Летает снег. Летают санки.
Душа летает-крылья врозь.
Почтамты белые, как замки,-
Хранилища приветов, просьб
Внизу утоптано, как в ступке,
Но выше-вольностью дыша,
На бескорыстные уступки
Летит счастливая душа.
А я отдельно еду в город,
Ныряю в чистое метро.
И слава богу, тот, который
Истратил на меня ребро,
Со мною нежен и считает,
Что раз душа моя летает,
То это к лучшему! Она
Вернется вечером одна.
И, обеленная погодой,
Засветит лампу за столом,
Склонясь над собственной свободой
Со светлым сердцем и челом.
И Та, кто будет n:i-4;i окон
Стихотворенье диктовать,
Свое пронзительное око
В деревьях вздумает скрывагь.
Ливень
Вертелись кусты за террасами,
И волны проглатывал грот,
И молнии с их выкрутасами
Дрожали, как плачущий рот.
Сандалики, кегли, купальники
Смывало и в море несло,
Гремели в саду умывальники -
Их крышки в падучей трясло.
И тот, кто шаланду с канатами
О мокрую шмякал скамью,
На круглую гальку наматывал
Лохматую пряжу свою.
Азарт оборвался в картежниках -
Колоды разбухли водой.
А в небе котлы на треножниках
Варились, и пахло едой.
Такою немыслимой пищей
Оттуда тянуло сюда,
Что надо быть дурой н нищей,
Бесчувственным лежбищем льда,
Чтоб маяться мокрой одежкой
И, слыша небес кипяток,
Не выгрести облако ложкой,
Не выпить последний глоток.
Меня от сливок общества тошнит!..
Меня от сливок общества тошнит!..
В особенности - от культурных сливок,
от сливок, взбитых сливками культуры
для сливок общества.
Не тот обмен веществ,
недостает какого-то фермента,
чтоб насладиться и переварить
такое замечательное блюдо
могла и я - как лучшие умы.
Сырую рыбу ела на ямале,
сырой картофель на осеннем поле,
крапивный суп и щи из топора
в подвале на Урале.
Хлеб с горчицей,
паслён и брюкву, ела промокашку,
и терпкие зелененькие сливки,
и яблочки, промерзшие в лесу,-
и хоть бы что!..
А тут, когда настало
такое удивительное время
и все, что хочешь, всюду продается -
моря и горы, реки и леса,
лицо, одежда, небеса, продукты,
включая сливки общества,- тошнит
меня как раз от этих самых сливок,
чудесно взбитых...
Да и то сказать,
от тошноты прекрасней всех мелисса.
Мера
В слезах дождя - и наши слезы
Во всей, быть может, полноте.
И знайте - капельные дозы
Живут в бескрайней высоте!
По капле выходя за рамки,
Они достигли потолка -
Из них воздушны строят замки
На небосводе облака.
Из них ваяют обольщенья,
И знаки вещие, и сны.
Их моментальны превращенья
И лично к ним обращены!
Они плывут, как дирижабли,
Цедя сквозь жабры каждый луч.
Но ветер их берет за грабли,
Сгребая для чугунных туч -
Там все готово для рыданий,
Уже колесики дрожат,
И винтики воздушных зданий -
За каплей капля!- дребезжат.
Хлестнул огонь! И взвыл пантерой
Доисторический прибой!
Но капля остается мерой
Стихии этой и любой.
Минутное дело - солгать...
Минутное дело - солгать.
Возвышенно, низменно - всяко.
для этого надо, однако,
Родиться людьми.
Ни рыба, ни птица, ни зверь
Не могут солгать ни по-детски,
Ни с фокусом, ни по-простецки -
Никак, черт возьми!
Их ловят, стреляют, едят...
Чутье у них в полном порядке,
Но все они - без рукоятки,
Врачующей ложь,
Которая точит как червь,
Как биоголодная лопасть,
Сверлящая выходы в пропасть,
В предсмертную дрожь.
Так мучиться этим, как мы,
Возвышенно, низменно, всяко -
Для этого надо, однако,
Родиться людьми!
Моцарт
Два свободных удара смычком,
Отворение вены алмазной,
Это - Моцарт! И сердце - волчком,
Это - Моцарт! И крылья торчком,
Это - Моцарт! И чудным толчком
Жизнь случайно подарена. Празднуй,
Мальчик с бархатным воротничком
Это-Моцарт! В дележке лабазной,
Попрекающей каждым клочком
Тряпки, каждым куском и глотком,
В этом свинстве и бытности грязной,
Где старуха грозит кулачком,
Чтобы сын не прослыл дурачком,
Ради первенца с рожей колбасной
Приволок ковырялку с крючком
Потрошить плодоносное лоно,-
Только чудом, звездою, пучком
Вифлеемским с небесного склона
Порази этот мрак безобразный,
Мальчик с бархатным воротничком.
Это - Моцарт! И солнечный ком
С неба в горло смородиной красной
Провалился. И привкус прекрасный
Детства, сада и раннего лета
Целиком овладел языком.
Я - на даче, я чудно раздета
До трусов и до майки. Скелета
Мне не стыдно. И ослик за это
Оставляет шнурок со звонком
У калитки на кустике роз.
Где-то музыка, музыка где-то...
Ободок неизвестного света
Опустился над басмой волос.
Это - Моцарт! И к небу воздета
Золотая олива квартета.
Это - обморок. Это - наркоз.
На мельнице
Поволока, туман, пелена.
Дон Кихот, ветряки, сквозняки.
Осень, запах ржаного зерна.
Детство, шорох дремучей муки.
Сентября золотая рука
Машет аисту - он далеко.
И сырыми глазами река
Смотрит в вечную даль, в молоко•
Вон какие там ходят круги
От летящей насквозь мелюзги,
От какой-нибудь птички живой,
От любви и тоски мировой!
Дай ладонь - погадаю, скажу,
Сколько рухнет тяжелых завес,
Когда я на тебя погляжу
Сквозь молочные пенки небес!
Что ты мельник, белеешь? Века
Перемелются - будет мука,
А кто хлеб из нее испечет,
Тому светит любовь и почет.
Без любви наше дело - труба,
И почет без любви - как хомут.
Эта правда - и вправду!- груба,
Но твои жернова разомнут,
Перемелют твои жернова
Эту правду,- а будет жива,
И пойдет не костить и хамить,
А расти на дрожжах и кормить!
Поволока, туман, пелена...
Дон Кихот, ветряки, сквозняки.
Осень, запах ржаного зерна.
Детство, шорох могучей муки.
Ах, как мельница вечно вкусна!
Как мечтаешь ее подмести,
Облизать и домой унести,
Если шла мировая война
В раннем детстве, от двух - до шести
Или, скажем, с шести - до дести,
В час, когда за куском
Дети лезут ползком
Под колеса великой истории,
«Покатившей на •Hamvi «ivaswjWA.
Белый мельник,
Дай кружку муки на сочельник!
Белый ангел голодного детства,
Мой принц, мой жених,
Дай нам выжить на скудные средства,
А также без них!
Патриарх жерновов, отрубей, пеклеванного хлеба,
Силься нам подсобить!
Только дети ведь могут большими расти -
аж до неба!-
И до гроба любить!