Канун рождества 1894 года выдался ненастным. Над вздувшейся Темзой порывистый ветер с моря нес снежную круговерть, заглушал голоса судов, направляющихся в Лондон. Вышедшая из берегов река сердито шумела и расшвыривала по сторонам грязные клочья пены. В госпитальном парке, раскачиваясь, скрипели вековые деревья и роняли на выбеленную снегом землю черные сучья. Ненастно было и на душе Менсона – палатного врача лондонского Морского госпиталя. Сидя у стола, придвинутого вплотную к окну, он писал: «Гипотеза, которую я решил выдвинуть, кажется мне настолько хорошо обоснованной, что, если мне позволят обстоятельства, я, несомненно, смогу добиться убедительных экспериментальных доказательств». Адресуя письмо президенту Королевского общества, под «обстоятельствами» доктор Менсон подразумевал деньги, необходимые для проведения опытов. Собственно, деньги были ему нужны только для поездки в любую из стран, где люди часто болеют малярией, – в ту же Италию, например. Сумма выглядела скромно: триста фунтов стерлингов. Деньги Менсон рассчитывал получить в Королевском обществе, но с утренней почтой пришел отказ на его первое письмо – вежлив и холоден, как ветер за окном.
Пылающие в камине угли отбрасывали на пол яркие блики. Часы пробили полдень.
Наверное, Менсон знал, что второе его письмо просто останется без ответа – господа из Королевского общества (Королевское общество – Академия наук Великобритании) всегда немы, когда дело касается денег, – но все‑таки дописал его до конца и запечатал в конверт.
Он встал из‑за стола, разминаясь, прошелся по кабинету. Менсон ждал сына, Патрика К. Менсона, приехавшего в Лондон на рождественские каникулы. Патрик должен был прийти с минуты на минуту. В госпиталь они приехали вместе. Очевидно, мальчик задержался в библиотеке, просматривая новые журналы.
Сыну, студенту‑медику, Менсон хотел показать несколько форм малярийных плазмодиев, обнаруженных в крови больных, лечащихся в госпитале. Пациенты доктора Менсона заразились малярией не в Лондоне, а за тысячи миль от него: в Южной Америке, в Африке, в Китае, в Индии. Британия – владычица морей, и нет в мире портов, куда бы не заходили ее суда.
Малярия – болезнь моряков, совершающих тропические рейсы. Жители островов почти не болеют ею. Как происходит заражение? Как малярийный плазмодий проникает в кровь человека?
Одесский психиатр Розенблюм своими экспериментами доказал, что заразной является кровь малярийного больного. Другой русский, доктор Сахаров, в течение нескольких дней наблюдал развитие плазмодиев в теле пиявки, насосавшейся крови малярийного больного, и, следовательно, возбудитель малярии может жить не только в крови человека.
Сам малярийный больной для окружающих не опасен. Сотрудники Морского госпиталя ежедневно контактируют с десятками таких больных и – не заражаются.
Он вернулся к столу, надписал конверт, достал из ящика коробочку с мазками крови, настроил микроскоп.
Стекла, сотрясаемые порывами ветра, тревожно позванивали. Непогода за окном разгуливалась. В снежной кутерьме утонула Темза. А в кабинете было тепло и уютно.
Всю жизнь Менсон занимался болезнями тропических стран и хотел, чтобы сын продолжил его дело. Главной болезнью тропиков оставалась малярия, тайна которой еще не до конца открылась человеку.
Он подбросил в камин уголь, закурил трубку. Патрик запаздывал.
Старинные часы на камине показывали начало второго, когда раздался стук в дверь. Это был Патрик.
– Простите, отец, я задержался в биохимической лаборатории доктора Чамбера.
Он извиняюще улыбнулся и, шагнув к камину, протянул руки к огню.
– Семейство Чамберов ждет нас завтра к обеду. Менсон кивнул. Лицо его было хмурым.
– У вас неприятности, отец?
Менсон вынул изо рта трубку, зажал ее в кулак.
– Моя поездка не состоится, сын мой. В Королевском обществе не нашлось для меня трехсот фунтов стерлингов, и, следовательно, последнюю точку в моих многолетних поисках суждено поставить не мне. Ответ пришел с утренней почтой. Такие дела, сын мой.– Менсон развел руками, усмехнулся. – Обидно...
Глядя в огонь, Патрик промолчал.
– Правда, на днях в Индию отправляется доктор Росс. Он поступил в колониальные войска, – продолжал Менсон, медленно расхаживая по кабинету. – Кажется, Россу обещано место младшего полкового врача. Ты ведь знаешь, Патрик, он мой близкий друг и лучший из учеников.
– Скажите, отец, вы нисколько не сомневаетесь в правильности вашей гипотезы?
– А разве ты в ней сомневаешься? Ведь все так просто, сынок! – Менсон оживился. – Возбудитель малярии живет в крови человека – заразна именно она. Надеюсь, тебе хорошо известны опыты доктора Розенблюма?
– Конечно, отец! И Дохмана, и Гергарда...
– Как попадает малярийный плазмодий из крови больного человека в кровь здорового?
Патрик снисходительно улыбнулся.
– Пока это никому не известно, отец.
– Верно, сын... У малярийного плазмодия должен быть промежуточный хозяин, и скорее всего это кровососущее насекомое, не так ли?
– Логично.
– Я думаю – это комар.
– Но почему комар, отец? Почему, например, не блоха, не клоп? Да мало ли существует в природе кровососущих насекомых?
Менсон выколотил о каминную решетку трубку, на минуту задумался.
– Давным‑давно, Патрик, подмечено, что малярия гнездится в заболоченных местностях. А где болота, там и комары. По моей гипотезе, схема заражения малярией выглядит следующим образом: больной человек – комар – здоровый человек.
Патрик отошел от камина, устроился за микроскопом.
– Простите, отец, но я не слишком верю в научные истины, лежащие на поверхности, – проговорил он, не оборачиваясь. – Если все так просто, как вы предполагаете, то почему же мысль о комарах как переносчиках малярии никому из врачей не пришла раньше?
Менсон улыбнулся, опустил ладонь на плечо Патрика.
– Ошибаешься, сын. Первая работа о комарах как переносчиках малярии появилась в печати еще в тысяча восемьсот сорок восьмом году. Написал ее итальянец Джозия Нот, большой знаток малярии, а спустя шесть лет французский врач Бопертюн высказал предположение, что комары при укусе впрыскивают в кровь человека ядовитую жидкость, вызывающую развитие болезни. Теперь, после открытия Лаверана, мы знаем, что в кровь человека попадает не эфемерная ядовитая жидкость, а малярийные плазмодии.
Ветер за окном стихал. В небе, нависающем над Темзой, норовило проклюнуться зимнее солнце.
– Если бы были деньги, – вздохнул Менсон.– Если бы были деньги... Н‑да... Мне бы понадобилось совсем немного времени, чтобы в эксперименте доказать свою правоту.
Патрик оторвался от микроскопа, повернулся к отцу.
– Можно заложить наш дом и получить по закладной деньги.
– Нет, сынок, – тихо ответил Менсон. – Если мы не вернем вовремя деньги, дом пойдет с молотка. В этом доме родился я, и ты родился в этом доме, Патрик. Нет, сынок.
– Но ведь вам, отец, необходимы деньги...
– Необходимы, – эхом отозвался Менсон, глядя в окно на косые полосы снега, заштриховывающие противоположный берег. – Необходимы, – повторил он и усмехнулся: – Но их нет и не будет. Но есть другое: доктор Росс, уезжающий на днях в Индию, к месту своей воинской службы.
Патрик сдвинул в сторону микроскоп, поднялся из‑за стола.
– Не понимаю вас, отец. При чем тут доктор Росс?
– В Индии Росс сделает то, что должен был сделать я, будь у меня триста фунтов стерлингов. Я верю в него, как в самого себя. Росс молод, энергичен и одержим моей гипотезой, Я не сомневаюсь в его успехе.
– Отец, – голос Патрика дрогнул, – но если Россу в Индии повезет, то вы – доктор Менсон – останетесь в тени.
Лицо Менсона сделалось строгим.
– Я останусь в тени, но какое, Патрик, это имеет значение? Восторжествует истина, и это главное. В медицине не может быть места тщеславию, и ты постоянно должен помнить об этом, коли вступил на ее путь.
– И все‑таки – согласитесь, отец, – обидно.
Менсон промолчал, размешивая кочергой догорающие в камине угли. Он думал о молодом докторе Россе, на днях отплывающем в далекую Индию, и мысли эти были приятны ему.