Этап принятия решений
Н.Сандберг и Л. Тайлер выделяют три уровня диагностических заключений.
На первом уровне диагностическое заключение производится непосредственно из имеющихся об обследуемом данных. При таком «селекционном» подходе психолога не интересует, почему отдельный испытуемый не смог выполнить заданий теста. Индивидуальный диагноз, а тем более прогноз не осуществляется. Диагноз на этом уровне в известном смысле замкнут в порочный круг, он возвращает клинике ее же данные, но только выраженные в иной системе понятий.
Второй уровень предусматривает создание своего рода посредников между результатами отдельных исследований и диагнозом. В качестве таких посредников Н. Сандберг и Л. Тайлер, указывают на описательное обобщение и гипотетический конструкт. В качестве гипотетического конструкта может выступать раскрытие психологической структуры расстройства. На это уровне исследователь получает возможность планирование дальнейший этапов диагностической работы, выбора конкретных методов воздействия.
На третьем уровне должен произойти переход от описательного обобщения, гипотетических конструктов к теории личности. Создается рабочая модель изучаемого случая, в которой конкретные особенности данного индивида представлены в целостности и сформулированы в понятиях, позволяющих наиболее точно и обоснованно раскрыть психологическую сущность явления его структуру.
Исследователь, стремящийся построить модель личности, сталкивается со многими трудностями.
Типы диагностических заключений, предложенные Н.Сандберг и Л.Тайлер, в сущности совпадают со ступенями в развитии диагноза.
Первая ступень – симптоматический (или эмпирический)диагноз, ограничивающий констатацией определенных особенностей или симптомов на основании которых непосредственно строятся практические выводы.
|
|
Вторая ступень – этиологическая диагностика, учитывающая не только определенные симптомы, но и причины, их вызывающие. И на этой ступени мы сталкиваемся со значительными трудностями, которые могли быть источниками ошибок.
Завершающая модель – типологическая диагностика, заключающаяся в определении типа личности в динамическом смысле этого понятия.
В диагнозе и прогнозе должны быть учтены не только особенности личности, нашедшие свое место в теоретической модели. Необходим анализ условий окружающей среды, специфичности конкретной ситуации. Определить пригодность к той или иной деятельности невозможно вне требований, к ней предъявляемых.
Традиционно психодиагностическим исследованиям присущ индивидуально-психологический подход, сложившийся исторически и долгое время оправдывающий себя. В диагностике тех или иных свойств, особенностей личности еще недостаточно учитывается та социальная среда, в которой эти свойства и особенности формируются и проявляются.
Психодиагностическое исследование завершается разработкой программы действий, которое необходимо осуществить в связи с полученными результатами, рекомендаций по выбору оптимальных методов терапии заболевании, реабилитации и т.д.
Итоги диагностического исследования должны быть представлены в объясняющих понятиях, т.е. описывающие не результаты, полученные с помощью конкретных методик, а их психологическая интерпретация.
|
|
25. Понятие о психологической информации. Основные способы ее получения.
Что такое информация о человеке? Это могут быть конкретные знания о конкретном человеке, это могут быть и знания о его близких, о социальной и экономической обстановке, его окружающей, это могут быть знания, характеризующие его как биологическое существо и т. п. Все эти знания позволяют судить о поле, возрасте, способах мышления человека, его чувствах и желаниях, о его возможностях действовать в окружающем мире. О человеке говорят и предметы, созданные и используемые им.
Есть очень интересная точка зрения на происхождение человеческой истории, высказанная академиком Б.Ф. Поршневым. Она основана на понимании материальных потребностей человека, его нужды в конкретных предметах или свойствах этих предметов: остром ноже, длинном копье, емком сосуде и т. п.
Б.Ф. Поршнев утверждает и убедительно показывает, что норма поведения каждого человека в первобытном обществе состояла в том, что он раздаривал результаты своего труда. Другими словами, производя больше, чем было нужно для восстановления сил, затраченных на производство, человек стремился угостить и одарить других. Как отмечал Б.Ф. Поршнев, «на заре истории лишь препоны родового, племенного, этнокультурного характера останавливали в локальных рамках «расточительство» и тем самым не допускали разорения данной первобытной общины или группы людей»1.
«Отдать» — это норма отношений в первобытном обществе, это форма воздействия на другого человека с помощью добытого из природной среды продукта, средства обеспечения жизненных благ.
|
|
Этот продукт — пища, орудие, одежда — выполнял роль регулятора человеческих отношений, так как он нес в себе особый род влияния человека на человека, в котором проявляется индивидуальность каждого из них. Это могло выглядеть как такой монолог:
— У меня есть острый камень. У тебя нет. Мне его не надо, возьми его себе. А может быть, такой:— Возьми орех.
— Беру. Хороший орех. А ты возьми мой банан.
Здесь предметы выполняют свою суггестивную функцию, то есть регулирующую отношения людей с помощью известных им функций предметов. И острый камень, и орех, и банан не просто попали в поле восприятия человека, а они создали соответствующее отношение, которое может быть передано через этот предмет другому человеку. В первом монологе — это отношение заинтересованности-незаинтересованности в предмете, во втором диалоге — это отношения взаимной приязни, проявляемые через обмен продуктами.
Человек может сам проявить отношение к предмету, увидеть в нем и потребности других людей в качествах предмета — в его вкусе или остроте, как в наших примерах, но это возможно, по мнению Б.Ф. Поршнева, только потому, что раньше это отношение было проявлено к предмету и его свойствам другими людьми Те же качества острого камня или вкусного ореха определили его отношение с другим человеком, только позже оно становится его индивидуальным отношением, которое будет применяться как воздействие на другого человека.
Это известный закон развития высших психических функций, сформулированный Л.С. Выготским, который говорит о том, что каждая психическая функция была раньше разделена между людьми, а затем стала способом самоорганизации одного человека.
Как писал Б.Ф. Поршнев, организм человека стал производить действия, не диктуемые его собственной сенсорной сферой. Человек стал ориентироваться на значение производимых им предметов, на то значение, которое включало в себя человеческие отношения, регулировало их, создавало их.
Чтобы был установлен предел стремлению первобытного человека отдавать и дарить произведенное им, общество создало специальные нормы для регуляции пределов дарения. Это привело к тому, что появилось множество человеческих общностей, обособленных друг от друга по разным, даже случайным, признакам. Общие нормы регуляции процесса отдавания произведенных благ объединяли их и одновременно ограничивали от других общностей. Эти общие нормы и фиксировались в едином для общности людей языке, который выполнял главную функцию — воздействие на другого человека.Недаром многие лингвисты предполагают, что глаголы древнее, чем существительные, при этом глаголы были сначала побудительными, повелительными, воздействующими непосредственно на действие человека. Повелительную функцию выполняет глагол во всех временах: начали! начинайте! начинать! начнем!, отглагольным существительным — начало!
Из изложенной выше гипотезы академика Б.Ф. Поршнева можно выделить следующие особенности информации о человеке: она создана другими людьми и передана человеку через предмет или слово; цель передачи этой информации —воздействие, изменение действий человека; эта информация объединяет человека с одними людьми и одновременно разъединяет с другими.
Итак, важнейшее свойство информации об индивидуальности человека — она создана другими, передается ему и после усвоения становится основой само-Регуляции.
Однако психологическая информация принимается человеком от других людей через воздействие их на него. Это воздействие имеет разную силу: от минимальной — только слегка меняющей рисунок действий, до максимальной — разрушающей необратимо действия человека.
Видимо, в процессе истории человеческого общества для регуляции силы воздействия людей друг на друга появились специальные механизмы. Можно согласиться с Б.Ф. Поршневым, что важнейшим приобретением человечества стало молчание как реакция на воздействие или бездействие. Молчание, бездействие Б.Ф. Поршнев справедливо называет «воротами к мышлению», это первый шаг в становлении внутреннего мира человека.
Защитные механизмы личности, которые сегодня подробно описаны психологами, тоже можно рассматривать как барьеры на пути воздействия одного человека на другого. Проекция, регрессия, вытеснение, замещающая деятельность, сублимация и другие защитные механизмы личности выполняют роль фильтров в получении информации о себе от другого человека. В этом проявляется диалектический закон единства и борьбы противоположностей: есть воздействие человека на человека, есть и противодействие человека человеку, возникшее и существующее в этом воздействии.
Таким образом, есть возможность описать важнейшее, на наш взгляд, свойство психологической информации — она динамична, каждый ее статистический элемент требует соотнесения с более широким контекстом — прошлым, будущим, настоящим сообщаемой информации. Недаром, характеризуя какого-то человека, обязательно вводится момент временной отнесенности: как часто? всегда ли он такой, каким представляется сегодня? каким он был раньше? что с ним будет?Это не случайно, так как содержательно психологическая информация предполагает воздействие, а оно должно быть, как любое действие, спланировано, в нем обязательно есть, говоря словами И.И. Бернштейна, «модель потребного будущего».
Кроме контекста, информация о человеке во многом будет зависеть от текста его реального поведения, то есть тех проявлений его индивидуальных особенностей, которые существуют в настоящее время и доступны для наблюдения другому человеку: это речь, предметы, окружающие человека, это его тело, мимика и пантомима, конкретное пространственное расположение с другим человеком.
Воздействующий человек вносит в этот текст свое понимание, свой подтекст, который будет определять его представление о целях и перспективах воздействия на другого человека. Так воздействующий человек осуществляет отбор содержания в тексте. Конкретным примером этого может быть реакция взрослого человека на грязную одежду ребенка. «Неряха, опять измазался!», «Что с тобой произошло?» или «Расскажи, что с тобой было? » или «Давай помогу почистить платье». Это разное избирательное реагирование воздействующего человека на текст — грязную одежду ребенка.
Таким образом, информация о себе, которую получит ребенок через реакцию взрослого, определяет не только характер воздействия взрослого, но и контекст и подтекст этого воздействия, который он сможет создать своей реакцией на слова взрослого.
Исследователи мифов (М.И. Стеблин-Каменский) отмечают, что в лексике мифов последними по времени появления в тексте оказались слова, которые сегодня лингвисты называют средствами субъективной ментальности. Это те языковые средства, которыми люди непосредственно выражают свое отношение в модальностях: нравится — не нравится, весело — грустно и т. п.
Этот факт, по нашему мнению, позволяет говорить о постепенном расширении содержания психологической информации, которая, кроме действий и предметов, стала включать чувства, оценки человека. Действия человека для краткости их описания могут быть описаны в модальности: «я могу». Это может быть модальность как взаимодействующего человека, так и реагирующего на воздействие: «я хочу». Обе эти модальности — «я хочу» и «я могу» — отражают динамические моменты воздействия людей друг на друга, так как они включают не только текст, но и подтекст, и контекст этого воздействия.
Относительно статичные, фиксированные во времени моменты воздействия человека на человека можно описать с помощью модальностей: «я думаю», которая всегда предметна, ориентирована на свойства или свойство предметов мира человека. Другая модальность — «я чувствую» — отражает отношение человека.Введенные нами модальности — «я могу», «я хочу», «я думаю», «я чувствую» — позволяют описать и систематизировать информацию, которую получает и использует воздействующий на другого человека человек. В то же время, согласно закону Л.С. Выготского о происхождении высших психических функций, в этих же модальностях она может быть описана и реагирующим на воздействие человеком.
Это допущение — введение модальностей в описание содержания психологической информации — позволяет сделать работы по развитию психики человека А.Н. Леонтьева, Л.С. Выготского и др.
Ссылкой на эти работы, особенно на работы Б.Ф. Поршнева, нам хотелось показать, что человек получает информацию о себе от другого человека через воздействие этого другого на себя. В этом воздействии рождается то, что будет позже составлять представлена человека о себе, его образ «Я», его мотивы, ценности способы мышления, восприятия и т. п.— то, что традиционно называют знанием о внутреннем мире человека или психологическим знанием. Нам казалось важным подчеркнуть, что это знание динамично. В силу этого возникает важнейший вопрос о критериях истинности этого знания, о его достоверности. I
Ответ на этот вопрос непосредственно связан со способами получения психологического знания, тоге знания, которое определяет воздействие одного человека на другого. Анализ способов получения знаний о другом человеке показывает, что на сегодняшний день можно выделить четыре относительно независимых реальности жизни, в которых представлено это знание.
Во-первых, это конкретные знания о людях, которые человек получил в процессе своей жизни. Он проверил их на истинность и достоверность событиями своей индивидуальной судьбы, другого критерия нет. Человек применяет эти знания в воздействии на других людей, на конкретного человека и таким образом делает их доступными для окружающих. Эти знания можно назвать житейскими, а основанное на них воздействие на человека — житейской психологией. В этом смысле каждый из нас обладает таким знанием, проверенным на достоверность личными переживаниями. Эти знания, такие, как любовь, носят своего рода эталонный характер, ограничивая или расширяя рамки возможного воздействия на другого человека.
Во-вторых, это обобщенные знания о людях, которые человек получил в относительно замкнутой группе людей— семье, производственном коллективе, школьном классе и т. п. Это знание проверено на истинность, достоверность жизнью этой группы, входит в систему ее ценностей как регулятор отношений между членами этой группы и всей группы с другими общностями людей.
К отдельному человеку эти знания применяются через систему группового воздействия, в свою очередь, он сам использует их как материал для саморегуляции, при взаимодействии в группе и с другими общностями людей.Материал такого рода знания широко представлен в вариантах речевых стереотипов и стереотипах воздействия, существующих в группах. В известном смысле сюда относятся ритуалы, обряды, традиции и также пословицы и поговорки, содержащие знания о других людях.
Эти знания можно назвать обыденными, а основанное на них воздействие на другого человека — обыденной психологией, которая позволяет предвидеть последствия поведения человека в относительно замкнутой группе людей.
В-третьих, это обобщенные знания о людях, которые получены относительно небольшой группой людей— ученых, поставивших своей целью получить обобщенное, закономерное, достоверное знание о людях, специально проверенное на истинность и достоверность. Эти ученые — психологи и представители смежных наук о человеке, в первую очередь, естествознания,— пользуются специальными приемами получения достоверного знания, которые называются методами науки. Для них очень важно обсуждение вопроса о соответствии методов науки и ее предмета.
Предмет науки о человеке — человек в целом или его отдельные качества, отсюда постоянный вопрос о связи и взаимодействии различных качеств человека, например, возраста и типа мышления, пола и способов организации деятельности и т. п. Для получения обобщенного, закономерного знания очень существенные является вопрос о формах выделения этого знания фиксации и передачи его даже в группе ученых, исследующих человека. Это вопрос об основных научных категориях, в которых может быть получено, проверено и передано обобщенное знание.
Ученые пользуются такими научными категориями, как активность, деятельность, индивид, личность, потребность, способность и т. п.
Содержание этих категорий проверяется с помощью эксперимента или наблюдения. В эксперименте или наблюдении получают факты, которые специально проверяют на достоверность и истинность с помощью статистических методов. Для этого используют сложный математический аппарат, позволяющий зафиксировать найденную закономерность как истинную.
Результатом работы ученых является некоторая обобщенная закономерность
Очевидно, что есть люди, которые обладают этим качеством минимально, а есть люди, которые обладают им в большей степени.
При использовании этого знания для воздействия на человека встанет вопрос о степени выраженности этого качества у конкретного человека. По сути дела, найденную закономерность придется предельно конкретизировать.
Какое знание о человеке требуется в реальной практической жизни? Обобщенное, закономерное или конкретизированное?
Ответ, видимо, лежит в такой плоскости: при воздействии на группу людей — обобщенное, закономерное, чем больше группа, тем более вероятно, что она примет это воздействие и будет реагировать по най-мной закономерности. При воздействии на одного человека обобщенного закономерного знания может оказаться недостаточно, вариантов человеческой индивидуальности бесчисленное множество. Этот факт требует наличия постоянного механизма конкретизации обобщенного закономерного знания о человеке.
Итак, обобщенное, закономерное знание о человеке полученное группой людей-ученых, проверивших это знание на достоверность с помощью специальных методов, может быть названо научным или академическим. Организуемое на его основе воздействие на человека представляет собой академическую психологию.
Надо сказать, что с момента своего появления на свет научная, академическая психология переживала не один глубокий кризис, связанный с поисками своего предмета исследования и соответствующих ему методов. Иллюстрацией этого может служить вся история психологии от В. Вундта до наших дней. На сегодняшний день любой ученый начинает с уточнения предмета своей науки, который кажется таким очевидным и тем не менее бесконечно сложным для изучения.
Относительная замкнутость круга ученых, изучающих человека, неоднозначность в описании и интерпретации фактов жизни человека приводят к тому, что общественный интерес к их работам сравнительно невысок. Достаточно в этом плане посмотреть на тиражи научных психологических журналов, выпускаемых в СНГ, которые очень невелики.
В то же время в обществе всегда была и есть острая потребность в информации о человеке, которая удовлетворялась бы на уровне житейской или обыденной психологии.
Специфический язык науки о человеке делал ее малодоступной для людей, занятых практическим воздействием на других, в первую очередь, это представители педагогических и других, ориентированных на человека, профессий.
Другая особенность научного, академического знания затрудняющая его применение, состоит в том, что пользователь этого знания должен видеть исходные моменты получения этого знания — позицию автора (авторов) закономерного знания. Он не только должен ее выделить, но и включить специальным действием обоснование своих воздействий на другого человеке) Другими словами, чтобы применить научное знание с человеке, надо отрефлексировать его происхождение (контекст) и соотнести с реальной ситуацией, с реальным поведением конкретного человека (текстом). При этой рефлексии важно не потерять и свой подтекс действия — ради чего, с какой целью я его (это знание) применяю.
Вот эту-то процедуру и затрудняются произвести люди, пытающиеся использовать закономерное, достоверное научное знание.
Трудности определяются прежде всего, на наш взгляд, тем, что они видят конкретного человека сквозь призму своего профессионального подтекста, сужающего видение человека до нескольких, если не до одного, качеств. Так, для врача другой человек — больной, для учителя — ученик, для актера — зритель, для парикмахера — клиент, для продавца —покупатель и т. п. Это приводит к невольному искажению любой обобщенной, закономерной, научной информации о человеке или переводит воздействие на другого человека на уровень житейской или обыденной психологии.
Итак, смысл и цель академической психологии — получение закономерного, достоверного знания о человеке. Это знание является отчужденным от жизни самих ученых, так как проверяется на достоверность не их личными судьбами и переживаниями, а специальными научными методами, которые имеют значение для относительно небольшой группы людей — ученых.
Это обобщенное, закономерное знание может быть долгое время невостребованным, если в обществе нет заинтересованности в организации обоснованного и целенаправленного воздействия на группы людей или на отдельного человека. Вот тогда и возникает необходимость использовать это знание. Однако его особенность состоит в том, что оно требует специального «перевода» на язык непосредственного воздействия. Появляется потребность в специальных средствах такого «перевода», чтобы в процессе конкретизации обобщенного знания не было потеряно его главное качество — достоверность.
Психодиагност-практик пользуется готовыми ме тодиками. Как он получает психологическую информацию о клиенте? Остановимся на этом подробнее.
Для понимания средств и способов получения пси^ хологической информации необходимо различать за-' дачи клиента и задачи психолога в ситуации психодиагностической работы.
Клиент строит свое взаимодействие с психологом-диагностом в зависимости от того, какой для него представляется эта ситуация: ситуация экспертизы или ситуация психологической помощи.
Естественно, что ситуация экспертизы, в которой клиент может оказаться и не по своей воле (например, ситуация судебно-психологической экспертизы), перестраивает все задачи взаимодействия клиента (подэкспертного) и психодиагноста по типу социальных задач. Другими словами, клиент в ситуации экспертизы предельно ориентирован на осознанное соблюдение социально одобренных форм поведения, то есть стремится действовать правильно.
Особенно ярко это проявляется в работе клиентов в ситуации экспертизы с опросниками, — они не могут дать однозначный ответ «да» или «нет», как того требует опросник, а начинают вводить конкретизирующие моменты или открыто лгут, отрицая у себя те или иные формы поведения, даже если они реально присутствуют в исследуемой ситуации (например, вспыльчивость, агрессивность, тревожность и др.). В ситуации экспертизы клиенты настолько бывают ориентированы на социально одобряемые нормы, что готовы отказаться даже от малейших признаков индивидуальности, мгновенно подстраиваясь даже под малейшую эмоциональную реакцию эксперта.
Ситуации экспертизы накладывают на способы работы психолога-диагноста жесткие требования к защищенности его методик от возможной фальсификации или осознанной стратегии подэкспертного. Ниже мы охарактеризуем подробно те способы получения психологической информации, которые в большей степени отвечают этим требованиям, пока только укажем, что это экспертные, «клинические» методы или проективные и диалоговые.
Ситуация экспертизы в работе психодиагноста является психологической задачей для него самого, так как сам психолог должен понять, что значит поведение подэкспертного, тогда как подэкспертный в это же время решает другую задачу взаимодействия — как выглядеть «правильным», как построить свое поведение в соответствии с социально одобряемыми нормами. Можно привести бесконечное число примеров, когда насильник в ситуации экспертизы объясняется в любви к жертве; когда убийца, совершивший умышленное убийство, которое он долго и тщательно готовил, клянется в том, что он сделал это случайно, нечаянно и т. п. Такова реальность психодиагностической экспертизы, которая является для клиента экзаменом на его «социальную зрелость», а для психодиагноста— экзаменом на его умение решать психологические задачи.
В ситуации оказания психологической помощи взаимодействие клиента и психодиагноста строится совсем по-другому. Если психодиагност имеет дело с клиентом, который уже начал формулировать свою психологическую задачу (а именно здесь и начинается реальное оказание психологической помощи), то он встретится с удивительным к себе отношением клиента — открытостью, направленностью на сотрудничество. Клиент готов выполнять все инструкции, он вносит в них свое, уточняя, переспрашивает, просит еще и еще заданий. Эта ситуация резко повышает требования к личностным качествам психодиагноста, к его умению не смешивать профессиональную работу и личные отношения с клиентами.
Для психодиагноста появляется необходимость четко рефлексировать свои задачи взаимодействия с клиентом — это одна из особенностей ситуации профессиональной работы с клиентом для психодиагноста-практика.
Вот эти две принципиально разные ситуации с точки зрения клиента и психодиагноста, в которых психологу приходится решать свои профессиональные задачи, главную из них — получение достоверной психологической информации.
Психодиагностика, практическая психодиагностика — бесконечно сложная область практической психологии, особая психологическая специальность. Пока мы только мечтаем о том времени, когда наше общество будет готово к использованию этих специалистов с учетом необходимой специализации внутри самой практической психодиагностики, как это есть во многих странах мира.
Как психодиагност получает психологическую информацию о клиенте или подэкспертном?
Конечно, все начинается с восприятия другого человека и наблюдения за ним в ходе обследования, где уже используются конкретные методы или методики. Что нам дает наблюдение психодиагноста? Можно было бы сказать — все. И это будет верно и неверно. Верно потому, что тело человека, его движения, мимика и пантомима, тембр голоса и темп речи, словарь — все это дает великое разнообразие психологической информации, только успевай читать. Неверно потому, что эта информация (в большей ее части) может быть осознана человеком, и он будет себя подавать, представлять, вместо того чтобы быть собой. Вот и превращается эта информация в Друг011 вопрос: «Всегда ли он такой? ». Ответить на него необходимо, так как в противном случае психологическая информация перестает быть таковой.
Остановимся на некоторых данных наблюдения за поведением человека в ситуации психодиагностического обследования, которые достоверно, по мнению психодиагностов, говорят об устойчивых особенностях психологической реальности человека.
Воспользуемся материалом, опубликованным в книге «Опыт системного исследования психики ребенка», под редакцией Н.И. Непомнящей (М., 1975). При описании типов ценностностей детей младшего школьного возраста, полученных в ходе психодиагностического обследования, авторы приводят следующие данные наблюдения за особенностями поведения детей в ходе эксперимента (работа по составлению рассказов или предложений по предметным картинкам): дети с ценно-стностью реально-практического функционирования вели себя напряженно, скованно. Они принимали ситуацию эксперимента как «учебную», отбор картинок ими был не упорядочен, случаен. Была четко выражена ориентация на реакцию экспериментатора — «угадывание требуемого». Отмечалось также игровое манипулирование картинками при рассказывании. При этом в речи преобладали неуверенные, невыразительные или бытовые, разговорные интонации.
Совсем другое поведение наблюдалось у детей с ценностным отношением к себе. Возбуждение к концу эксперимента сменяется сосредоточенностью. Ситуация обследования у ребенка полуучебная, полуобщен-ческая, оценки психодиагноста влияют на качество работы. У детей очень активное отношение к инструкции, они переспрашивают ее, уточняют несколько раз, при этом собирают картинки упорядочение, по какому-нибудь самими выдвинутому правилу, при этом проявляют самостоятельность и организованность. Они предварительно составляют рассказ, просят время на его обдумывание. При сообщении рассказа ориентируются на экспериментатора, декламируя или диктуя свой текст.
Эти отличительные особенности поведения, которые психодиагност может получить в ходе наблюдения за клиентом, сопоставляют с другими результатами, полученными в ходе диагностической процедуры. Так, в приведенном выше исследовании они сопоставлялись с содержанием отображаемой предметной области, с отображаемыми элементами этой области, с языковыми особенностями рассказов. Дети с ценностью реально-практического функционирования склон-ны к формальному, конкретному отображению быта, к формальной фиксации предметов и их функции. У них простые предложения в рассказе, бедный словарь, отсутствует сюжет.
Дети с ценностью отношения к себе в своих рассказах конкретно отображают быт, описывают конкретные специфические учебные детали, упоминают общение. В их рассказах представлены люди, действия человека с предметами, ситуации употребления предметов, содержатся простые и сложные предложения, прямая и косвенная речь, причастные обороты, бога| тый словарь, разные сюжеты.
Таким образом, наблюдение в ходе психодиагноа тической работы определяется теоретической, обоб щенной позицией психолога, его возможностями ви деть в поведении проявление психической реальности Остановимся еще на некоторых примерах особен ностей поведения клиента, которые психодиагност мо жет выделить в наблюдении. Остановимся на клиничес кой характеристике некоторых особенностей аутичныз детей (см. подробнее: Лебединская К.С; Никольская О.С Диагностика раннего детского аутизма. — М., 1991);
Основной особенностью их поведения является отрыв от реальности, отгороженность от мира, отсутствие или парадоксальность реакций на внешние воздействия, пассивность и сверхранимость в контактах со средой в целом. Это и есть аутизм (от латинского слова сам). Ребенок как будто не замечает никого вокруг, он не откликается на вопросы, ничего не спрашивает, ни о чем не просит, избегает взгляда в глаза другого человека, часто даже матери. Он не стремится к контакту со сверстниками, играет не вместе с ними, а рядом. При попытках вовлечь такого ребенка во взаимодействие у него возникает тревога и напряженность.
Аутичный ребенок стремится к сохранению привычного, постоянного в окружении: обстановке, одежде, еде. Это выглядит как стереотипность и однообразие, но при попытках нарушить его, при вмешательстве других людей у ребенка возникает тревога, агрессия или самоагрессия.
Вычурность позы, движений, мимики производит впечатление «деревянности», марионеточности, движения лишены пластичности, плохо координированы. У этих детей страдает выразительность речи. Это может быть «попугайность», фонографическая или богатай неологизмами, в ней длительное время отсутствует местоимение «я», ребенок говорит о себе во втором или в третьем лице. Речь не используется для диалога, она стереотипна.
У аутичного ребенка нарушено чувство самосохранения — он поразительно бесстрашен. При этом бесстрашие может сочетаться со страхом перед простыми предметами или их отдельными свойствами. Такие дети испытывают особое влечение к ритму как варианту стереотипии.
Взгляд аутичного ребенка не фиксирован на говорящем, он не отзывается на обращение к нему, это дало основание говорить о его лице как о лице принца. «Лицо принца» часто у аутичных детей уже от рождения — необычно выразительное, с умным, осмысленным взглядом, утонченными чертами лица.
Это только несколько симптомов поведения аутичного ребенка, которые психодиагност может увидеть в наблюдении.
Наблюдение психодиагноста организовано его представлениями о возрастной норме поведения, которые позволяют фиксировать реальное соответствие или несоответствие от того, что он видит в наблюдении. Классификация фактов реального поведения клиента позволяет формулировать гипотезу для решения психологической задачи.
Например, психодиагност в наблюдении отмечает двигательную расторможенность или гипердинамиче-ский синдром, который проявляется в том, что ребенок беспокоен, неусидчив, недостаточно целенаправлен, импульсивен. Это может быть симптомом семейного алкоголизма или педагогической запущенности ребенка. Выдвигая гипотезы о происхождении наблюдаемой симптоматики, психодиагност сопоставляет ее с содержанием заказа на свою профессиональную работу и принимает решение о выборе конкретных методик для исследования ребенка. Чтобы обследование дало возможность получить достоверную информацию, психодиагност восстанавливает более широкий контекст происхождения симптомов, задавая вопросы в виде клинической беседы. Примерные вопросы, которые: может задать психодиагност о ребенке, выглядят еле,' дующим образом (по книге И. Шванцаро и др. «Диагнс стика психического развития». — Прага, 1978):
1) Грызет ногти?
2) Сосет палец?
3) Отсутствует аппетит?
4) Разборчив в еде?
5) Засыпает медленно и с трудом?
6) Спит спокойно?
7) Встает бодро и охотно?
8) Жалуется наболи в голове?
9) Жалуется на боли в животе?
10) Бывает часто рвота?
11) Бывает часто головокружение?
12) Заикается?
13) Чрезмерно потеет?
14) Краснеет, бледнее
15) Легко пугается?
16) Часто дрожит от возбуждения и волнения?
17) Часто плачет?
18) Часто моргает?
19) Дергает рукой? плечом?
20) Недержание мочи, кала (днем или ночью)?
21) Бывают припадки злости?
22) Играет с какой-либо частью тела?
23) Боится за свое здоровье?
24) Бывает ли у него побуждение постоянно и церемонн< что-нибудь делать?
25) Бывает ли так, что замечтается, и мысль его где-то да леко?
26) Не умеет сосредоточиться ни на чем?
27) Имеется что-нибудь, что для него всегда особенно важно?
28) Имеются ли у него заботы? Какие?
29) Он очень тревожен?
30) Старается быть всегда тихим?
31) Боится темноты?
32) Часто видит фантастические предметы?
33) Боится одиночества?
34) Боится животных? Каких?
35) Боится чужих людей?
36) Боится шума?
37) Боится неудачи? В чем?
38) У него бывает чувство стыда, позора или виновности?
39) У него бывает чувство своей ущербности, неполноценности?
40) Лжет как-нибудь? Когда и как?
41) Выдумывает о себе неправдивые истории?
42) Как заботится о своей внешности?
43) Как соблюдает порядок в своих вещах? И т. п.
Еще раз обращаем внимание на то, что вопросы для клинической беседы формируются в соответствии с теоретической позицией психолога.