Wallington County Grammar School попала ракета V2. Взрывной волной выбило стекла, а от взрыва рухнула крыша. К счастью, близлежащее поле, где учителя выращивали овощи с целью увеличить выдаваемое по карточкам продовольствие для своих учеников, от взрыва не пострадало.
В 600 ярдах от этой школы напротив парка Беддингтон и всего в паре метров от церкви Святой Девы Марии проходила Димисн-роуд. Прямая пусть и не особо в зелени улица из, главным образом, белых, в основном облицованных галькой домиков, Димисн-роуд располагалась всего в 10 минутах ходьбы от станции Веллингтон с многочисленными переулками и лабиринтами. Это старая улочка, которую в 30-е превратили в нечто более значимое. Близость Димисн-роуд к школе Wallington Grammar должна была подразумевать, что в момент попадания ракеты V2, жители должны были это слышать. Возможно, этот звук даже разбудил маленького Джеффри Арнольда Бека в спальне в глубине дома 206.
Джеффри, сын Арнольда и Этель Бек, или Джефф, как его потом будут звать, родился 24 июня 1944-го. Он дитя войны, которому пришлось еще несколько месяцев привыкать к таким ночным вторжениям. Ни в коей мере не зажиточные на тот момент родители Джеффа жили относительно комфортно с точки зрения богатства и статуса. Его отец работал бухгалтером, а мать получила работу на неполный рабочий день на местной шоколадной фабрике после окончания войны. Джефф был не первым ребенком в семье Беков. Его сестра Аннетта появилась на свет на четыре года раньше и отчасти бросила вызов своему брату тем, что продемонстрировала природный талант к езде на лошадях, языкам, искусству и музыке. “Моя сестра” – как он позже рассказывал, “просто гений”.
Как видно, обстоятельства, в которых рос Джефф, характеризовались относительной безопасностью, но на нем без сомнения сказались события 1939-45. Тогда как рыба с картошкой составляли еженедельный рацион большинства британских семей, до начала 1953-го детям, получающим пропитание по карточкам, не удавалось протянуть свои чумазые ручонки к полному ассортименту сладостей, бисквитов и шоколада. Им пришлось подождать еще минимум год, пока наконец-то не сняли ограничения на мясо. Как ни грустно, последствия военного конфликта разнесло по улицам и полям Веллингтона словно мусор. В парке Беддингтон, ближайшем открытом месте для игр Джеффа, местные выкапывали сотни металлических осколков, опасные фрагменты, сброшенные немецкими самолетами в попытке запутать радиолокационные аванпосты, когда осуществляли свои бомбардировочные вылеты на аэропорт Кройдон. Дыры в дороге, колючка в траве, соседние здания на грани обрушения и крошечные порции на тарелке. Веллингтон был покрытой шрамами, разрушенной нацией, медленно выходящей из послевоенного оцепенения. Не самое лучшее время для молодых, даже для тех, кто ничего другого не испытал в своей жизни.
После столкновения с такой внешней неустойчивостью, по понятным причинам ранний мирок Джеффа был укромным, отчасти замкнутым. Позднее он назовет его “мир за занавеской”. Как и окружающие их люди, семья Беков спокойно проживала в небольшом блочном двухквартирном доме, деревянный гараж на заднем дворе в основном использовался как склад и имел небольшую, общую подъездную дорожку. Она служила своего рода границей, где заканчивалось жилье Беков и начиналось соседей. С пространством внутри было не особо, там даже было немного тесно, зато всегда было полно места для того, чтобы Арнольд Бек припарковал свою машину, довольное редкое явление в сороковых. “Ага, снаружи стояла машина” - припоминает Джефф, “но она всегда находилась в опасности съезда из-за масла, которое стекало из-под нее”. В гостиной на видном месте стояло пианино Этель Бек, маленький комнатный рояль, из которого она вытаскивала странную классическую мелодию, которую выучила в молодости: “Мама прекрасно играла” – позднее расскажет Джефф журналу Guitarist. “Она была занята нашим с сестрой воспитанием, что несколько сказалось на ее игре. Но я обожал слушать, как она играет”.
Аннетта уже подавала большие надежды благодаря игре на инструменте, поэтому вероятно было неизбежно, что и Джефф будет вынужден погрузиться в уроки музыки в юном возрасте. Несмотря на старания своего учителя реакция Джеффа на фортепиано была в лучшем случае прохладной. Мальчик неохотно изучал странные гаммы или извлекал мелодию или две, когда его принуждали и заставляли. Он довольствовался тем, что просовывал свою голову под крышку рояля и щипал струны, будучи предоставлен сам себе: “Вообще-то я пропускал занятия, покупал модели самолетов за деньги и ставил оценки в своей дневнике, чтобы обмануть маму”. Накопив достаточно наличных, чтобы скупить все игрушки Airfix, которые ему хотелось, решение Джеффа, чтобы закончить свои еженедельные мучительные упражнения было, мягко говоря, необычным: “Я оторвал одну из черных клавиш. Тогда маме пришло в голову, что я не особо этим заинтересован”.
Фактически, пианино было не первым музыкальным инструментом, на который Джефф обратил внимание. Он уже пытался постичь скрипку после случайной встречи с загадочной коробкой дома у своего эксцентрического дяди: “Когда мне было восемь лет, я нашел одну из скрипок дяди” – подтверждает Бек. “Я посмотрел в коробку, в которую он мне запрещал заглядывать. Там лежали шесть скрипок. Он застал меня за этим занятием и сказал: “Если я еще раз поймаю тебя на этом…” Он слегка хлопнул меня по щеке, а затем сказал: “Ладно, значит ты хочешь научиться играть на скрипке?” Но, как и с фортепиано, Бек не проявил к инструменту особой симпатии, и терпение его дяди лопнуло до того, как Джефф провернул тот же трюк со струнами: “Изучение скрипки было подобно убийству. Я очень злился на нее и дядя вырвал ее у меня из рук. Не думаю, что он бы стерпел то, как я на ней играю. Скрипка - это самый мучительный инструмент, если попадает не в те руки”. Кратковременную попытку переориентировать юного Бека на виолончель постигла та же участь: “Я начал бренчать на ней, потому что не мог играть смычком и учитель просто остановил меня и сказал: “Пошел вон”. Ни намека на терпение”. Очевидно, необходимость извлекать ноты при помощи смычка вместо пальцев стала помехой для Джеффа: “Когда ты ребенок, ты хочешь наброситься на струны и дергать их изо всей сил. Это детская забава”. Вскоре ему представится такая возможность.
Несмотря на разочарование дяди в том, что у него племянника отсутствовал талант в игре на скрипке и виолончели, он предложил мальчику другие вещи: “Дядя присматривал за мной по выходным и самый большой восторг я испытывал, когда он сажал меня в свой кабриолет 1947 MG (TC). Я думал, что это самая клевая вещь на свете. Он гонял на ней на открытых трассах, разгоняясь до 75 миль в час. А машина отца не могла даже приблизиться к 45 милям в час, так что это было… Короче, ничего подобного я раньше не видел”. TC Midget, с ее характерной формой радиатора, изогнутыми крыльями и спицованными колесами стала первой спортивной машиной, попавшейся Джеффу, и он увлекся этой темой. Он просто влюбился в нее. Когда семья пропустила церемонию коронации Королевы Елизаветы Второй 24 марта 1953-го, Джефф воспользовался отцовским чувством вины, чтобы извлечь для себя выгоду. Он умолял отца купить ему журнал “Hot Rod And Custom”, чтобы загладить свою вину за то, что пропустил зрелище этих ярких экипажей, шапок из медвежьей шерсти и размахивающих руками монархов. В ту же ночь стена спальни Бека была заново украшена фотографиями тюнингованных Фордов моделей А, Б и Т. Так началась любовь всей жизни Джеффа к хромированным двигателям, полированным стойкам и запаху паленой резины.
В вероятно последней попытке отвлечь внимание Джеффа на более благоразумные цели, чем красть деньги на журналы об автомобилях и ходить выходным в гараж за своим дядей, “курильщиком трубок, холостяком, механиком, скрипачом”, Этель Бек записала своего сынулю в местный церковный хор. Это немного странно, ведь ей вроде не понравились результаты его последних музыкальных экспериментов, также как и ему. Неудивительно, что интерес Джеффа к утреннему пению псалмов иссяк так же быстро, как и начался. Воспевание Бога в псалмах было своевременно заменено рабочим барабаном и набором “щёток”, так что десятилетний мальчик мог с грохотом барабанить под отцовскую коллекцию пластинок Арта Тэйтума и Фэтса Уоллера. В этой сфере он вскоре неплохо поднаторел: “Я инстинктивно знал, в чем заключается работа барабанщика, и упражнялся и упражнялся до того момента, когда нельзя было отличить мою игру от записи на пластинке”. Однако в отличие от Арнольда Бека дядя Джеффа не питал симпатий к джазу, а блюз так вообще на дух не переносил, начиная хреначить свой радиоприемник в машине всякий раз, когда эмоционально заряженные, выразительные звуки блюза передавали по радиоволнам: “Когда я впервые услышал блюз, я просто остолбенел” – позднее подтверждает Джефф, “но дядя тут же вырубил радио”. Когда мальчик пришел к дяде в следующий раз, приемник уже валялся в мусорном ведре. Объяснений так и не последовало.
По свидетельствам участников этих событий первое десятилетие жизни Джеффа в послевоенном Вэллингтоне было характерным для того времени. В его детстве иногда встречались удовольствия и вещи, вызывавшие любопытство, начавшиеся переходить в категорию стойких интересов. Жизнь была спокойной, но достаточно комфортной. Она строилась на проблемных уроках музыки, авиамоделях, фотографиях старых автомобилей и бесконечной игре в шахматы, это еще одно хобби, к которому Джефф проявил неподдельный интерес и продемонстрировал уровень владения, не свойственный его возрасту. Но все это оказалось под большим вопросом 2 ноября 1955-го. В этот день Джеффа сбила машина, когда он рассекал на велике неподалеку от дома родителей: “Машина совершила на меня наезд, и я получил множественные переломы затылочной части головы”. Удар был настолько сильным, что Джеффа отбросило к стене. Травмы были достаточно серьезными, поэтому он пропустил пару недель в школе, проходя лечение дома.
Этот происшествие произошло совсем некстати: Джефф не так давно перевелся из небольшого частного факультета на куда более мощную основу, финансируемую государством, общеобразовательную среднюю школу Sutton East County, где заводить правильных друзей было так же важно, как и демонстрировать учителям недюжинные способности в учебе. Преследуемый головными болями в результате трещины в черепе, Бек быстро стал изгоем и стал подвержен резким сменам настроения – эти два недуга станут его постоянными спутниками во взрослой жизни. Травма также изменила характер его вовлеченности в школьное образование, заставив Джеффа поставить под сомнение логику, ценность и значимость своего нового окружения: “Когда я сидел в классе, мне хотелось быть снаружи” – позднее рассказал он Mojo. “Я ощущал чувство обиды и раздражения от того, что государство заставляет меня сидеть в комнате, полной людей, которые мне совсем не по нутру. Но другого варианта у меня просто не было. Если начистоту, то я испытывал трудности с возвращением к нормальной жизни после травмы, хотя на мой взгляд вследствие этого у меня выработался твердый характер”. Чувствуя себя запертым в своей опухшей голове и совсем не радуясь тому, что он видел за ее пределами, возможно неудивительно, что Бек обратил свое внимание к одной вещи, которая восхищала его больше моделей, машин, фортепиано и шахмат: звук гитар.
И хотя Джеффу нравилось слушать, как его мать играет на рояле, или вдохновенно бренчать под долгоиграющие пластинки Арта Тэйтума на 78 оборотов, принадлежащие его отцу, эти ощущения отступали на второй план, когда возникало ощущение чуда от звука шестиструнок. Разумеется, все дело было в музыке, по сути это был один четкий путь к одной манящей цели, но именно “дерево и провода” произвели неизгладимое впечатление на юного Джеффа Бека. Многие годы знаки и символы намекали на предназначение Бека. К примеру, в возрасте шести лет какое-то время он был зациклен на цитре, которая принадлежала “соседу из дома напротив”. Он дергал ее струны в качестве эксперимента, пока наконец не понял, что глаза взрослых смотрят в другую сторону. Потом был неудачный эксперимент со скрипкой, беспокойство от того, что ему приходилось извлекать ноты при помощи смычка, а не извлекать их пальцами, было очевидно как для него самого, так и для его нетерпеливого дяди. Виолончель была не более чем скверным компромиссом: мальчику нравились ее низкие печальные звуки, но опять-таки он предпочитал щипать перевернутый бас, чем водить по струнам смычком французской системы. И хотя ударные были лучше и явно более прямолинейными, ему определенно хотелось чего-то большего. Да, по ним можно здорово лупить, или еще лучше, когда он выстукивал ритм или производил впечатление на отца. Но ударные не создавали мелодию, и как вскоре покажет время, ничто так не нравилось Джеффу, как мелодия, даже если он при этом иногда любил ее искажать.