После окончания этого собрания ее чувства относительно Орсона остались смешанными. У нее уже вошло в привычку в тех случаях, когда она не могла сделать запись на магнитофон, записывать все сказанное на бумаге почти дословно. Так она поступила и на этот раз. Дни шли, а Орсон все никак не выходил у нее из головы, как бы требуя, чтобы она определилась в своем отношении к нему, и поэтому она пригласила Ксавье прийти к ней в гости – она приготовит для него ужин в благодарность за то, что он поможет ей советом.
Бренвен уже много месяцев ни для кого не готовила, и она забыла, какое удовольствие ей это доставляло. Кроме того, ей было приятно одеться в какую‑нибудь другую одежду, а не в джинсы, старые рубашки или свитера, которые она обычно носила, когда встречалась с Ксавье. Она выбрала длинную юбку из бежевой мягкой шерсти и светло‑желтую шелковую блузку; вместо пояса повязала на талии шарф в желтую, розовую и золотистую полоску. Она вымыла свои волосы и расчесала их до сверкающей гладкости, а затем надела на голову тонкий золотистый обруч.
«Я выгляжу неплохо для женщины, которая ближе к сорока, чем к тридцати, – подумала Бренвен. – Я слишком бледна, но я всегда была такой». Она подкрасила щеки румянами и добавила немного розового блеска на губы. Она сомневалась в том, что Ксавье заметит, как она выглядит, но, в конце концов, она оделась для себя, а не для него. Смена одежды и приготовленный ею самой обед как бы подняли ее над ставшей привычной в последнее время колеей. Прозвенел дверной звонок, и она уже была готова.
– Привет! – сказал Ксавье, входя в квартиру. – Я собирался купить вина, но забыл спросить, что будет на ужин, и поэтому принес вместо вина вот это. – В руке у него был букет хризантем светло‑сиреневого цвета, обернутых в зеленую бумагу из цветочного магазина.
– Как это мило и приятно! Входи же. Располагайся, налей себе выпить, ты знаешь, где все находится. Я только поставлю цветы в воду.
Ксавье оценивающе обвел взглядом комнату. В камине горел огонь, лампы на низких подставках светились золотистым светом, а на кофейном столике мерцала толстая декоративная свеча. Очень красиво, подумал он. Бренвен тоже, казалось, блестела в своей желтой блузке и с золотым ободком в волосах. Он быстро заглянул в столовую и улыбнулся. Да, стол был накрыт, а на нем стояли свечи – сегодня не будет никакой еды на кухне. Как бы ему хотелось знать заранее, что она устроит все это именно таким образом. Он надел бы что‑то получше, чем старые джинсы и зеленый свитер! Он устроился на кушетке поближе к камину, когда она вернулась в комнату.
– Я поставила цветы на стол, чтобы мы смогли любоваться ими, когда будем есть, – сказала она.
– Ты не хочешь, чтобы я налил тебе выпить? – спросил он.
– Я сама налью. Ты сиди и отдыхай.
Ксавье наблюдал за ней, любуясь ее движениями и изящными волнами широкой юбки. Ее волосы струились по спине, как водопад из черного шелка. Он был разочарован, когда она со стаканом в руке села к своему письменному столу вместо того, чтобы сесть на кушетку рядом с ним. Он напомнил себе о том, что это не свидание; у него не бывает свиданий с Бренвен. И ни с кем другим. Она попросила его прийти, чтобы он помог ей в решении какой‑то проблемы. И тем не менее он сказал:
– Ты выглядишь необыкновенно красиво сегодня, Бренвен.
Она быстро повернула голову к нему, отчего ее волосы взметнулись вверх, а щеки залились краской.
– Спасибо, – сказала она и вернулась к перебиранию бумаг на столе. – Иногда мне кажется, что у меня в квартире завелся домовой, – пробормотала она. А потом сказала: – А, вот это.
Ксавье сделал большой глоток бурбона с водой и понял, что хочет одного: чтобы она никогда не нашла, эти бумаги, чтобы она пригласила его к себе по какой‑нибудь другой причине, а не для совета. Она протянула ему три листка бумаги, покрытых ее почерком. Он взял их в руки, подчинившись неизбежному.
– Что это?
– Конспект. Запись содержания выступления, которое я услышала несколько дней назад. Этот человек, Орсон, заявляет о том, что получил определенные психические способности после того, как утонул в результате автокатастрофы, а затем был возвращен обратно к жизни. Я думаю, что ты успеешь прочитать записи, пока я сделаю кое‑что на кухне. Обед уже практически готов.
– А я не могу посидеть на кухне и поговорить с тобой, пока ты будешь готовить?
– Не сегодня, – улыбнулась она. – Сегодня мы проведем обед, как рекомендовано в книгах хорошего тона. Мы и так слишком много времени проводим на суповых кухнях!
Ее улыбка была заразительной. Он улыбнулся ей в ответ.
– Что ж, не буду спорить. – Но его улыбка скоро растаяла, когда он начал читать то, что она дала ему.
Бренвен зажгла свечи и призналась самой себе, что испытывает большой соблазн сказать Ксавье, что на самом деле у нее нет никакой проблемы. Всматриваясь в пламя свечей, она поняла, что «соблазн» – это очень подходящее в данном случае слово. И тем не менее она не могла капитулировать – ей было нужно выяснить это. По крайней мере, они не будут говорить о серьезном, пока не поедят.
Она приготовила просто праздничный обед: куриные грудки с гарниром из дикого риса, приправленного луком, зеленым перцем и хрустящими кусочками поджаренного бекона; тушеная стручковая фасоль с грибками; мягкие, воздушные булочки, которые испекла сама. После горячего она подала салат из зелени, мандариновых и апельсиновых долек под кисло‑сладким соусом. За обедом они пили охлажденный рислинг. На десерт – сырный торт из любимой булочной Ксавье и кофе.
Уже за второй чашкой Бренвен наконец заговорила об Орсоне:
– Понимаешь, я никак не могу выбросить мысли об этом Орсоне из головы. Человек, которого я очень хорошо знаю – Гарри Рейвенскрофт, я тебе о нем рассказывала – упоминал имя Орсона в весьма неблагоприятном контексте. Но я могла просто неправильно понять его, да и Гарри мог ошибиться, тем более он был в таком состоянии. Ты прочел эти записи?
Ксавье мрачно кивнул. Он не совсем понимал, чего она хочет от него. К тому же ему было сложно после одного из лучших обедов, какие он когда‑либо ел в своей жизни, да и к тому же еще приготовленного женщиной, о способностях которой в этом плане он и не подозревал, перейти к чему‑либо другому.
Она добавила:
– Запись сделана объективно. Я хочу знать, что ты думаешь об этом тексте, Ксавье.
Он собрался с силами и мыслями:
– Хорошо, но сначала я хотел бы услышать, почему тебя это так взволновало, Бренвен? Есть ведь какая‑то причина.
– Ох, – вздохнула она. – Я думаю, частично это происходит оттого, что я так беспокоюсь за Гарри. Увидев и услышав Орсона, мне показалось, что он может иметь какое‑то отношение к ситуации, в которую попал Гарри.
– Какой ситуации?
– Я не могу рассказать тебе. Он заставил меня дать ему слово. Эта история окружена глубокой тайной, и Гарри считает, если кто‑то узнает, что он доверился мне, я сама окажусь в опасности.
Ксавье нахмурился.
– Он мог бы подумать об этом прежде, чем делиться с тобой. Мне не нравится, когда кто‑то подвергает тебя опасности, Бренвен, а дело обстоит именно так. Сначала твой чокнутый бывший муж, теперь этот Гарри…
– Хорошо. Успокойся, Ксавье. Со мной ничего не случится. Дело в том, что Гарри все еще много значит для меня, и, если Орсон имеет какое‑то отношение к Гарри, мне бы хотелось как минимум определиться с тем, что я думаю об Орсоне, но я не могу это сделать. Поначалу мне он вообще очень не понравился, но чем дольше он говорил, тем больше я начинала думать, что ошиблась в своем суждении. Кое‑какие его мысли показались мне справедливыми. И может быть, у него действительно есть источник информации, превосходящий те, что есть в нашем распоряжении.
Ксавье фыркнул:
– Ты хочешь знать мое мнение – я тебе его скажу. Я считаю, что этот Орсон – наркоман или даже еще хуже, и всем сердцем надеюсь, что он не получит широкой известности. Мне бы не хотелось, чтобы множество людей услышали то, что он вещал! Я никогда не слышал о нем и надеюсь, что это так и останется.
– Да, но, похоже, он уже завоевал большую популярность на Западном побережье. В конце выступления он сказал, что база его деятельности будет находиться в штате Нью‑Йорк, и что он планирует лекционный тур по Восточному побережью.
– Это плохие новости. – Ксавье покачал головой. – Ты помнишь беседу, которая состоялась у нас тут несколько месяцев назад, беседу о Зле?
– Да.
Глаза Ксавье были темными, выражение лица торжественным.
– Все, что говорил Орсон, а ты записала… эти вещи очень опасны, Бренвен. Подумай только: если уж тебя он смог поколебать своими речами, то это значит, что он или абсолютный гений мошенничества, или черпает силу из источника, который я пока не хочу называть. В конце концов, он ведь сбил тебя с толку, не правда ли?
Бренвен кивнула.
– Самые лучшие лжецы всегда примешивают к своим словам немного правды. Вся эта лекция наполнена одним «Я, Я, Я». Он проповедует необыкновенно эгоистичный стиль жизни: вы можете делать все, что хотите, получить все, что хотите, создать свою собственную реальность. Многим людям нравится подобная философия, но это неправда. – Он замолчал, увидев один из источников ее сомнений. – Ну, может быть, люди и могли бы жить подобным образом, но каким бы тогда был наш мир? Ад, Бренвен, настоящий ад. Разве было бы тогда место для любви и сострадания и помощи друг другу?
– Ты прав. Конечно же, ты прав! – Она чувствовала себя так, как будто бы она была опутана сетью, а Ксавье разрубил ее на куски. – Почему я сама не поняла этого?
– Потому, что этот Орсон – лжец. Возможно, у него масса обаяния. Он поворачивает тебя к себе и заставляет так сосредоточиться на том, что проповедует, что ты забываешь о собственном мнении. Однако ты не поддалась ему до конца. Тебя охватили сомнения. Как он смог добраться до тебя после того, как начал свою речь с такого смешного утверждения, как «Вы – боги!», я никогда не смогу понять.
– Большинство из членов группы, перед которой он выступал, не верят в твоего Бога, Ксавье. Но даже при этом я должна признаться, что это заявление несколько встряхнуло меня. Позднее я подумала, что, может быть, он хотел сказать, что все мы, в сущности, являемся духовными созданиями, так же как и Бог.
– Он сказал не это. Если уж тебе так необходимо знать теологическое истолкование – пожалуйста: этот парень начал с того же самого аргумента, который Змий использовал в Эдемском саду. «Съешь плод этого дерева, и ты тоже будешь знать все так же, как Бог знает все – ты сможешь стать Богом!» Как и Змий, который представлял собой Сатану, Орсон ловко сделал весьма соблазнительное предложение. Ты можешь называть это как хочешь, но я называю это злом.
– Ты и Грасия, – пробормотала Бренвен.
Она была шокирована тем, что не смогла понять этого сама, и испытывала благодарность к Ксавье за его ясность. Ее, кроме того, поразило, что снова Ксавье и Грасия‑Мелвин, которые, казалось бы, отталкивались от разных систем убеждений, оказывались, несмотря на это, в согласии друг с другом. Ему следует знать о Грасии, решила она.
– Давай возьмем кофе в гостиную, Ксавье. У меня есть пленка, и я хочу, чтобы ты ее прослушал.
Она объясняла, доставая и устанавливая диктофон.
– Эта запись моего сеанса с трансканальным медиумом по имени Мелвин Мортон. Ты знаешь, кто такой трансканальный медиум?
– Я слышал о них.
– Мелвин – абсолютно подлинный медиум, ты можешь мне поверить. Ты услышишь сначала совсем немного его голос, а затем дух женщины, который говорит сквозь него. Ее зовут Грасия, и в своей последней жизни она жила в Александрии, в Египте. Я забыла, в каком веке – то ли в первом, то ли во втором веке нашей эры, я думаю. Ты также услышишь мой голос.
Качество записи было отличным, таким четким, что было даже хорошо слышно, как изменяется дыхание Мортона. Когда Грасия начала говорить, на лице Ксавье появилось изумление. Когда Бренвен захотела перемотать вперед пленку в том месте, где разговор зашел об Атлантиде, со словами «То, что я хочу, чтобы ты послушал, записано в самом конце», он остановил ее.
– Я бы хотел послушать все.
Бренвен слушала вместе с ним, чувствуя себя крайне униженной сознанием того, что все, что ей нужно было узнать об Орсоне, было здесь, в словах Грасии. Вплоть до того замешательства, которое чувствовала сама Бренвен. Она считала, что защитила себя, но Орсон, очевидно, был достаточно силен, чтобы частично проникнуть сквозь ее защиту.
– Изумительно! – Ксавье откинулся на спинку дивана, когда запись кончилась. – Это одна из самых изумительных речей, которые я слышал в жизни. Она очень точно выразилась насчет Орсона. Он явно один из Других.
– Да, – согласилась Бренвен. Она сбросила туфли и задумчиво устроилась с ногами в углу дивана. – Я ненавижу себя за то, что позволила ему добраться до меня и запутать так, как он это сделал. Я бы чувствовала себя увереннее, если бы сама узнала в нем одного из Других. Ксавье, я должна была справиться сама, но я все равно благодарна тебе за помощь. Спасибо.
– De nada.[10]
Запись действительно произвела на него неизгладимое впечатление. Она напомнила ему процесс изгнания дьявола, свидетелем которого он был, о чужом голосе, который доносился из уст одержимой жертвы. Но женщина, голос которой был на пленке, совершенно явно пришла с другого полюса Духовного спектра.
Ксавье посмотрел на Бренвен, которая, глубоко задумавшись, свернулась в уголке дивана, обняв колени. Он снова был потрясен ее красотой. Потрясен вдвойне, потому что запись заставила его понять, что ее душа так же прекрасна, как и тело. Он сказал:
– Эта женщина на пленке, Грасия, очень высокого мнения о тебе. И я тоже.
Бренвен подняла глаза, встретилась с ним взглядом, улыбнулась, а затем быстро опустила ресницы. Они были настолько густы, что отбрасывали полукруглые тени на щеках.
Ксавье переменил позу так, чтобы сесть к ней лицом. В нем росло непреодолимое желание разобраться с вопросами, которые он так долго откладывал, с чувствами, которые он так долго подавлял. Он попытался снова затолкать это желание куда‑нибудь в дальний угол, но у него ничего не вышло. Оно требовало выхода. Он прокашлялся.
– Э‑э… мы уже закончили разговор об Орсоне и тому подобном? Могу я побеседовать о чем‑нибудь другом?
– Конечно, – сказала она. – Я буду рада, если ты найдешь другую тему для разговора.
– А… – Он предпринял последнюю отчаянную попытку вернуть себе прежнее равновесие, хотя и знал, что она окажется бесплодной. – Это был мой самый лучший обед за последнее время. За последние несколько лет. Я не знал, что ты можешь так готовить.
– Я люблю готовить, но с тех пор, как связалась с тобой, Ксавье, у меня совсем не стало на это времени. Как я уже сказала, мы оба проводим слишком много часов в суповых кухнях. – Слабо улыбаясь, она положила подбородок на руку, которая, в свою очередь, лежала на подтянутых к груди коленях.
Она выглядела просто восхитительно. Ксавье почувствовал, как остатки его сдержанности растворяются в сине‑зеленом море ее глаз. Он сделает это, закроет глаза и прыгнет. Его голос стал хриплым.
– Бренвен, что бы ты сказала, если бы я попросил тебя выйти за меня замуж?
Она резко подняла голову, а ее глаза расширились. Она выглядела как грациозная лань, спокойно‑настороженная, ожидающая, но в любой момент готовая исчезнуть. Она облизала губы кончиком языка.
– Я… я сказала бы что‑нибудь совершенно глупое, вроде «О Господи!».
Ксавье почувствовал, как гулко бьется его сердце.
– Не могли бы мы поговорить об этом, о нас с тобой?
Оставаясь настороженной, Бренвен глубоко вздохнула. По ее глазам было видно, что мысли буквально замелькали у нее в голове.
– Ты думаешь оставить священничество, Ксавье?
– Я решился бы на это, если бы ты согласилась выйти за меня замуж.
– Я думаю, – осторожно, пробуя каждое слово, сказала она, – что тебе было бы лучше поступить наоборот. Когда ты решишь, что больше не хочешь быть священником, и получишь освобождение от своих обетов или как там это называется, тогда ты уже сможешь говорить о браке.
Ксавье вздохнул и потер рукой отчаянно пульсирующую жилку на шее. Он признался:
– Мне очень трудно принять какое бы то ни было решение, не зная, как ты относишься ко мне. Я думал, что смогу подождать, пока не найдется твой друг Уилл, но это ожидание дается мне с каждым днем все труднее и труднее. – Гордое выражение его лица смягчилось. – Я люблю тебя. Ты любишь меня, Бренвен?
Они сидели лицом друг к другу в противоположных углах дивана, и лишь их глаза соприкасались друг с другом. Бренвен сказала:
– Я люблю тебя, Ксавье. За тридцать пять лет своей жизни я поняла, что существует несколько видов любви. Мое чувство к тебе уникально. Я никогда никого не любила – и, я думаю, не полюблю – так, как люблю тебя. Я перестала анализировать это и просто приняла этот факт уже много месяцев назад.
Четко очерченные губы Ксавье искривились в иронической улыбке.
– Я вижу это огромное слово, которое висит между нами в воздухе. Это слово но … Скажи его, Бренвен. Открой мне то, что у тебя на сердце, я должен знать это.
Она отвела глаза в сторону:
– Все не так просто. Есть многое, чего ты не знаешь. Например, ты не знаешь, что после развода с Джейсоном я решила, что больше никогда не выйду замуж.
Ксавье наклонился к ней, положив руку на спинку дивана. По его мнению, ее бывший муж был просто отвратительным типом. Только от взгляда на него у Ксавье начинали бегать мурашки по спине. Он не мог вынести мысли о том, что Бренвен была за ним замужем, мысли о том, что они должны были делать вдвоем.
– Это было до такой степени плохо?
Бренвен кивнула и повесила голову. Волосы скрыли ее лицо.
– Я говорила тебе, что у меня больше не будет детей? Я говорила тебе, что, когда я потеряла своего ребенка, что‑то случилось и, чтобы спасти мне жизнь, врачи вынуждены были вырезать мне матку?
– Нет. Ты говорила мне, что потеряла ребенка, но не рассказывала всего остального. – Он протянул к ней руку, взял ее за подбородок и повернул ее голову так, чтобы она смотрела прямо на него. – Я сочувствую твоей боли, но если я женюсь на тебе, то не потому, что мне нужны дети, а потому, что мне нужна ты.
– Не надо, Ксавье, – прошептала она, чувствуя, что он собирается поцеловать ее, – пожалуйста, не надо.
Она быстро поднялась с дивана и отошла. Она охватила себя руками и с трудом сглотнула, почувствовав, как ее заполняет огромная, сладкая печаль. Затем она повернулась лицом к нему, кофейный столик стоял между ними. Выражение его губ чуть было не заставило ее онеметь. Она снова сглотнула и спросила:
– Ты помнишь, как несколько недель назад, когда я сказала тебе, что хочу уехать ненадолго, ты захотел поехать со мной, чтобы, как ты сказал, «посмотреть, к чему это приведет»?
Ксавье нахмурился. К чему она клонит? Он ответил:
– Конечно, помню.
– И я поехала одна. А когда я вернулась, наша дружба продолжалась, как прежде. Так как же ты перешел от желания оказаться наедине со мной, чтобы посмотреть, к чему это приведет, к тому, чтобы просить меня выйти за тебя замуж, как тебе удалось самостоятельно перейти от одного к другому и за такой короткий промежуток времени?
– Я борюсь со своими чувствами к тебе вот уже много месяцев. Да каких месяцев – лет! Конечно, мне хотелось уехать вместе с тобой, но… ну, это не было необходимо. Я знаю, что я люблю тебя. Я знаю, что, если ты выйдешь за меня замуж, я оставлю сан. Я долго не был в этом уверен, но теперь я уверен.
Бренвен набрала в грудь побольше воздуха. Она ненавидела себя за то, что собиралась сделать, но это было необходимо.
– Не надо использовать меня, чтобы решить свои проблемы с Церковью, Ксавье.
Его лицо потемнело, как она и ожидала. Но, по крайней мере, он не взорвался.
– Ты так думаешь? Ты сомневаешься в том, что я по‑настоящему люблю тебя?
– Нет, я не сомневаюсь в том, что ты любишь меня, и тем не менее уверена и в том, что сказала только что.
И в этот момент Ксавье охватил гнев, бурный и ужасный, как ураган.
– Проклятье! – воскликнул он, с грохотом ударяя кулаком по кофейному столику. Толстая свеча подпрыгнула и погасла.
Он поднялся с дивана величественно, как громовержец, и засверкал на нее глазами.
– Как ты осмеливаешься говорить, мне такие глупые, самодовольные вещи?
Бренвен закусила губу, но не сдвинулась с места. Она молчала. Она ждала, пока Ксавье не пройдется несколько раз по комнате, чтобы утешить гнев. Наконец он встал перед ней, сунув руки в карманы. Внезапно налетевший шторм остался позади.
– Извини, – сказал он. – Ты просто слишком хорошо знаешь меня.
– Не нужно извиняться, – мягко сказала Бренвен.
– Ты права, знаешь.
– Я так и думала.
Ксавье улыбнулся, но его улыбка была какой‑то усталой, и в ней было ясно видно страдание. Он протянул руку и кончиком пальца провел по золотому ободку в волосах у Бренвен. Потом посмотрел ей прямо в глаза и честно сказал:
– Я не знаю, что делать.
Бренвен вздохнула. Она обняла его за голову и прижала ее к своей груди.
– Может быть, я смогу помочь тебе, по крайней мере хоть немного. Я люблю тебя, Ксавье Домингес, самым необыкновенным образом. Ты исключительный человек. Я надеюсь, что мы всегда будем друзьями. А если ты когда‑нибудь попросишь меня выйти за тебя замуж, то я всегда буду отвечать тебе «нет».
Глаза Ксавье превратились в два черных глубоких озера, но вода в них не выплеснулась через край.
– О, Бренвен, – простонал он и обнял ее. Он прижал ее к себе так крепко, что она едва могла дышать. И она мягко и податливо приникла к нему, впитывая его боль.
И вот тогда, в объятиях Ксавье, омываемая его болью, Бренвен увидела его душу. Она увидела, насколько Ксавье‑мужчина был неотделим от Ксавье‑священника. Увидела и узнала, что она была права, когда сказала ему, что не выйдет за него замуж; это было правильно для него и правильно для нее. И постепенно к ней пришло осознание другой боли, ее собственной, которая смешалась с его болью. Это была боль из‑за Уилла, из‑за тоски по Уиллу и любви к нему, и из‑за того, что она поняла сейчас, хотя, может быть, было уже слишком поздно, что Уилл был единственным мужчиной, за которого она могла бы когда‑нибудь выйти замуж.
Глава 9
Погода в Вашингтоне в ту осень была полна каких‑то зловещих предзнаменований. Грозы, настолько сильные, что они превращали день в ночь, затянулись до самой глубокой осени. Сверкали молнии, проносился ливень. Воздух после гроз не становился чище, а наоборот, в нем усиливалась удушающая влажность. Плотный серый туман висел над Потомаком даже днем; по ночам же он оставлял реку и заполонял город, закрывая все своей пеленой. Осенний воздух не был, как обычно, хрустким и свежим, как молодые яблоки. Неделя за неделей, и даже после того, как жара разжала свои цепкие объятия и ударил первый морозец, все оставалось сырым, душным и серым. Деревья попытались было храбро продемонстрировать свои яркие осенние наряды, но холодные ливни сорвали листья с ветвей и коричневой гниющей массой размазали их по улицам и водосточным канавам.
Все были угнетены – и даже республиканцы, которые могли предвкушать будущую инаугурацию Рональда Рейгана в январе. Ксавье был подавлен из‑за результатов выборов 1980 года; он сказал, что социальные проблемы, подобные увеличивающемуся числу бездомных, усугубятся; он чувствовал себя так, как будто бы сделал пару шагов вперед, а теперь должен отступить на десять. Бренвен была подавлена из‑за того, что был подавлен Ксавье, а также потому, что не было никаких вестей об Уилле. Эллен и Джим Харперы вернулись из своего долгого свадебного путешествия домой, удрученные тем, что им не удалось отыскать Уилла. Возможно, единственным человеком в округе Колумбия, который чувствовал себя хорошо, был Джейсон Фарадей.
Джейсон прекрасно проводил время, настолько удачно, что охотно отложил на какое‑то время осуществление своих планов относительно Бренвен. «Грабитель», которого он нанял для ее похищения, не смог сделать того, что от него требовалось, и был так сильно избит при попытке выполнить задание, что отказался заниматься этим. Все остальные возможные варианты тоже как‑то отпали, и Джейсон не мог понять почему – если, конечно, к этому не приложили руку они. Но даже если это и так, что ж, ничего страшного – он не мог позволить себе волноваться из‑за Когносченти. Иногда он задумывался о том, что они сделали с Гарри, но в другой связи даже никогда и не вспоминал об этом человеке и о них самих.
У него не было повода для беспокойства, потому что его Хранитель всегда был рядом, никогда не оставлял его, ни ночью, ни днем. Иногда Джейсону казалось, что он буквально сидит у него внутри. Это было приятное, волнующее чувство, потому что Хранитель был не только могущественным, но и мудрым. Это давало Джейсону возможность чувствовать себя еще более могущественным и мудрым, чем он уже был.
Жизнь казалась Джейсону настолько великолепной, что он забыл о своем первоначальном вашингтонском плане: притаись, тихо устрани Бренвен и возвращайся как можно скорее в свое поместье в Германии. Он не только не скрывался, но наоборот, выставлял себя на всеобщее обозрение. Преследуя Бренвен в Джорджтауне, он наткнулся на пару старых знакомых, которые пригласили его к себе на вечеринки, и вскоре Джейсон стал желанным гостем повсюду. Он все еще мог притягивать к себе людей, не шевельнув для этого даже мизинцем. Заставлять их ловить каждое его слово. В его собственных глазах он стал знаменитостью, гвоздем сезона в непрерывной цепи зимних приемов и вечеринок.
И его действительно разыскивали, приглашали, модные хозяйки салонов стремились заполучить его в гости. Но его популярность была какой‑то странной: он стал чем‑то вроде любопытного экспоната, уродца в кунсткамере. Ему вряд ли понравилось бы то, что говорили о нем у него за спиной, но он не знал этого. И поэтому наслаждался приятно проводимым временем. О да, он был слишком занят, развлекая себя, чтобы беспокоиться об осуществлении своих планов относительно своей бывшей жены. Его даже не беспокоило то, что он не мог никого нанять для выполнения задания.
Осень в Вашингтоне была пиком сезона вплоть до самого Рождества и Нового года. Он решил, что Бренвен подождет, пока сезон не закончится.
Однако Когносченти не собирались ждать. Они в точности знали, что делает Джейсон Фарадей, и как раз сейчас принимали решение о том, как долго они еще будут закрывать глаза на его выкрутасы. Он не был таким неуязвимым, как он сам думал, а его Хранитель не был стопроцентной защитой. По правде говоря, они были очень удивлены тем, что Джейсон смог вызвать Хранителя, но это было для них лишь мелким неудобством – в их распоряжении были гораздо более могущественные силы. Из своих находившихся на большом расстоянии друг от друга индивидуальных империй Когносченти тайно слетелись в одно место. Вопрос, который они задавали себе, был не о том, следует ли умереть Джейсону, но о том, как ему следует умереть. Они решили, что он умрет так же, как и жил – странно и жестоко.
Бренвен сидела за своим столом в офисе и чувствовала, что совершенно не в силах что‑то делать, точно так же, как она была не в силах уснуть предыдущей ночью. Пытаясь избавиться от хандры, она отправилась на вечеринку с одной коллегой и встретила там Джейсона. Само его присутствие не удивило ее – она слышала, что его приглашают буквально повсюду, что означало, что рано или поздно она у кого‑нибудь непременно столкнется с ним.
Она думала, что если она окажется в одной компании со своим бывшем мужем, то просто очень тихо и незаметно уйдет оттуда. Это случилось прошлой ночью, но уйти оказалось вовсе не так легко, как она рассчитывала.
Вечеринка проходила в доме женщины, которая любила смешивать культуру и политику; по этой причине Бренвен обычно очень нравилось бывать у нее, и она отправилась туда с намерением хорошо провести время. И тем не менее, как только она переступила порог этого дома, тут же почувствовала, что что‑то не так – просто катастрофически не так. В комнате ощущалось Темное Присутствие, которое тут же метнулось к ней и стало притягивать к себе точно так же, как черная дыра притягивает весь проносящийся мимо нее космический мусор. Она была совершенно не готова к подобному и настолько выбита из колеи, что у нее не было ни времени, ни даже мысли о том, чтобы вызвать Свет своей защиты. Темное существо находилось в комнате вместе с Джейсоном.
Бренвен была испугана, она даже не могла различить знакомый звук голоса Джейсона сквозь ужасные щебечущие звуки, которые производило это Существо. Чем ближе она подходила, тем сильнее ужас охватывал ее… потому что это Существо было не просто рядом с Джейсоном, а внутри его. Если бы она позволила себе поднять глаза и посмотреть на него, она знала, что увидела бы его, Существо, притаившееся на дне глаз Джейсона. Она смертельно побледнела и попятилась. Джейсон еще не заметил ее, но через мгновение увидит – она была в этом уверена, потому что Оно было здесь. Потеряв голову, она запаниковала, решив, что Оно вдруг сможет отделиться от Джейсона и броситься на нее, если она каким‑то образом привлечет к себе внимание. Поэтому, несмотря на то, что ее ногам хотелось бежать, она стала двигаться медленно‑медленно, дюйм за дюймом пятясь назад. Не глядя по сторонам, не слушая тех, кто заговаривал с ней, назад, назад… Пока наконец она не сочла, что может повернуться, и не бросилась прочь из этого дома.