Тарбаган – любопытный зверёк. Монголы рассказывали нам, как охотники, одевшись в шкуры яка, идут на четвереньках к сидящим у норки суркам. Сурки пытливо смотрят на приближающееся чудовище, готовые в любой момент спрятаться в глубокой норе. Но любопытство сильнее страха; в напряжении сидят зверьки, не в силах уйти: уж очень интересно следить за незнакомым предметом. Приблизившись к тарбагану, охотник ложится и стреляет в него. Нужно точно убить зверька, наповал. Иначе даже смертельно раненный он уползает в нору. Стараются стрелять в голову, так вернее.
Монголы – страстные охотники. В Монголии большое разнообразие и обилие промысловых животных, среди которых немало ценных пушных и других зверей. В лесах водятся соболь, рысь, олень марал, кабарга, лось, косуля; в степях – тарбаган, волк, лиса и антилопа дзерен; в пустынях – кулан, дикая кошка, антилопа джейран и сайга, дикая лошадь Пржевальского и дикий верблюд. В горах Гоби обычны горные бараны аргали, козлы и крупный хищник барс.
Пройдя главный Хангайский хребет, мы перевалили через водораздел; из бассейна рек, отдающих свои воды Северному Ледовитому океану, мы попали в бессточную Центральную Азию, в её бескрайние степи и пустыни.
Красочной природой, географическим положением, высотой гор Монголия привлекала внимание русских путешественников, которым эта страна в основном и была обязана изучением и исследованием её территории и природных богатств. Сюда, в Центральную Азию, устремлялись наши знаменитые путешественники, прославившие русскую географическую науку на весь мир. Н. М. Пржевальский, известный как первый исследователь природы Центральной Азии, и его ученики и последователи в своих путешествиях неоднократно пересекали Монголию и описали природу, хозяйство и человека далёких и глухих областей, лежащих внутри величайшего материка мира.
Близ перевала через Хангай наш лагерь расположился в долине, перегороженной и запруженной моренами – отложениями древних ледников, некогда покрывавших горы. Здесь было над чем поработать, что записать и сфотографировать. Барометр‑высотомер показывал 2200 метров над уровнем океана. Следовательно, мы находились выше гор Крыма или Урала. Спустившись с Хангайских гор, мы увидели в глубокой котловине у подножия гигантской стены хребта Ихэ‑Богдо (что значит «великий», «священный») большое стекло гобийского озера Орог‑Нур.
В течение двух дней наша лёгкая лодка медленно пересекала озеро в разных направлениях. Чайки, бакланы, гуси, утки внимательно следили за курсом лодки и, когда замечали, что лодка близко подходила к ним, с шумом поднимались в воздух, хлопая крыльями по поверхности озера, разбрызгивая воду миллионами брызг. Ленивые бакланы долго собирались в стадо, а затем, как по команде, уплывали или улетали от нас. В середине дня подул ветер, внезапно налетевший на безмятежное озеро, и смутил покой птиц.
Желтовато‑зелёные воды озера мешали видеть дно, но опускаемый груз неизменно показывал весьма малые глубины и вытаскивал однообразные породы, слагающие дно; здесь были серые озёрные илы со слабым запахом сероводорода, глубина же в среднем колебалась между 1,5 и 3 метрами. Самая большая глубина оказалась равной 3,5 метра.
Впрочем, глубины озера непостоянны. Путешественники – исследователи Центральной Азии Г. Н. Потанин, а за ним и П. К. Козлов указывали, что в сухие годы, когда река Туин‑Гол приносит с Хангая мало воды, озеро сильно мелеет, а иногда пересыхает настолько, что быки и коровы переходят вброд с берега на берег. Рыба тогда частью погибает, частью собирается в грязные и неглубокие ямы – омуты.
Орог‑Нур – замкнутое бессточное озеро. Мало в нём воды – она солоноватая или даже солёная; много воды – соли разбавляются, и озёрную воду можно пить. Мы стояли лагерем три дня и пили воду прямо из озера, хотя многие путешественники писали о его солёности, таким оно показано и на карте. Во время нашего пребывания на озере горизонт воды был высокий, и вода поэтому оказалась лишь чуть солоноватой.
Много озёр в Монголии. И сколько их ещё ждёт, чтобы лодка исследователя впервые коснулась водной поверхности!
Для обследования озёр мы пользовались резиновой лодкой, которая накачивается специальным ножным насосом и требует всего десять минут на подготовку к плаванию. Разобранная лодка занимает мало места и очень легка, поднимает же она до четырёх человек. Но она очень тихоходна, и это её большой недостаток. Будучи плоскодонной, лодка боится ветра и волнения на воде. Пользуясь этой лодкой, мы несколько раз пересекали озеро, делая измерения глубин каждые 15 минут.
В том же обширном гобийском понижении между горами Хангая и Гобийского Алтая, которое известный исследователь Центральной Азии М. В. Певцов назвал долиной озёр, недалеко от Орог‑Нура, лежат озера Бон‑Цаган и Адагин‑Цаган. Они окружены пустынными берегами. Солончаки и бесплодные каменистые равнины подходят к самой воде. Оба озера питаются водой только одной реки – Байдараг, которая, выйдя из своей тесной долины, вырытой в Южно‑Хангайском плато, на приозёрную долину, разбивается на протоки, дробится на рукава. Один из таких протоков не возвращается к главной реке, а уходит далеко на восток под новым названием – Цаган и через 50 с лишним километров впадает в озеро Адагин‑Цаган. Это очень любопытное и редко встречающееся в природе явление, когда одна река впадает сразу в два самостоятельных озера, расположенных друг от друга на большом расстоянии.
Между озёрами Бон‑Цаган и Адагин‑Цаган уже давно идёт борьба не на жизнь, а на смерть. Ведь кто‑либо из них может лишиться воды, и тогда одно из озёр умрёт, высохнет, другое же, наоборот, поднимет свой уровень, станет более многоводным.
Бон‑Цаган – самое большое гобийское озеро, оно получает наибольшую часть воды реки Байдараг‑Гол. С течением времени главный проток этой реки должен остаться и единственным. Рукав Цаган отмирает, у него уклон в два раза меньше, чем у главного рукава. Уже и теперь в сухие годы Цаган не доносит свои воды до озера Адагин‑Цаган. Тогда оно высыхает и превращается в большой солончак, белая искристая поверхность твёрдой соли блестит на солнце, как свежевыпавший снег.
Соперничество озёр можно наблюдать и в других сухих районах Центральной Азии. Таковы озера Буир‑Нур и Далай‑Нур, о которых я расскажу в главе «Путешествие по Восточной Монголии». Таково озеро Лобнор в западной части Китая. Загадка и удивительная история его блужданий в течение многих лет волновали умы географов всего мира. Но об этом потом.
Озера Орог‑Нур, Бон‑Цаган, Тэлмэн‑Нур, Хиргис‑Нур, Убсу‑Нур и десятки других представляют собой не что иное, как остатки древних больших водоёмов.
Откуда же раньше бралось такое количество воды, питавшее большие бассейны, и куда девались эти водоёмы, от которых теперь остались, может быть, ещё значительные озера, но по существу представляющие уже остатки былого господства воды? Свидетелями широкого обводнения Монголии в геологическом прошлом являются древние береговые валы, следы берегов, лежащие вдали от современных озёр и на большой высоте от их теперешних уровней.
В истории развития ландшафтов Центральной Азии был период более влажного и холодного климата. Этот период связан с оледенением гор Восточной Сибири, Монголии, Тянь‑Шаня. Большие ледники покрывали горы и отдельными колоссальными языками медленно спускались по наклону, принося с собой много рыхлого, отработанного твёрдым льдом материала. Следы оледенения можно встретить во многих местах высоких гор Монголии, даже там, где сейчас нет вечноснежных полей. Мы их видели в Хангае, в Монгольском Алтае. Другие путешественники отмечали ледниковую деятельность в прошлом даже в сухом и жарком Гобийском Алтае. Ледники спускались вниз и здесь таяли. Ледниковые и снеговые воды собирались в большие реки, стекавшие в низкие межгорные котловины, где возникли громадные озера.
После ледникового периода климат изменился, он стал суше, теплее; ледники отступили высоко в горы, многие совсем исчезли, дождей и снегов стало меньше, реки обмелели. Озера, которые ими питались, получая меньше воды, из года в год сокращались в размерах, так как испарение в условиях жаркого климата способствовало большой убыли воды.
В долине озёр мы впервые встретили дикую лошадь кулана и антилопу сайгу.
Когда‑то сайга водилась в Западной Европе, а лет 200 назад сайги были обычными в украинских степях. Ещё в прошлом столетии антилопа в большом количестве паслась на сухих пастбищах Нижнего Поволжья. Затем ареал её сокращался, количество особей падало. И в начале 40‑х годов нашего века сайга сохранилась в Казахстане, Джунгарии и Монголии.
За время своих странствий я встречал несколько раз сайгу, но когда увидел в первый раз, то не мог понять, что же это за зверь.
В пустыне между гобийскими озёрами Орог‑Нур и Бон‑Цаган мы ехали на автомашине без дорог и тропинок, часто проверяя направление по компасу и выбирая ориентиры, которыми здесь обычно служат выделяющиеся горные вершины, холмы, сопки.
Впереди нас среди кустарников мелькнуло животное.
«Джейран», – подумали мы и продолжали свой путь; джейраны в Гоби не диковинка. Выехав из кустарников, мы вдали опять увидели какую‑то антилопу, но как она была не похожа на джейрана! Джейран убегает от врага карьером, туловище его стелется над землёй, а ноги вытягиваются в одну линию с телом. Наша антилопа бежала как‑то странно, необычно для антилоп. Она бежала мелкой стремительной рысью, бежала настолько быстро, что получалось впечатление, что плавно движется одно туловище с низко опущенной головой.
Антилопа наклоняла к земле голову настолько низко, точно на бегу что‑то вынюхивала. Во время своей стремительной рыси антилопа ни разу не переходила на галоп, но делала неожиданные единичные громадные прыжки. Одним прыжком она перемахивала пространство метров в пять и снова переходила в свой обычный аллюр. «Это не джейран», – решил я.
С нами не было зоолога, и этот странный зверь так и остался для меня загадкой. На далёком расстоянии я не смог узнать сайгу, которую до этого видел только в музеях и на картинках. Может быть, я и догадался бы, что заинтересовавший нас зверь – это антилопа сайга, но в литературе, которую читал, нигде не указывалось, что сайга заходит так далеко на восток Монголии, в район живописного озера Орог‑Нур. Поэтому я не думал встретить здесь сайгу, рассчитывая увидеть её в котловине Больших озёр Западной Монголии, где на пустынных степях ещё сохранились эти редкие животные.
Так и получилось. На северо‑восточном побережье большого озера Хиргис‑Нур, по которому могут плавать пароходы, мы вспугнули трёх антилоп. Теперь мы видели их совсем близко, узнали сайгу и сразу направили машину им вслед. Мы внимательно наблюдали за повадками зверя, за его удивительно чистым бегом, и я тотчас вспомнил антилопу, виденную месяц назад в пустынной местности между озёрами Орог‑Нур и Бон‑Цаган. На этот раз три сайги уходили быстро, грузовая машина не поспевала за ними, расстояние до животных всё более увеличивалось. Шофёр нажал кнопку сигнала, и сразу громадными прыжками поднялись в воздух пугливые звери.
Через два года мы опять попали в котловину Больших озёр. На этот раз в экспедиции были зоологи, имеющие различное оружие, в том числе и дальнобойные винтовки. Мы видели несколько небольших групп сайги. Далеко на горизонте мелькали их быстрые фигуры. Бывало так, что мы внезапно выезжали прямо на животных, и тогда начиналась пальба. С ходу, тем более когда машину бросает по кочковатой степи, мало шансов попасть в движущуюся цель. Машина останавливалась, и вслед зверям посылались три‑четыре пули, но животные уже были далеко.
Однажды молодой монгольский зоолог и поэт Дондогийн Цэвэгмид взял винтовку и ушёл в степь, попросив подождать его полчаса или час. Сначала Цэвэгмид шёл во весь рост, потом медленно бежал, согнувшись, затем мы видели в бинокль, как он лёг на землю и пополз на локтях. В упорстве и терпении ему нельзя было отказать. Он долго полз, а затем, точно прицелившись, выстрелил только один раз. Через десять минут мы подъехали к счастливому охотнику и сфотографировали довольного и улыбающегося Цэвэгмида, сидящего на земле рядом с прекрасным экземпляром поджарой антилопы.
Летний наряд её был очень хорош: шерсть гладкая, точно вымытая, не пушистая, как зимой, когда животное одевается густой и мохнатой шубой. Сайга была чуть побольше домашней овцы, цвет шерсти, палевый на спине, переходил в белый на животе. Поразительно тонкие, сухие ноги теперь болтались палочками, горбоносая голова была увенчана небольшими, сантиметров 12–13 длиной, рожками.
Эта сайга была первой, но не единственной жертвой наших зоологов. Скоро А. Г. Банников добыл ещё экземпляр, но и этим не ограничились наши сборы. Для работы по описанию зверя нужно было иметь несколько экземпляров: это даёт возможность изучить животных путём сравнения, чтобы какой‑либо случайный признак, найденный у одного экземпляра, не принять за типичный, характерный для всего вида в целом.
Зоологи очень радовались, что добыли сайгу, и радость эта вполне оправдалась: когда были взяты размеры животных из котловины Больших озёр, в лабораториях измерены их черепа, то выяснилось, что сайга Западной Монголии несколько отличается от своих казахстанских собратьев, но, как оказалось позже, не настолько сильно, чтобы её можно было считать отдельным видом.
Сайга – пугливый и осторожный зверь. Она ушла в полупустыни, в глухие, необитаемые места. Сайга любит хорошие корма, высокие и сочные. Степи – исконная родина сайги, но теперь, когда степи густо заселены и вспаханы, сайга покинула родные ландшафты.
Человек охотился на сайгу с давних времён. Её шкура используется для изготовления высококачественной кожи. Мясо сайги, как и других антилоп, употребляется в пищу, но не мясо главная приманка охотников. Самки сайги безроги, а рога самцов – вот что оправдывает долгую и трудную охоту за этими животными. В восточной медицине считается, что рога сайгака обладают замечательными целебными свойствами. Они придают человеку силы и способствуют долголетию, излечивают различные болезни. Рога ломают и пилят на куски, затем толкут в ступке, после чего трут в мелкий порошок. Порошок этот принимают внутрь. Однако теперь редко кто пользуется этим лекарством.
Очень трудна охота на сайгу: она бдительна, обладает прекрасным зрением и обонянием, быстротой своих ног она превосходит даже лёгкого джейрана. Сайга выходит на кормёжку по утрам и вечерам, жаркими днями предпочитает где‑нибудь прятаться и отдыхать, но если есть сочный корм, например солянки, она подолгу может обходиться без воды. Зимой пасётся на бесснежных местах.
Как и другие антилопы, сайга телится в конце весны – в начале лета, когда уже тепло; рождаются обычно два телёнка, реже три или один. Мать кормит их молоком до наступления зимних холодов, но очень скоро телята приучаются к траве и пасутся с матерью, которая первый месяц после рождения не подпускает других антилоп к своему семейству. Маленькие сайгачата очень резвы; через день после рождения они уже способны бегать, хотя ещё слабы, но через неделю новорождённый передвигается так быстро, что его не догонят ни человек, ни лошадь, ни волк.
Мне не приходилось видеть больших табунов сайги, какие я видел у куланов или дзеренов. Обычно сайга бродит небольшими группами в четыре – семь голов. Монголы говорили, что к зиме сайга собирается в большие стада, но зимой я так и не попал в котловину Больших озёр.
В нашей стране сайгаки были взяты под охрану. И это благотворно сказалось на их поголовье. Вот что писала газета «Советская Россия» в номере от 10 декабря 1959 г.: «Ещё лет двадцать пять назад эти животные считались исчезающим видом. Насчитывалось их всего около сотни. Сейчас положение изменилось… По учёту, проведённому минувшей весной с помощью авиации, количество сайгаков в степях Нижнего Поволжья, Калмыкии и Ставропольского края достигло 550 тысяч голов. Это уже представляет известную угрозу посевам в земледельческих районах.
Нынешней зимой решено отстрелять около двухсот тысяч сайгаков – годовой прирост поголовья».
В дальнейшем сайга широко распространилась в Казахстане, дошла до пустыни Бетпак‑Дала и низовьев реки Чу. Из Устюрта она «эмигрировала» даже в Туркмению. В 1971 году только в Казахстане зоологи, используя авиацию, насчитали миллион голов этой антилопы.
Гораздо менее, чем сайга, известен кулан – красивый, грациозный и резвый зверь.
На север от озера Бон‑Цаган простирается плоская наклонная галечная равнина Хойтунурин‑Тала, то есть «североозерная равнина». Здесь я впервые встретил стадо куланов. Их было такое великое множество, что я сразу не поверил, что перед нами были дикие лошади. Трудно было вообразить, что эти осторожные животные собрались вместе в такие гигантские табуны. Во всяком случае куланов было, видимо, не меньше тысячи. Наш маленький юркий «газик» на полном ходу шёл к середине косяка. Сначала куланы, насторожившись, смотрели на незнакомый им и быстро приближавшийся предмет, потом стали нехотя, медленно уходить в сторону, но наперекос, стараясь проскочить так, чтобы перерезать нам путь. И антилопы, и куланы, и косяки домашних лошадей – все они имеют ту же манеру: уйти от преследователя, перерезая ему путь. Мы много раз забавлялись, видя, как мирно пасущийся табун домашних лошадей под предводительством жеребца, увидев автомобиль, идущий по тракту, карьером перегонял машину, вблизи неё перерезал дорогу, а затем останавливался. Некоторое время лошади следили за машиной, которая продолжала идти своим путём. Частенько бывало и так, что лошади опять неслись вскачь и вновь перерезали дорогу и оказывались на той же стороне пути, с которой уходили от воображаемого врага.
Что заставляет копытных животных уходить от преследователя именно таким образом, а не убегать сразу же в сторону? Видимо, инстинкт самосохранения, выработавшийся поколениями. Копытные в борьбе за существование больше всего надеются на свой быстрый бег, крепкие и выносливые ноги.
И теперь громадный косяк куланов стремительно уходил от нас, поднимая густую пыль. Мы уже видели вытянутые в движении тела куланов, видели их копыта и длинные прижатые уши. Передняя часть косяка перерезала наш путь и ушла в сторону, но бегущие позади животные продолжали скакать немного впереди нас, параллельно машине. Маленький автомобиль кидало и бросало, но мы катились под уклон, неотступно наблюдая за куланами. Редкое зрелище выпало на нашу долю, и, естественно, все хотелось запомнить.
Спидометр показывал скорость 60–70 километров в час. Куланы резво уходили от нас, но уже минут через десять мы заметили, как отдельные животные стали отставать. Замыкал табун жеребец. Он тяжело бежал, но подгонял отстающих. Ещё несколько минут – и промежуток между машиной и ближайшими к ней куланами сократился до расстояния ружейного выстрела. Табун резко свернул в сторону и помчался вправо, только замыкающий жеребец по‑прежнему бежал впереди нас. Машина не могла на большой скорости сделать крутой поворот за уходящим в сторону табуном. Мы продолжали преследовать кулана. Мы видели, что табун в километре от нас остановился: животные, тяжело дыша, отдыхали и следили за машиной. Жеребец же бежал из последних сил, но вот он зашатался, потом упал, перевернулся через голову, встал и опять побежал, однако на этот раз пробежал немного, всего 200–300 метров.
Кулан упал почти перед самым радиатором, шофёр едва успел свернуть в сторону. Это был прекрасный экземпляр высотой у холки 125 сантиметров. Шерсть была рыжевато‑кремовая, более густо окрашенная у спины, светлее к животу, где белые разводы переходили на ноги. Тёмная полоса на спине от гривы до хвоста заканчивалась чёрным хвостом длиной (с волосом) 85 сантиметров. Длина головы превышала 0,5 метра. На голове торчали ослиные уши, их длина 24–25 сантиметров.
В ближайшем аиле мы сообщили об убитом кулане. Монголы сразу же снарядили людей и вьючных верблюдов и доставили разделанную тушу животного.
В Гоби мы видели много куланов. Монголы называют их хуланами. Однажды в безлюдной Заалтайской Гоби на нашу небольшую группу научных работников наткнулся косяк куланов. Куланы не ждали опасности: люди здесь не живут, да и хищные звери избегают этих безводных каменистых пустынь. Притаившись, мы следили за животными. Косяк состоял из одного жеребца и нескольких кобылиц. Такая компания наиболее обычна у куланов. Жеребец не подпускает к своему косяку других самцов. Молодых жеребят глава стада изгоняет сразу же, как только они достигают зрелости. Выгнанные молодые самцы держатся отдельно и ждут случая отбить кобылиц у какого‑либо старого и ослабевшего вожака. Красавец жеребец встреченного нами косяка шёл во главе его гарцуя: изогнув шею, он покачивал головой, играл. Он был очень грациозен, этот куланий вожак. Кобылицы бежали медленной рысцой, изредка помахивая своими ослиными хвостами. Куланы двигались прямо на нас. Но вот жеребец остановился. Подняв голову и втягивая воздух ноздрями, он внимательно смотрел в нашу сторону. Вся его поза выражала внимание, насторожённость, недоверие. Но уже было поздно. Грянул выстрел, второй, и одна кобылица грохнулась на землю. Жеребец угнал своё стадо за гряду, а сам ещё бегал по её гребню, тревожно поглядывая в нашу сторону, ожидая и призывая свою подругу.
Зоологи торжествовали: это была богатая научная добыча. Обработка её заняла много времени. Была снята шкура, очищен от мяса и сохранён череп, описано содержание желудка. Предварительно было измерено тело кулана.
В наши годы в Азии мало где сохранился кулан. Судя по описаниям путешественников XVIII и XIX веков, в пределах современной Туркмении и Казахстана кулан встречался очень часто и доходил до Южного Урала и Западной Сибири. Он был широко распространён и в Центральной Азии. Географические названия указывают на связь отдельных мест с этим животным. Так, на восточном побережье залива Каспийского моря Кара‑Богаз имеется большой и глубокий овраг, вернее, целая система оврагов, называющаяся Кулан‑сай, а горы – Куландаг. Сейчас там от куланов не осталось и следа.
Из года в год кулан вымирал, и ныне район распространения его – Юго‑Восточные Каракумы в Туркмении. В Туркмении по решению правительства создан специальный заповедник куланов, где живут эти редкие животные и свободно размножаются. Охота на них категорически воспрещена. За пределами СССР кулана можно встретить в пустынях Центральной Азии. Кулан обитает в самых глухих углах бесплодных пустынных районов, он неприхотлив к пище, приспособлен к суровым и безводным условиям окружающей среды. Окрашенный под цвет выжженной солнцем пустыни, крупнее осла, но с ослиным хвостом и гривой, с сухими стройными ногами, большой головой на короткой шее, кулан благодаря силе, быстроте и выносливости не боится врагов. От человека же он уходит как можно дальше, в необитаемые места.
Человек издавна охотился на кулана. Его привлекали мясо, красивая и крепкая шкура, трудная и увлекательная охота. Народная молва считает, что мясо и жир кулана обладают живительными и целебными свойствами. Человек, питающийся мясом этого животного, делается смелым, неутомимым и сильным. Жир залечивает раны.
При такой славе стоимость куланьего мяса и сала была огромна, что в свою очередь приводило к усиленному истреблению этих животных, хотя охота за осторожными и быстрыми куланами – дело нелёгкое.
Данные археологии говорят, что кулан был приручён человеком раньше лошади. В междуречье Тигра и Евфрата, в странах Передней Азии ещё за 8–10 тысяч лет до нашей эры кулан использовался в боевых и жреческих колесницах. Оказывается, что культурные страны древнего мира среди домашних животных имели и куланов.
В современных условиях приспособить кулана к работе не удалось. Молодые куланы, пойманные людьми и воспитанные кобылицами, оседлать себя и надеть уздечку не дают.
Маленькие куланята, выкормленные коровьим молоком, становились ручными и не боялись людей. Куланы привыкали к своей кличке, охотно играли и даже осторожно брали пищу с ладони знакомого человека. Но они не давались, когда на них хотели надеть уздечки. Это приходилось делать силой. Жеребята бегали, мотали головами, старались сбросить с себя незнакомый и неприятный предмет, злились и, бывало, кусались и били копытами.
И в Монголии область распространения куланов сокращается. Раньше они были известны у Буир‑Нура и даже доходили до Борзи в Читинской области на востоке, до хребта Хан‑Хухэй и озера Хиргис‑Нур на западе. Теперь их там нет, но в отдельные годы куланы забегают из Гоби в степи средней полосы Монголии.
Куланы могут подолгу обходиться без воды, но всё же они больше нуждаются в водопое, чем джейраны. В совершенно безводные пустыни куланы уходят только в холодное Бремя года, когда потребность в воде падает, а редкие скопления снега удовлетворяют жажду животных. В жаркое же время куланы стараются не уходить от источников на расстояние более 25–30 километров. У открытых источников в пустыне, у болотцев и на солончаках мы много раз видели многочисленные следы куланов.
Куланята рождаются в начале лета. Через час после рождения куланенок уже стоит на ногах, ходит за матерью, но он ещё слаб и первые дни лежит где‑либо в укромном месте, в зарослях кустарников. Бывали случаи, что монголы ловили новорождённых куланят и воспитывали их среди своих лошадей.
Как заставить своевольного, но зато сильного, выносливого и неприхотливого кулана служить человеку? В условиях пустынь кулан был бы ни с чем не сравнимым транспортным животным. На это и направлена мысль научных работников куланьих заповедников.
В Южно‑Гобийском аймаке Монгольской Народной Республики араты говорили нам, что среди их лошадей есть гибриды домашней лошади и кулана. Этому легко поверить, так как лошади у монголов день и ночь, лето и зиму пасутся без присмотра в открытом поле. Осенью куланьи жеребцы пристают к табунам лошадей и пасутся с ними. Монголы уверяли нас, что никогда и никому из них ещё не удалось оседлать или надеть уздечку на такое животное. Рождённые кобылицей в стаде куланьи гибриды всё время проводят в табуне вместе с лошадьми. Араты легко отличают гибридов: они очень похожи на куланов, но более длинные и пышные гривы и хвост они унаследовали от лошадей. Взрослые гибриды часто уходят в пустыни, где присоединяются к куланам. Монголы не могли сообщить нам, бывает ли второе поколение гибридов между куланом и лошадью, оно им неизвестно.
Хорошо, без приключений мы пересекли пустыню Шаргын‑Гоби. Эта пустыня расположилась между горами Монгольского Алтая в обширной котловине, в центре которой, в самом низком месте, лежит озеро‑солончак, окаймлённое широкой полосой солей. Дорога, идущая на запад к отдалённым горным склонам, хотя и была слабо накатана, но всё же видна. Мы теряли её только в солончаках и песках, после чего опять быстро находили.
Людей не встречали в течение всего дня, даже на горизонте не заметили круглого пятна юрты или промелькнувшего всадника.
День стоял жаркий, вокруг не было колодцев или ручьёв с пресной водой; в стороне, окружённое белыми солончаками, виднелось озеро Цаган, но его вода не пригодна ни для человека, ни для машины. Всюду господствовали жёлтые и бурые тона сухой растительности – полыни, чия, местами саксаульника. Саксаула, этого дерева пустыни, было много. Казалось, не было людей в этой глухой стороне, но к вечеру у края больших песчаных барханов мы наткнулись на небольшой посёлок из трёх юрт. Чуть в стороне неуклюже прыгал на своих длинных ножках привязанный верблюжонок. Он родился только несколько дней назад, неустанно кричал, призывая мать.
Араты пригласили нас в юрты. Видя искренность их приглашения, мы охотно пошли к ним, утолили жажду крепким и приятным айраном. Затем на тарелках появились сырки, сливки, кусочки жареного теста и традиционный чай с молоком, чуть солёный, без которого в Монголии не встречают и не провожают в дальнюю дорогу.
Хозяин юрты, пожилой монгол, видимо очень уважаемый жителями посёлка, просил нас остаться ночевать. «Солнце уже на закате, – говорил он. – Хотя ваша машина и быстро идёт, но дорога тут плохая, на ночь ехать не следует».
Завязалась дружеская беседа. В юрте оказалось большое общество. Хорошая есть у монголов пословица: «К воде, обильной растениями, собирается много птиц; в юрту, где живёт мудрец, собирается много гостей».
Хозяйка поставила перед нами гурильте‑хол, любимое кушанье монголов, – это мелко нарезанная баранина, сваренная с белой лапшой. Баранина настругана тонко, и варится она недолго. Если чай присолен, то гурильте‑хол обычно не солится. Может быть, сначала такая еда кажется странной, но мы уже успели привыкнуть и полюбить гурильте‑хол и иногда даже сами готовили его.
Сводная карта маршрутов путешествий по МНР
В экспедиции обычно приходится есть два раза в день – утром и вечером. День длинный, проходит он на воздухе, в движении. Можно легко себе представить наш аппетит за вечерней трапезой в юрте гостеприимно встретивших нас аратов.
На следующий день, подробно расспросив о дороге, мы сердечно распрощались и, поблагодарив хозяев за гостеприимство, уехали дальше, увозя с собой добрые воспоминания о маленьком аиле, заброшенном на край пустыни Шаргын‑Гоби.
На запад от Шаргын‑Гоби высятся горы Монгольского Алтая – самые мощные в МНР, они местами покрыты вечными снегами. Поэтому отдельные вершины монголы называют Цаст‑Богдо‑Ула, то есть «снежная святая гора».