— Похоже, он умер от ножевых ранений, причём убийца был неопытный.
— Это почему же? — первым подал голос Ча.
— Ну, если вы за это время не передвинули органы, согласно книгам, для убийства лучше всего перерезать сонную артерию на горле, либо ударить из-под рёбер в сердце, либо заколоть в основание черепа. А наш убийца бил куда ни попадя и сразу вытаскивал нож. Видите раны на животе? Совсем узкие, наверное, просто слабое место искал. Лезвие не поворачивал, раны не раскрывал. А погибший не отбивался… только защищал себя. Видите порез на руке? Наверное, заслонился от удара. А вот, смотрите, лужа: порез задел крупную артерию, и потому, скорей всего, жертва потеряла столько крови. Возможно, если задеты органы, она бы всё равно скончалась, но времени ушло бы куда больше. Может, даже спасли бы, кабы не рана на руке.
— Всё так? — обратился Пакс к врачу.
Тот кивнул — казалось, с неохотой, — но Эллис признал, что, по крайней мере,
«ацтек» — честный парень. Если он парень.
— В общем, убийца не профессионал.
— Сейчас профессионального убийцу и не сыщешь, — сказал Ча. — Это нам ничем не поможет.
— Не подскажете ещё что-нибудь? — попросил Пакс. Эллис привстал на колено.
— Похоже, у него было плохое зрение. Он носил очки.
— Что вы сказали?
— Он или она… ну, я толком не знаю… А, неважно. Этот человек носил очки. Видите следы на переносице и тонкие полоски на щеках? Это от очков.
Пакс и Ча обменялись озадаченными взглядами.
— Секунду. — Эллис поставил на землю рюкзак, расстегнул боковой карман, достал свои очки для чтения и надел. — Вот. Очки. А если я их сниму, останутся небольшие следы, где они давят на кожу.
— Я понимаю, о чём вы, Эллис Роджерс, — объяснился Пакс, — но очки больше никто не носит.
Ча набрался смелости и придвинулся чуть ближе к телу, чтобы взглянуть самому.
— Я и не заметил. Да, вот, отметины на носу и какая-то полоска на лбу.
— От шляпы, — пояснил Эллис и указал на посредника. — Их, я смотрю, некоторые ещё носят.
Пакс улыбнулся, и Эллис ответил тем же.
— Так что вопрос: где очки со шляпой?
Ча с Паксом огляделись, но ничего не нашли.
— Возможно, их забрал убийца… Хотя нет, у него в руках ничего не было… Ах, да!
— Что такое? — спохватился посредник.
— У убийцы — я только вспомнил! — не было двух пальцев. На правой руке, по- моему.
— Так, получается, они интересуются проектом «Роя», скорее всего, раньше не убивали, и у них нет двух пальцев на руке. А жертва носила очки и шляпу.
Эллис пожал плечами.
— Говорил же, я вряд ли смогу чем-то помочь. — Ему было совсем плохо. Он передумал: кажется, его всё-таки стошнит.
— 
Вообще-то, пять минут назад мы знали куда меньше. Спасибо вам.
— Пожалуйста. Кстати, о времени, а какой сейчас год?
— Ой, конечно, — смутился Пакс. — 4078-й.
— Четыре тысячи… семьдесят восьмой? Это… больше двух тысяч… — Эллиса качнуло, и посредник придержал его за плечи.
— Простите, я не думал, что вас это так потрясёт.
— Нет-нет… то есть да, но не в этом дело. Просто мне нехорошо. Я лучше прилягу.
— Эллис опустился на траву.
— Что с вами? — спросил Ча.
— Говорю же, больные лёгкие, — повторил он, уставившись в небо. —
«Идиопатический лёгочный фиброз» называется. В моё время никто не знал, чем он вызван и как его лечить. Для меня, считайте, смертный приговор.
Ча подошёл ещё ближе и осмотрел Эллиса.
— Сейчас вам лучше?
— Лёжа — да. Получше.
— Встаньте.
— А надо?
— Да, — настоял Ча.
Эллис глянул на посредника, тот кивнул.
— Ча — очень хороший врач.
Эллис поднялся на ноги и пошатнулся. Мир перед глазами отправился в плавание.
— Хорошо, хорошо, садитесь. — Ча совсем отбросил страх и прикоснулся к его шее.
— Кожа сухая и горячая. Когда последний раз что-нибудь пили?
— Вроде утром, так, пару глотков.
— И вы говорили, что шли сюда из леса? Миль пять или шесть, верно? Так вы сказали?
— Да.
— А потом потеряли сознание и лежали здесь на солнце?
— Ага, — кивнул Эллис.
— Больные лёгкие или нет, но сейчас у вас симптомы солнечного удара и обезвоживания.
— Правда?
— Поверьте, уж я знаю. Люди то и дело выходят наверх и даже не задумываются, как опасно настоящее солнце.
— Настоящее?
Но Ча уже обращался к Паксу:
— Дарвина нужно перевести в прохладное место и восстановить уровень жидкости и электролитов.
Врач стянул с шеи Эллиса флягу, отвинтил крышку и понюхал.
— Обычная вода, — пояснил Эллис.
— Тогда пейте, — приказал Ча.
— Меня сейчас вообще-то тошнит.
— Разумеется, вас тошнит. А если мы ничего не сделаем, скоро станет тяжело дышать. Пейте. Не большими глотками — по чуть-чуть.
Пакс встал и вытащил что-то из кармана сюртука.
— Ты куда? — удивился Ча.
— Домой. Вызовешь ИСВ? Подождёшь их?
— А ты уверен? Ты ничего об этом дарвине не знаешь.
— Предлагаешь забрать Эллиса Роджерса к себе?
— Всё, молчу.
Вспышка — и в воздухе загудел новый портал. Через него Эллис увидел комнату, а в ней — кровать, подушки и одеяла.
— Бери их, — сказал Ча и вместе с посредником взял Эллиса под руки. Всё вокруг закружилось в страшной пляске. В ушах зазвенело, и на полпути через портал Эллис вновь провалился в темноту.
Глава 5 Время перемен
Эллис проснулся с настоящим похмельем, хотя выпивкой его вчера никто не угощал. Его подмывало сразу выбраться из постели, но он себя пересилил. Не зная толком, что случилось и куда его забросило, он был рад побыть наедине после безумного полёта на торнадо в страну Оз. Сколько же он проспал? И сколько времени прошло после разговора с пульмонологом? С одной стороны, не больше суток, с другой — больше двух тысяч лет.
«Две тысячи! Как же так? Да Хоффман на целый порядок просчитался!» Неужели он просто забыл где-то ноль? Эллис до сих пор не мог поверить в то, что совершил. Наверное, то же чувствуют олимпийцы, когда с удивлением получают золото, и актёры, когда с потрясением выходят за «Оскаром», хотя в кармане уже лежит подготовленная речь; в глубине души все до конца сомневаются и не могут принять такое чудо. Но Эллис справился. Он попал в будущее. Только из-за ошибки Хоффмана — в очень далёкое.
Он собирался прыгнуть вперёд на два столетия — чуть меньше возраста США. Жизнь была бы другой, но не слишком чуждой ему, и, пожалуй, в целом мир остался бы прежним. Вместо этого Эллис преодолел столько же веков, сколько разделяли рождение Христа и интернета. Он был древним римлянином, привыкшим к рабам, роскоши конного транспорта и походам за водой, который вдруг очутился в эре компьютеров и сахарозаменителей. И с такой переменой лучше свыкнуться не спеша.
Кровать под Эллисом была очень удобной, судя по всему, без пружин. Наверное, это тот «космический» матрац, который вечно по телевизору рекламировали. К нему прилагались и подушки с простынями, причём явно не из хлопка — гораздо мягче. Впрочем, постельные принадлежности он разглядывал недолго: комната заслуживала куда большего внимания. Эллис смотрел «Комическую одиссею» и «Бегущего по лезвию»,
«Звёздный путь» и «Бегство Логана». Он знал, как должно выглядеть будущее: либо сплошь стерильный пластик, либо грязь да ржавчина. В этой комнате не было ни того, ни другого.
Громадную кровать с балдахином окружало резное дерево и роскошные занавеси. Будто в готическом замке, нижнюю половину стен покрывали квадратные панели тёмного дуба, а верхнюю — красочные фрески со средневековыми дамами и всадниками. В узорах на дереве повторялись короны и лилии, а в лепнине — львы и лебеди. Сводчатый потолок изображал голубое небо с пушистыми облаками, которое окаймляли зелёные холмы. Солнечный свет лился через высокие островерхие окна и, разбиваясь о решётки, повисал снопами над изножьем кровати. Лёгкий ветер шелохнул края портьер, и Эллис услышал щебет птиц и далёкий шёпот воды. Он уловил запах цветов и чего-то пряного: то ли корицы, то ли мускатного ореха. Издали сквозь трели птиц и шум воды долетали чьи-то возгласы и смех.
Наконец он опустил ноги. Стопы встретил мягкий персидский ковёр, устилавший паркет из широких досок. Эллис, совсем голый, обернул вокруг пояса простыню. На полу возле кровати лежал его рюкзак, а на кресле — сложенная одежда. Нож и пистолет остались на ремне.
— А, доброе утро, Эллис Роджерс! Любишь же ты поспать. Как мы себя чувствуем, лучше?
Эллис аж подскочил. В спальне он никого не увидел, но голос был высокий, явно женский, поэтому он затянул простыню потуже.
— Кто здесь? — позвал он и заглянул через арку в другую комнату.
— Я хранительница Альва, глас Пакса. Мне сказали поберечь твой мохнатый ум и быть помягче, если ты не сразу в себя придёшь. Ну Пакс и учудил, я, признаться, просто в восторге!
Эллис ещё крепче стянул простыню.
— Где вы?
— Что, дорогой?
— Где вы? Я не вижу…
— Ах, они не шутили, ты просто рвёшь воздух. Восхитительно! Разумеется, ты меня не видишь. Я же сказала — я Глас Пакса.
— В смысле, его голос?
— Ха! Магнитно! Правда, ты и не представляешь. А как ты говоришь! Ты и впрямь из мохнатых веков: вы, небось, с луками да копьями бегали, да? Я даже не уверена, могу ли объяснить тебе, кто такой Глас — мне и сравнить не с чем. Ты меня, наверное, за духа принял. Вы же поклонялись рекам и горам? По богу на каждый камень? Вот, считай меня духом этого дома. Но не бойся. Я добрый дух. Зови меня просто Альва, хорошо?
Эллис продолжал крутить головой, пытаясь понять, откуда идёт звук. Казалось, будто отовсюду разом.
— Я не так давно жил.
— Что, прости?
— Позже, говорю, жил. Мы не бегали с копьями. У нас были машины, самолёты, компьютеры и…
— Компьютеры! В яблочко.
— А, так ты компьютер?
— Нет, но это же лучше, чем быть духом? По сравнению со мной компьютер — простые счёты. Я смотрительница Пакса. Я хлопочу по дому, веселю и берегу всех. Готовлю завтрак, передаю сообщения, устраиваю встречи, поливаю цветы, развлекаю, приглядываю, учу и помогаю советом. Больше, конечно, Паксу. Они всегда хотят новому учиться. Вину и так, похоже, известны все науки в мире. — Это её замечание было пропитано сарказмом. — Я веками о Паксе забочусь. Чудесный, замечательный человек, и совершенно здравый ум, уверяю тебя. Лучше это запомни, если хочешь здесь остаться
— не то я случайно переперчу тебе еду или наберу ванную чуть горячее или холоднее, чем надо. Извини. Самой неприятно так жестоко грозить гостю, но я Пакса в обиду не дам!
— А можно спросить, где ты?
— Ах, где я? Мои системы встроены в фундамент здания, под землёй.
— То есть ты вроде… печки в доме или бойлера?
— Ха! Да ты чудо! За семьсот восемнадцать лет меня ещё никто не называл ни бойлером, ни печкой. Очень остроумно. Ты даже не представляешь, как сейчас ценится
новизна. А уж ты у нас оригинален, верно? Даже больше, уникален. Другого и не сыщешь. Просто изумительно. Ты же как дерево, только ещё и говорить умеешь!
— Альва, я как раз хотел спросить…
— Спрашивай! Я на что угодно могу ответить.
— Как мы друг друга понимаем? Я думал, за две тысячи лет язык больше изменится. И почему английский?
— А, за это скажи спасибо Британской империи. Потому что её гегемония в восемнадцатом и девятнадцатом веках сделала английский главным международным языком, как до того — латынь при Римской империи. Затем экономическое господство англоговорящих стран и, в частности, США вынудило все народы признать английский мировым языком торговли, что…
— Хорошо-хорошо, я понял, почему английский выжил, но почему он до сих пор такой же? В Средние века тоже ведь на английском говорили, но совсем по-другому.
— Потому что в Средние века не было глобального сообщества. Обычно речь меняется в ходе поглощения других языков или изоляции, когда один диалект развивается самостоятельно. Но к 2090-му году такие различия почти исчезли — все остальные языки, кроме английского, забыли, ими уже никто не пользовался. Ведь, чтобы участвовать в экономической борьбе, нужно учить язык торговли. Конечно, мода приходит и уходит — даже на языки, — но, во-первых, английский обрёл к тому времени много носителей, а во- вторых, люди предпочитают то, что им уже знакомо. Вот так и устоялся один способ общения. К тому же люди теперь живут дольше, и обычаи меняются реже.
Эллис невольно подумал, не кроется ли между строк признание, что здесь действует Министерство Граммар-наци?
— Альва, у меня ещё один вопрос.
— Я подозревала, что одним не ограничится. Конечно, спрашивай.
— Это дом Пакса?
— Да. Замечательный, верно? Обязательно выйди на балкон. Его все любят. Я так рада, что Пакс привёл тебя к нам! Уверена, они тоже счастливы. Пакс обожает всякие древности.
— Кто-нибудь ещё дома?
— Нет, милый, только мы с тобой. Пакс и Вин ушли. Они думали, ты дольше проспишь. Но не горюй, скоро вернутся. Я уже сказала им, что ты встал. К тому же я дома! Может быть, хочешь чего-нибудь? В тебя влили много воды, но мне сказали хорошенько тебя напоить. Будешь чай? Лимонад? Цистрин? Красный или белый Вистун?
Пока Эллис размышлял, как эфемерный компьютерный голос может угостить его напитком, тело напомнило о более важном вопросе.
— Вообще-то, я бы сейчас в туалет сходил. Мне нужно э-э… пописать. Да и хотелось бы душ принять, зубы почистить.
— Пописать! Ну разумеется. — За небольшой аркой, которую он до этого не приметил, загорелся свет. — Прошу сюда, Эллис Роджерс.
Эллис надел штаны. Они были чистыми, ни капельки крови. Затем, взяв рюкзак и остальную одежду, он проследовал через арку в другую комнату. И оказался в тропическом лесу. Кору могучих деревьев покрывали ароматные цветы, с ветвей свисали лианы, а над густыми кустами порхали бабочки. В скале Эллис заметил каменную чашу, которую наполнял ручеёк.
— За лианами, — подсказала Альва.
Он прошёл сквозь живую занавесь — в настоящих джунглях ему бы понадобилось мачете — и обнаружил прекрасную лагуну, в которую каскадом низвергался водопад.
— Чтоб меня… — вырвалось у Эллиса.
— Что ты сказал, голубчик?
— Да так. Сам с собой.
— Ну а я здесь на что? Можешь со мной поговорить.
— Что, вода так и льётся весь день?
— Нет, конечно. Я для тебя включила. Температура сорок градусов. Скажи, если захочешь теплее или холоднее.
Сорок? Эллис коснулся воды — горячая, то, что надо — и пожал плечами.
Двери в лесу не было, так что он решил поторопиться, пока хозяева не вернулись, и подошёл к весьма своеобразному унитазу в виде пня. Воды в нём не было, вместо этого, к большому удивлению Эллиса, его струя просто исчезла в воздухе. Затем он припомнил, что забыл зубную щётку, со вздохом разделся и ступил в озеро.
— Воду можно подать потоком или струями, под любым напором и с любой стороны, — сообщила Альва. Здесь её голос, приглушённый шумом воды и пением птиц, звучал иначе. Эллис промолчал. Хорошо хоть, её не потянуло на разговоры, пока он мочился. Сколько же, интересно, получает посредник? Может, у него гонорары, как у адвоката?
Пройдя до центра озера, Эллис встал среди водопада и расслабился под тёплой водой. Горячий душ всегда казался ему чуть ли не греховным блаженством, а ванна — и вовсе дьявольским соблазном. Скалы распыляли воду мельчайшими каплями и заволакивали джунгли туманом.
— А мыло есть? — спросил Эллис.
Поток воды сразу стал мыльным, точно на автомойке, но с лёгким запахом сирени. Что, интересно, если в шутку попросить воска? Эллис улыбнулся и подставил лицо под воду. И простоял так дольше, чем собирался. С того мига, как он обнаружил письма Уоррена, Эллис не мог прийти в себя. Слишком много всего случилось разом. Даже лежать в кровати, пытаясь осмыслить всё произошедшее, было утомительно. И хотя он не давал себе времени подумать, «душ» настроил его на размышления.
Эллис всё потерял. Исчез его дом и огромные платежи за ипотеку. Нет больше машин, техосмотра и ремонта. Теперь Эллис свободен от всего и всех: от Пегги и Уоррена — неверной жены и предателя-друга. Прошлая жизнь окончилась, и её погребли тысячелетние пласты времени.
Зато новая жизнь взяла поразительное начало! Эллис исполнил — в общих чертах — свою заветную мечту и при этом не сыграл в ящик. Он наконец чего-то добился — чего- то стоящего. Судя по всему, он стал первым путешественником во времени. Всё вышло как нельзя лучше. И всё же, стоя под горячим пенистым водопадом, Эллис заплакал.
Он не мог сдержаться, не понимал, откуда взялись слёзы. Ему ведь радоваться надо!
Почему же, рискнув всем на свете и победив, ему было так горько?
Семейная жизнь не обернулась для Эллиса тем идеалом, что воспевают в фильмах, но Пегги разделила с ним тридцать пять лет, а он избавился от неё, как от просроченной бутылки молока. Уоррена он знал и того дольше. Его друг всегда за ним приглядывал, защищал, а теперь тоже угодил на свалку прошлого. Может, они бы всё объяснили… если бы он только… Но уже слишком поздно.
Если бы время пощадило гараж, Эллис бы сам сравнял его с землёй. Тот символизировал все его ошибки: смерть сына, медленную гибель брака и, как теперь он
понял, верх эгоизма — побег в будущее. Он ведь для Пегги даже записки не оставил. Только сотни вопросов и ни одного ответа до конца её жизни.
Эллис спрятал лицо и слёзы в потоке воды. И ещё долго не сходил с места. Ему было всё равно. Ведь его никто не ждал.
— Как выключить? — спросил он наконец.
В один миг водопад иссяк. Пруд опустел, туман рассеялся, и Эллиса обдуло сухим горячим воздухом. Всего через минуту он высох, а затем оделся.
Вернувшись, он бросил рюкзак рядом с кроватью и отправился на разведку. Как оказалось, спальня и ванная меркли перед остальными чудесами дома.
— Это комната отдыха, — с ноткой гордости объявила Альва, когда он ступил под обширный сводчатый потолок.
Здесь оба мотива — готическая спальня и тропическая уборная — объединились в живописные руины среди исполинского леса. Камень покрывала резьба: изящные арки на стенах и узоры вокруг фресок, исполненных в стиле Ренессанса.
В углу Эллис заметил мольберт, запачканные тряпки и горшки с букетами грязных кистей. По соседству — запятнанные гончарные круги, а рядом — инструменты для резьбы. Но всё его внимание приковала дальняя стена, которой попросту не было. Её не заменили стеклом: зал открывался наружу огромным проёмом, который вёл на полукруглую площадку балкона.
Вид с него потрясал воображение. Дом Пакса находился на изогнутом склоне, сплошь усеянном другими домами, каждый со своим балконом. За отвесные скалы каким-то чудом цеплялись плющ и цветы, а внизу деревья с крупными ветвями и кронами укрывали тенью парк, в котором уместился бы небольшой городок. Ущелье было колоссальным: люди на противоположных балконах казались меньше муравьёв, а сам далёкий склон был тронут синеватой дымкой. Воздух пронизывали лучи солнца и всюду порхали птицы самых разных цветов и размеров. Их пению вторило эхо, словно его отражал сам небесный свод.
Эллис сошёл по ступеням на балкон и прищурил глаза: вдали с вершины ущелья свергался огромный водопад. Вдруг из глубины дома донёсся голос Альвы:
— Добро пожаловать. Молодец, Пакс, что не пожалел лишней секунды и предупредил, что скоро будешь. А, постой… ты об этом даже не подумал, да?
— Альва, не начинай.
— Что? Я разве много прошу? Всего лишь капельку учтивости.
— Эллис Роджерс в спальне?
— На балконе. Наш балкон всем нравится.
— Ты их не обижала?
— Я никого не обижаю, мой милый. Вин, ты не мог бы немного прибрать свои художества в следующий раз? Ветер сдул твои тряпочки на пол и опрокинул один горшок.
— Альва, ты создаёшь ветер.
— Но не твой бардак.
Эллис обернулся. Пакс, всё в том же костюме вошёл в комнату отдыха и улыбнулся, встретив его взгляд.
— Как вы себя чувствуете?
— Голова болит.
— Ча так и говорил.
— Ну а кроме этого, намного лучше. Даже не отказался бы перекусить.
— Что вы хотите? Эллис пожал плечами.
— Две тысячи лет прошло. Наверное, бургеров и картошки-фри у вас уже нет?
— Альва?
— Гамбургер — назван в честь города Гамбург в Германии. Низкопробное дешёвое блюдо из трупов одомашненных животных, известных как «коровы», или «скот». Мясо часто обрабатывали аммиаком, чтобы вытравить опасную заразу. Запрещён в 2162-м году как угроза здоровью.
— Правда? — Пакс сомнительно взглянул на Эллиса. — Я так понимаю, рецепта у нас нет?
— А ты хочешь попробовать? Лучше мышьяк, но для него рецепта тоже нет. Эллис усмехнулся.
— Ну про хот-доги я и спрашивать не буду. Пакс не на шутку взволновался.
— Вы собак ели? 5
— Нет, солнце моё, — успокоила его Альва. — Но боюсь, если я объясню, легче тебе не станет. А хотите миньятту с таррагоновым соусом? Новый рецепт от Яла.
— Лучше просто согласиться, — посоветовал Пакс. — Альва всё равно её приготовит.
— Конечно, давайте.
— Вин, миньятту будешь? — донёсся голос Альвы из другой комнаты. Вин едва слышно что-то промычал, а Пакс тем временем спустился на балкон.
— Как же тут красиво, — восхитился Эллис. — Я так понимаю, мы уже не в Мичигане?
— Где?
— Там, где мы встретились. — Он взглянул на небо. — Когда, вчера днём? Это сколько же я проспал?
— Довольно долго.
— И мы пришли сюда через этот ваш портал, да?
— Да.
— Так где мы? В Африке? Южной Америке? — гадал Эллис. Он почти не выезжал за границу, но вспоминая фильмы и фотографии, решил, что такое местечко должно быть где-то далеко, в стране третьего мира. Хотя за это время третий мир явно поднялся в звании.
— Мы в Полом мире, — ответил Пакс. Эллис приподнял бровь.
— Западная зона Евразийской плиты, сектор Трингент, квадрант Ля Бриди.
— Ого, — выдохнул Эллис. — Длинный у вас адрес. Я думал, что-нибудь попроще будет… Рио, скажем. Не знаете случаем, где этот квадрант две тысячи лет назад был?
— Знаю. Слышали когда-нибудь о городе Париж?
— Париж? Во Франции?
— Да.
— Так мы в Париже?
— Почти. Где-то в пяти милях под местом, где раньше стоял Париж.
Эллис снова обвёл взглядом громадное ущелье и совершенно отчётливо — насколько позволили немолодые глаза — увидел в узком просвете между скалами синее небо и далёкие горы. Ещё раз глянул на деревья, птиц и наконец обобщил всё одним красноречивым звуком:
 |
5 Хот-дог — англ. «горячая собака».
— А-а?..
Его перебили чьи-то шаги.
— Ой, Эллис Роджерс, надо познакомить вас с Вином. Мы живём вместе.
Эллис обернулся и встретил очередного клона, в ещё более впечатляющем наряде: двубортном фраке времён Диккенса, цилиндре и рубашке с оборками. Хотя точно сказать, что Вин — копия Пакса, он не мог из-за маски. Белая, то ли керамическая, то ли пластиковая, она закрывала верхнюю половину лица, отчего Эллис сразу вспомнил
«Призрака Оперы» Эндрю Ллойда Уэббера.
— Приятно познакомиться, — протянул он руку, не успев подумать, как Вин расценит его жест. Как ни удивительно, тот руку пожал, но, увы, совсем вяло.
— Вин — художник, — произнёс Пакс с таким благоговением, словно объявил Вина самим Господом Всемогущим. — Они сделали почти все картины и скульптуры в доме.
— Не забывай и о своём вкладе. — Вин снял цилиндр с головы и, перевернув, поставил на полку у коридора в спальню. — Ты слепил изрядно горшков. В них весьма удобно хранить мои кисточки.
Костюм Вина довершали мешковатые бриджи и высокие чёрные сапоги для верховой езды, как будто он только вернулся с охоты на лис. По дому скульптор-художник расхаживал с такой помпой, точно персонаж из пьесы Шекспира. Продолжая раздеваться, Вин по пальцу стягивал с рук белые перчатки, а Эллис снова повернулся к Паксу.
— Так вы сказали, мы под землёй? Посредника его вопрос застал врасплох.
— Хм? Ах, да. Может, до поверхности не пять миль, а всего четыре. Всё-таки мы с Вином не геоманты.
— Но вот же солнце.
— Фальшсолнце. — Вин говорил намного громче — голосом актёра на сцене. Он взглянул на небо, будто только его заметил, и пожал плечами. — Приемлемое, пожалуй.
— Правда? — удивился Пакс. — Меня фальшсолнце всегда восхищало, и это при том, сколько я времени наверху провожу. Не отличить от настоящего.
— Тебе, возможно, — подметил Вин.
— А, ну да, конечно. Наверное, для опытного глаза…
— Именно.
— Серьёзно? — поразился Эллис. — Да будь у вас самые опытные глаза в мире, но, как на солнце ни смотри, оно выглядит как настоящее. Уж я-то знаю, всю жизнь под таким прожил. Если оно правда фальшивое, это просто чудо. Красота!
— Я сомневаюсь, что вы способны судить о красоте, — произнёс Вин.
Кажется, Эллиса только что оскорбили, но он не стал спешить с выводами. Может статься, он — древний римлянин, который услышал о планах высадки на Марс. Новую жизнь с недоразумений начинать не стоит. Всё-таки он здесь гость, да и кто знает, что теперь считается юмором? Эллис решил подыграть.
— Моя жена бы с вами согласилась. Я никогда не мог выбрать, какие обои лучше, или посоветовать, какое платье ей больше идёт. Но, по-моему, как раз судить о красоте может каждый. На вкус и цвет, как говорится...
Под маской появилась ухмылка.
— Ты точно выкопал неандертальца, Пакс. По крайней мере в этом ты прав. Я сомневался, но другого объяснения и быть не может. Что за диво, обедать в компании варвара, который того и гляди на луну завоет. Тебе стоило спросить разрешения. Хотя бы
пригласили кого-нибудь на эту фантасмагорию. Надо записать граммы, не то нам никто не поверит.
А вот это точно было оскорбление. Но не успел Эллис и рта раскрыть, как Призрак ушёл, исчезнув за одной из арок.
Пакс смущённо взглянул на Эллиса.
— Мне кажется, вы случайно обидели Вина.
— Я? Обидел его? В смысле… Вина. Тот ещё хам, нет разве? У Пакса округлились глаза.
— Вы должны понять, они — творческая личность.
— Ага, понял уже — картинки рисует, хорошее хобби. Но они даже рядом не стоят с этой красотой! А думать, что твои рисунки лучше оригинала — чистое высокомерие. — Эллис указал на тени в долине: — Да солнце ещё и движется? Потрясающе! Мы точно под землёй?
Пакс кивнул.
— А это фальшсолнце?
— Да. Оно появилось на первых подземных фермах. Сперва там были лампы дневного света, но только для растений. Люди жили в тесных комнатках, а ведь нам тоже нужно солнце. Поэтому фермеры чуть что уходили наверх, и работа стояла. Тогда учёные изобрели фальшсолнце. Его разработкой занялись многие компании, а потом это стало видом искусства. Одним из первых, которые дал Полый мир. — Пакс указал на стены: — Это Вин украсил наш дом, но так, для досуга. Их настоящая работа снаружи. — Он протянул руку в сторону долины. — Вин создаёт Полый мир.
— Как это Вин его создаёт?
— Как скульптор высекает статую из камня. Только Вин работает с целой Землёй — со всей литосферой. Мы живём внутри их творения, которому они задали длину, ширину, назначение и вид. Они не единственные, в мире много великолепных мастеров из самых разных школ. Одни работают с фальшсолнцем, другие с водой. «Наши краски: отраженье, всплеск и брызги», — как стих произнёс посредник и даже сделал несколько танцевальных па. — Что-то вроде их девиза. Мастеров очень ценят за их таланты и уважают больше всех. После геомантов, конечно.
— А кто такие геоманты?
Пакс посмотрел на него и вздохнул.
— Альва, чем ты занималась всё время, что меня не было дома?
— Я показала Эллису Роджерсу, где у нас душ. Ты думал, пока они будут мыться, я перескажу им всю мировую историю? И да, раз ты обратил на меня внимание, ужин подан.
—
Столовая будто принадлежала графу Дракуле: длинный мраморный стол с хрусталём и фарфором освещали канделябры, а вокруг темнели деревянные стены с резьбой. В дальнем конце царственно возвышался орган, который торжественно заиграл, едва Эллис ступил внутрь. Музыка его чуть не оглушила, но Пакс поморщился, и она стихла до шёпота. Окон здесь не было, и под сумрачным сводом с изогнутыми рёбрами Эллис ощущал себя словно в церкви.