Сурьез
В моем Отечестве пророков больше нет.
В моем Отечестве пророков больше нет.
Кто переехал, кто заткнулся начисто.
А кто сошел с ума и всякий бред
Несет, как свет от истины, с изяществом.
Ну, некому ответить за базар.
Не просто быть пророком. Обстоятельства…
Зашкварились и Гребень, и Макар,
Впрямую опустившись до предательства.
Гниль в декаданс опять спускает пар…
И, право нет теперь печальней повести,
Чем о творцах, которым гонорар
Однажды стал куда дороже совести
Служенье муз, увы, тяжелый крест,
Где искренность забытое понятие.
Кресты. И на Голгофе и окрест.
Не для молитвы. Для её распятия…
Вера, надежда, любовь 2
Сколько правды нальется в граненый стакан
Сколько веры поместится в храме пустом?
Кто пойдет за тобой по твоим же следам?
Свет увидев в окне, станет сам маяком?
А молитва без веры всего лишь слова.
И без разницы всем тут приход или поп,
Если вера без дел, все равно, что мертва,
Даже если разбит от поклонов весь лоб….
И когда прибивали гвоздями ладонь,
И царапали перья бумагу до дыр,
Свет надежды опять зажигал свой огонь,
Тот, который потом и губил этот мир.
И надежда легко убивала людей,
Заставляла мечтать, тратить силы души.
А потом вместо дворников и сторожей
Пришли гопники и торгаши…
А любовь? А любовь, как ни странно жива.
Только вот у нее ни кола, ни двора.
Все стучит к нам, стучит, а у нас тут беда:
Заколочены двери, да в сердце дыра.
И, казалось бы все! Можно петь да и пить,
Только вот до небес не достанешь, гляжу
Рок-н-ролл в душе приказал долго жить
А душа и сама босиком по ножу…
Страшно веру терять, по течению плыть.
Больно хрупкость надежды ломать об колено.
Но пока сохраняем способность любить
И надежда и вера придут непременно
Я, наверное, красно-коричневый
Я, наверное, красно-коричневый,
Как ночной кошмар либерала.
Даже в сталинском культе личности
Я не вижу плохого начала.
На гражданскую и революцию,
Как хотите, но честное слово:
Я смотрю со спокойством Конфуция
И опять не вижу плохого.
Где-то в злобном бреду Солженицына
Притеснения, жертвы, расстрелы.
Что мне тоже теперь застрелиться?
Может их расстреляли за дело?
Я родился и вырос в Союзе,
И учили меня при Советах.
Как же можно, подобно Иуде,
В спину мертвым плевать за это?
Там остались Кузбасс, Магнитка.
Первый спутник в бинокль видно.
Там Победа в Великой битве
За которую мне не стыдно.
Там и школа и медицина,
Да и много чего другого.
И, ей Богу, порой обидно
Не заткнуть пустобрёха злого.
То, что было, оно и было.
Я не буду за это каяться.
Пусть хоть серо-буро-малиновым
Назовут. Мне вообще без разницы.
Еще один
Еще один. Как воин, без обмана,
Ушел куда-то далеко от нас.
Смакуют в новостях, с телеэкрана:
«Сказал: «За пацанов!» на этот раз»
Терзает мысль, набившая оскомину,
Возможно я один такой дурак….
Вот в ту войну шли умирать «За Родину!»
Быть может… что-то с Родиной не так?
Страх
Смелость без страха – выдумка психопата.
Такое только в дурном голливудском кино.
Страх - это привычное чувство солдата,
Правда, при этом есть одно важное НО:
Остаться в строю, чтобы после рассыпаться прахом
Или выжить зарывшись поглубже в болотный ил?
Бесстрашен не тот, кто вовсе не ведает страха,
А тот, кто все понял, но так и не отступил….
Живые – лишние
Те, кто лучше уходят первыми.
Ну а мы, второй сорт, потом.
Только совесть рваными нервами
Бьет нам по сердцу, как кнутом
Сколько нас остается выживших
Не уложенных под топор?
Кто на месте сидит напыжившись,
Кто-то когти рвет за бугор.
Кто отчается, кто ругается,
Поминая и Бога и мать,
А кто спьяну в грязи валяется,
На карачки не в силах встать.
То горластые, то притихшие.
Продаемся за полцены.
Мы живые в России лишние,
Да и мертвыми не нужны.
Только мы еще огрызаемся,
Упираемся рожей в пол.
Снова на ноги встать стараемся,
Даже если в затылок ствол.
Захлебнувшись соленым месивом
Из разбитых щербатых ртов,
Мы орем, словно делать нечего.
Проклинаем свою любовь…
Зависая на миг над пропастью,
Мы спешим в свой последний бой.
И готовы отдать все полностью
Лишь бы встать напоследок в строй…
Меж Аллахом, Христом и Кришною
Загибаемся не спеша.
Мы живые - в России лишние
И за это болит душа…
Те, кто лучше уходят первыми,
Ну а мы, второй сорт потом.
Им достались одежды белые,
Мы же серые, мы в простом.
Чертыхаемся, но Всевышнего
Просим нам указать пути.
Мы живые в России лишние...
Так скажи нам куда идти?
Серебряный век
В ту же воду войти не получится дважды.
Хоть об этом мечтает практически каждый.
Только строчки стихов, словно времени реки,
Возвращают в легенду о Серебряном веке.
Где легко оживали забытые грезы,
Где гремела война и шумели березы,
Где стояли поэты пред всевидящим оком
И еще ни один не был назван пророком…
А серебряный век был, конечно же, разный.
Был изысканно белый, был восторженно красный.
Был изящен и груб, да и длился недолго
И сводил с ними счет за забытого Бога.
Там по жизни метались, рассыпаясь до пыли,
Ошибались, стрелялись, мечтали, любили,
В круговерти искали заветное слово
И писали стихи, и не ждали иного…
Каждый выбрал свое, то, что было поближе.
Револьвер, «Англетер» и изгнанье в Париже.
Кто-то вел за собой, кто-то стал неизвестен.
Этот век был жесток… Но по своему честен.
В ту же воду войти не получится дважды.
Хоть об этом мечтает практически каждый.
Время что-то сотрет, в чем-то сделает прочерк,
Оставляя стихи и все то, что меж строчек…
Черный список
Как тяжело стихи писать в России,
Гулять по эшафоту до петли…
Меня тут от культуры отлучили
И в некий «черный список» занесли.
Теперь я стал персоною нон-грата.
Официально слабое звено.
Но первый в списке тех, кого лишь матом
Начальству вспоминать разрешено.
Судьба порой ведет себя, как стерва.
И хоть пока не наступил финал,
Ну, наконец и я хоть в чем-то первый!
А то всю жизнь кого-то догонял.
Пусть мне не одному такое счастье,
Но есть весьма волнительный момент:
Запрет поэта – комплимент от власти!
(Какая власть – такой и комплимент)
Я Евтушенко не большой поклонник,
Но вслед за ним замечу просто так:
Поэт в России больше, чем …. Чиновник.
И, уж конечно, больше, чем дурак….
О разности взглядов
У кого то царь замироточил,
У кого-то прослезился Ленин.
И шумит о том и днем и ночью
Журналистов дьявольское племя.
Каждый псих с навязчивой идеей,
Ей спешит с другими поделиться.
Этих не устроили евреи,
Эти все плюются на столицу.
Каждый про свое толкает слово
И любой легко начнёт расстрелы.
Как легко мы поделились снова
Меж собой, на красных и на белых.
Вот смотрю и вся картина эта
Порождает мысль одну простую:
Дураки – они любого цвета,
Всех оттенков в мире существуют.
Нет, чтоб просто вместе жить и строить,
Надо обязательно ругаться.
Что же это с нами происходит?
И зачем нам это снова, братцы?
Господа
Посмотрите внимательно в зеркало.
Ну, какие же мы господа?
Как же всем нам мозги исковеркала
Эта глупая лесть без стыда…
Ну, какие к чертям благородия?
Где там золото царских погон?
Не элита, а просто пародия.
Слышим звон, да не знаем где он…
Кто стремится вернуться к Романовым,
Кто папаху одел и казак.
Повторить бы историю заново,
Чтобы понял последний дурак.
И не верил ни вракам, ни сказкам
Про потерянный век золотой,
И имел, хоть немного опаски
Так бежать за дурацкой мечтой.
Но в мечтах все богатые, важные,
А реальность у них не в цене….
Не хотите на барщину граждане?
И казачьих плетей по спине?
Хруст французких батонов мерещится,
Юнкера, гимназистки, мороз...
Уж мозги в голове не поместятся,
А ума, все равно,с гулькин нос …
Присмотритесь и не обессудьте
Это все не дефект, не изьян.
Как ни пыжьтесь, но все мы сути
Из рабочих простых и крестьян.
И себе же не можем признаться,
И упорствуем - вот где беда!
А господ отменили в семнадцатом.
Жалко только, что не навсегда….
У нас людей известных просто тьма (как переход)
У нас людей известных просто тьма!
Возьмите хоть семейство Гумилевых,
Шишков, Андреев, Глинка, Кузьмина,
И множество Поповых, Ивановых…
Сдается мне (и я не одинок),
Что не творил здесь разве только бездарь.
Здесь, судя по стихам, гулял и Блок,
В потемках по Восточному проезду.
И глядя в тьму вагонного окна,
Где Бежецк ночь полярная накрыла,
Когда за тучи спряталась Луна
Малевича идея посетила.
Здесь Оруэлл писал про скотный двор,
Срисовывая все почти с натуры.
(Не про один лишь мусор разговор.
Про все подряд от быта до культуры)
Нам нудно объясняли много лет:
Ну почему все так, а не иначе…
И выслушав чиновников ответ
«Что делать?» - Чернышевский озадачил
Я не нашел уверенных следов,
Но думаю, что жителям вдогонку
Здесь чуть не задохнулся Михалков,
И сразу перевел «Три поросенка»!
Кого здесь только не было, друзья!
Писатели, художники, поэты…
Богата в нашем Бежецке земля,
Но без хозяев просто канет в Лету…
Шуточные
Ненорматив
Просили меня, как поэта,
Озвучить народный глас.
Сказали послужит это
Культуре все тех же масс.
Коль надо, тогда держите.
Сказал от души, в надрыв.
А мне говорят: "Простите,
Это ненорматив!"
Стремятся к нулю все шансы
На славу и гонорар,
А я убегаю, братцы,
В Нарнию, через бар...
Фестивалю "Всемирный день поэзии"....
Отгремел фестиваль. Да и мать его за ногу, в общем.
Я шорт-лист пролетел. Даже в сотку, увы, не попал.
Что поделаешь? Лох. Потому никогда и не ропщем,
Как бы ни был обиден подобный печальный финал.
Отгремел фестиваль, и в столицу намазали лыжи
Победители, гордо о славной победе трубя.
Я на старой фанере лечу над прекрасным Парижем
И сюжеты ищу, чтобы дальше писать для себя.
Отгремел фестиваль. Время снова держать оборону
От дурацких сюжетов, что дарит нам жизнь-егоза.
Подойду к антресолям и спрячу надежно корону.
Пусть до лучших времен полежит, не мозоля глаза…