не защитит
в схватке смелых;
в том убедится
бившийся часто,
что есть и сильнейшие».
Фафнир сказал:
«Яд изрыгал я,
когда лежал
на наследстве отцовом».
Сигурд сказал:
«Змей могучий,
шипел ты громко
и храбрым ты был;
оттого сильнее
людей ненавидел,
что шлемом владел ты».
Фафнир сказал:
«Дам тебе, Сигурд,
совет, – прими его:
вспять возвратись ты!
Золото звонкое,
клад огнекрасный,
погубит тебя!»
Сигурд сказал:
«С тобой покончено,
я ж поспешу
к золоту в вереске;
Фафнир, валяйся
средь жизни обломков, –
Хель заберет тебя!»
Фафнир сказал:
«Предан я Регином,
предаст и тебя он,
погибнем мы оба;
сдается мне, Фафнир
с жизнью простится, –
ты, Сигурд, сильнее».
Регина не было, когда Сигурд убивал Фафнира. Он вернулся, когда Сигурд вытирал кровь с меча. Регин сказал:
«Привет тебе, Сигурд,
в бою победил ты,
с Фафниром справясь;
из всех людей,
попирающих землю,
ты самый смелый».
Сигурд сказал:
«Как указать,
когда соберутся
богов сыновья,
кто самый смелый?
Многие смелы,
клинка не омыв
во вражьей крови».
Регин сказал:
«Рад ты, Сигурд,
с Грама кровь
о траву отирая;
брат мой родной
тобою убит,
в том виновен я тоже».
Сигурд сказал:
«Виновен ты в том,
что сюда я приехал
по склонам священным;
богатством и жизнью
змей бы владел, –
ты к битве понудил».
Тогда Регин подошел к Фафниру и вырезал у него сердцу мечом, который называется Ридиль. Затем он стал пить кровь из раны.
Регин сказал:
«Спать я пойду,
ты ж подержи
в пламени сердце!
Его я потом
отведать хочу
с напитком кровавым».
Сигурд сказал:
«Был ты далеко,
когда обагрял я
о Фафнира меч;
силами я
со змеем померился,
пока отдыхал ты».
Регин сказал:
«Ты дал бы лежать
долго в траве
старику исполину,
если за острый
не взялся бы меч, –
но ведь я его выковал».
Сигурд сказал:
«Смелость лучше
силы меча
в битве героев, –
доблестный муж
одержит победу
мечом ненаточенным.
Смелому лучше,
чем трусу, придется
в играх валькирий;[479]
лучше храбрец,
чем разиня испуганный,
что б ни случилось».
Сигурд взял сердце Фафнира и стал поджаривать его на палочке. Когда он решил, что оно изжарилось, и кровь из сердца запенилась, он дотронулся до него пальцем, чтобы узнать, готово ли оно. Он обжегся и поднес палец ко рту. Но когда кровь из сердца Фафнира попала ему на язык, он стал понимать птичью речь. Он услышал, как щебечут синицы в кустах. Синица сказала:
«Вот конунг Сигурд,
обрызганный кровью,
Фафнира сердце
хочет поджарить;
мудрым сочла бы
дарящего кольца,[480]
если б он съел
сердце блестящее».
Вторая сказала:
«Вот Регин лежит,
он злое задумал,
обманет он князя,
а тот ему верит;
в гневе слагает
злые слова,
за брата отметит
злобу кующий».
Третья сказала:
«Тула седого
пусть обезглавит, –
в Хель ему место!
Сокровищем всем,
что Фафнир стерег,
один владел бы».
Четвертая сказала:
«Умным сочла бы,
когда б он послушался
наших, сестры,
добрых советов;
о себе бы радел
и радовал ворона;[481]
волка узнаешь
по волчьим ушам[482]».
Пятая сказала:
«Не будет мудрым
ясень сраженья,[483]
каким я войска
считала вершину,[484]
если позволит
уйти человеку,
брат которого
был им убит».
Шестая сказала:
«Глупо поступит,
когда пощадит
низкого недруга;
Регин лежит здесь,
предавший его,
зло он задумал».
Седьмая сказала:
«Пусть великану
он голову срубит
и кольца[485]отнимет;
тогда завладеет
золотом всем,
что у Фафнира было».
Сигурд сказал:
«У судьбы не возьмет
Регин той силы,
что смерть мне сулила б,
вдвоем должны
в Хель поспешать
братья отсюда».
Сигурд отрубил голову Регину. Затем он отведал сердца Фафнира и отпил крови обоих – Регина и Фафнира. Тогда Сигурд услышал, как синицы говорили:
«Связывай кольца
красные, Сигурд,
долго тревожиться
конунг не должен!
Знаю, есть дева –
золотом убрана,
прекрасна лицом –
твоей быть могла бы.
К Гьюки ведут
зеленые тропы,
страннику путь
укажет судьба!
Конунг достойный
дочь взрастил там,
Сигурд, за деву
ты вено заплатишь.
Высокий чертог
на вершине Хиндарфьялль,
весь опоясан
снаружи огнем;
мудрые люди
его воздвигли
из пламени вод,
тьму озарившего.
Знаю – валькирия
спит на вершине,
ясеня гибель[486]
играет над нею;
усыпил ее Один,
шипом уколов, –
не того сгубила,
кто был ей указан.
Сможешь увидеть
деву под шлемом;
вынес из битвы
Вингскорнир деву;
не в силах Сигрдрива
сон побороть,
конунгов отпрыск, –
так норна велела».
Сигурд поехал по следу Фафнира в его логово и нашел его открытым, и двери были железными, и дверная рама тоже. Железными были также все балки в доме, и дом был закопан в землю. Там Сигурд нашел очень много золота и наполнил им два сундука. Там он взял шлем‑страшило, золотую кольчугу, меч Хротти и много сокровищ и нагрузил всем этим Грани. Но конь не хотел идти, пока Сигурд не сел на него.
Речи Сигрдривы [487]
Сигурд поднялся на гору Хиндарфьялль и направился на юг во Фраккланд. На горе он увидел яркий свет, как будто горел огонь, и зарево стояло до самого неба. Когда он приблизился, он увидел ограду из щитов и в ограде – знамя.[488]Сигурд вошел в огражденное место и увидел, что там лежит и спит человек в доспехах. Сигурд сперва снял шлем с его головы, и тут он увидел, что это женщина. Кольчуга сидела на ней крепко, словно приросла к телу. Тогда он рассек Грамом кольчугу от ворота вниз и еще поперек, по обоим рукавам. Затем он снял с нее кольчугу, и женщина проснулась, села, увидела Сигурда и сказала:
«Кто кольчугу рассек?
Кто меня разбудил?
Кто сбросил с меня
стальные оковы?»
Он ответил:
«Сигмунда сын,
рубил недавно
мясо для воронов
Сигурда меч».
Она сказала:
«Долго спала я,
долог был сон мой –
долги несчастья!
Виновен в том Один,
что руны сна
не могла я сбросить».
Сигурд сел и спросил, как ее зовут. Тогда она взяла рог, полный меда, и дала ему напиток памяти.
Она сказала:
«Славься, день!
И вы, дня сыны!
И ты, ночь с сестрою!
Взгляните на нас
благостным взором,
победу нам дайте!
Славьтесь, асы!
И асиньи, славьтесь!
И земля благодатная!
Речь и разум
и руки целящие
даруйте нам!»
Она назвалась Сигрдривой и была валькирией. Она рассказала, что два конунга вели войну: одного звали Хьяльм‑Гуннар, он тогда был старым и очень воинственным, и Один обещал ему победу; другого звали Агнар, он был братом Ауды, и его никто не хотел взять под свою защиту. Сигрдрива погубила в битве Хьяльм‑Гуннара. А Один, в отместку за это, уколол ее шипом сна и сказал, что никогда больше она не победит в битве и что будет выдана замуж.[489]«Но я ответила ему, что дала обет не выходить замуж ни за кого, кто знает страх».
Тогда он просит поучить его мудрости, раз она знает, что нового во всех мирах. Она сказала:
«Клену тинга кольчуг[490]
даю я напиток,
исполненный силы
и славы великой;
в нем песни волшбы
и руны целящие,
заклятья благие
и радости руны.
Руны победы,
коль ты к ней стремишься, –
вырежи их
на меча рукояти
и дважды пометь
именем Тюра![491]
Руны пива
познай, чтоб обман
тебе не был страшен!
Нанеси их на рог,
на руке начертай,
руну Науд[492]– на ногте.
Рог освяти,
опасайся коварства,
лук брось во влагу;
тогда знаю твердо,
что зельем волшебным
тебя не напоят.
Повивальные руны
познай, если хочешь
быть в помощь при родах!
На ладонь нанеси их,
запястья сжимай,
к дисам[493]взывая.
Руны прибоя
познай, чтоб спасать
корабли плывущие!
Руны те начертай
на носу, на руле
и выжги на веслах, –
пусть грозен прибой
и черны валы, –
невредимым причалишь.
Целебные руны
для врачевания
ты должен познать;
на стволе, что ветви
клонит к востоку,
вырежи их.
Познай руны речи,
если не хочешь,
чтоб мстили тебе!
Их слагают,
их составляют,
их сплетают
на тинге таком,
где люди должны
творить правосудье.
Познай руны мысли,
если мудрейшим
хочешь ты стать!
Хрофт разгадал их
и начертал их,
он их измыслил
из влаги такой,
что некогда вытекла
из мозга Хейддраупнира
и рога Ходдрофнира.
Стоял[494]на горе
в шлеме, с мечом;
тогда голова
Мимира[495]молвила
мудрое слово
и правду сказала,
что руны украсили
щит бога света,[496]
копыто Альсвинна
и Арвака[497]уши
и колесницу
убийцы Хрунгнира,[498]
Слейпнира[499]зубы
и санный подрез,
лапу медведя
и Браги[500]язык,
волчьи когти
и клюв орлиный,
кровавые крылья
и край моста,
ладонь повитухи
и след помогающий,[501]
стекло и золото
и талисманы,
вино и сусло,
скамьи веселья,
железо Гунгнира,[502]
грудь коня Грани,
ноготь норны
и клюв совиный.
Руны разные
все соскоблили,
с медом священным
смешав, разослали, –
у асов одни,
другие у альвов,
у ванов мудрых,
у сынов человечьих.
То руны письма,
повивальные руны,
руны пива
и руны волшбы, –
не перепутай,
не повреди их,
с пользой владей ими;
пользуйся знаньем
до смерти богов!
Теперь выбирай,
коль выбор предложен,
лезвия клен,[503] –
речь иль безмолвье;
решай, а несчастья
судьба уготовит».
Сигурд сказал:
«Не побегу,
даже смерть увидав,
я не трус от рожденья;
советы благие
твои я приму,
покуда я жив».
Сигрдрива сказала:
«Первый совет мой –
с родней не враждуй,
не мсти, коль они
ссоры затеют;
и в смертный твой час
то будет ко благу.
Совет мой второй –
клятв не давай
заведомо ложных;
злые побеги
у лживых обетов,
и проклят предатель.
А третий совет –
на тинг придешь ты,
с глупцами не спорь;
злые слова
глупый промолвит,
о зле не помыслив.
Но и смолчать
ты не должен в ответ, –
трусом сочтут
иль навету поверят;
славы дурной
опасайся всегда;
назавтра убей
лжеца – тем отплатишь
за подлую ложь.
Четвертый совет –
если в пути
ведьму ты встретишь,
прочь уходи,
не ночуй у нее,
если ночь наступила.
Бдительный взор
каждому нужен,
где гневные бьются;
придорожные ведьмы
воинам тупят
смелость и меч.
Пятый совет мой –
увидишь красивых
жен на скамьях,
да не смутится
твой сон, и объятьями
не соблазняй их!
Совет мой шестой –
если за пивом
свара затеется,
не спорь, если пьян,
с деревом битвы,[504] –
хмель разуму враг.
Песни и пиво
для многих мужей
стали несчастьем,
убили иных
или ввергли в беду,
печальна их участь.
Совет мой седьмой –
если ты в распре
с мужами смелыми,
лучше сражаться,
чем быть сожженным
в доме своем.
Совет мой восьмой –
зла берегись
и рун коварных;
дев не склоняй
и мужниных жен
к любви запретной!
Девятый совет –
хорони мертвецов
там, где найдешь их,
от хвори умерших,
в волнах утонувших
и павших в бою.
Омой мертвецу
голову, руки,
пригладь ему волосы;
в гроб положив,
мирного сна
пожелай умершему.
Десятый совет –
не верь никогда
волчьим клятвам,[505] –
брата ль убил ты,
отца ли сразил:
сын станет волком
и выкуп забудет.
Гнев и вражда
и обида не спят;
ум и оружие
конунгу надобны,
чтоб меж людей
первым он был.
Последний совет мой –
друзей коварства
ты берегись;
недолго, сдается мне,
жив будет конунг –
множатся распри».
Отрывок песни о Сигурде [506]
Хёгни сказал:
..
«В чем пред тобою
Сигурд повинен,
что хочешь ты смелого
жизни лишить?»
Гуннар сказал:
«Сигурд обеты
дал мне и клятвы,
клятвы мне дал
и все нарушил:
меня обманул,
а должен был крепко
клятвы блюсти,
обеты исполнить!»
Хегни сказал:
«Брюнхильд тебя,
зло замышляя
и горе готовя,
к гневу понудила!
Не простит она Гудрун
счастливого брака
и то не простит,
что ею владел ты».
Жарили волка
одни, а другие
резали змей,
иные же злобно
Готторму дали
вороньего мяса[507]
перед тем, как героя
смогли погубить.
Гудрун снаружи
стояла, дочь Гьюки,
такие слова
сказала она:
«Где же Сигурд,
воинов вождь,
если братья мои
первыми едут?»
Одно лишь в ответ
вымолвил Хёгни:
«Надвое Сигурда
мы разрубили,
конь склонился
над конунгом мертвым!»
Сказала тогда
Брюнхильд, дочь Будли:
«Владейте на счастье
землей и оружьем!
Всем бы владел
Сигурд один,
если бы дольше
жизнь сохранил он.
Не подобало
там ему править
Гьюки наследьем,
великой дружиной,
если пять сыновей
вырастил Гьюки,
к битвам готовых,
в правленье умелых!»
Брюнхильд тогда
от души рассмеялась,
так что жилье
все загудело:
«Долго владеть вам
землей и дружиной,
если смогли вы
князя убить!»
Гудрун ответила,
Гьюки дочь:
«Речь ты ведешь
злую, преступную!
Гуннара, боги,
за зло покарайте!
Могильщика Сигурда
месть ожидает!»
Убит был Сигурд
к югу от Рейна, –
с дерева ворон
каркнул громко:
«Атли о вас
клинки окровавит![508]
Злобных убийц
клятвы погубят!»
Поздний был вечер,
выпили много,
каждый слова
говорил веселые,
потом улеглись
и спокойно заснули,
Гуннар один
дольше всех бодрствовал.
Стал ногой шевелить,
рассуждая долго,
о том начал думать
дружины губивший,
что ворон с орлом
промолвили с дерева,
когда возвращались
братья домой.
Брюнхильд, дочь Будли,
конунга дочь,
рано она,
до рассвета, проснулась:
«Хотите иль нет –
о беде говорю я!
О горе скажу, –
как умолчать мне!»
Это услышав,
все замолчали, –
понять не могли,
что с женщиной сталось,
отчего она, плача,
о том говорит,
о чем со смехом
просила героев.
Брюнхильд сказала:
«Гуннар, я сон
страшный увидела:[509]
холод в палате
и ложе холодное,
а ты, конунг, едешь,
счастья лишенный,
закованный в цепи
между воителей
вражьей дружины:
так погибнет
весь Нифлунгов[510]род, –
вы нарушили клятвы!
Гуннар, ответь мне,
разве забыл ты,
что кровь вы смешали
в знак побратимства!
Плохо ему
ты платишь за дружбу, –
первым другом
тебя считал он!
Когда отправился
смелый герой
сватать меня,
тогда доказал он,
что не по‑вашему
клятве он верен[511]
той, что давал
юному конунгу:
меч положил,
убранный золотом,
конунг великий
меж нами на ложе, –
был клинок
в огне закален,
капли яда
таил он в себе…»
О смерти Сигурда
Здесь в этой песни рассказывается о смерти Сигурда и говорится, что он был убит вне дома. Но некоторые говорят, что он был убит в постели, спящий.[512]А немецкие мужи говорят, что он был убит в лесу.[513]А в Древней Песни о Гудрун говорится, что Сигурд и сыновья Гьюки ехали на тинг, когда его убили.[514]Однако все говорят единогласно, что убийцы нарушили верность ему и напали на него лежащего и не готового к защите.
Первая песнь о Гудрун [515]
Гудрун сидела над мертвым Сигурдом. Она не плакала, как другие женщины, но грудь ее разрывалась от горя. Жены и мужи подходили утешить ее. Но это было нелегко.
Говорят, что Гудрун отведала сердца Фафнира и поэтому понимала язык птиц.
Вот что еще сложено о Гудрун:
Песнь о Гудрун
Так было – смерти
желала Гудрун,
над Сигурдом мертвым
горестно сидя;
не голосила,
руки ломая,
не причитала,
как жены другие.
Мудрые ярлы
к ней подходили,
скорбь ее
пытались рассеять.
Не было слез
горючих у Гудрун, –
горе великое
грудь разрывало.
Знатные жены
ярлов сидели,
золотом убраны,
против Гудрун;
каждая горе
свое вспоминала,
речь заводила
о самом горьком.
Молвила Гьявлауг,
Гьюки сестра:
«Счесть невозможно
несчастья мои, –
я пятерых
мужей потеряла,
трех сестер,
трех сыновей,
восемь братьев –
и все ж живу я!»
Не было слез
горючих у Гудрун:
гибель юноши,
конунга смерть,
горе великое
камнем легло.
Молвила Херборг,
владычица гуннов:[516]
«Горе мое
еще тяжелее, –
семь сыновей
на юге погибли,
муж мой тоже
в сече зарублен;
мать и отец
и четверо братьев
морю достались, –
ветер настиг их,
била волна
о борт корабля.
Сама их одела,
сама убрала их,
сама схоронила
тела родимых.
В полгода всех
потерять довелось мне,
не было мне
ни в чем утешенья.
В плен тогда же
сама я попала,
рабство изведала
в те полгода;
жену вождя
одевала и обувь
ей подавала
каждое утро.
Ревновала она,
бранила меня,
жестокими были
ее побои;
хозяина лучше
нигде не видала,
хозяйки хуже
нигде не встречала!»
Не было слез
горючих у Гудрун:
гибель юноши,
конунга смерть,
горе великое
камнем легло.
Гулльранд, дочь Гьюки,
молвила так:
«Мудрой слывешь ты,
приемная мать,
а жену молодую
утешить не в силах, –
пусть она видит
мертвого конунга!»
Сдернула саван
с тела Сигурда,
к ногам жены
подушку метнула:
«Вот он! Прильни
губами к устам, –
ведь так ты его
живого встречала!»
Горестно взор
бросила Гудрун
на голову князя
в сгустках крови,
на очи героя,
померкшие ныне,
на жилье души,[517]
мечом рассеченное.
Вскрикнув, грянулась
оземь Гудрун;
косы рассыпались,
вся покраснела,
хлынули слезы
дождем на колени.
Горько заплакала
Гудрун, дочь Гьюки,
слез поток
оросил покрывало,
а во дворе
закричали громко
гуси, прекрасные
Гудрун птицы.
Молвила Гулльранд,
дочь Гьюки: «Знаю, –
большей любви.
чем ваша, не видели
между людьми,
на земле живущими!
Места себе ты
не находила,
сестра, если Сигурда
нету с тобою!»
Гудрун сказала:
«Сигурд рядом
с сынами Гьюки
как стебель лука,
из трав встающий,
как в ожерелье
камень сверкающий,
самый ценный
среди каменьев!
Чтили меня
воины конунга
больше, чем дев
Одина[518]смелых.
Как ивы листва,
стала я жалкой, –
смерть повелителя
сделала это!
Ни на скамье его нет,
ни на ложе, –
в этом повинны
Гьюки сыны!
Гьюки сыны
повинны в несчастье,
горькие слезы
льет их сестра!
Как ваши клятвы
ложными были,
пусть ваши земли
так опустеют!
Гуннар, не впрок
пойдет тебе золото;
эти запястья –
гибель твоя,
ты ведь Сигурду
клятвы давал!
Двор наш видал
дни веселее,
чем день, когда был
оседлан Грани
и Сигурд к Брюнхильд
свататься ехал, –
к женщине злой,
в час зловещий!»