Бойцы становятся сеньорами 5 глава

Вот так добыча...

Индия махараджей, представленных классом воинов, основана на институализированном воровстве. Веди­ческие воины просили у богов: «Пусть наши луки помогут завоевать у врагов все его стада. Сделайте нас победи­телями в этой справедливой битве» (Ригведа).

Они следовали логике кочевых пастушеских племен, для которых поголовье скота было единственным богат­ством, ставшим вскоре и единственным денежным эквивалентом. Тогда для быстрого обращения ими был открыт замечательный способ: украсть у других. После таких «сражений за поголовье» победители присовокупляли неприятельские стада к своим, увеличивая таким образом свой капитал. Примечательна этимология слов «сНерЫ» (поголовье скота) и «сарйа!» (капитал). Они имеют общий латинский корень «сари!» — голова. Буквально это означает: «скот — это странствующий капитал».

Эрнест Борнеман в блестящем труде «Патриархат» пишет: «Ставя своей отправной точкой кражи поголовья скота, эти народы приучаются к идее хищения и других богатств. Патриархат — это не только вырождающаяся система... это также идеология воровства, узаконивание замаскированного моралью грабительства, расценива­емого как вознаграждение за вооруженный захват чужой собственности. Если вы захотите понять сущность патриархата, не забудьте, что он берет свои корни в воровстве».

Ману возводит это замаскированное грабительство в мораль: «Повозки, кони, слоны, серебро, зерно, скот, женщи­ны и все другие богатства, имеющие ценность чеканных денег, принадлежат отныне тем, кто ими завладел».

«Веда говорит, что воины отдают часть своей добычи королю; то, что завоевано, должно быть распределено между королем и другими воинами».

Отметим, что женщины составляли часть добычи и приравнивались к ценному денежному товару.

Ману высоко оценивает не только женщин, но и предметы их туалета; по стоимости они занимают достойное место после повозок и скота. Эта же идеология продолжает вдохновлять все патриархальные режимы завоевате­лей: на ней основан и современный колониализм, без зазрения совести складывающий в свой мешок ценности чужой культуры.

Ману утверждает: «Первый и непреложный закон воинов: кшатрия не должен оставлять то, что осталось от убитого в сражении врага». «Все, что он добудет, он должен заботливо сохранить; добыча станет вознаграждени­ем тому, кто ее заслужит. Самыми достойными этой награды являются, без сомнения, брахманы».

С помощью этого «ключа» можно понять сущность всех завоевательных войн, в том числе и феодальных конфликтов в Индии, цель которых, осознанная или нет, состоит в беспредельном грабеже и захвате материальных благ других народов.

Ману провозглашает также неукоснительные правила воина: должно освободить противника, если он про­сит пощады, нельзя убивать и оставлять раненого. И в то же время: «Короли, которые для взаимного истребления проявляют чудеса храбрости и не уклоняются от сражений, попадают на небо».

Еще по поводу рас: воины «раджпута», считающиеся самыми свирепыми и опасными в Индии, самоуверенно провозглашают себя наиболее «чистокровными» потомками древних королевских кланов. Эта претензия также является ложной. На самом деле они происходят от «гурджас» и «хунсов» или других племен Центральной Азии, проникших в Индию с северо-запада в V—VI в. н.э. Вооруженные до зубов королевским оружием, они обустро­ились в центральной Индии, женившись на индусских женщинах. Им, обладающим силой, настоящим властелинам, не стоило никакого труда убедить заискивающих перед всякой властью брахманов их «арианизировать».

«Брахманы без зазрения совести фабриковали им ложные генеалогии, восходящие к героическим временам, совсем как Вергилий связывал линии основателей Римской империи с героями Троянской войны. Другие кланы «раджпутов», такие как шанделы, происходили от туземного населения Ганды. Став могущественными, они были «облагорожены» и слились с индуизмом» (П. Томас).

Раджи не только бесстыдно эксплуатировали тяжелый труд низших классов, создающих для их праздной жизни роскошные дворцы, но и презирали их. Высокомерие и неприятие «нижестоящих» уходят корнями в их прошлое, когда они, будучи кочевыми варварами, обрушивали на мирное население свои разрушительные набеги: «Кочевые пастушеские племена, став разорителями городов, испытывали глубокое презрение к ручному труду... Они не только не гнушались, но и считали своим долгом использовать подневольный труд. Превратившись в господствующий класс, они понимали свою миссию на земле как порабощение низших существ, лишая их свободы и имущества» (Борнеман).

Непрекращающиеся феодальные войны обескровливали и ослабляли ряды самых высших каст. Так, брахма­ны утверждали, что раса кшатриев исчезла и они остались единственными «истинными» арийцами, противопо­ставленными «неприкасаемым» и судрам, этими брахманами были ущемлены и «вайшья»: они были низвергнуты ими в ранг судр.

Сокровища Голконды

«Обманчиво то, что мы видим издалека», — думали мы, читая рассказы европейских путешественников, описывающих роскошества махараджей. Да, до недавних пор действительно существовала эта сказочная Индия махараджей. Баснословно богатые раджи были потомками грубых и неотесанных завоевателей Индии — «пала­чей» (я употребляю свой термин), которые стали сеньорами».

Одним из редких преимуществ классовой кастовой системы является установление от рождения будущности новорожденного. Уже с колыбели будущий принц или воин физически и психологически готовился к будущему ремеслу кшатрия или властителя. Они приобретают право обладать и пользоваться оружием, так же как и европей­ская знать, потомки «палачей-сеньоров» учатся притеснять непокорных сервов «цивилизованными» методами.

Однажды мне пришлось сопровождать великолепную даму и прекрасную подругу Анну-Луизу д'Аренберг-скую по пути в Ришикеш, что у подножия Гималаев, где мы вместе ужинали. Она конфиденциально рассказала мне о том, что жизнь принца и принцессы совсем не похожа на ту сказку фей, которую придумал не посвященный в эти тонкости народ. С детства благородные дворянские отпрыски подвергаются суровой муштре. Дети должны учиться подавлять свои чувства: например, им запрещают вздрагивать при неожиданной вспышке молнии и ударе грома, плакать при плохом самочувствии, подбирать упавшее яблоко и т. д.

Чтобы воочию увидеть, как авантюрист превратился в «благородного» и основал династию, мы отправимся с вами в XVI век. В это время монгольские завоеватели обрушились на азиатские степи, основав там мусульман­скую монгольскую империю, просуществовавшую до XIX века. Со смертью Аурангзеба, последнего монгольского императора, империя пришла в упадок, и Азаф Джах, хитрый и жестокий авантюрист, стал первым наместником Хидерабада в Андра Прадеш, сельскохозяйственной провинции на 83% состоявшей из индусов. Поблизости возвышалась крепость Голконда с ее знаменитыми алмазными копями, откуда и ее второе название «Гора света». Первоначально там не были редкостью алмазы в 756 каратов, но в течение веков «курс похудения» привел к прогрессирующему истощению запасов, и последний рекорд был закреплен за алмазом в 106 каратов, подаренным королеве Виктории.

Для быстрого обогащения наместники (низамы) безжалостно и бессовестно эксплуатировали рабочую силу местного подневольного населения. В XVII веке Жан-Батист Тавернье, другой авантюрист и ювелир по профес­сии, писал, что 60 000 мужчин и женщин, влача полуголодное существование, без устали, в самых худших условиях, трудятся на алмазных приисках, уже добыв для мирового рынка 12 миллионов каратов алмазов высше­го качества. В то время как народ погрязал в нищете, наместник набивал свои «сейфы» самыми прекрасными алмазами, превратившись в самого богатого человека в мире. Он действовал так же, как и его предшественники-махараджи, железной рукой верша суд над судрами и «неприкасаемыми». Безжалостный эксплуататор, ставший для низших классов чем-то вроде «бога ужаса», низам в жизни был совершенным джентльменом и утонченным эстетом. Его дворец в Хильдерабаде по своей роскоши не имеет себе равных.

Стоит ли удивляться тому, что единственной страстью жестокого низама была страсть к алмазам. Он покинул этот мир, так и не сумев унести с собой вожделенные камни. Конечно, он сожалел бы о фантастическом бриллианте в 162 карата, который после его похорон не был найден. А много лет спустя его сыновья обнаружили бесценное сокровище в самом неожиданном месте: в отцовских домашних туфлях, завернутым в испачканный чернилами шифон. Большой, вставленный в золотую чеканную оправу, алмаз был искусно вмурован в пресс-папье.

После провозглашения Независимости фортуна отвернулась от махараджей. Две скрытые могущественные силы: налоги и бюрократия — разрушали их благоденствие. Как, наверное, пожалели они о том, что законы Ману не были в свое время поняты и изучены ими должным образом: «Так же как пиявка, пчела или теленок постепен­но поглощают свою пищу, так и король взимает подати со своих подданных. Он берет пятую часть своего поголовья скота или золота, соответственно восьмую, шестую или двенадцатую часть урожая» (разумеется, это касается только арийцев). Зато современные индийские вайшья быстро усвоили, что государство вместо того, чтобы взимать всего лишь 2—15% доходов, оставляет им эту мизерную сумму. Однако их обнищание не обогаща­ет низшие слои. Махараджи реконвертируют их средства, например, в промышленном производстве или превра­щая свои роскошные дворцы в отели для богатых западных туристов или музеи.

Однажды я был свидетелем одного анекдотичного случая. Мне довелось в Джайпуре посетить один из дворцов махараджи, преобразованный в музей. Гид пригласил нас в комнату, служившую ранее спальней. Воспи­танный на рассказах о сказочной Индии и Кама-Сутре, я представлял ее местом сказочной неги и наслаждений, утопающей в роскоши, со множеством шелковых подушек, совсем как в романах и фильмах. Проведя нас по узкому темному коридору, гид открыл двери в королевские покои... и мы оказались в абсолютной темноте. Тогда он зажег свечу: к нашему изумлению, мы оказались под небом, сияющим тысячами звезд. Двумя минутами позже, когда зажглась единственная электрическая лампочка, мы увидели, что вся эта крошечная комната, не более 3 м в диаметре, являет собой небесный купол, а вся поверхность потолка покрыта сотнями выпуклых зеркал. Слабый свет свечи отражался и множился до бесконечности, зеркало в зеркало, окуная нас в небесную высь.

В этом крошечном мирке, отгороженном от внешней реальности тяжелой дверью, мог в безопасности спать махараджа, не опасаясь быть проткнутым кинжалом во сне: он нашел спасение в своей вере.

Брахманы

Арианизированная Индия находится под пятой расистских брахманов, кичливых своим превосходством над всеми человеческими существами и считающих себя вершиной божьего творения. Они порождены ведической системой, закрепившей их непомерно высокий социально-кастовый статус.

Когда арийцы были еще кочевыми пастушескими племенами, они во время своих бесконечных странствий собирались вечером вокруг костра. Желая снискать покровительство богов, они совершали жертвоприношение огню, что объясняет его центральную роль в ведическом культе. Со временем эти ритуалы усложнились, что потребовало должной «специализации» некоторой части племени на совершении культовых обрядов: так появи­лись брахманы, жрецы.

Ману постановляет: «Всевышний предназначил брахманам совершать жертвоприношения, изучать Веды».

«Брахман, придя в мир, занял главенствующее место на земле; безраздельный господин всех существ, он должен заботиться о сохранении сокровищницы божественных и гражданских (светских) законов».

«Все, что заключает в себе мир, является собственностью брахманов. Своим первородством и высоким рождением он приобретет право на все, что существует в мире».

Ману, основывая свою систему на высоком происхождении, узаконил иерархический, расовый принцип арийского общества. Запрещение экзогамных браков имело своим следствием внутреннюю социально-кастовую замкнутость этой системы.

Поставив во главу общества брахманов, Ману, сам являясь брахманом, тем самым хотел лишить права на приоритет власти воинов и принцев. Для того чтобы брахманы могли всецело посвятить себя своей миссии, Ману освободил их от всякой работы, кроме культовой службы, обеспечив также их экономическую независимость; вот откуда презрение брахманов ко всякому ручному труду, который они считают позорным.

В действительности брахманы живут за счет общества, но стоит ли заранее им завидовать? В каждое мгновение жизни они подвержены неукоснительным предписаниям и строгим табу, некоторые из них нашли отклик даже в индийском фольклоре. Судите сами: Ману запрещает брахману смотреть на солнце, на свое отражение в воде, перешагивать через веревку, к которой привязан теленок, приближаться к женщине, видеть, как она ест, чихает, зевает или небрежно сидит, бежать под дождем.

Ману все предвидел и все регламентировал: брахману запрещено танцевать, петь, играть на музыкальных инструментах; целый свод правил предусматривает его правила передвижения и путешествия, он должен всячески подавлять свои эмоции: дома, в состоянии гнева, не повышать голоса, не скрипеть зубами. Ему нельзя играть в кости, носить в руках туфли, есть в постели и т. д.

Ману ритуализировал целый сонм этих суеверий, которые могли бы вызвать у вас улыбку, если бы не были так серьезны. Так, если вы заботитесь о своем долголетии, прислушайтесь к советам Ману: «...тот, кто хочет долго жить, не должен наступать на волосы, пепел, хлопок, солому, черепки».

Ману просто одержим перечислением естественных нужд брахманов!

Не говоря ни о ком лично, я хотел бы вернуться к другой стороне этого вопроса — доведенному до крайно­стей брахманическому расизму, пришедшему в Индию из глубины тысячелетий. Арийское завоевание было настоящей катастрофой как для Индии, так и для всех альпо-средиземноморских народностей, подвергшихся экспансии кочевых племен. Давайте на минуту представим, что гунны завоевали и разрушили нашу цивилиза­цию, а мы, как и наши будущие потомки, влачим жалкое существование, тогда перед нами со всей очевидностью раскроется драма побежденной Хараппской цивилизации.

Один из элементов этой трагедии — кастовая система — полна парадоксов. В самом деле, если судьба судр и «последних из последних» — «неприкасаемых» — жалка и плачевна, то не более завидна и участь самих брахманов. В силу многочисленных запретов и табу их самих считают чуть ли не «неприкасаемыми»! Одержи­мые идеей «чистоты расы», они сами стали жертвами господствующей системы! Основанная вначале на цвете кожи, расовая «чистота» стала также и физической «чистотой», и чтобы сохранить целостность названного понятия, возник целый.ряд новых ритуалов, неизбежно породив сумятицу в их применении в повседневной жизни.

Так, несведущий в этих ритуальных тонкостях европеец, находящийся в Индии, может совершить ряд оплош­ностей: например, коснувшись левой рукой какого-то предмета, принадлежащего брахману, он принесет ему несча­стье. Ортодоксальный брахман никогда не пригласит вас к столу: тень гостя осквернит ему пищу, которую он должен будет выбросить. В небрахманическом доме совершенно недопустимо хвалить хозяйку за вкусную еду: это будет для нее высшим оскорблением. Наоборот, громкая и никак не скрываемая отрыжка доказывает ваше хорошее воспитание и убеждает хозяев, что вы сыты, а их труды не пропали даром. Да, чтобы европейцу не попасть впросак, ему лучше побольше молчать и поменьше шевелиться!

Поистине, какое счастье не принадлежать и не стараться заслужить права родиться брахманом.

Изобличение злодеяний арийского патриархата в Индии и несправедливости кастовой системы заставили бы меня опозорить брахманов и всех защитников системы, но это не может явиться доводом для замалчивания этих вопиющих фактов. Повторяю, моя критика касается всей системы, а не отдельных ее представителей. У меня много друзей брахманов, дружбой которых я очень дорожу. Но нужно развенчать еще одну химеру — ложную славу брахманизма, присвоившего себе заслуги индийской цивилизации. Действительно, арийцы завещали миру такой монумент, как санскрит и вся его литература, но истинными создателями индийской цивилизации являются альпо-средиземноморцы. Великолепные памятники индийского зодчества, такие как Тадж Махал, храмы Махаба-липурама, Дильвара, Монт-Абю, Аджанты, дворцы Джайпура, все архитектурные и скульптурные шедевры юга Индии созданы руками сервов и тех, кого унизительно называют «внекастовыми». Арийцы — брахманы и кшат рия, — глубоко презирающие «позорный ручной труд», не имеют отношения к этому титаническому и гениально­му творчеству народа.

Брахманизм сковал железными узами развитие Индии Справедливости ради надо заметить, что после про­возглашения Независимости пандит Джавахарлал Неру и его сподвижники огласили новую конституцию, которая среди прочих демократических свобод отменила касты, обычай уплаты приданого, эмансипировала индийскую женщину, узаконила развод и новое замужество вдов. Но на практике все это осталось лишь на бумаге; инерт­ность вековых традиций не позволила претворить все эти новации в жизнь. Чтобы понять это, вспомним, как тридцать лет назад генерал де Голль отменил старые франки, поставив этим лишь запятую в денежной реформе. Что тогда говорить об Индии с ее тысячелетними устоями?

Как долго будут существовать касты и брахманизм? Кто может ответить на этот вопрос? Пробуждающееся политическое самосознание все более охватывает угнетенные массы, включая и арийских женщин; внутри обще­ства нагнетается социальная напряженность. Индия слишком далеко от нас, думаем мы. Но это далеко не так. Все мировые процессы взаимосвязаны и взаимообусловлены, и влияние Индии приобретает все большую значимость для будущего всей планеты. Индия — это важная железнодорожная сеть мирового экономического хозяйства, четвертая по своему могуществу милитаристская держава мира. Это та Индия, которая запустила космические спутники, подчинила атомное ядро и ядерную бомбу, а ее ученые-математики признаны лучшими во всем мире. По утверждению демографов, в XXI веке Индия по численности населения оставит позади даже Китай. Будущее принадлежит Азии.

В заключение рассказа о брахманах хочу предложить вашему вниманию забавный случай, показывающий оскверненность европейцев, описанный Александрой Дэвид-Нил. Однажды во время прогулки по индийскому Тришинапали она заглянула в храм. «Брахман-хранитель в негодовании поднял руки, пытаясь помешать мне войти. Этот жест не удивил меня; я подождала некоторое время и возобновила свою попытку. Тогда брахман быстро встал со своего места и подошел ко мне с протянутой рукой.

«Бакшиш!» — сказал он, употребив общее для всего Востока выражение для выпрашивания чаевых.

«Как, — воскликнула я, — ты мешаешь мне войти и хочешь, чтобы я дала тебе за это денег?»

«Иностранцы не должны сюда входить, но они могут дать бакшиш», — чистосердечно признался смотритель.

Простота идеи, заложенная в его ответе, была настолько обезоруживающей, что я решила продолжить этот разговор.

«Возьми это», — сказала я, вытаскивая из сумки пару конфет. Хотелось просто развлечься, ибо я знала, что он должен от них отказаться.

«Нет, — сказал он, отстраняя подарок, — я не могу это есть».

«Почему?»

«Они нечистые».

Тогда я стала грызть одну из конфет, остальные положила в сумку, из которой достала две рупии. Увидев их, он с жадностью протянул руку, смотря на меня оживленными глазами.

«Ты возьмешь их? Но ведь если шоколад и сама я нечисты, если я не могу вступать в храм, тогда и деньги, до которых я дотронулась, тоже нельзя брать?»

«Деньги не могут быть нечистыми», — очень серьезно и с глубоким убеждением ответил брахман.

Не напоминает ли его ответ крылатое выражение императора Веспасиана «деньги не пахнут»? Я была оше­ломлена и восхищена: «вга циничная наивность была возведена чуть ли нЙ>Р1йе1Ш^ШраЛьный принцип.

Будучи в Бенаресе и Калькутте, мне не раз приходилось слышать различные вариант^Г^тМ'о убеждения: «Нам запрещено принимать пищу от иностранцев, но деньги — это другое дело. Деньги не могут быть оскверненными».

Шестая каста: арийская женщина

Подчинив арийскую женщину мужчине, Ману низвел ее до ранга суйра. Она образует малопочтенную шестую касту. Незавидная роль, которую отвел ей брахманический режим, является одной из причин противо­поставления ее Тантре, отвергающей порабощение женщины, тогда как арийское мировоззрение требует ее безус­ловного и полного подчинения. Желание освободить ее оаыаиает» подрыв, кастовой, схруктуры,-й.-свмв-«?8--*»ысль невыносима для арийской системы.

Ману, который в «Манава Дхарма-Шастра» утвердил «божественное право» абсолютного превосходства мужчины над женщиной, взял на себя смелость говорить от имени создателя.

Он официально возвел арийку в ранг сервов: «...В детстве женщина должна зависеть от отца; в молодости — от своего мужа; а после его смерти — от сыновей; а если у нее нет сыновей, то от близких родственников мужа. Женщина не может вести себя по своему усмотрению».

В «Бхагавад Гита» — индуистской библии, бог Кришна говорит: «Все, кто нашел прибежище во мне, рожде-вы из живота греховницы-женщины, согрешившей с судра». Мы знаем, что если арийка согрешила с мужчиной, принадлежащим более низкой касте, чем сама она, ее «греховный живот» порождает парий, «неприкасаемых», изгоев системы.

г Женщине не нужно образование, потому что с замужеством ее функция заключается только в произведении г выращивании потомства. Ни один даже «прогрессивный» брахман не станет обучать своих дочерей выше элементарного уровня. В крупных городах только одна из ста девушек из брахманских семей обучается в универ­ситет*. Европеизированного образованного индийца, говорящего без акцента на английском языке и сведущего в важных вопросах мирового бизнеса, вполне устраивает тусклая, бесцветная, почти неграмотная жена, лишь бы она Производила на свет сыновей и была полностью подчинена мужу.

' Мало кто из западноевропейцев знает, как организована ортодоксальная индийская семья. Для нас семья — это собранные вокруг очага папа, мама, дети. В Индии — это «соединенная семья», племя, насчитывающее иногда до^:ста человек. Идея «расширенной семьи» была, без сомнения, не новой, с исторической точки зрения. По всему миру в течение многих веков женатые сыновья приводили своих жен в родительский дом, который расширялся, >Лобы принять молодые семьи. Эта система становилась неприемлемой, когда города разрастались и переполня­лись горожанами. Но в Индии эта система достигла истинного расцвета. Сыновья, дочери, тетки, двоюродные братья и сестры, а также и более дальние родственники — все собирались под одной крышей. С экономической и Лиоциональнои точек зрения, эта система избаловала более слабых членов общества, защищая их от тягот независимой жизни и необходимости принимать решения. «Расширенная семья» зиждется более на страхе и Неукоснительной дисциплине, чем на взаимной привязанности ее членов. Глава семьи — старый скряга-патриарх •^не терпит никакой фамильярности, сурово и жестко верша суд над всеми домочадцами.

Судьба женщины? Она зачастую даже не имеет права выйти из дома; ее женской половиной — гепапа — управляет'старая свекровь. Ойа скупа, мелочна, сварлива, настоящий тиран женского царства. Должно быть, она йСтит'за Себя, за прожитую в жестоких притеснениях трудную безрадостную жизнь, отыгрываясь на молодых и Красивых 'невестках. Она мало спит, встаёт с петухами, и ее трескучий голос раздается во всем доме. С рассвета АгНаМбЙ ночи она заставляет всех трудиться; с ворчанием она снует из угла в угол, придумывая всевозможные АВручёнйя для своих невесток (кстати сказать, совершеннолетних, тогда как ее собственные дочери, вышедшие замуж очень юными, подвергаются той же участи в их новой семье). Иноземец даже не подозревает, какие слезы ^^ лйваёт девушка перед замужеством; она очень хорошо знает, что ее ожидает, как будет мучить и изводить ее аи свекровь. Любое проявление кокетства, малейшее внимание к своей внешности будут расцениваться как явления распутства. Замечательно, что в Индии не скажут «лить крокодиловы слезы», но — «слезы плачущей свекрови невестки». У молодой жены нет никакой поддержки, никакого сочувствия и защиты со стороны мужа, который проводит с ней лишь ночь.

В древний период истории Индии девушки выходили замуж в зрелом возрасте, но в начале нашей эры религиозные тексты стали настоятельно предписывать необходимость вступления в брак с девушкой, еще не

достигшей половой зрелости, а в период средневековья обычным делом стали браки между детьми. Для этого имелось много причин. В любом случае незамужние девушки были помехой для расширенной семьи и, кроме того, поскольку индусы, как и большинство других народов, считали девушек сладострастными от природы и готрвыми расстаться со своей девственностью при первой же возможности, то желательно было привязать их к мужу до тех пор,_гпока не произошло подобного несчастья. Другим фактором в увеличении числа ранних браков могло быть сокоащение численности женщин. Хотя Индия,! тыс. до н. э. и претерпевала вторжения завоевателей с севера, отсутствие резких колебаний в численности населения заставляет предположить, что смерт^сть была все же невысока. Однакр голрд^^ыл.в Индии-очень распространенным бедствдем^и. хотя,население не вымирало, ско­рость его роста замедлялась. Смертность в период голода была высокой прежде всего среди беремендщ.ж^#шдн.

и новорожденных девочек, которым отказывали в пище, чтобы прокормить братьев. Бедняки даже решались убивать детей женского пола (что продолжали делать вплоть до середины XIX века даже богатые раджпуты).

Во II—III вв. н.э. идеальным браком считался тот, в котором возраст невесты составлял 1/3 от возраста жениха. В книгах законов Ману говорится, что подходящим возрастом являются 8 лет и соответственно 24 года. В большинстве случаев будущие супруги принадлежали к одному классу (а в более поздние времена — к одной и той же касте), поэтому их мировоззрение и воспитание были сходными. Однако многочисленны также случаи, когда родители в буквальном смысле продают свою дочь представителю более высокой расы, с более светлой кожей и т. п. Часто замужество становится сделкой для обеих сторон, где полностью исключены эмоциональные интересы будущих супругов.

Теперь по поводу вопроса о приданом, которое конституция Дживахарлала Неру упразднила так же, как и касты. Эта акция была безрезультатной. В феврале 1988 года «Экспресс» опубликовала фотографию трех сестер 18, 20 и 23 лет, повесившихся на лопастях вентилятора. Единственная причина смерти состояла в том, что их отец, скромный функционер, был не способен обеспечить дочерей достаточным приданым, чтобы найти приличного мужа.

А как вы думаете, имеет ли отношение обычай приданого к тому факту, что большинство мертворожденных детей составляют девочки? Или это только случай женоненавистничества? В самом деле, для ограничения перена­селения государство не только не запрещает, но и всячески поддерживает прерывание беременности. К тому же современная наука позволяет установить с помощью эхографического исследования пол будущего ребенка. Поче­му бы не попробовать избежать мук по поводу будущего приданого и замужества дочери, если можно не опасать­ся, что родится девочка?

Цель индийского брака, конечно же, не любовь и не гармония будущих супругов, а рождение сыновей. «Благословенна та семья, где первенец рождается мальчиком, — говорят в Индии, — если индус умрет, не оставив сыновей, кто унаследует его состояние, кто зажжет погребальный костер, кто освободит его душу от земных пут? Индийская женщина считается бесплодной, если у нее рождаются только девочки и она не подарила мужу ни одного сына». Чтобы избежать такого «порока», индийская женщина готова идти на любые жертвы.

Навязчивая идея иметь сына обуславливает и ее сексуальное поведение. Кама-Сутра провозглашает, что супружеское ложе — это место сладострастия. Какое заблуждение! Ариец боится сексуального превосходства женщины, полагая, что при этом она может зачать только девочку.

Женщине, которой арийское общество отвело функцию только деторождения, не приходится наслаждаться ни вниманием, ни покровительством мужа и его семьи. Напротив, она подвержена многочисленным запретам и огра­ничениям. Так, она должна разрешаться от бремени в самой грязной и маленькой комнате мужниного дома, где она и проводит долгие годы, пока способна производить на свет детей. Выйдя замуж очень молодой и став уже к тридцати годам матерью семи—восьми ребятишек, женщина окончательно подрывает свое здоровье и теряет свободу.

В индусском мужчине с детства воспитывают презрение к женщине; в его сознании прочно укореняется мысль о том, что она — бесправное существо, с которым стоит обращаться как с рабыней. В толковом словаре слово «раб» означает «всякий, кто находится в полном подчинении своего господина, взявшего его в плен или купившего. Лишенный своего юридического лица, прав, раб не может быть свободным, поступать по своему усмотрению и действовать согласно собственной воле». Это определение в точности соответствует статусу жен­щины-супруги, с той лишь разницей, что ее не покупают.

Когда англичане запретили «девадази» (о»еуас1а515) в индуистских храмах (когда храмовые танцовщицы-проститутки удовлетворяли сексуальные потребности мужчин), брахманы очень энергично опротестовали это решение под предлогом, что тогда страну захлестнет волна разврата. Разумеется, их критика исходила из ущемле­ния их собственных интересов, поскольку девадази обеспечивали «благонравное» удовлетворение их сексуальных потребностей, а также служили статьей дохода храма.