Вербное Воскресенье 1918 г. Москва

* * *
Евгению Богратионовичу Вахтангову

Серафим — на орла! Вот бой! —
Примешь вызов. — Летим за тучи!
В год кровавый и громовой —
Смерть от равного — славный случай.

Гнев Господен нас в мире поверг,
Дабы помнили люди — небо.
Мы сойдемся в Страстной Четверг
Над церковкой Бориса и Глеба.
Марина Цветаева

Автограф.

Музей Театра им. Евг. Вахтангова. № 259, 258/Р.

Стихотворение «Заклинаю тебя от злата»

без посвящения Вахтангову впервые опубликовано:

Цветаева М. И. Версты. М., 1921. С. 16.

С посвящением впервые опубликовано:

Симонов Е. Р. Два стихотворения Марины Цветаевой //

Новый мир. М., 1983. № 3. С. 170.

Стихотворение «Серафим — на орла!»

с посвящением Вахтангову впервые опубликовано: там же.

КОММЕНТАРИИ:

В ноябре 1918 г. Цветаева записала:

— А у Наташи [Шиловцевой] и Бориса Ильича [Вершилова] месяц назад родилась девочка. Теперь у нас студийный ребенок.

{184} Ревную: <…>

4) И почему Е. Б. Вахтангов нашел время, чтобы воспевать этого студийного ребенка, а мне написать две строчки в ответ на стихи — не нашел?

5) Почему?

Цветаева Марина. Неизданное. Записные книжки: в 2 т. Т. 1. М., 2000. С. 287 – 288. Молчание Вахтангова в ответ на цветаевскую стихотворную попытку сближения объясняется, вероятно, духовным соперничеством. Ведь в доме Цветаевой собирались Ю. А. Завадский, П. Г. Антокольский, Г. В. Серов, В. В. Алексеев, мечтавшие о другом театре. Их уход весной 1919 г. стал концом Мансуровской студии. На ревность Вахтангова Цветаева отвечала ревностью, видя в Вахтангове «их всех — бога и отца-командира». Эта ревность ясно прочитывается в «Повести о Сонечке».

Е. Б. ВАХТАНГОВ — А. А. ОРОЧКО
18 июня 1918 г.

Милая Анна Алексеевна!

Я приеду 10‑го. Тогда поговорим хорошо и много.

Пока Вам советую сделать так: оставьте работу совсем.

К приезду приготовьте листик, на который выпишите куски так примерно:

О чем говорю главным образом. Самая главная задача[cvi]:

I

II

Что успеете. Последний акт не трогайте.

Торопиться нам некуда.

В тупик лезть тоже незачем.

Все будет, что надо.

Тихонько и скромненько будем делать свою работу. Главное — молчать: ибо, если будут знать, то работать уже трудно, может быть, даже невозможно. Говорить и показывать можно только тогда, когда все готово.

Ну, будьте хорошая.

У нас хорошо, но голодно.

Кланяюсь Вам.

Ваш Е. В.

Автограф.

Музей Театра им. Евг. Вахтангова. № 385/Р.

Впервые опубликовано: Вахтангов. 1939. С. 129 – 130.

{185} КОММЕНТАРИИ:

А. А. ОРОЧКО — Е. Б. ВАХТАНГОВУ
2 июля 1918 г.

Дорогой Евгений Богратионович!

Очень завидно мне, что Натан [Тураев] и прочие будут к Вам. Хотелось и самой говорить, но почему-то стало страшно и неудобно. Писать тоже, конечно, страшно и, может быть, еще больше неудобно — но до того нужно хоть несколько слов услышать от Вас о «Росмерсхольме», что преодолеваю все «неудобства». Вы тогда сказали: «до свиданья — делайте, что хотите». Что же делала, спросите Вы меня. В моем конечном подсчете — ничего, но уже дошла за эти 3 недели до какого-то тупика и запуталась окончательно. Старалась же я разобраться в [сложной громаде. — Зачеркнуто ] гамме чувств Ребекки, чтобы по крайней мере не быть в них, как в лесу.

О первых 2‑х актах я могу еще кое-как разговаривать и думать, а вот к 3‑му боюсь приступиться. Он кажется мне такой большой глубиной, в которую страшно заглянуть.

О 4‑м думать нечего.

Ну, как я могу думать о том, доискиваться до того, что я делаю — раз в разговоре с m‑m Гельсет и дальше с Росмером — когда у меня за плечами должны быть [целых 2 акта. — Зачеркнуто ] 1‑й + 2‑й акты — да еще целая ночь между 2‑м и 3‑м. Не могу, не могу. Это такая высота, так много всего внутри, что если возможно впустить это в меня, то только Вы это сделать можете. Я в тупике. Да еще в каком!!!

Самое непонятное для меня в прошлом это самое дело (увы, конечно, главное). [Ребекка увлекает в свой. — Зачеркнуто. ]

Хочется узнать какие-то слова об этом, приблизить к себе это самое дело. Я понимаю — «надо жить, действовать, работать», но во имя чего? Где конец этому, корень?

Нет, не могу, Евгений Богратионович, как-то я оформить, что мне нужно. Знать, чтобы иметь возможность думать об этом. Вероятно нужно, чтобы Вы сказали 2‑3 слова о том, как Ребекка и Росмер сидели в гостиной, сумерничали, помогали друг другу, строили новые планы жизни…

А может быть, и совсем не это. Не знаю.

Вот самые громадные тупики (о более мелких — им нет числа — не стоит сейчас говорить), которые мешают мне сейчас думать о «Росмерсхольме», — а хочется думать без конца.

Дорогой Евгений Богратионович, Вы простите, что все это пишу Вам, и еще за то, что я попрошу Вас, если только Вам это не будет ни капельки, нисколечко затруднительно — и покажется нужным — написать мне несколько строк. Я убеждена, что они мне помогут работать.

Что делает Студия, о съемках и прочее Вам расскажет «секретарь» весьма обстоятельно. От себя могу сказать, что мне лично — все это веселое, интересное и полезное предприятие очень нравится — только играть в синема я бы все-таки не хотела. Сама игра не нравится. Не понимаю я, должно быть, еще, что надо — а потому [не нравится. — Зачеркнуто ]. Но от съемок не отказывалась и, верно, не буду.

{186} А пока всего хорошего… Как Вы себя теперь чувствуете?

Большой привет Надежде Михайловне и поцелуй Сереже.

А. Орочко

Натан все изводит меня с псевдонимом, потому что Сушкевич никак не запомнит — не то [нрзб.].

Публикуется впервые.

Автограф. Черновик.

ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 473. Ед. хр. 38. Л. 1 – 4.

Е. Б. ВАХТАНГОВ — СТУДИИ
25 июля 1918 г.

Други мои!

Нездоров я совсем. Весь день промучился. Сейчас пришел в себя, но идти к Вам не могу.

Приду завтра в 5 часов. Простите за сегодняшнее и приходите все завтра.

Прочтем и распределим «Бланко».

Кланяюсь Вам

Е. Вахтангов

Публикуется впервые.

Автограф.

Музей Театра им. Евг. Вахтангова. № 1897/Р‑47.

«ИДЕТ ГОЛОД»
27 августа 1918 г.

Все чаще и чаще вижу, как дети на улицах подбирают и едят огрызки яблок, хвосты и головы сушеной воблы… Идет голод.

Публикуется впервые.

Тетрадь 1914 – 1919 гг. Автограф.

Музей Театра им. Евг. Вахтангова. № 17/Р.