25. О умножении хлѣба молитвами святаго
А умножение хлѣба како бысть, азъ, Симонъ, от него, Ивана, и от протчих, во мнозех бесѣдах извѣстихся достовѣрно сице. Сей убо священноинокъ Пиминъ, Анфилохиев отецъ, бысть прежде в Старицкомъ Богородицком монастырѣ архимаритом, а сынъ его сей преже помянутый инокъ Анфилофей Рыбушникъ, посланъ ис Троицкого Сергиева монастыря в Казань в Троицкой Сергиевъ Казанской монастырь[132] строителемъ, иже под паствою болшаго Сергиева манастыря властей, архимарита Дионисия з братьею. И во время Литовского разорения сей инокъ Амфилофей согласяся з дьякомъ Никоноромъ Шульгиным, измениша Московскому государству и непослушны быша бояромъ московскимъ, в неже время самодержца не бысть в Московском государстве.[133] И той Амфилохий отметникъ учинися от большаго Троицкого Сергиева монастыря и непослушникъ бысть троицкимъ властем — архимариту Дионисию и келарю Аврамию Палицыну з братьею. Сего жь ради отвержения Амфилохиева троицкие власти, архимарит Дионисей и келарь Аврамей, взяша преже бывшаго Старицкого монастыря архимарита, Амфилохиева отца, и томиша его хлѣбенными трудами, — сѣяше бо муку на братию и на протчих воинских людей, и на трудников, а о сыновне отвержении ничтоже свѣдая. А уже в монастырѣ Троицком хлѣба по оскуду бѣяше, единъ малъ сусѣкъ муки остася на толикое многолюдство, якобы на единъ день или мало болши; аще и осада миновалася, но вся пути залегоша окаяннии поляки, и литва, и русские воры; и невмѣстно ниоткуды в Троицкой монастырь из селъ хлѣба привести.
И внегда той добрый пастырь и правитель и врачь же душам же и телесемъ человѣческимъ, архимарит Дионисей, умысли той добрый совѣтъ с келарем, и с казначѣемъ, и со всѣю братьею, и со слугами, и с протчими, и со всѣми живущими ту, — промыслъ сотворити о бѣдных, и о раненых, и больных, якоже выше речеся, хлѣбом чистым кормити и квасом добрым поити, самим же изложиша хлѣб овсяной ясти и воду пити благодаря Бога, — и в то время молитвами сего преподобнаго архимарита Дионисия и многих ради слез его умножение муки бысть из малаго сусѣка у Амфилофиева отца инока Пимина: елико ис того сусѣка емлюще и хлѣбы печаху, толико той малый сусѣкъ не оскудеваше, но паче наполняшеся. Видев же сия, Амфилохиев отецъ удивися, сказа отцу своему духовному священноиноку Симону. Тии же убо призвавше сего Ивана священника, глаголемаго Насѣдку, сказаша ему; той же Иванъ, шед, возвести сия архимариту Дионисию. Архимаритъ же Дионисий видевъ самъ, удивися человѣколюбию Божию, и с келаремъ, и с казначѣем, и з братьею увѣришася, и воздаша благодарение Богу и Пречистой Богородице и великимъ чюдотворцом Сергию и Никону, яко промыслъ ихъ о бѣдныхъ не вотще бысть. И сицевым малым сусѣком муки, егоже Богъ множаше, питаеми быша вси в монастырѣ, иноцы же и мирстии, и до 40 дней, дондеже и пути очистишася от поганых поляковъ, и отвсюду хлѣба довольно привезоша.
26. О подвизѣх святаго, и о провожении святаго с образы воинских людей, и о пременении вѣтра молитвами святаго[134]
И елико сей чюдный подвижник и молебникъ за все православное християнство подвизашеся, в молитвах и во бдѣниих всенощных, во слезахъ и поклонѣхъ мнозѣхъ вопияше ко Спасу и к Пречистой Богородице и к великим чюдотворцемъ безгласным воплем о еже избавитися православным христианом от настоящих кроволитных напастей и о мире и о тишинѣ всему миру Росийскаго государства, паче же, якоже и преже реченно бысть, бес сна пребываше! И всяка нощь ему яко день бываше. Множае же упражняшеся, писаше грамоты во многи грады о заступлении Московского государства, якоже и преже речеся.
Егда же убо князь Дмитрей Пожарской и Козьма Мининъ, грядуще под Москву со многим воинством на заступление Московскому государству и достигоста до Троицкого Сергиева монастыря, и Пресвятей Единосущней Троицы и Пречистой Богородице, помощнице всего мира, и великим чюдотворцем Сергию и Никону молебное пѣние совершише. Сей же пречюдный подвижникъ по молебном пѣнии на провожение воевод и всѣхъ воинских людей изходит изо обители во священномъ сану со свещенницы, и з дияконы, и со всѣмъ освященным собором, и з братиею же, и взыде на гору, глаголемую Волкушу, сталъ со крестом, воинских людей осѣняя крестом. Священницы же кропяху весь воинской чинъ святою водою. Людем же воинским видевшим встрѣшной вѣтръ крѣпок, ужасающимся сердцы и глаголющим: «Что се будет: вѣтръ силен в лице дыхает». Архимариту же Дионисию слезы по ланитома течаху, призывающу имя Святые Троицы, и Богородицу, и чюдотворцев. Такоже и воеводам во ужасѣ бывающим.
Егда же, пропустя войско, воеводы, послѣднее благословение приемше у архимарита, поидоша, и словесы от него утѣшными обнадежени быша, еже на Содѣтеля своего уповати, и Богородицу во устѣхъ своих именовати, и чюдотворцов безпрестанно на помощъ призывати; архимариту же еще вслѣдъ их крестом осеняющу, и нѣкоторыми мановении Божиими внезапу пременися вѣтръ, иже преже быв в лицѣ, — потягнул в тыл, яко от самые обители и от церкви Святыя Троицы, от чюдотворныхъ мощей преподобнаго Сергия, немало радование воеводамъ и всему воинству подадеся. И не пременися той вѣтръ, дондеже Московское государство милостию Божиею очистися.
Сия писания прияхом от самого князя Дмитрея[135] написана, словом нам со многими слезами исповѣдал, яко таковаго чюдеси сподоби их Богъ милостию Святыя Троицы и заступлением Пречистыя Богородицы и чюдотворов Сергия и Никона и молитвами сего святаго архимарита Дионисия. Мы же, сия слышавше, дивишася неизреченному человѣколюбию Божию, якоже егоже по своей благости избра и благодать свою на него положил, сего усты и словомъ, и рукою, и чюдодѣйствомъ исполняя, и милость свою простирая по своей воле, якоже самъ хотяше, видя крѣпкое его преподобное житие и слезы многи; и о чем у Бога прошаше, и сего не погрешивъ от Вседающаго десницы подавашеся ему.
27. Паки писание Иваново о исправлении Потребниковъ
В правлении же в Потребникахъ, такоже и в Служебникахъ обретошася многия описи в старых переводехъ, но невѣдомо кто тому виновенъ: переводники ли старые или писцы неразумные писали. А во многихъ молитвах концы писаные — иные ко Отчю лицу, а иные к Сыновню; и тѣ концы смущенны: ово по Савелиеве ереси, лица Пресвятые Троицы слияниемъ списаны, и ино же по Ариеве ереси — разделениемъ назноменаны; а инъде о воплощении Слова Божия, еже от Дѣвы Пресвятыя Богородицы Марии, бысть, и в Потребниках писмянныхъ, и в Служебникахъ, въ выходехъ перьвых печатей, обрелося; и Отецъ Богъ с Сыномъ воплотился. И такия описи по еретическому мудрованию снисканиемъ и трудами, и тщаниемъ сего мудраго мужа Дионисия изообличены[136] учинишася.
Се же от гордых безумников, от церковных началников, от митрополита Ионы Крутицкого собором московскимъ возненавиден бысть зельно. А церковь соборная тогда вдовствовала девять лѣтъ без патриарха: Филарет бо тогда в Полше заточенъ былъ.[137] И возвели на честность сего архимарита еретичество, и по четыре дни о семъ во отвѣтъ приводим былъ на Патриарховъ двор с великимъ безчестием и с позоромъ. И потомъ у государыни, у царевы матери, в Вознесенскомъ монастырѣ, у Марфы Ивановны, въ ея кѣльяхъ приемля испытание, такоже и на подворье митрополита,[138] — биение и пхание люто терпя. Сие же творяху над ним, и егда о богословии виненъ явится. Но обложенъ бысть, да пятьсотъ рублей за вину принесетъ; а вину наричюще ему, яко имя Святые Троицы в книгах велѣл морати, и Духа Святаго не исповѣдуетъ, яко огнь есть.[139]
Преподобный же мужь Деонисей, в желѣзахъ стоя, смеяшеся и с толкущими его и с плюющими на нь, яко з глумники ликуя или яко играя, отвещеваше к нимъ: «Денегъ не имамъ, а и дать нѣ за что, лихо чернцу то, что ростричь его велятъ, а достричь — то ему и венец и радость. А Сибирью ли и Соловками грозите мнѣ, и азъ тому и рад, то мнѣ и животъ. А что взводите на меня, что имя Святые Троица велѣл в концѣх в молитвах справливать, и то прямо аз указал. А святии отцы наши на седми соборехъ[140]научили насъ вѣровати во Святую Троицу нераздѣлную, и раздѣлну и нераздѣлну — и въ единицу убо существом, раздѣлну же лицы, сиирѣчь ипостасми; и научиша не нарицати пребезначалного Отца с Сыномъ, и ни Сына собезначалнаго Отцем, такоже и Духа Святаго ни Отцем, ни Сыном, но Духом. И в молитвах велѣлъ писати, отбегая Савелиевы ереси;[141] идѣже писано в концѣх ко Отцу в лицо «и Тебѣ славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне, и присно, и вовѣки вѣком, аминь» — и мы то исправливали сице: «И Тебѣ славу возсылаемъ, безначальному Отцу со Единородным ти Сыномъ и с Пресвятым и Благим и Животворящим Духом»; а идѣже к Сыну в лицо писано, — а по Евномию еретику, ученика Ариева,[142] иже прелыцаще народы, глаголя Сына Божия быти ово Отца, ово Сына и ово Святого Духа, и тако в жидовство церковь отвождаше. И мы писали концы у такихъ молитвъ: «И Тебѣ славу возсылаемъ, Христе Боже нашъ, со безначальным ти Отцем и с Пресвятым и Благим и Животворящимъ Духом». А зрите о семъ «Богословия» Василия Великаго,[143] какъ концы у молитвъ писал, — в молитве «Боже и Господи силам» — ко Отцу в лицо, а к Сыну — «Владыко, Господи Исусе Христѣ, Боже нашъ», и в молитве «Нескверная» егоже слогъ конецъ добръ; такоже и «Помяни, Господи, иже в надежи» добрый же. А въ печатных Служебникахъ, какъ во сто девятом году печатаны, да и по сто тритцатой год, и в тѣхъ книгах многия описи явилися; а здѣлалося то от мастера от Невѣжи Тимофѣева, да от наборщика от Ивана Григориева.[144] И смотрите себѣ пред службою Златауста двѣ молитвы. 1-я «Господь Премилостивый». И тою молитвою попъ сам себя разрешаетъ. А конец по Евномию или по Савелию. Тут же молитва над вином служебным, а конец не исправлен же. А по заамбонной молитве конец Отцу в лицо, да тут же испорчено; а надобно тут — «безначалному Отцу со Единородным ти Сыном и с Пресвятым и Благимъ и Животворящим Духомъ». Да в Потребнике, какъ дати причастие было вскоре, молитва 2-я: «Господи, вѣм, яко нѣсмы достоин».[145]* И та молитва Сыну Божию, а не Отцу. А конецъ в ней напечатан по Савелию. Молитва над Пасхою, еже начало сице: «Призри, Господи, Исусе Христе, на се брашно», а конецъ по Савелию или по Евномию. И тут же в молитве «Единородне Сыне Божии», а конецъ по савелиянски же — слиты лицы Святые Троицы, и сия ересь злѣйши всѣх ересей. И иные такожь молитвы многие не правлены.
Град же тогда Москва весь смущаемъ бѣ от клеветников, иже хотяще корыстоватися от архимарита; и от царского дома, и от митрополичья двора и отдаша его за пристава, и томимъ бѣ злѣ. И егда народу собрание бываше, во дни праздественныя и торговыя дни, и тогда митрополитъ, присрочивая, повелеваше приводити его, ово до обѣдни, ово же и после обѣдни; и стояше на дворѣ митрополичье скованъ в подсѣнье, и з утра и до вечера; не дадуще ему ни малыя чашицы воды вкусити, жажды ради дней лѣтних; бяху бо тогда дни средина лѣта, месяцъ июнь, июль.
Митрополит же Иона по святей Литоргии торжествоваше с соборомъ на свѣтлых трапезах. А Дионисий со ученики своими ликоствоваше, пред окны келья его поклоны творя в кулакѣх, да в пинках многих же, еще же за почесть и батоги биении восприимаху. О сем же сей терпеливый мужь всему сему дѣемому над ним смеяся, а иже с ним стражущим и плачющихся от биения, и тѣх утешаше, глаголя: «Не скорбите, братия, Господь все видитъ, и вы не безумствуйте, за слово истинны стражемъ, и не вѣчная то есть мука — все то минется». И бяше гладом и жаждею всегда томим и вселѣтное годище в сицевых озлоблениих препроводив; о страждущих же с ним в той бедѣ велико попечение имѣяше и промыслъ велик творя, да избавятся от сих бѣд.
Промчеся убо во всем царствующем граде Москвѣ таково безумие от затѣй и лихоимцов, посульников, кровопийцов сице глаголемая: «Явилися де такие еретики, что огнь хотят в мире вывести»; а того простым людем не протолковаху и не сказываху, какой огнь и что ради оставити его. И многа брань и сваръ межу многими людьми бысть. И умѣюще Божественная Писания о сем разумѣюще и не смущахуся, простая же чадь всяких чинов, не умѣющей Писании и не вѣдущи нчтоже, болѣзноваху туне и скорбяху зело, паче же всѣх рукодѣльницы и пищи строители; и ходяще толпами з дреколием и с камениемъ, ищуще святаго сего мужа многащи убити. И часто в дождливыя дни от дождя поливаему и водиму ему, иногда пѣшу, иногда на клячишке скверне и худе без седла седяще, и союзами биему, и гониму шолыгою, и от безумных людей калом, и пескомъ, и грязью обсыпаему, и в ризахъ скверных, и в рубищах изодраных, и во обущии помещаемой, влеком, веселяшеся. И со знаемыми ему егда стреташеся, и тогда смеяся и яко младенецъ, не злобствуя, ни вопреки никому ни за что не глаголя и никого ничѣм не понося. И иже скорбящии о немъ, и видяще беду его, и вопрошаху его, глаголюще: «Отче святый Дионисий, что сия беда над тобою?» Он же глаголяше: «Нѣсть се беда, но притча пред бедо». Любимицы же ему глаголаху: «Скажи нам, отче, что притча пред бедою, и что притча, и что беда?» И паки глаголаше «Нѣсть надо мною никакие беды, но паче милость Божия на мнѣ велика явися. А господинъ мой великий отецъ, преосвященный митрополитъ Иона, паче всѣх человѣкъ вся благая мнѣ сотворил, и то сотворилося по судьбам Божиим искушение мнѣ к прощению души моей, на очищение грехом моимъ. А господинъ отецъ по дѣлом моим смиряет мя, да не буду гордъ и величавъ пред нимъ и пред братиею своею. И сия притча есть искус Божий, а не беда. Вси бо беды и напасти в вѣце сем, и вся злая, бываемая человѣком, нѣсть беда, но милость Божия. Беда же — се есть, еже в геоне огненей живу мучиму быти вовеки со змиями, з бѣсы».
28. О свобождении из заточения святаго святѣйшим Филаретом, патриархом Московскимъ, и святѣйшим Феофаном, патриархом Иеросалимским
По лѣтном же мучении сего святаго мужа бысть смотрение Божие о умирении Русские земли сицевым образом. Слышано бо бысть восточным церквам, како стражет бѣдне великая Росия от змиева его гонения, — от папы римскаго изблеваною скверною водою, Ростригою и Жигимонтом, нарежаемыми царевичами, и ядомы сими гады уже 14 лѣтъ.[146] Не презрѣвше святии отцы, четыре патриархи вселенстии, в погибели бывающих останки росийских сѣмен изчадия; и совѣтовавше между собою со всѣми восточными церквами, еже бы помощи во время лютыя отчаянныя напасти. И двигнушася от престолъ своих, и дошедше Гроба Господня, и молиша ту Царя Царем и Господа Господем Исуса Христа Бога Вседержителя, да не дастъ одолѣти же злогрѣшныхъ своему жребию. И избраша воеводу крѣпка, силна исполина, могуща тещи путь от востока до запада, и не имѣюща ни оружияносцов, ни конь мужеских, но токмо едино Слово Божие во устѣх имуща, могущее разорити тверди неодолѣваемыя, — пресвятейшаго патриарха Феофана,[147] прекрасного и душею и тѣломъ. И оградивше его многими молитвами и вмѣсто жертвъ благовонных наполнивше его слез духовных, ихже принести ему пищу гладным, всякого хлѣба, Слова Божия, лишенным в Росии в велицей. И тако молитвами ихъ от Иеросалима до Росии во едино лѣто приспѣ здрав и прав во благочестии, наполняя всѣх мира и любве о правой вѣре и о дѣлехъ по Евангелию Божиею и созидая и утвержая обои предѣлы и здѣ, Великую Росию и Малую, такоже соединяя и укрепляя едино мудрствовати о еже держатися старых законъ греческаго православия и древних уставов четырех патриаршествъ не отлучатися. Еже и бысть, всѣм миръ по милости Божии за молитвы Пречистыя Владычицы нашея Богородицы и всѣх святых.
И абие преста кровь кровь християнская литися, и митрополит Филарет отпущенъ бысть ис Польши на Русь. И донеле же здѣ той святѣйший Феофан патриархъ пребывая на Москвѣ, ждый Филарета, и увѣдав, и о Дионисии вся бываемая от многихъ истинных вѣдцов, и подаде ему руку помощи, да вознесется правда его в церкви Божии.
И вскоре Филарет митрополит Феофаном патриархом поставленъ бысть в патриаршество. И по седмице дней сия два патриарха повелѣша Ионе митрополиту Крутицкому предложити дѣло, еже на Дионисия составы; и сопрѣнию и истязанию многу бывшу от Божественных Писаний. И стояше ту Дионисей в отвѣте боле осми часов, творя ко всѣм на нь клеветником подобну обличительство. И о том свидѣтельствѣ его послѣди сея истории писано есть, еже «О огни», особь; здѣ же настоящее да глаголется, яко ту посрамлени быша вси с Крутицкимъ митрополитом Ионою,[148] праведникъ же сей Дионисей от царя пресвѣтлаго Михаила Феодоровича всеа Русии восхваленъ и прославленъ бысть, яко истинный страдалецъ явися, за Божественное Писание стражда крѣпце. Патриарси жь, и митрополиты, и архиепископы, и весь освященный соборъ удивляшеся о немъ, и целоваше его вси любезно, и благословиша его радостною душею. И отпущенъ бысть в великую лавру с честию великою и з дарами многими, паче же и прежнихъ времян.
Егда же прииде во святую обитель и паки держася старых своихъ и добрых нравовъ и обычаевъ, — ко всѣм щедръ и ко всѣмъ милостивъ, и всѣх удоволивая, яко отецъ чадолюбив, — и добронравных, и злонравныхъ, великодушных и малодушных немощи нося, и не себѣ угождая, во всем же ища красоты церковныя и благочиния братскаго. И мало нѣчто инъ разумъ яви по времени своему: в прежних бо временѣх гордым крылошаномъ и инѣмъ церковникомъ предкнувшимся на пѣнии и в соблазнъ каков, отецъ же Дионисий, и яве не безчестя ихъ, но втай призвавъ, кротце наказуя; и когда аще и опечалитъ кого по мудрости своей, но вскоре и утѣшит того — или трапезою, или прохладом кваснымъ. Нынѣ же вмѣсто молчания простреся свѣтле и таковымъ на научение добронравия о учении в тайне с кротостию и челобитьем.
29. О головщикѣ Логине и о Филарете, уставщике[149]
Головщик бѣ Логинъ именемъ; и сей же Логинъ, имѣя от Бога дарование излише паче человѣча естества, красен бо ему глас и свѣтел бяше и гремящ вельми, яко во дни его мало таковии обретахуся подобни ему; в хитрости пѣния и чтения первый бяше. И се ему бяше и честь суетная, и имѣния, и пища. И того Божия дарования не разумѣя в себѣ; но от того дара неученъ бѣ догматом православия, и хитрость грамотическую и филосовство книжное — все нарицая еретичество. И пѣнию убо мастеръ сый, и ученики же многи уча. А знамя[150] налагая на единъ стих; и пять, и шесть, и десять, и болши — розные попѣвки и розные знамена напевая.[151] Се же и сами ученики его егда сойдутца, а по невѣдению не спѣвся, то у всѣхъ рознь слышати есть. И рещи же не вѣмы и о сем, что есть, но токмо ересь, еже несогласие. И пыхая, и гордяся, и пояше, и чтяше, и всѣх под ним сущихъ клириков, и не токмо инок простых, но и от священных чинъ, лая, и бия, и обидя в милостыне бываемой от христолюбцов. И никтоже не смѣяше ни слова рещи ему, и со слезами мнози претерпеваху творимая им.
И бяше в клириках молва немала о нем, о том Дионисию же стужаху о управлении мнози. И часто приклоняшеся Дионисей к Логину и моляше его, и государем, и отцом, и братом нарицая, и со отчеством: «Что ти, свѣтъ мой, польза, что вси клирики и всѣ церковники жалуются на тебя, да и ненавидят тебя и кленутъ и проклинаютъ, а мы, началники, всѣ, что в зерцало, в тебя смотрим; и кая польза, что нам с тобою брань завести?»
О семъ же Логине толико и другий же инокъ, Филаретъ уставщикъ, и той, стар сый, иночествовав во обители Живоначальные Троицы, не исходя от обители боле пятидесяти лѣт; и уставщиком бысть больши 40 лѣтъ; на его же седины добрыя и зрѣти з дивом бяше. Тому же Филарету от простоты ненаучения двѣ мысли мудрования бѣста недобраго; и первая мысль его сице: глаголаше бо яко Господь нашъ Исусъ Христосъ не прежде вѣкъ от Отца родися, но тогда послан бысть архангелъ Гаврилъ благовестити Пресвятей Деве Марии. Другая же мысль ему бѣ мудрования: Содѣтеля убо Бога непостижимаго и неописаннаго, Отца и Сына и Святаго Духа, описанна глаголаше и человѣкообразна суща, и вся уды имѣюща по человѣчию подобию.
Бѣста же сий Филарет и Логинъ друга суща, и Дионисия ненавидяще вкупе, зане обою сию, и уставщика, стара суща, и головщика, учаше и обличаше Дионисей, а не оглашая никому, но втайне бесѣдуя к ним. И творяше часто покой има и призывая ихъ в кѣлью и глаголаше: «Отче мой, Филаретъ, что слышу о тебѣ, а иногда и примѣтно мнѣ, что блазнишися о Пресвятей Троице, о неописанном Божествѣ, постигнути хощеши, разумѣти — и самъ погибаеши, и в братии малосмысленных смущаешъ. Какъ человѣкообразно быти Божество, глаголаше? Престани, отче честный, тако мыслити и возьми сии в руцѣ книги святыя Деонисия, и Григория Богословцовъ, и Иванна Златаустаго, и Домоскина, и в них тамо обрящеши, что некасаемым касаешися и о чесомъ не смѣютъ небесныя силы помышляти, то ты хощеши постигнути». Филарет же не покаряяся, и глаголаше: «Много ты книгъ читал, да Евангелию ты не вѣруеши, а мнѣ у тебя чево слушать?» Дионисий жь с покорениемъ моля его: «Скажи, отче честный, что я Евангелию не вѣрую?» Филаретъ же глагола: «Аще бы ты вѣрил Евангелию, то Луки евангелиста слова не отставил бы, еже речено: „Той вы крести Духомъ Святымъ и огнемъ"».[152] Отецъ же Дионисей глагола то: «Отче Филаретъ, дѣло было, да и свершилося, а мнѣ тя жаль, что в вѣре Христове некрѣпко мудрствуеши, книгамъ не хощеши вѣровати». Филарет же рекъ: «Яз больши пророческимъ словесем вѣрю». Дионисей же рече: «Да что ты нашелъ во пророцѣхъ, еже Божество человѣкообразно есть». Филарет рече: «Сам Богъ Господь рече: „Сотворимъ человѣка по образу нашему и по подобию”».[153] Дионисий же рече: «И каковъ образъ Божий во Адаме, и что подобие его?» Филарет же рече: «Аз в томъ с тобою не хощу и говорити». Дионисий же рече: «Добре реклъ еси, что не смыслиши, да и не разумѣешь, что образ и что подобие; и ты, отче Филаретъ, скажи, имѣет ли Богъ уды человѣческия?» Филарет же рече: «Скажи ты мнѣ, архимаритъ государь, что Давидъ глаголетъ: „Руце твои сотвористе мя и создасте мя” и „Нога моя ста на правотѣ”[154] — о чем Давидъ глаголет?» Дионисий же рече: «Скажу ти все, но ты преже скажи от Давида реченное: „Насаждеи ухо, не слышитъ ли сей или создавый око не смотряет ли? И наказаяи языки, не обличит ли, — учай человѣка разуму!”»[155]
Логинъ, же сѣдя, смѣяся. Архимаритъ же Дионисий рече ему: «Что ты, преславной пѣвецъ, чему смѣешися?» Логинъ же начатъ плевати мало не на лицо Дионисию. И вставше оба, и Филаретъ и Логинъ и хотяще ис кѣлии его изыти. Дионисий же, до земля поклоняяся имъ, и глаголя: «Пощадите меня, не принуждайте меня в грѣх внити. Сие дѣло есть церкви Божии соборныя, а яз с вами по любви наедине бесѣдую и вопрошаю вас того ради, да бы царское величество и власть патриаршеская не увѣдали, и нам бы в смирении и во отлучении от церкви Божии не быти». Логинъ же начатъ архимарита лаяти, и глаголя сице: «Погибли мѣста святые от вас, дураков; везде вас умножилося, неученыхъ селскихъ попов; людей учите, а сами не знаете, чему учите». Архимаритъ же Дионисий рече к Логину: «Ты мастер всему, а что поеши, то же и говоришь. И тово себѣ не разсудишь, какъ прямѣе надобно в пѣнии или в говорении разумѣти, или одно; и ты в церкви Божии братию смущаешъ и в смѣхъ всѣхъ вводишь, — во чтении чтешь или в молении глаголеши: „Аврааму и сѣмени”, и паки „и о сѣмени твоем благословятся вси языцы”, и еще индѣ „и сѣмя твое наслѣдятъ землю сопостат своихъ";[156] и вездѣ писано оксия[157] над ятемъ — „о сѣмени”, да и ты также самъ выговариваешъ, а как поешь? И ты вопишь великимъ гласомъ: „Аврааму и семенй его до вѣка”, и свѣтлую статью[158] кричишь над „нашъ" и „иже”. И во чтении и молении глоголется ѣ „о сѣмени” или „сѣмени”, а по твоему безумному кричанию, что толковати „и сѣмени”, и тутъ „сѣменй”; и кладетца в писания варйя.[159] И рѣчь та самая безумная, а глаголется от лица властельска и от начальства — к плутишкомъ и к оманщикомъ, которые людишка отманиваются от бѣдъ или от правежей, или от побой и от ранъ. И хто не хочет под кнутье или под батоги лечь, да лжотъ и манитъ, чтоб выдумати, чѣмъ бѣды избыть, да вертитца, как собака; и ему, бѣдному, смѣютца всѣ люди и глаголютъ: „Платися или займи и или писмо крѣпость давай, а не по семенй вам не избыти бѣды манами”. И ты первой человѣкъ в церковниках, что поеши, а не разумѣеши, кого Павелъ апостолъ учитъ о пѣнии. И чему сице — „Воспою языкомъ, воспою же и умомъ”, аще ли пою, а не разумѣю или глаголю, а самъ того не знаю, то, что будетъ. Павел же глаголетъ о том же: „Аще не увѣмъ силы слову, кая полза ми есть, быхъ яко кимвал”,[160] сиирѣчь бубенъ или колоколъ шумящь; но и бубенъ или колокол дѣлу указ знаменует; человѣкъ же, аще не знаетъ своему слову силы разума, то нѣсть человѣкъ, но ветролай пес, да не просужеи, — инъ бо песъ знаетъ пришествие лиха человѣка или звѣря татя, и того ради лаетъ мало, да вѣсть господину подаетъ. Безумный же пес во всю нощь лаетъ, издалеча шумъ вѣтра слыша, и на то злится. А ты убо аще и много поешь, и малымъ чим прогнѣвляешь Господа Бога, то что твои труды будут? Аще земнаго царя год кто хвалит, а единою излаетъ, то не мученъ ли будет злѣ и погибнетъ люто? Зрите, что Петру реченно бысть: „Иди за мною, сопротивникъ, не смыслиши бо, яже суть Божия, но яже человѣческая",[161] и чадомъ Авраамлим мнящимся глагола: „Вы отца вашего диявола есте, яко волю его творите”.[162] А намъ, братия господия, что будетъ отвѣтъ, иже высоко стояти мнящимся?»
Логинъ же сия слышавъ и с Филаретом, яко здумавъ вкупе и единеми усты рекоша: «Мы вѣруемъ во Отца и Сына и Святаго Духа, а болши того не знаем, да и не премудряемъ ничево; а хто перемудряетъ, то самъ узритъ; а мы не еретики, а поемъ и чтемъ и говоримъ, какъ повелося изстари в дому Живоначалные Троицы, — такъ то мы держимъ и вѣруем». Дионисий же рече: «Отцы и братия, и бѣси вѣруютъ и трепещут и молятся, но никогда не покаются и не престанут от зла». Филарет же рекъ: «Да мы что дѣлаемь, скажи намъ, отче?» Дионисий же глагола: «Добро ли то будетъ, что в братию сѣяти не полѣзное учение, но пагубное, якоже с первыхъ рекохъ, что твое мудрование, да и Логиново пѣние, что знамя пѣнию полагает, как хочетъ, племянника своего Максима научилъ пѣти „и Цари”, стихи пропѣлъ ему „Благовѣстит Гаврилъ"[163] на семьнатцать попѣвокъ розными знамены, а иные славные стихи, то переводом не токмо по пяти, и по шти, и по десяти, и болши, — и то, отче Логинъ, не тщеславие ли, не гордость ли, что твои ученики, да гдѣ ни сойдутся, тутъ и бранятца? И ты прочти себѣ в Никонской книге,[164] когда былъ Асина пустынникъ, и трегубное пѣние, еже и донынѣ есть трестрочное, от аггелъ Божиихъ навыкъ, и потомъ возгордѣся, — и отступила от него благодать Божия, и дияволскимъ прелщением взятъ бысть от бесовъ, а мняся, яко Илья на небо, и долу изверженъ бысть, яко Симонъ волхвъ».[165]
Сия же слышавше, честнии си началницы церковнии оба прискорбни вельми быша, а прощения нимало ко отцу показаша, но еще и на гнѣвъ великъ подвигошася; и в Кириловъ монастырь, и во иныя мѣста, и въ царствующий градъ многия затѣи писаша на святаго сего отца Дионисия и возмутиша и инѣхъ малоумныхъ на его преподобьство и по смерть свою от многих злых злыя бѣды злѣ страдаше.
30. О сем же святемъ муже Дионисие о Бесѣдах евангелскихъ
Ино достойно слушати немалое терпѣние. От Бога убо дарование се дадеся ему от юности: держажеся крѣпко всегда в кѣлии своей и якоже молитвы, тако же и чтению прилежа, и не отлагаше от себя никогда же Бесѣдъ евангелскихъ и апостолскихъ. У него бо во обители и первое сия книга переведена бысть в царство царя Ивана Васильевича, благословениемъ святаго митрополита Макария, Селиваномъ, ученикомъ Максима Грѣка,[166] юже Максимъ, чюдный философъ, своею рукою всю исправилъ; такоже и Апостол толковой и иныя многия послания и повести чюдныи изъявилъ. До сего же Дионисия в дому Сергия чюдотворца мало любили Максима Грѣка книгъ,[167] такоже и преведеныхъ от ученика его Селивана, — ни во что полагаху тѣ книги. И на соборе в торжества уставщики не давали ихъ честь. Симъ же послѣдующе Филаретъ и Логинъ, по старинѣ брѣдяще, ревнующе безумнымъ, но не по разуму святых. Дионисий же во уставех церковныхъ в переводехъ различных, в харатейных и в писмяныхъ, обрѣте писано на многия дни празничныя, паче же и в Четыредесятницу[168] и в Пятьдесятницу[169] во всю указано, якоже Григория Богослова чести, такоже и в Бесѣдахъ евангелскихъ и апостолскихъ Златоустовы чести списания[170]. Сия же от уставовъ изысканое не небреже Дионисий и повелѣ добрымъ доброписцомъ написати книги различныя, идѣже годно ему, тамо разсылаше в монастыри во многия,[171] паче же и в соборныя храмы, якоже и в царствующем граде Москвѣ даже и доднесь в книгохранителнице великия первыя церкви предлежатъ[172] и прочитаемы суть от патриарха и от всего святаго собора росийскаго. Сие же великое море неизслѣдимыхъ словесъ Златоустовых, от ленивых скаредниковъ, яко лужа, не годная никому, скаредуема вменяшеся; дивным симъ Дионисиемъ к морю сему великому путь очищенъ бысть всякому чину и возрасту доходити; сим же Филарету и Логину той путь ненавидимъ.