Тема 4. Концепция невроза в гештальт-терапии
1. Происхождение невроза.
2. Тревога и ее роль в блокировании саморегуляции.
3. Взгляд на симптом из гештальт-перспективы.
4. Основные принципы гештальт-терапевтической работы с психосоматическим симптомом
Происхождение невроза.
Существуют по крайней мере две модели подхода к болезни — медицинская и психологическая. Медицинский подход утверждает, что болезнь —. это констелляция симптомов, развивающаяся в динамике и имеющая свои закономерности развития. В зависимости от диагноза, синдрома и стадии больному полагается определенное лечение. Этот подход мы можем назвать патерналистским. При психологическом подходе мы имеем дело не только с проблемой или симптомом, но и с неоднозначным взаимодействием двух человек — клиента и терапевта. Еще со времен Ф. Перлза гештальт-терапия имеет своеобразную концепцию невроза, значительно отличающуюся от концепций медицинского подхода. Что такое невроз, невротик и невротические механизмы в гештальт-терапии?
Гештальт-терапия рассматривает индивидуума как функцию поля, объединяющего организм и окружающую среду. Это означает, что поведение человека связано с его отношениями в этом поле и человек рассматривается одновременно и как биологическое, и как социальное существо. Хорошо интегрированный зрелый человек «способен жить в заинтересованном контакте со своим обществом, не будучи поглощен им, но и не отчуждаясь от него...» (Ф. Перлз, 1996). Он хорошо чувствует контактную границу между собой и обществом.
Гештальт-терапия делает акцент на взаимодействии индивидуума и среды в постоянно изменяющемся поле, в отличие от других психологических теорий, акцентирующих конфликт и борьбу между ними. Постоянное изменение поля требует от индивидуума гибких творческих форм взаимодействия и приспособления.
|
|
В контакте со средой здоровый организм способен идентифицировать то, что является полезным и ассимилируемым, и отвергать то, что является опасным или чуждым для ассимиляции. Гибкость — наиболее важная характеристика здорового функционирования, а изменения форм взаимодействия необходимы для выживания. Поэтому невроз возникает тогда, когда индивидуум оказывается неспособным изменить свои прежние формы взаимодействия со средой, в то время как это становится необходимым. Опираясь на старые формы взаимодействия, индивидуум теряет способность удовлетворять свои потребности.
Для того чтобы быть функциональным, процесс контакта должен иметь творческую и динамичную природу. Очень важно, чтобы он никогда не становился рутинным или стереотипным, чтобы организм не закреплял контакт, основанный на консервативной цели, а был в состоянии встретиться с новым и ассимилировать это новое. Рост личности основан'на способности различать новое, встречаться с ним и ассимилировать или отвергать его. Таким образом, творческое приспособление включает различение и ассимиляцию отторжение нового.
Креативность и приспособление связаны полярностями, и это означает, что они взаимно необходимы. Один из аспектов этой «связки полярностей», который делает приспособление более творческим, чем пассивным, — способность организма атаковать и де-конструировать окружение, для того чтобы быть в состоянии выбирать, что полезно, а что нет, для того чтобы удовлетворять потребности и сохранять в рабочем состоянии процессы ассимиляции-отторжения. Другой аспект состоит в том, что личности важно заранее приобретать привычки, связанные с контактом с другими людьми. В этой теоретической рамке невротик рассматривается как человек, который формирует симптом, встречаясь с экзистенциальной ситуацией дискомфорта. Этот симптом консервирует ситуацию в ее прежнем виде, поскольку индивидуум не имеет поддержки (интрапсихической или поддержки окружения) для физиологической тревоги, связанной с различением нового и процессом деконструкции. Чаще всего его индивидуальные потребности приносятся в жертву потребностям выживания, являющимся исторически более важными (зависимость ребенка от взрослых, сложность выживания в одиночку) и связывающими его с окружением. Между тем любой здоровый индивидуум стремится к балансу между собой и обществом, между своими личными и общественными потребностями. Если же он перегружает себя общественными потребностями (потребностями других людей) во вред личным потребностям, то такого человека Ф. Перлз, 2001) называет невротиком. Невротик давно уже сделал выбор в пользу потребностей выживания (связь с обществом), а для того чтобы выделить и допустить удовлетворение своих собственных потребностей, ему необходимо в какие-то важные моменты жизни отдавать приоритет себе, тем самым временно отвергая общество (других). Разучившись (или не научившись) ясно видеть свои потребности, невротик не может их удовлетворять, так как для этого нужно достаточно определенно отличать себя от окружающего мира.
|
|
|
|
Такое нарушение равновесия в поле «организм — среда» может быть рассмотрено и с точки зрения среды, и с точки зрения индивида. Во взаимодействии индивидуума со средой (семьей, коллегами, государством) всегда наступает момент, когда его потребности и потребности группы расходятся, и тогда необходимо решать, каким из них отдать предпочтение. Ф. Перлз считал: чтобы выжить, человек нуждается в других людях. Он нуждается в них на психологическом уровне так же, как на физиологическом нуждается в воде и пище. Чувство принадлежности к группе является первичным, обеспечивающим выживание психологическим импульсом. Поэтому индивидуум одновременно испытывает две тенденции — потребность в контакте с обществом (самые ранние потребности выживания) и свои личные потребности и интересы.
Иногда эти Потребности переживаются с одинаковой силой, и этот момент воспринимается как особенно тягостный для него (позиция Буриданова осла). Удовлетворение личных потребностей человеком часто требует ухода из группы.
Этот момент — момент принятия индивидуумом решения — очень важен. Здесь он должен отдать предпочтение более важной потребности. Но если индивидуум не способен выделить свою потребность, если решение принимается на основе потребностей общества, то индивидуум остается неудовлетворенным.
Потребность регулярно отодвигается в фон и "временно или регулярно исключается из существования. То же самое происходит в том случае, если он, осознавая свою потребность, тем не менее принимает сторону общества. Он не может полноценно находиться в контакте и не может полноценно уйти. Это и есть момент потери эго-функции, лежащий в основе невротического поведения. Таким образом, при неврозе граница между индивидуумом и обществом оказывается существенно сдвинутой в сторону индивидуума. В таком случае невроз рассматривается как обходной путь удовлетворения своей потребности, обходной путь поддержания равновесия индивидуума и среды'. В основе невроза лежит действие механизмов прерывания контакта, о которых мы говорили в предыдущей главе. Эти механизмы представляют собой хронические вмешательства в саморегуляцию индивидуума.
Весьма важен аспект рассмотрения невроза с точки зрения личности как композиции полярностей (Perls, 1969). Здоровый человек «не расщеплен» — он может быть разным: жестким и мягким, эмоциональным и рассуждающим, контролирующим и расслабленным — в зависимости от ситуации и своего выбора.
Невроз, по Перлзу, это жесткое проявление только одной из полярностей, в то время как противоположная исключается. Или это непроявление себя ни в одной из полярностей — противоположные потребности блокируют друг друга, и человек не выбирает ничего, пуская происходящее на самотек. Невротическое поведение индивидуума имеет некоторые особенности. В частности, невротик не в состоянии самостоятельно осуществлять что-то необходимое лично ему, ему трудно присутствовать в настоящем (мешают незаконченные дела в прошлом), он избегает решений или ответственности за свои решения, перекладывая их на среду (других). Невротик обращает свою энергию на манипуляцию средой, чтобы получить поддержку. Ответственность невротика — это вина, он ждет обвинений и готов к оправданиям. Ему не хватает способности опираться на себя, и эту неспособность он и приносит в кабинет терапевта.
В начале терапии опорой для клиента является терапевт, и это позволяет прояснить, в чем клиент нуждается, а также его характерные способы манипуляции миром (терапевтом), которые стали уже неэффективными. Такие характерные манипуляции Перлз (2000) называет избеганием контакта, они обнаруживаются в каждом невротическом механизме. Отказываясь от ответственности с помощью конфлуэнции, интроекции, проекции и ретрофлексии и т. п., невротик отказывается от свободы выбора. Его механизмы нарушения контакта поддерживают баланс, но это не удовлетворяющий индивидуума, невротический баланс с миром.
При конфлуэнции граница с миром просто отсутствует. Интроекция многих несовместимых представлений может привести к сдвиганию контактной границы вглубь человека так, что от его собственных желаний и стремлений ничего не остается. Собственные потребности, несовместимые с «проглоченными» интроектами, ведут (а часто и в прямом смысле) к несварению желудка и тошноте. В проекции мы сдвигаем и контактную границу «в свою пользу», снимая с себя ответственность за собственные чувства и желания. Ретрофлексируя, мы проводим границу между собой и миром достаточно четко, но внутри своего организма. В основе невроза всегда лежит нарушение контакттной границы и манипуляции с возбуждением. Терапевт помогает восстановить способность невротика к различению и обретению контактной границы и работает с прерыванием возбуждения, прерыванием энергии.
Ответственность, не свойственная невротическому индивидууму, — это способность отвечать, ориентируясь на свои собственные чувства, реакции и потребности (responsability— способность отвечать). В эффективной терапии происходит перераспределение ответственности, заключающееся в том, что индивидуум предъявляет свои потребности и отождествляет себя с ними. Ответственность терапевта в работе с невротиком состоит еще и в том, что он профессионально реагирует на любое поведение клиента, которое говорит об отсутствии ответственности клиента. Это означает, что он работает с каждым из невротических механизмов в тот момент, когда о н и проявляются во взаимодействии.
Когда клиент научается делать организмически адекватный выбор, это не означает, что он становится самодостаточным и перестает нуждаться в других людях. Он по-прежнему нуждается в них, однако получает гораздо большее удовлетворение от контакта с ними.
Тревога и ее роль в блокировании саморегуляции.
В терапевтической сессии тревога является маркером незавершенных ситуаций, которые должны быть рассмотрены и раскрыты в терапевтическом процессе. Отсутствие тревоги в терапевтической сессии подозрительно, ибо это свидетельствует либо о том, что работа не касается актуальной потребности клиента, либо у него нет трудностей в том, о чем он рассказывает терапевту. Постоянное состояние тревоги (так называемая «генерализованная тревога»), наоборот, свидетельствует о заблокированности многих чувств и желаний, не допускаемых к осознаванию.
Тревога в терапевтической сессии не обязательно осознается и выражается клиентом, она может скрываться за привычными манипуляциями клиента, стереотипными формами поведения, «помогающими» избежать ее осознавание. Таким образом, задача терапевта — идентификация и мобилизация тревоги (Немиринский, 1998). Возможность идентифицировать тревогу дает гештальт-терапевтический эксперимент. В эксперименте клиент имеет возможность осознать тревогу, а терапевт — стимулировать обратный процесс — перевести тревогу в возбуждение и волнение. Нет смысла убирать тревогу с помощью глубокого дыхания, так как тревога уйдет временно, поскольку контакт с миром (средой) не восстановлен. Парадоксально то, что произвольное усиление напряжения восстанавливает выдох и вызывает облегчение.
Тревога появляется именно там, где избегается контакт. Поэтому гештальт-терапевт по ходу сессии может идентифицировать, с какой стадией цикла контакта связано переживание тревоги.
1. При слиянии тревогу вызывает всякое выделение фигуры потребности, естественным образом влекущее за собой выделение человека из среды (группы).
2. При интроекции тревога заменяет собой переживание желания, а когда человек действует на основе желаний и требований других, он спокоен, но неудовлетворен. При этом не наступает следующая фаза цикла контакта — фаза мобилизации.
3. Проецирующий индивидуум отделяет от себя свои чувства, приписывая их среде. Следовательно, тревогу вызывает само переживание какого-либо чувства. Проекция предотвращает действие в среде, направленное к объекту потребности.
4. При ретрофлексии тревогу вызывает действие, адресованное другому человеку как объекту потребности (требование или просьба, желание погладить или оттолкнуть). Таким образом, ретрофлексия — это «профилактика» финального контакта с объектом потребности.
5. Эготист переживает как тревогу утрату контроля, при этом индивидуум не получает полного удовольствия и наслаждения от удовлетворения потребности.
6. При дефлексии индивидуума тревожит прямой контакт с другими людьми, получение обратной связи, разделение с ними чувств. Контакт становится косвенным, формальным, неясным.
Итак, та фаза цикла контакта, в которой появляется тревога, свидетельствует о характерном для клиента механизме прерывания контакта.
Тревога, рассматриваемая как феномен терапевтических отношений, так же интересна. Терапевт может наблюдать, в каких ситуациях она возникает (например, молчание терапевта) и как это связано с жизнью клиента. Он может задаться вопросом, в каком контексте актуальных терапевтических отношений появляется тревога. Далее, к чему побуждает клиент терапевта своей тревогой — к немедленным действиям по ее устранению, утешению или изменению поведения на знакомое (здесь тревога может быть следствием фрустрации стереотипных ожиданий клиента).
В какой фазе цикла контакта это происходит и где контакт прерывается? Какими действиями терапевт поддерживает тревогу клиента и какими нет? В каких ситуациях или фазах цикла контакта появляется собственная тревога терапевта?
Еще один вариант рассмотрения тревоги в гештальт-терапии — это тревога как напряжение между «сейчас» и «потом», настоящим и будущим. Поведенчески тревога относится к уходу из настоящего в будущее, это брешь между «сейчас» и «тогда». Хроническая тревога — это хроническая замена будущего прошлым или настоящего прошлым. Тревога часто появляется тогда, когда, избегая чего-то сейчас, мы начинаем беспокоиться о будущем и будущее требует некоторых действий по отношению к другим людям. Эта брешь может быть заполнена разными способами — например, работой или пьянством, постоянным перемалыванием прошлого или непрерывным истязанием себя за несовершенство. Поскольку удовлетворение любой актуальной потребности связано с ответственностью за что-то (например, любой выбор влечет за собой какие-то последствия), такая тревога блокирует любое действие, адресованное миру. Вместо реализации себя индивидуум погружен в бесплодные сомнения по поводу наилучших решений по отношению к будущему.
Для удобства анализа О. Немиринский (1998) выделяет три уровня рассмотрения тревоги и других психических явлений:
1. Биологический — уровень организмической саморегуляции. Практическое следствие для терапии состоит в том, что в фокусе терапии должны находиться именно те пласты опыта, которые вызывают тревогу. Терапевт идентифицирует тревогу по телесным признакам (дыхание, движения, мимика) и фокусируется на том, когда и где эта тревога проявляется.
2. Индивидуально-психологический — уровень переживания. Сюда включаются индивидуальные личностные смыслы происходящего, а также фаза процесса актуализации и удовлетворения потребностей, в которой появляется тревога. Терапевт рассматривает тревогу как регулирующий фактор в поддержании одних переживаний и избегании других, но в контексте контакта с актуальной потребностью. Кроме того, он пытается понять, какие личные смыслы происходящего с индивидуумом блокируют возбуждение и переживаются в виде тревоги.
3. Социально-психологический — любые психические явления, и в том числе тревога, рассматриваются с позиции поддержки функционирования поля «организм — среда». Это означает, что терапевт наблюдает и выделяет ситуации, в которых тревога появляется как феномен межличностного взаимодействия, в моменты, когда индивидуум сам манипулирует миром, и моменты, когда он отвечает на манипуляцию со стороны мира
3. Взгляд на симптом из гештальт-перспективы. СИМПТОМ КАК ФОРМА КОНТАКТА*
Термины «психосоматическое заболевание» и «психосоматический симптом» используются в медицине и традиционной психологии для описания ситуации, в которой у пациента проявляются физические нарушения, не имеющие органических причин, выявляемых при медицинском исследовании (Thomas,1999).
Интерес к психосоматическому симптому (мигрень, психогенные запоры, спазм пищевода, головные боли, напряжения, боли в спине, сердцебиение, сексуальная дисфункция и т. п.) и механизмам его появления у пациента всегда проявляли психотерапевты разных направлений. И пожалуй, основными вопросами, на которые они пытались ответить, были следующие: «Может ли организм выступать к а к сцена психического конфликта?» и «Каким образом и с помощью какого механизма внутрипсихический конфликт получает свое выражение в виде психосоматического симптома?». Большинство исследователей сходились во мнении, что психосоматический симптом отражает симптоматическое поведение, а его наличие указывает на остающееся бессознательным желание пациента. Так, психодинамическая теория рассматривает соматизацию (конверсию психологического процесса в физический) как своеобразную форму отреагирования пациента (Lipowsky, 1988).
Еще с о времен расцвета психоанализа символическому языку психосоматического симптома стало придаваться большое значение, его необходимо было расшифровать, чтобы понять сущность внутрипсихического конфликта пациента. Однако стремление расшифровать послание психосоматического симптома, сосредоточенность на том, о чем сообщает психосоматический симптом, привели к некоторому перекосу в терапии, выражающемуся в чрезмерно большом акценте на интерпретации. Составлялись даже специальные словари (Теппервайн, 1998), указывающие на смысл симптомов и даже болезней, не учитывающие индивидуальных особенностей ситуации пациента и попросту игнорирующих их (по типу «сонников»).
С другой стороны, понимание психосоматического симптома как языка, в котором «бессознательный смысл — мотив — побуждение — потребность... вместо того чтобы быть высказанным словами, проявляется лишь в подчеркнутом функционировании органа», было несомненным шагом вперед, так как привлекало внимание к теме потребностей индивидуума (Шульц-Хенке, 1951, цит. по: Аммон, 2000). Еще одним важным фактом понимания стала «корреляция одновременности» (уход от механистичности представления «психическое вызывает соматическое »), акцентирующая физиологическую сторону эмоциональных процессов.
Однако в конце концов интерес исследователей сместился с «языка симптомов» к процессу формирования психосоматического симптома, например, к истории ранних объектных отношений с фокусом на психосоматически морфогенных отношений матери и ребенка (Аммон, 2000). Одну из таких концепций в общей форме можно выразить следующим образом. Нарциссически уязвимая мать ребенка имеет нереалистические представления об образе матери и образе совершенного ребенка. Сталкиваясь с реальностью, она воспринимает обычного ребенка дефектным и бессознательно навязывает ему требование совершенства в форме контроля всех его жизненных функций, и в особенности соматических. Лишь появление симптоматики у ребенка дает возможность матери рассматривать себя как идеальную мать и вознаграждать его проявлением любви и заботы. За стабилизацию симбиотических отношений с матерью, обеспечивающих выживание и рост, ребенок платит психосоматическим симптомом.
Эмоционально значимые взаимодействия интернализуются различными путями, в этой связи В. Райх предположил, что зависимая позиция детства становится замороженной в теле, как структура характера. В своей концепции Райх привлек внимание к физическим аспектам характера, включающим мышечные напряжения (панцирь), позу, особенности дыхания, движения.
Вслед за ним А. Лоуэн (1996) также исследовал телесные особенности различных типов характера. Другая концепция акцентирует границу «Я» как психический орган, позволяющий различать внутреннее и внешнее, «Я» и «не-Я», говорить «да» тому, что является составной частью идентичности, и «нет» тому, что не принадлежит ему (Спитц, 1957, приведено по: Аммон, 2000). Эта концепция близка к модели контактной границы в гештальт-терапии. Способность говорить «нет» (то есть отвергать ненужное) рассматривается как основа межличностной коммуникации, и тогда психосоматический симптом предстает к а к нарушение функции «нет» (эго-функции в модели self). Невротический пациент говорит «нет» самому себе, вместо того чтобы сказать это «нет» кому-либо другому.
Кроме того, распространенность соматических и психосоматических заболеваний объясняется еще и реакцией на них общества, в котором не приветствуются расстройства идентичности (психические расстройства) и поддерживаются, как легитимные, соматические заболевания. Чуждый личности соматический процесс воспринимается обществом всерьез и не игнорируется или отвергается, как игнорируются или отвергаются психические нарушения.
В то время, как при психозе граница между «Я» и «не-И» стерта, психосоматический симптом становится способом интеграции личности и средством коммуникации «Я» с окружающим миром и собственным организмом. В этом смысле психосоматический симптом имеет позитивную функцию, препятствуя психической дезинтеграции и потере идентичности.
В последние годы в медицине появился термин «соматизация», связывающий воедино фактор психического стресса и телесного ответа организма на этот стресс. Под соматизацией понимается нарушение функционирования той или иной системы организма без достаточного органического основания. При этом роль психологических факторов в формировании этих нарушений остается очень важной. Липовский (1988) определяет соматизацию как склонность переживать психологический стресс на физиологическом уровне, Клейнман (приведено по Kellner, 1990) как выражение личного и социального дистресса посредством телесных жалоб с поиском медицинской помощи. Это такие симптомы, как хроническая усталость, гастроэнтерологические или уринальные боли, при исследовании причин которых не находят никакой органической основы. В медицине выделяют несколько видов соматизации — первичная (соматоморфное расстройство), определяющаяся присутствием телесных симптомов и озабоченностью ими; вторичная — связанная с диагнозом шизофрении, аффективными или тревожными нарушениями; соматизированная депрессия, когда при жалобах на соматические симптомы имеются указания на высокую вероятность депрессии. В ряду особо распространенных соматоморфных расстройств наиболее часто диагностируют психовегетативный синдром, психовегетативную лабильность, психосоматические нарушения, globus hystericus, синдром хронической усталости, вегето-сосудистую дистонию.
В медицинской модели симптом — это единичное проявление болезни. Отношение к симптому становится серьезным тогда, когда объективными данными подтверждается его органический характер. Данные анализов как бы дают симптому право на существование и лечение. Если же симптом существует только субъективно, то он либо игнорируется врачом («у вас ничего нет»), либо, в лучшем случае, пациента направляют к психотерапевту, куда он, как правило, не идет, так как психогенная природа симптома для него не всегда очевидна. Да и запрос пациенту приходящего к психотерапевту, носит однозначно медицинский характер — «убрать симптом немедленно и лучше с помощью специальных таблеток». Это говорит о необходимости тщательной работы с пациентом, разъясняющей цели и характер пситерапии.
Рассмотрим, что же такое психосоматический симптом с точки зрения психологической модели. Это устаревшая на данный момент форма приспособления к действительности. Та ситуация или контекст, в котором пребывал клиент или пациент, давно поменялся, а застывшая форма реагирования осталась. С этой точки зрения, психосоматический симптом представляет собой своеобразный маркер внутриличностного конфликта и метафорическое коммуникативное послание, отражающее способ организации поведения в социальной системе. Психосоматический симптом — это одновременно и выражение проблемы и форма решения ее, метафора существующей проблемы и метафора ее решения.
В гештальт-терапии акцентируется парадоксальная природа симптома*, заключающаяся в том, что (1) психосоматический симптом является отражением психологической проблемы и одновременно (2) способом решения данной проблемы. Это противоречие было замечено еще 3. Фрейдом. Вторая важная догадка — догадка Ф. Перлза — заключалась в том, что механизмом фиксации психосоматического симптома является хроническое напряжение низкой интенсивности. Рассмотрим оба положения поочередно.
Психосоматический симптом является способом борьбы с острой тревогой и одновременно способом поддержания хронической тревоги. Например, курение субъективно облегчает тревогу, а на физиологическом уровне угнетает дыхание, а это способ поддержания тревоги низкой интенсивности, но большей продолжительности. Ретрофлексия агрессии, возникающая из-за невозможности (реальной или привычной) выразить ее или уйти из ситуации, выражается в головной боли напряжения, которая сама по себе является поводом выйти из ситуации, то есть хотя бы частично удовлетворить потребность в отделении. Здесь головная боль — это и выражение проблемы, и способ ее решить. Невротическая депрессия в данной модели может быть рассмотрена как форма реакции на депривацию близости: «я не могу выжить без близости, и без нее умираю». С другой стороны, по «предлагаемой» симптомом форме взаимодействия между пациентом и его близкими депрессия провоцирует опеку, и близость достигается, правда, суррогатная по своему характеру.
С точки зрения полярностей, психосоматический симптом - это застывшая форма противоречия между двумя потребностями, которые субъективно не могут сосуществовать друг с другом, застывшая форма конфликта. В этом смысле психосоматический симптом является способом поддержания целостности. Его можно воспринимать как маркер некой поведенческой проблемы и существования ее в пространстве индивидуума. Психосоматический симптом — это своеобразный способ саморегуляции, позволяющий частично разрешать конфликт, не решая самой проблемы. Так, головная боль у одной из клиенток являлась отражением напряжения между полярностями «быть свободной» и «быть нужной», которые воспринимались ею как взаимоисключающие. «Быть свободной» имело коннотацию «никому не нужной, одинокой», а «быть нужной» имело смысл «делать то, что она не хочет». Симптом давал возможность временно освобождаться, избавляясь от принуждения в отношениях с другими людьми и в то же время сохранять с ними связь.
Единственный путь, который ведет к успеху терапии, — живое осознавание симптома, принятие обеих сторон конфликта как своих собственных, восстановление диалога между частями личности и средств, с помощью которых они обе могут удовлетворить свои потребности. При этом переживается и боль, и страдание, но все это для того, чтобы разрушить и ассимилировать патологическим материал, содержащийся в симптоме. Однако, как писал Пол Гудмен, для изменения ситуации «лучше принять ответственность, чем' принять аспирин».
Для того чтобы создать психосоматический симптом, opганизму нужно пройти через несколько стадий. При здоровом функционировании наш опыт охватывает поле «организм — среда», а переживание этого опыта в ценностном аспекте мы называем эмоциями. Эмоции непрерывны, так как каждое проживаемое» нами мгновение имеет хоть какой-то эмоциональный оттенок.
Даже спокойствие имеет какой-либо эмоциональный оттенок. Однако в нашем обществе слово «эмоция» носит негативную коннотацию несдержанности, между тем как чувства и эмоции просто имеют разную силу в зависимости от степени заинтересованности организма в удовлетворении потребности. Эмоция в гештальт-терапии носит непосредственный характер. Это означает, что эмоция является непосредственным отражением состояния поля «организм — среда» и регулятором действия, направленного на удовлетворение потребности организма. Регулирование происходит за счет того, что эмоция дает энергетическую основу действию или энергию для поиска адекватных действий и ресурсов.
Таким образом, переживание чувства — это ориентирующий и мобилизующий момент нашей жизни, целостный сигнал об отношениях потребности и среды. В норме чувство задает направление поиску или действию. Так, страх — это возможность для человека позаботиться о своей безопасности, а сексуальное возбуждение — сигнал о возможности удовлетворить свою сексуальную потребность. Недифференцированная форма эмоций выражается в возбуждении; чем более дифференцированы и тонки чувства, тем более ясной и интересной является наша жизнь.
Однако многие чувства в обществе запрещено предъявлять. Существуют социально запрещенные чувства — гнев, страх, стыд, а также индивидуально запретные чувства, связанные с особенностями воспитания. «Стыдно бояться» (сразу два запрещенных чувства), нельзя злиться, бурно выражать свою радость, любовь или восхищение, «надо» быть сдержанным. В некоторых семьях даже запрещено грустить и плакать («нужно быть веселым и радовать других!»), нельзя испытывать замешательство, так к а к «нужно сразу знать, что тебе нужно». Выражение потребности ребенка в любви может быть встречено отказом, его агрессия — наказанием, уязвимость — жестокостью, радость — высмеиванием.
Подобные условия требуют, чтобы человек решал противоречие между потребностью в выживании и качествами развивающегося «Я». И тогда аспекты «Я», отвергаемые окружающей средой, отчуждаются. Мы начинаем делить себя на «Я», относя его к психике, и тело. Обычно мы считаем тело чем-то отличным от «Я» или не относящимся к «Я», и наш я з ы к также способствует их разделению (Керпег, 1993). Мы не можем сказать «Я» — тело, в большинстве случаев мы говорим «мое тело». Так же, как «моя машина», «моя одежда» и т. п. Так, клиенты психотерапевта, испытывающие неприятные физические ощущения, нередко желают отделаться от них и считают это задачей психотерапии. Они хотят, чтобы исчезли приступы гнева и чувство страха, пропали головные боли и напряжение в мышцах, не хотят волноваться.
Некоторые ощущения, которые клиенты чувствуют в теле и не могут объяснить, они называют иррациональными. Отчуждение ими некоторых психических аспектов «Я» тесно связано с отчуждением соотнесенных с ними телесных аспектов «Я». Это потеря связи «с первоосновой человеческого опыта — материальной реальность» (Зинкер, 1993).
И так может продолжаться достаточно долго и оказывать негативное воздействие на развивающуюся личность. Платой за нашу социализацию становится уменьшение способности к саморегуляции и обретение механизмов самоманипуляции. Поощряемый авторитетами самоконтроль и невозмутимость приводят к тому, что спонтанность в выражении чувств подавляется, а в некоторых случаях подавляется и восприятие телесных ощущений, составляющих наши чувства.
Однако нежелательные чувства не могут быть исключены из организма произвольно, так как «невозможно аннулировать способ, которым природа организует функционирование организма» (Перлз, Хефферлин, Гудмен, 1993). Эксперименты с алекситимическими пациентами показали, что искажается только восприятие чувства, в то время как физиологическая основа чувства, регистрируемая с помощью кожно-гальванического рефлекса или мио и энцефалографии, сохранена. Таким образом, исключается только осознавание чувства или переживания. Учитывая, что универсальным способом совладения с критическими ситуациями является переживание, при отказе от него происходит запуск патогенетического процесса.
Это происходит путем напряжения в той области, где локализованы ощущения, по которым чувства распознаются. Чем более выражено чувство, тем более сильным должно быть такое напряжение. Между тем напряжение мышечных волокон высокой интенсивности воспринимается как острая боль, которую индивидуум долго выносить не может. «Для хронификации напряжения необходима его низкая интенсивность. Существование хронического напряжения в определенной части тела нарушает обменные процессы и создает телесную готовность для образования симптоматики» (Немиринский, 1997).
В некоторых случаях боль от конфликта настолько непереносима, что в теле появляются участки десензитизации, воспринимаемые как пустота.
Психосоматический симптом можно рассматривать и как хронический дефицит в удовлетворении актуальной потребности, и как проекцию отчужденных переживаний, но только не на окружение, а на определенную часть тела. В такой перспективе симптом — это сплав проекции и ретрофлексии (Немиринский, 1997). Психосоматический симптом — это то, что происходит с телом и одновременно свернутая форма контакта, причем форма ретрофлексивная, когда организм воспринимает себя как окружающую среду. И человек относится к себе как к окружающей среде, делая что-то с собой вместо воздействия на окружение.
Таким образом, то, что происходит внутри организма, является результатом воздействия энергии, которая первоначально должна была поддержать действие, направленное в окружающую среду (Немиринский, 1997, Iaculo, 2001). При восстановлении контакта с чувствами телесные симптомы теряют с в ою актуальность.
При хроническом дефиците в удовлетворении потребности теряется функциональный характер психосоматического симптома (то есть он становится постоянным) и на уровне органа появляются диагностируемые с помощью различных методов органические изменения. Психологу и психотерапевту, работающему в соматической клинике, желательно иметь контакты с врачами в любом случае. Если органическая основа симптома не диагностируется, то в лечебном процессе больший удельный вес приобретает установление коммуникативного послания симптома и решение жизненных проблем пациента. Если органические изменения превалируют, желательно сочетание психотерапии с медикаментозным лечением и физиотерапией.
Что происходит с организмом в процессе формирования психосоматического симптома? Для того чтобы чувствовать возбуждение, нужно чувствовать свое тело и ощущать возбуждение как принадлежащее телу. Если возбуждение опасно или запретно, человек может остановить его, сжать свои мышцы, это приводит к появлению боли. Мы можем физически притупить телесные ощущения и среди них те, которые составляют чувство любви, сострадания или гнева.
Так, для того чтобы утаить от себя честное «я не люблю этого человека» (а так им человеком может быть и достаточно близкий), нужно ущемить свою саморегуляцию. Это проблема, с которой связан феномен алекситимии — утрата чувств и телесных ощущений в осознании и языке. Алекситимия часто наблюдается в группе больных с функциональными нарушениями — ВСД, панические атаки, головные боли, напряжения, боль в спине, гипертония.