– К сожалению, не поручусь за это. Мне трудно понять, как можно уцелеть после прямого попадания из дисраптера. Покончив с Грегором, я с удивлением обнаружил, что тело Валентина куда‑то делось. Я бросился его искать и наткнулся на замаскированную панель, за ней был потайной ход, которым этот мерзавец, возможно, и ускользнул. Надо думать, Грегор приготовил этот путь для себя на случай опасности, но воспользовался им другой негодяй. Этим путем и я спустился вниз, потом напялил доспехи погибшего стражника. Когда уцелевшие охранники стали удирать из горевшей Башни, я смешался с ними. Их никто не проверял, так что уйти оказалось проще простого. С тех пор мне приходится скрываться.
Евангелина выпустила его руки и отступила.
– А мы сегодня тебя похоронили. Как положено. Поместили пустой гроб с твоим именем в ваш фамильный склеп.
– Знаю, – сказал Финлей. – Я наблюдал. С безопасного расстояния. Похороны так себе, не слишком пышные, и народу собралось маловато. Как мило, что заявился Роберт: мы с ним терпеть не могли друг друга. И Адди с детишками... у них, должно быть, все в порядке. Как я слышал, Адди здорово разбирается в акциях и паях.
– Выходит, официально ты мертв. Ну, и что дальше? Хочешь полностью порвать с прошлым и начать совершенно новую жизнь?
– Конечно. В конце концов, мне не впервой. Финлей Кэмпбелл пожил свое, и с этим покончено. Пора двигаться дальше. При той неразберихе, которая последнее время царит в централизованных архивах, обзавестись новой личностью проще простого. Уйма народу делает это по всевозможным причинам. И, между прочим, если Финлей Кэмпбелл, в силу ряда обстоятельств, не мог на тебе жениться, то его проблемы никак не будут распространяться на того малого, которым стану я. Мы наконец‑то сможем быть вместе.
|
|
Они вновь обнялись. Евангелина уткнулась лицом в его грудь.
– А ты не будешь скучать по своей прежней жизни? – спросила она, помолчав.
– По правде говоря, нет. По‑настоящему я не был ни Финлеем Кэмпбеллом, ни Железным гладиатором. И в том, и в другом проявлялась лишь часть моего «я». Все это осталось в прошлом. К тому же люди так и не оценили того, что Финлей Кэмпбелл сделал для них во время восстания. Не то что Джулиан с его голографическим шоу.
– Он мертв, ты знаешь?
– Да, знаю. Бедняга Джулиан. Обрел наконец покой. По крайней мере, он забрал с собой эту суку из клана Чоджиро.
– Это преподносится как ссора любовников, – сообщила Евангелина. – Официальная версия сводится к тому, что он сошел с ума, когда узнал, что умирает, и решил взять Би‑Би с собой. Клан Чоджиро из кожи вон лез, уверяя, что не винит Джулиана. В конце концов, он все еще популярен. На его похороны собрался весь город.
– Я и это знаю, – промолвил Финлей. – Я был там, стоял в толпе на тротуаре, когда мимо проходила похоронная процессия. Даже мужчины плакали. Он был народным героем. Не легендой, как Оуэн или Джек Рэндом, но и не обыкновенным бойцом, вроде тебя или меня.
– Тебе не следовало туда ходить. Разве можно было тебе появляться на публике? Джулиан бы понял.
– Я замаскировался. А не проводить его я не мог. До него у меня никогда не было настоящего друга. Он преклонялся передо мной, хотя я убеждал его, что не стою того. Он так и не понял, как я им восхищался. А ведь Джулиан был настоящим героем. Он бескорыстно боролся за то, во что верил. У меня‑то имелся корыстный интерес: я присоединился к подполью, чтобы находиться поближе к тебе. Хорошо хоть, что о нем не забыли. Я поразился, что его шоу все еще идет. Теперь его роль исполняет актер. Публика валом валит. Знаешь, он ведь и меня пытался вовлечь в это дело, но его боссы оказались против. – Финлей ухмыльнулся. – Что и к лучшему. Но а ты, Эви, чем занимаешься в последнее время? До меня доходили слухи, что ты заправляешь подпольем клонов.
|
|
– Кто‑то должен этим заниматься, – ответила Евангелина, отстранившись. Слезы ее уже высохли. – Как только их прежние лидеры дорвались до денег и власти, у них головы пошли кругом. Обещаний было роздано столько же, сколько и взяток, а каков результат? Клоны так и не получили в новой администрации решающий голос. Но теперь за дело взялась я, и, уж поверь мне, я этого добьюсь. Поначалу, если честно, я втянулась в это дело, чтобы хоть чем‑то себя занять. Но ты бы поразился, с какой чудовищной коррупцией мне довелось столкнуться! И у меня не было возможности прибегнуть к помощи закона – огласка бросила бы тень на все движение клонов. Мне приходится потихоньку избавляться от крыс, а потом еще и от их трупов. Должна сказать, Финлей, ты воскрес из мертвых в самый подходящий момент. Я смогу опереться на крепкую руку.
– И когда это ты успела сделаться такой практичной? – удивился Финлей.
– У меня не было выбора, я ведь думала, что осталась одна. Мне пришлось повзрослеть. В один день потеряв и отца, и любимого, я поняла, что не могу позволить себе оставаться ребенком.
|
|
– Нам нельзя показываться на людях вместе, – сказал Финлей. – До тех пор, пока мы не найдем надежную мастерскую биотрансформации, которой сможем доверить изменение моего лица и языка моего тела.
– Ты можешь носить маску, – сказала Евангелина с улыбкой. – Тебе же не привыкать. Мы назовем тебя Неизвестный клон. Ты станешь живым символом всех клонов, погибших за дело равноправия. Нашему движению очень даже подойдет такой символ.
– Надо ли мне будет убивать людей? – осведомился Финлей.
– О, уйму, – ответила Евангелина, и они оба рассмеялись.
* * *
Дэниэл Вульф сел на постели, с трудом сдержав крик. Он еще находился во власти сна, но ночной кошмар уже таял, улетучивался, оставляя лишь ощущение страха. Что именно так его напугало, Дэниэл не помнил. Зато его тело прекрасно помнило пережитой ужас. Он взмок от пота, сердце бешено колотилось, дыхание было таким, словно он бежал со всех ног, спасая свою жизнь. Наверное, так оно и было.
Откинув потные простыни, он подал команду светильникам, и спальня немедленно озарилась ярким, отгоняющим страхи светом. Его старая спальня в Башне Вульфов, где он провел свое детство. Когда стало ясно, как сильно он нуждается в надежном месте, где мог бы чувствовать себя в безопасности, Стефания тут же распорядилась ее открыть.
Пока он занимался поисками своего умершего отца, с ним что‑то случилось. Что‑то страшное. Настолько страшное, что шок уничтожил все воспоминания. Теперь они являлись к нему только во снах.
Встав с кровати, он пошлепал к умывальнику, чтобы ополоснуть лицо. Прохладная вода успокаивала, но тревога все равно оставалась. Так же как и уверенность, что ему жизненно необходимо вспомнить нечто важное. Вспомнить, несмотря ни на что. Как бы жутко это ни было.
Дверь отворилась, и сердце Дэниэла испуганно подпрыгнуло. Он резко повернулся, подняв руки, чтобы защититься от... он сам не знал, от чего. Но это была его старшая сестра, Стефания, заглянувшая проверить, все ли у него в порядке. Она всегда знала, если с ним было что‑то не так. Вот и сейчас Стефания поднялась прямо с постели: волосы ее были растрепаны, халат, чтобы не смущать стражу, наброшен прямо поверх тонкой ночной сорочки.
Даниэл кивнул ей и вернулся к кровати, сев на краешек. Стефания опустилась рядом с ним и бережно положила руку на его дрожавшие плечи.
– Опять тот самый сон? – тихонько спросила сестра. – Ты принимаешь таблетки, что прописал тебе доктор?
– Они не помогают. Засыпать‑то я и без них засыпаю, с этим проблем нет. Дело в этих проклятых сновидениях. Никакие таблетки не защищают от кошмаров.
– А у тебя есть хоть малейшее представление о том, чем именно этот сон так страшен? Что в нем так пугает? И почему тебе снова и снова снится одно и то же?
– Если бы... Как только я просыпаюсь, сон исчезает. Пока я прихожу в себя, все, даже самые смутные воспоминания, рассеиваются. Не остается ничего, кроме ощущения запредельного страха.
Дэниэл уставился на сцепленные на коленях руки. На нем была пижама с бурыми мишками, точно такая же, какую он носил в детстве. Она немного успокаивала его, давая ощущение тепла и заботы.
– Просто... кажется, будто приближается что‑то плохое. Это я знаю точно, хотя понятия не имею, что, как и почему... Вот бы тебе позвать экстрасенса. Пусть они извлекут эту гадость из моей головы.
– Дэнни, мы ведь уже это обсуждали, – вздохнула Стефания. – Приглашение экстрасенса невозможно сохранить в тайне. Тут же пойдут слухи, а мы не можем допустить, чтобы другие семьи прознали о нашей слабости. Особенно сейчас, когда дела обстоят... так, как они обстоят. Сон, Дэнни, он и есть сон, не более того. Ты с этим справишься.
– Если бы только я смог вспомнить...
Дэниэл в бессильной злобе уставился на руки, сжатые в столь же бессильные кулаки.
Стефания, мурлыча что‑то под нос, обняла его и стала укачивать, как ребенка. Дэниэл начал успокаиваться. Он вспомнил, как в далеком детстве матушка успокаивала его точно так же.
– Не беспокойся ты об этом дурацком сне, – прошептала Стефания. – Ты слишком долго оставался в ловушке среди обломков своего корабля. Кошмары теперь просто неизбежны. Чем переживать из‑за них, порадуйся, что «маяк» на твоем звездолете все же заработал. Нам удалось обнаружить тебя и оплатить твою транспортировку домой. А главное, радуйся тому, что ты выжил, Дэнни. Выжил в катастрофе, в которой другой наверняка бы погиб.
– Но почему, черт побери, я ничего не помню? Ни саму катастрофу, ни почему она произошла, ни что я делал возле той заброшенной луны.
Лицо Дэниэла скривилось от досады, как у ребенка.
– Меня не было несколько месяцев! Где я находился все это время?
– Ты все вспомнишь, – заверила его Стефания. – Дай только время.
– Я вовсе не уверен, что хочу вспомнить. Мне страшно, Стефи.
– Послушай, постарайся продержаться еще некоторое время. Если тебе не станет лучше через несколько недель, я позабочусь, чтобы сюда, тайком, доставили какого‑нибудь экстрасенса. Есть несколько человек, которые в долгу перед кланом Вульфов. А пока будь благодарен судьбе за то, что потерпел катастрофу именно тогда. Ты уже приблизился к Запретному Сектору, а оттуда никто не возвращается.
– Это мне все твердят. – Дэниэл тяжело вздохнул. – Жаль, что я так и не нашел отца. Или хотя бы его тело, чтобы доставить домой и похоронить в фамильной усыпальнице. Мне так недостает его, Стефи.
– О себе я этого не скажу. Он был бессердечным тираном. В жизни не интересовался нашими нуждами, не говоря уж о том, что колошматил тебя, когда ты подворачивался под горячую руку. Меня‑то он пальцем не трогал, знал, что со мной это не пройдет. Теперь, когда его нет, всем нам стало гораздо лучше. Валентин исчез, Констанция с головой погрузилась в подготовку к свадьбе... а у меня нашлись тайные союзники. Если мы сделаем все как надо, Дэниэл, то приберем к рукам контроль над всеми делами семьи. Восстановим былое могущество. Разве это не то, к чему мы всегда стремились?
– Пожалуй, что так, Стефи. Тебе виднее, ты всегда знала, как лучше. Тебе пора вернуться в свою комнату. Со мной все будет в порядке.
– Хорошо. Но сперва смени пижаму. В шкафу есть чистая.
Стефания еще раз ободряюще сжала его плечо и встала.
– Ложись, Дэниэл. И больше никаких дурных снов.
– Да, Стефи.
Она поцеловала его в лоб, помахала на прощание и вышла из спальни. Вздохнув, Дэниэл стянул с себя пропитанную потом пижаму. Оставил ее на полу, подошел к шкафу и надел новую – пахнущую чистотой, свежестью и безопасностью. Он совсем уже собрался лечь, но уловил кислый запах пропотевшего белья. Дэниэл снял постельные принадлежности и неумело застелил кровать свежими простынями. Звать слуг не хотелось: пошли бы сплетни, а у него все‑таки была гордость.
Он снова улегся и натянул одеяло до самого подбородка. Яркий свет резал усталые глаза, но он не был готов остаться в темноте. Может быть, никогда этого не сможет. Дэниэл нахмурился, рассердившись на себя. Он же Вульф, черт возьми! Отец учил его быть сильным! Он уже собрался выключить свет, но замер, внезапно осознав, что у него в спальне кто‑то есть. Дверь не открывалась, и он не видел и не слышал, чтобы кто‑либо входил. Но он был не один. Дэниэл медленно сел в постели, уставясь в ярко накрашенные глаза своего старшего брата, Валентина.
Валентин Вульф сидел, или, скорее, примостился на краешке кровати Дэниэла, подтянув колени к груди. Лицо его было бледным, темные локоны чуть сбились набок. Он рассматривал брата лихорадочно блестевшими глазами. Одетый, как всегда, во все черное, он казался гигантским вороном, вестником беды. По мере того как он присматривался к брату, широкая улыбка Валентина сменялась гримасой разочарования.
– В чем дело, дорогой Дэниэл? Ты не рад, что я вернулся домой? Не слышу восторженных восклицаний по случаю возвращения блудного сына.
– Как, черт возьми, ты попал сюда? – спросил Дэниэл, от злости и досады позабывший на миг обо всем прочем. – Как тебе удалось обойти охрану и пробраться сюда незаметно даже для меня?
– Понимаешь, – невозмутимо ответил Валентин, – теперь меня можно увидеть только тогда, когда я сам этого захочу. С помощью снадобья экстрасенсов я получил способность отводить глаза.
– Ну, и чего тебе от меня нужно? – отрывисто спросил Дэниэл, прикидывая, сможет ли он дотянуться до пистолета, спрятанного под подушкой. Валентин, похоже, вооружен не был, но от него всегда исходила угроза. – Зачем ты заявился ко мне в такое неподходящее время?
– Как это, зачем? Поприветствовать тебя дома, конечно, и удостовериться, что ты благополучно вернулся в лоно семьи.
Валентин хрипло рассмеялся:
– Дело в том, что мне путь к возвращению уже заказан. Я зашел слишком далеко, видел слишком много. Но у меня сохранилась своего рода ностальгия по прежним временам, когда я был моложе и оставался обычным человеком.
Он мрачно уставился на Дэниэла.
– Я слышал, братишка, что дела у тебя идут неплохо. Наша дорогая Констанция доверила тебе присматривать за повседневными делами клана, тогда как сама посвятила себя матримониальным делам и проблемам монархии.
– Кто‑то же должен был ей помочь. Стефании она никогда не доверяла.
Что ж, с ее стороны это было весьма разумно, – ласково промолвил Валентин. – А ты после своего возвращения весьма откровенно говорил об угрозе Шаба и опасности их вторжения. С чего бы это, как думаешь? Ты ведь никогда раньше не интересовался политикой.
Дэниэл нахмурился:
– Сам не знаю. Но этим стоит заняться. И мне кажется, Шаб гораздо опаснее, чем мы думаем. Эти извращенные Искусственные Разумы что‑то затевают. Что‑то ужасное.
– А ты молодец! – восхитился Валентин. – Делаешь успехи. Всюду выступаешь, участвуешь в совещаниях, усиливаешь службу безопасности семьи, короче говоря, в каждой бочке затычка. Дорогой папочка мог бы тобой гордиться. Вот мной – нет, мной он никогда не гордился. Впрочем, я никогда не хотел быть еще одним Вульфом.
Валентин состроил гримасу.
– Нет, это не по мне, Дэниэл. Я превратил себя в нечто куда более мрачное, опасное и чудесное.
– Ты заключил сделку с Шабом, – медленно произнес Дэниэл. – Еще когда был главой семьи. Сколько же секретов человечества ты продал Искусственным Разумам? И что взамен?
– Больше, чем ты можешь себе представить. И получил бы еще больше, но события вышли из‑под контроля.
– А кто еще из клана был с тобой заодно?
– О, Дэниэл, пособников у меня не было. Мне привычнее работать в одиночку, ведь в нашем стаде я всегда был паршивой овцой. Честно скажу, конкуренция мне не по душе. Будь у меня основания заподозрить в тебе или в нашей дражайшей сестрице серьезного противника, я давным‑давно придушил бы вас обоих в постели. О, счастливые беззаботные дни юности! Я всегда скучаю по ним. Кстати, это одна из причин моего нынешнего визита. Мне захотелось попрощаться с моей юностью, с моим прошлым. Теперь, побывав в местах, которые ты не можешь себе даже вообразить, я стал совсем другим.
– О чем, черт возьми, ты толкуешь, Валентин?
– Ты никогда не отличался терпением, Дэниэл. Ладно, постараюсь объяснить все по возможности просто, так, чтобы даже ты понял. Я стал на сторону Шаба. Я буду таким же, как Искусственные Разумы: могущественным, бессмертным, вершащим нескончаемое путешествие по истинной реальности, достигшим подлинных вершин вечности и бесконечности. Ну, а попутно, по ходу дела, я помогу уничтожить человечество. Просто потому, что это в моих силах. И ты, дорогой братец, мне поможешь.
– Никогда! – воскликнул Дэниэл и, выхватив из‑под подушки дисраптер, выстрелил брату в живот.
Выпущенный в упор энергетический импульс угодил Валентину в диафрагму и прошил его тело насквозь так стремительно, что его даже не отбросило с краешка кровати. Запахло горелым мясом. Валентин медленно накренился вперед, словно кланяясь брату, и Дэниэл ощутил прилив радостного возбуждения. В тот момент ему казалось, будто он совершил хирургическую операцию, вырезав из здорового клана Вульфов злокачественную опухоль.
И тут произошло невероятное: Валентин выпрямился. В его рубахе зияла обугленная дыра, но на теле не осталось ни малейших следов раны. Губы скривились в усмешке, подведенные черным глаза вспыхнули недобрым огнем. Мертвенно‑бледное лицо походило на маску призрака или демона.
– Прекрасная попытка, Дэниэл. Честно признаюсь, подобной прыти я от тебя не ожидал. Дорогой папочка действительно мог бы тобой гордиться. Но увы, братец, после того, что я обрел, такие, как ты, мне уже не страшны. Финлей Кэмпбелл пытался сделать то же самое в Башне Шреков, и тоже без результата. Сказано же тебе было: я бессмертен! Ладно, перед тем как я уйду, можешь спросить меня, о чем хочешь. Не исключено, что я, по старой памяти, даже тебе отвечу.
Дэниэл спохватился, что все еще держит свой дисраптер направленным на Валентина, и медленно опустил руку. Если ему удастся задержать Валентина разговором, служба безопасности придет ему на помощь. Факт использования энергетического оружия в пределах Башни не мог остаться незамеченным.
– Это ты убил нашего отца, Валентин?
– Конечно. Он мешал мне. Тебе тоже, но я знал, что ни у тебя, ни у Стефании не хватит духу сделать то, что нужно. Якоб постарел. Хуже того, устарел. Он так и не понял, какие возможности сулит союз с Шабом. К тому же я никогда его не любил. И он меня.
– Ему не за что было тебя любить.
– Я был его сыном, – напомнил Валентин. – Его первенцем и его наследником. А он оттолкнул меня только потому, что я предпочел следовать не тем путем, который указал он, а своим собственным. Поэтому я отрекся от него. Он получил удар в спину, а скоро такой же удар получит и все человечество. Я отрекаюсь и от него.
Дэниэл, несмотря на серьезность заявления, недоверчиво рассмеялся. Он просто не мог удержаться.
– Вот оно, значит, в чем дело? Все твои злодейства, все убийства, которые ты совершил и собираешься совершить, имеют, оказывается, единственную причину. Все дело в том, что папочка недостаточно сильно тебя любил. Ах ты, бедняжечка, как же тебя жалко!
Издав сердитое рычание, Валентин с невероятной быстротой метнулся вперед. Он навис над Дэниэлом, подтянув его к себе за ворот пижамы, и процедил:
– А ведь я прекрасно знаю, братец, почему тебя мучают ночные кошмары! Знаю, где ты побывал и что видел. Попросил бы по‑хорошему, глядишь, и узнал бы, что да как. Но уж теперь нет: оставайся наедине со своими страхами и потными простынями. Представляю, что у тебя будет за физиономия, когда эти кошмары станут явью для всего человечества. Ну ладно, пока. Передавай привет Стефи. Нет, я серьезно: что ни говори, а мы же семья.
С этими словами Валентин исчез. Не просто пропал из виду, а именно исчез: воздух устремился туда, где он только что находился, заполняя освободившееся пространство. Дэниэл попытался сосредоточиться. Все знали, что Шаб владеет дистанционной телепортацией: именно так им удалось обойти карантин и вырваться из Запретного Сектора. Получалось, что Валентин, в кои‑то веки, не соврал: он действительно заключил союз с ИРами с планеты Шаб. И возможно, мог и вправду знать, что же случилось с Дэниэлом, когда тот занимался поисками своего покойного отца. Эти соображения подтолкнули Дэниэла к действию. Плевать на последствия, он должен найти телепата. Экстрасенса, достаточно сильного, чтобы проникнуть в его сознание и докопаться до истины. Прежде, чем его кошмары станут кошмарами всего человечества.
* * *
День возвращения Джека Рэндома и Руби Джорни на Голгофу, столичную планету Империи, выдался холодным и ненастным. Теснившиеся рядом с главной посадочной площадкой репортеры согревались, пуская по кругу фляжки с горячительным и передавая друг другу последние слухи. О случившемся на Локи знали все. Все видели голографические картины, видели мертвые тела, украсившие стены Видара. Джек и Руби были посланы на Локи Парламентом для прекращения усобицы, и она была прекращена. Джек повесил вождей обеих враждовавших партий, а заодно и огромное количество их сторонников. Реакция общественности Империи была неоднозначной: мнения разделились. Одни полагали, что суровость при восстановлении законности неизбежна, но многие считали, что наказывать виновных смертью может лишь суд. Жизни людей, по их мнению, не могут зависеть от одного человека, присвоившего себе право казнить и миловать. Кто знает, на кого он обрушит свой гнев в следующий раз. В Парламенте, что понятно, возмущались еще и потому, что большинство из повешенных политиканов были парламентскими назначенцами. Парламент принял решение вернуть Джека Рэндома и Руби Джорни на Голгофу, где им предстояло ответить на ряд весьма острых вопросов. Чтобы ни у кого не оставалось сомнений, как сильно власти сожалеют о случившемся, вместе с кораблем за перестаравшимися воителями отправили небольшую армию.
Корабль приземлился более часа назад, но до сих пор оттуда так никто и не вышел. Раскалившийся при входе в атмосферу корпус еще окружало облако пара, но металл уже остывал, а ничего не происходило. Никто, ни на борту, ни в диспетчерской космопорта, не отвечал ни на какие вопросы. Оставалось лишь гадать, есть ли вообще на борту кто‑нибудь живой. Окажись, что Джек Рэндом и Руби Джорни перебили посланных за ними вояк и отправили на Голгофу пустой корабль, никто бы не удивился.
Наконец люк главного воздушного шлюза начал открываться. Репортеры всей оравой ринулись вперед, стараясь занять самые лучшие места для съемки. Они подпрыгивали, поднимали камеры над головами, толкались, бранились, а порой, чтобы пробиться вперед, пускали в ход кулаки. В течение нескольких напряженных секунд после открытия люка оттуда никто не появлялся. Потом на площадку, в полном одиночестве, ступил командир посланного на Локи отряда. Угрюмо кивнув журналистам, он сказал:
– Джек Рэндом и Руби Джорни уполномочили меня заявить, что они пребывают отнюдь не в лучшем настроении, а потому назойливые расспросы будут восприняты ими как личное оскорбление. Таким образом, каждому, намеревающемуся проявить настырность, рекомендуется написать завещание. Вместе с тем они намерены сделать заявление для прессы, но лишь после того, как переговорят с Парламентом. Есть вопросы?
Кто‑то растерянно кивал, кто‑то пожимал плечами, кто‑то озирался по сторонам, а вот Томпсон из «Голгофа Таймс», рослый детина с острым взглядом, тут же протолкался вперед. Этот малый побывал в качестве фронтового корреспондента в самых горячих точках и даже вел репортажи о том, как вершила суд императрица Лайонстон, поэтому напугать его было не так‑то просто.
– Всего парочка вопросиков, капитан. Во‑первых, всем хотелось бы знать, почему ты, посланный за ними в качестве конвоира, вдруг оказался в роли их глашатая? А во‑вторых, с каких это пор наши доблестные гвардейцы ходят без оружия?
Остальные репортеры только теперь заметили, что и ножны, и кобура офицера пусты. Он уныло прокашлялся:
– Господин Рэндом предложил нам временно отказаться от ношения оружия. По его мнению, это... отвлекает.
Пока все переваривали это сообщение, целая сотня бойцов гуськом выбралась из шлюза. Оружия не было ни у кого, а выглядели они, в подавляющем большинстве, потерянными, мрачными, деморализованными и взвинченными. Пряча от репортеров глаза, бойцы выстроились по обе стороны шлюза и вытянулись по стойке «смирно», готовясь к заключительной высадке Джека Рэндома и Руби Джорни.
Камеры тут же взяли крупным планом лица появившихся из люка людей. Имплантированные коммуникационные блоки позволяли зафиксировать любую мелочь, однако в облике обоих побывавших в Лабиринте особых изменений не наблюдалось. Разве что глаза их стали еще холоднее.
Рэндом и Руби остановились перед толпой репортеров, которым пришлось подавить общее желание отступить на несколько ярдов. Стоявшие перед ними мужчина и женщина всегда считались людьми более чем опасными. Но сейчас это ощущалось особенно сильно. Было очевидно, что шутить они не намерены. Это подтверждал и жалкий вид совершенно сломленных, павших духом гвардейцев. Да, ребят основательно выбили из колеи, и никому из журналистов не хотелось оказаться на их месте.
Рэндом обвел толпу мрачным взглядом и спросил:
– Где Тоби Шрек? Я думал, он непременно сюда заявится. Единственный из всей вашей поганой братии, с кем можно иметь дело.
Только Томпсон рискнул ответить:
– Он и Флинн заняты подготовкой предстоящей королевской свадьбы. Он заполучил эксклюзивное право на съемку.
– Ну‑ну, – подала голос Руби. – Значит, они по‑прежнему проталкивают эту вздорную идею насчет конституционной монархии. А как дела у Констанции и Оуэна?
Репортеры переглянулись.
– А вы, выходит, ничего не слышали, – удивился Томпсон.
– О чем? – переспросила Руби. – Нам было не до слухов, своих дел полно.
– Оуэн Охотник за Смертью и Хэйзел д'Арк пропали без вести и, предположительно, считаются погибшими, – медленно произнес Томпсон. – Констанция Вульф собирается выйти замуж за Роберта Кэмпбелла.
Поднятые камеры завертелись, все как одна настраиваясь на крупный план. Рэндом и Руби переглянулись.
– Это невозможно, – сказал наконец Рэндом. – Этого просто не может быть. Уж об их смерти‑то я бы непременно узнал... точно бы узнал.
– Мы уже давно не поддерживали ментальную связь ни с ним, ни с ней, – напомнила Руби. – Вышло так, что жизнь развела нас в разные стороны. Но при всем при том я уверена, что мы бы почувствовали... что‑то...
– Не могли они вот так взять и погибнуть, – заявил Рэндом. – Они были лучшими из нас.
– Они были негодяями! – прозвучал из толпы хриплый, злобный голос. – Точно такими же, как и вы.
Среди репортеров поднялась суматоха: какой‑то малый, затесавшийся в их ряды, внезапно выхватил дисраптер и приставил его к голове журналистки, стоявшей рядом. Та застыла на месте, бледнее самой смерти. Журналисты быстро расступились – от греха подальше и для того, чтобы вести съемку без помех. Дело пахло сенсацией.
Вокруг малого с дисраптером и его заложницы образовалась пустота. Он по‑прежнему держал ствол у виска женщины. Похоже, гвардейцы готовы были вмешаться, но у них не было оружия. Что же до террориста, то он смотрел только на Рэндома и Руби.
– Попробуйте дернуться, и она умрет! – прохрипел он, почти задыхаясь от одолевавшей его ярости. – Я снесу ей башку!
– Если она умрет, умрешь и ты, – спокойно заметила Руби.
– Думаешь, это меня волнует? – вскинулся террорист.
– Давайте‑ка прежде всего успокоимся, – предложил Рэндом. – Руби, убери руку с дисраптера. Никому не нужно, чтобы кто‑нибудь здесь пострадал.
– А вот тут ты очень даже ошибаешься, – возразил террорист. – Кое‑кто здесь непременно умрет.
– Если ты имеешь в виду меня или Джека, то нас пытались уничтожить такие люди, что не тебе чета, – пожала плечами Руби.
– Тихо, Руби, – шепнул Рэндом. – Ты взяла не тот тон.
Не сводя глаз с террориста, он демонстративно убрал руки подальше от оружия.
– Почему бы нам, для начала, не познакомиться? Тебя как зовут?
– Ты ведь меня не знаешь, верно?
– Не знаю, – согласился Рэндом. – А должен?
– Полагаю, для этого нет никаких оснований. Я был всего лишь одним из солдат, которые бились рядом с тобой на улицах во время восстания. Прямо здесь, в этом городе. Меня зовут Грей Хардинг. Не бог весть какая важная персона. Один из таких же бедолаг, которые во множестве погибли в твоей войне.
– Мы все теряли людей, которые много для нас значили...
– Кончай заливать, Рэндом! Ты нас не знал и плевать хотел на наши никчемные жизни! Мы все были не более чем пешками в вашей великой героической саге. Вы получили власть и славу, а мы остались просто стадом, вооруженным всяким хламом. Может быть, вы и любите народ в целом, но до отдельного человека вам нет никакого дела. Таких, как я, вы просто использовали. Вы забирались наверх по нашим спинам и вовсе не заботились о том, выживем мы или все сдохнем.
– Все было не так, – не согласился Рэндом. – Именно народ поднял это восстание...
– Я был там! Я видел, как мои товарищи истекали кровью и умирали, когда такие, как ты, не получали ни одной царапины.
Голос Хардинга прервался, и на какой‑то момент показалось, что сейчас он разрыдается. Но гнев оказался сильнее, и оружие осталось у головы заложницы.