Об архаике и современности
Собирательный образ русского композитора XIX века — это дяденька с бородой, музыка которого на 60 процентов составлена из русских народных мотивов.
Чайковский подходит под это описание разве что наличием растительности на лице.
Вся музыка Чайковского поет голосом городского романса, порой откровенного, эмоционального, иногда «недостаточно русского» для коллег по цеху - Петербургских композиторов могучей кучки. Те занимались тем, что поднимали архаические музыкальные пласты фольклора, жесткого, пронзительного и такого неправильного для ушей современного человека. Чего стоит музыка Мусоргского, впитавшая в себя весь нерв русской музыкальной архаики.
Чайковский же обращался к народности иначе: веселый хор крестьян из Евгения Онегина дышит обаянием и радостью, и лишь отдельными чертами похож на настоящее пение в деревнях. Его не слишком-то привлекала вся эта история с народными напевами. Если приглядеться, то для двух своих центральных опер он выбирает очень современные ему сюжеты. Именно актуальность и жизненность мгновенно и навсегда зацепила публику в день первого исполнения «Евгения Онегина» несмотря на то, что исполняли ее студенты московской консерватории, а не именитые певцы. Кстати, сам Чайковский свое творение даже оперой не называл - так, мол, «лирические сцены».
О степени оперности и реализме в «Евгении Онегине»
Опера — это высокий жанр, полный условностей. Именно условности делают оперу оперой. Одна из них - наличие оперной интриги. 
Почти в каждой опере есть сюжет, закручивающийся вокруг какой-то одной проблемы и собирающий, как огромная воронка, вокруг себя всех ее персонажей. Часто это бывает проблема любви людей из враждующих сословий, как, например, в «Аиде» или «Ромео и Джульетте». Такая оперная интрига есть и в «Пиковой Даме» - любовь в сочетании со страстью к деньгам, которая в итоге губит Германа.
В этом ряду оперных шедевров «Евгений Онегин» стоит особняком.
Неразделенная любовь Татьяны — это лишь один из эпизодов истории, который зритель увидит отнюдь не сразу. Чайковский начинает оперу с семейной сцены Лариных, в которой матушка поет: «привычка в жизни нам дана, замена счастью она». И в целом опера выстроена не как сжимающаяся до последнего пружина, а как лирические сцены из жизни трех ее персонажей - Татьяны, Ленского и Онегина. Это глубоко современная идея, в которой Чайковский выступает не только как романтик, но и как реалист. Позже драматический театр тоже откажется от интриги в пользу свободного течения пьесы.
В чем Чайковского можно сравнить с Бетховеном
Бетховена мы привычно относим к венскому классицизму. Даже произносим три имени неотделимо друг от друга: Гайдн, Моцарт, Бетховен. Почти в одно слово.
Однако Бетховен, как самый младший из этой тройки, явно стоит одной ногой в романтизме, еще не зная об этом. Обращают его туда смелые решения в музыкальной драматургии и особые, очень личные сюжеты симфоний.
И у него, и у Чайковского есть одна важная общая черта: первую тему своих симфоний они оба насыщают плотным развитием, сразу же начинают разрабатывать ее, не дожидаясь, пока слушатель к ней привыкнет. Взять, например, главную тему четвертой симфонии Петра Ильича, которая звучит сразу же после вступительной темы рока. Активные модуляции, предельная концентрация напряжения, тональное, динамическое развитие дают ощущения хаоса и отчаяния. «Передохнуть» Чайковский дает только в третьей теме, которая во всем контрастна первой: полетная, волшебная, дышащая широко и свободно; в ней есть импрессионистическое наслаждение сладкой, вязкой, красочной гармонией. 
То же самое вы встретите и у Бетховена. В своей пятой симфонии после «удара судьбы» и тревожной разработки первого мотива он дает тему, которая словно успокаивает ласковой и теплой кантиленой.