Утренняя заря не принесла Малинке ничего хорошего. Ночь была тёмной, как крыло ворона, пасмурно, ветрено, горько и холодно. Спала она мало. Станик, Марья и Милош свернулись в один большой клубок чтобы согреться, её достоинство не позволяло такого простодушного отдыха. Съёжившись среди уложенных тюков в конце причала, она завернулась в свой тонкий плащ так плотно, как только возможно, и дрожала всю ночь напролёт.
У неё возникал соблазн наколдовать немного тепла, но здравый смысл возобладал над комфортом и, наконец, победил. Огонь не был её сильной стороной и мог выйти из-под контроля, а тюки среди которых они укрылись похоже были наполнены в основном мехами...
Солнечный свет, поднимавшийся из-за тюков, коснулся её руки и принёс неожиданное тепло. Медленно, снимая оцепенение со спины и плеч она встала.
Ветер стих. Воды озера Ильмень были спокойными и поблескивали. Тонкий туман, освещённый мерцающим золотом солнца, медленно плыл вдоль берега. С севера Новгород был скрыт рядами низких холмов. Вчера было кошмарно – следы путников исчезали в грязи размытых троп, но всё это стоило того, чтобы убраться из города. Всю зиму они укрывались за массивными деревянными стенами с разводами от воды. Вонь сорока тысяч человек, собранных в одном месте, запах мочи на улицах, перебиваемый с вездесущим запахом капусты: капуста варёная, капуста жареная, капуста, фаршированная ужасно сомнительным мясом, капуста, смешанная с пшеничной мукой в кашицу... она плюнула через край причала и остановилась.
Послышался шум, не вписывающийся в утреннюю тишину озера: скрип, ритмичный и ровный, тихий всплеск, мужской голос, призывающий приготовиться к столкновению с берегом.
Ладья вынырнула из тумана — высокий нос, широкие борта, длинные ряды вёсел несли её вперёд. На секунду они погрузились глубоко в воду, подняв пену, после чего ладья легко поплыла вдоль причала. С носа корабля один человек бросил верёвку, другой закрутился сзади. Кто-то рявкнул — На берег!
В командном порыве мужчины спрыгнули на причал, схватили тюки и стали перебрасывать их на корабль. Она слышала, как позади неё поднимались её спутники: Мария и Милош ворчали и протестовали, Станик был раздражён тем, что его потревожили, и ругался на команду корабля, вызывая у них лишь смех.
- Будь добр, где ваш Голова? — осторожно спросила она человека, тянущего тюк на край причала.
- Владимир Ильичев сын, — он резко качнул головой вправо — Просит благословение у воды.
Он стоял в самом конце причала, не обращая внимания на суматоху за спиной и смотрел на озеро. Крупный, широкоплечий, рыжеволосый, в толстой меховой куртке и с голыми руками. Малинка вздрогнула, как он выдерживает этот холод? Он молился.
Она провела год в Венгрии и зиму в Новгороде, терпеливо осваивая язык русичей.
Но ей пришлось напрячься, чтобы разобрать его речь. Акцент был глубокий гортанный, ритм грохочущий и были слова, которые она не понимала. Они казались... старыми.
Он молился водам. И ещё, ладье. Молясь, он говорил с ней, как с животным, как с конём! Малинка заморгала, и продолжила стоять будто заворожённая. Четыре месяца, проведённые в этом логове Христовой нетерпимости к Северу, убедили ее в том, что каждая смертная душа на Руси так же проклята Богом, как и самые отъявленные фанатики Венгрии. Но это?
«Плыви быстрее для меня, Ффлифодд раздвинь воды...»
Она вздрогнула. Были места возле Буды, где человека сжигали за меньшее.
Он закончил. Повернулся. На нём было распятие, а голубые глаза были такими бледными, что казались почти серыми. — «Ну»? — грубый голос, хриплый от многолетних выкриков.
- Голова Владимир Ильичев сын?
- Да.
- Меня зовут Малинка Капчек, я еду на юг. Эти тюки вы берёте для Прессила Сакадовича? Я еду вместе с ними. И мои люди, мои слуги, тоже.
Она вытащила договор из кошеля. Жёсткий, трижды сложённый лист пергамента. Она протянула его капитану и собралась с духом. Обычно это происходило именно в этот момент.
Он выхватил листок из её рук, развернул и посмотрел на него прищурившись.
Ничего. Он не отступил. Не нахмурился. Его губы не сжались в той полунервной, полубрезгливой манере, которую она так часто видела. Он смотрел на бумагу, слегка обводя контуры бледной восковой печати внизу, и медленно кивал.
- «Ну, я знаю печать Сакадовича. И я могу читать цифры. Заплатите Сакадовичу, я отвезу вас на юг», — он покосился на пергамент. — «Моя доля груза — два лишних тюка. Хорошо». - На самом деле он не улыбался, это была скорее гримаса; ещё одна вещь, беспокоящая занятого человека. Он сунул договор обратно ей в руки. — «Поднимайся на борт, твоё место на носу, держись подальше от вперёдсмотрящих и гребцов».
- Конечно.
Он уже повернулся, чтобы уйти, как вдруг остановился и уставился на неё. Появилось первое беспокойство...
- Вы шли пешком? Он смотрел на её ноги, сапоги, подол платья, пятна и брызги слякоти до колен и плащ, затвердевший от засохшей грязи.
- Вы шли? — Он ухмылялся.
- Да, конечно, — ощетинилась она. «Вчера. В договоре сказано, что я должна отправиться с северной пристани Ильменя».
- Из Новгорода? Шли? В весеннюю оттепель, к Ильменю?
- Да. Конечно. Шла. Я нанимала проводника. Что я должна была делать?
Ха! — теперь он смеялся. Вы шли! Никто не ходит. Реки – красавицы. Всегда по реке! Сакадович должен был посадить вас в лодку в новгородских доках. Весь день в грязи, ха!
Она подавила ярость, стиснув зубы и сжав кулаки под плащом. Пятнадцать лет. Пятнадцать лет тяжёлой работы ради того, чтобы её одурачил толстый купец, чтобы она бродила по грязи, дрожала под открытым небом, а потом над ней смеялся волосатый, невежественный, неграмотный, полуязыческий кусок мирского отброса! Ну уж нет.
Она быстро сплела заклинание, стараясь, чтобы жесты были незаметными, а слова — мягкими.
Смех застрял у него в горле, глаза расширились. Она выдержала его взгляд, высоко подняв подбородок.
«Боярыня...» он промямлил. «Боярыня, я не это имел в виду... он поклонился. Никаких обид. Никакого оскорбления не было». Он снова поклонился, и его голос перешёл на другое наречие, и она не поняла ни одного слова из трёх.
«Боярыня», – он снова выпрямился, лицо его стало серьёзным, – Ффлифодду честь нести тебя. Я не знал, что ты чародей. Прости меня, ты поступила мудро, спрятавшись в этом месте. Но мне ты можешь доверять. – Он протянул ей руку. - Ты будешь есть из моего котла. Ффлифодд быстро идёт и мои люди сильны — хорошие гребцы. Весной хорошо на реках, вот увидишь. – Он проводил её вдоль борта ладьи. - Хо! Ступеньки для боярыни! Его люди поспешили сложить тюки, чтобы она могла взойти на корабль. - К полудню мы будем на Ловаре. А потом к Двине и Днепру. Весной реки быстрые. – Теперь она стояла на палубе, среди груды тюков, мотков верёвок, скамей гребцов, мешков, бочонков и сетей. Он снова поклонился ей, а Станик, наконец, надев кольчугу, повёл Марию и Милоша вверх по грубой лестнице.
«Владимир сын Ильи, приветствует вас на борту Ффлифодда, боярыня! Поскольку вы путешествуете с нами, путешествие, несомненно, будет быстрым и лёгким. Ты! — рявкнул он на Милоша. - Возьми всё и неси вперёд, а ты, — Мария опасливо пискнула, — вымой сапоги своей хозяйки!»
Затем он ушёл обратно на пристань, рыча, как разъярённый медведь.
- Хозяйка? За её плечом стоял Станик. - Я вижу, вы... э-э... колдовали? – Его тембр как бы говорил, что это неразумно, особенно в начале долгого речного путешествия, в чужой стране, среди диких земель и чужих людей. «Вы сделали с ним что-то ещё»?? - Станик был старшим офицером в Чексло, но старел и, вероятно, не сможет сохранить своё звание долго. Как её телохранитель, он был достаточно хорош, но она ценила его больше за опыт общения с магами и знание обычаев Ордена, а также за опыт путешествий в далёкие страны.
С последним шквалом криков и свиста гребцы начали забираться обратно на борт, пытаясь занять свои места на скамьях. Вежливые кивки и взмахи рук сопроводили путников на нос корабля.
- Нет, — сказала она, с облегчением переходя на венгерский. «Ничего. Я только хотела, чтобы он перестал надо мной смеяться. Она встретила пристальный взгляд Станика, чувствуя, что слегка покраснела. - Маг Ордена должен вызывать уважение».
Он кивнул. - Они должны уважать. Но этот человек дал больше, чем просто уважение. Почему? Он покачал головой. «Что это за люди»?
Голова издал протяжный крик, и швартовные канаты были сброшены на пристань, последний человек на причале с криком прыжком преодолел расширяющуюся брешь. Нагруженный корабль медленно отходил от берега.
- Вёсла на воду! - Закричал Голова. - По моему слову! - Вёсла поднялись. – В воду! – Вёсла, как лезвия, впились в воду, спины и плечи напряглись, и мужчины потянули.
- «Я не знаю». - Пробормотала она, присаживаясь на поручни. Неподалёку, совсем ещё мальчишка, деловито сворачивал швартовную верёвку; он сверкнул на неё улыбкой, сплошные белые зубы и тёмные волосы. - «Понятия не имею».
Ладья неслась вперёд, и с каждым гребком вода пенилась у носа. Ильмень был синеват под небом, мимо проплывал берег, и вскоре мужчины запели.