Два – пионеры свободной страны!
Три-четыре – стройся в ряд!
Пионерский наш отряд!
Мы пришли с подворотен и улиц!
Мы не знали совсем светлых днёв!
А теперь мы все пионеры!
Наш девиз: Будь готов! Будь готов! - декламировала девочка, явно автор неказистой речёвки.
«Всегда готов!» - отрапортовал нестройный хор детских голосов. На смену дискантам пионеров пришёл срывающийся на крик молодой голос, принадлежащий парню, лет восемнадцати:
- Товарищи пионервожатые! Хватит богатеям сидеть на наших шеях! Моего отца посадили в долговую яму только за то, что он был беден и не смог отдать долг богатому родственнику Дунаеву! Справедливость восторжествовала! Теперь мы – хозяева! Где теперь Дунаевы? В один день осуждены и расстреляны враги трудового народа! Этот дом по праву принадлежит теперь детям рабочих и крестьян! Вот также смело и решительно мы должны решать все свои вопросы! Один из главных - тесная смычка города и деревни! Товарищи! Комсомолец деревни Кудесниково Ваня Леготин отказался публично от своего отца-кулака! Он сдал врагов передовой деревни красным бойцам, а сам вступил в колхоз «Красный пахарь»! Вот это – герой! Берите пример с передового комсомольца!
Аплодисментам не было конца. Прежние пионеры с горнами и барабанами, видно, не ушли, когда аплодисменты стихли, они опять начали декламировать:
Смычку с деревней, товарищ, заводи!
Бей в барабаны и в горны труби!
Ване Леготину - пионерский салют!
Смерть кулакам и народа врагам!
«Прямо рэп какой-то»,- сквозь сон подумал я, но новые выступления перебили мои мысли. Засыпая, я снова провалился в крошево каких-то неслыханных идей и предложений:
- Организуем кружок по изучению «Капитала» товарища Маркса!
- Пусть каждый взрослый возьмёт на воспитание хотя бы одного беспризорника!
- Соберём семена для бедняков Поволжья!
- Будем выпускать стенгазету «Беднота»!
- Устроим поход на Взгорье с ночёвкой и кострами!
- Да что это вы всё за пионеров решаете! Они должны сами придумывать, чем заниматься!
- Так это что, анархия получается? Зачем тогда мы, вожатые?
Спор разгорался нешуточный.
- Пошто ты дитям размахнуться не даёшь? Это тебе не скавуты какие-нибудь!
- Скауты, деревня!
- Пошто обзывашся? А ишшо смычку с деревней призывал! У нас клуба нету, ячейку комсомольскую негде собрать, а он обзыватца!
- Мы не бары, дитям указывать, а вожаки, как Спартак!
- Какой ещё буржуазный Спартак?
- Спартак не буржуазный! - он предводитель рабов в древнем Риме!
- Мы не рабы, рабы не мы! - эхом отозвались пионеры, и один закричал: «Делай - раз! - Послышался топот. - Делай – два! - кто-то от натуги закряхтел, видно, ему на спину залез некто покрепче. - Делай – три! За партию нашу, за наши советы, построили мы пионерскую ракету!». Пионерский рэп слышался плохо, поскольку пирамида не выдержала и части «ракеты» посыпались на пол с громким топотом и треском.
* * * * *
- Вот оглашенные! Орут-то как! - послышался где-то рядом знакомый старческий голос. Я напрягся и узнал! – Фрося, ведь это Фрося-нянька или служанка из дома купцов Дунаевых!
- Дикошарые! - продолжала ворчать Фрося. Я даже чувствовал движение воздуха оттого, что она двигалась по моей комнате: видимо раньше это была её каморка, и чувствовал кислый запах, распространяемый ею. Фрося продолжала свой монолог:- Дунаев им не ндравился! Константин-то Маркович - работящий мужик был, а брат евоный – дохтур, на всю волость знаменитый! Все любили: и богатые, и бедные! Лечил - про деньги не спрашивал! Ночь-полночь на санях приедут, он в чём есть выскакивал - пимы на босу ногу, да в тулуп завернётся. Куда? К кому? А теперя к стенке их! Теперя горлопанят завистники да радуются смерти Дунаевых! А заболеют, к кому пойдут? Э-эх! Ривалюция!
Просыпаясь, я вспомнил вечер в доме Дунаевых, где словно побывал на репетиции любительского оркестра. Тут же картинка сменилась, и я увидел как на фотографии, мемориальную доску с надписью «В этом здании в 1923 году была создана Нижне-Тобольская пионерская организация». Это была стена нашего детского сада.
Глава 15
Назавтра дежурила моя новая сменщица Александра Степановна, и я мог отдыхать сколько угодно и как угодно. Расслабившись от сытного ужина, я съел две порции творожной запеканки, оставленные заботливым поваром. Еще днем я купил банку ананасового компота и батон копченой колбасы.
Чайник, купленный мною на «новоселье», работал. Я приспособил к древней розетке переходник. Набирал воду из крана в пятилитровую канистру и кипятил эту воду несколько раз в день. Поварихи предлагали готовый чай из бачка, которым поили детей, но, увы, даже размоченный пакетик с веревочкой давал цвет и вкус куда более натуральный и съедобный, чем-то, чем поили малышню. И это в таком идеальном садике, как наш!
Видимо, копченая колбаса вкупе с литровой банкой компота здорово давили на желудок, потому что я хоть и уснул примерно в полночь, вдруг увидел себя совсем в другом месте. Я был в комнате общежития художественного училища, обои свисали со стен клочьями, а входная дверь имела такой вид, будто ее брали с боем еще во времена октябрьского переворота. Рядом с замочной скважиной зияла дыра с рваными краями, а дверная ручка, сделанная на военном заводе еще в 50-х годах прошлого века, была крепче двери в несколько раз.
Так вот, я вдруг почувствовал, что лежу на железной койке с панцирной сеткой, провисшей до самого пола, и явственно вижу, как в дыру над замочной скважиной просовывается волосатая рука. Злоумышленник уверенно схватился за ключ, торчащий с внутренней стороны, и ловко открыл замок. Я похолодел. Ведь я лежу раздет, мой пневматический пистолет остался на работе, главное, темно как в пещере, а чтобы включить свет, нужно встать. Что делать: сделать вид, что я сплю, или, наоборот, вскочить и занять боевую стойку? Пока я раздумывал, из темноты выступили под лучами фар две руки и вцепились мне прямо в горло. Я попытался кричать, но крик застывал в гортани, я хрипел, мне не хватало воздуха. Я вцепился в кисти рук душителя, ощущая их тепло и строение, но я не видел его лица. Наконец, крик вырвался наружу.
Потом мне удалось крикнуть громче, громче, наконец, я набрал воздуха полную грудь и заорал благим матом!
В дверь постучали.
- Мироша, что там у тебя! – послышался озабоченный голос сменщицы.
Я проснулся, успев заметить краем сознания, как злоумышленник перевалился через подоконник на улицу.
- Александра Степановна! - закричал я через дверь, вставая. - Со мной все нормально!
Я открыл дверь пошире, чтобы перепуганная старушка могла убедиться, что в моей коморе никого нет.
- Сон нехороший приснился, - тяжело дыша, объяснил я.
- Да ты словно прибежал откуда, - продолжала свои мысли Александра Степановна, - ты это… не выпил чего?
- Не выпил, я не укололся, просто устал, фильм ужасов посмотрел, - на ходу придумывал я.
- А вот эти страшилки-то до добра не доведут, - согласилась напарница.
Этот аргумент показался ей убедительным.
- Ладно, можешь спать, Мироша! Да и я пойду, вздремну, я там, в малышовой группе в раздевалке себе раскладушку поставила.
- Отдыхайте, Александра Степановна, - щедро разрешил я.
Дурацкое видение совершенно отбило сон. Я включил компьютер и только было послал несколько команд, как вдруг до моего сознания донеслось глухое, неотчетливое «тик-так». Мы все сейчас знаем, что это значит, если ни с того ни с сего из неположенного места раздается «тик-так». Арендаторов сегодня в подвале нет. Предположить, что кто-то из них подкинул взрывное устройство еще вчера, трудно. Конечно, я поймал актера Диму в кабинете Полины Михайловны, напугал его духовым пистолетом, и теперь он косо смотрит на меня и обходит за десять шагов. Но взрывать здание, чтобы отомстить мне? Это уж слишком. На это он не способен. Кто же тогда? Если бы злоумышленник проник с парадного входа, он непременно бы споткнулся о спящую сторожиху, и сейчас я бы услышал не тиканье, а грохот и крики. Но тишина только сгущалась, гасли последние окна девятиэтажки, за которой наш особняк прятался от дороги. Даже ловкие «бомбисты» не шуршали шинами по дороге. «Тик-так» слышалось уже почти рядом. В инструкции по борьбе с терроризмом, которую мы изучали с уборщицами, нянечками, поварами и слесарем, было написано: «Если Вы увидите подозрительный пакет с проводами, услышите тиканье часов, не предпринимайте никаких действий, сразу звоните в МЧС!» Звонить? Я открыл кабинет Полины Михайловны и … вздрогнул. На ее столе зазвонил телефон. Я поднял допотопную трубку и услышал: «Под ваш садик заложена бомба!»
Голос был детский, но злой и решительный. Он доносился сквозь какой-то шум, нестройные голоса. Я растерялся, но трубку не положил на рычаг. Снизу уже поднималась запыхавшаяся Александра Степановна. На ней был домашний фланелевый халат и тапочки, сверху на плечи наброшен пуховый платок. Седые волосы, всегда уложенные, растрепались, лицо покраснело.
- Что случилось, Мироша? Кто звонил?
- Кто-то уверяет, что подложил под садик бомбу, - сказал я, пожав плечами.
- Мироша, звони скорей в милицию! Ты помнишь, как нас учили!
- Александра Степанна, может, сами посмотрим?
- Звони, Мирон, это – приказ, - неожиданно твердым голосом скомандовала бывший главбух.
Я достал сотовый телефон и набрал номер МЧС.
Как ни странно, ничего не пришлось долго объяснять.
- Едем, - ответили в трубке, после того, как я представился.
Я с сожалением (время было позднее) позвонил Полине Михайловне.
Та ойкнула и бросила трубку. Через 15 минут будет здесь. Заведующая умела быть реактивной, когда было нужно. За воротами раздался первый гудок. Вот не знал я, что поднимаю такие силы! Приехала милиция с собакой, скорая помощь, пожарная машина, газовая служба, ФСБ и еще кто-то.
Милиционеры похвалили меня за то, что я не положил трубку. Узнаем, кто звонил!
Эвакуировать было некого, поэтому мы вместе с двумя ребятами в милицейской форме и собакой, стали обходить здание детского сада. Собака – овчарка добросовестно обнюхивала все, возле чего задерживался кинолог.
- Стойте! – подал сигнал кинолог в раздевалке подготовительной группы. Все остановились, замолчали и явственно и близко услышали «тик-так», который взбудоражил столько народу.
Звук доносился из шкафчика, на котором была картинка с буквой «С» и нарисованным слоником в яркой попонке.
Через секунду из шкафчика раздался щелчок!
- Ложись! – заорал кинолог и упал на пол, обхватив руками голову.
Мы шлепнулись, повинуясь больше инстинкту, чем его команде, и в эту секунду из шкафчика понеслась веселая трель звонка! Больше ничего!
- Вот, б-дь! – выругался кинолог, вставая. Он подошел к шкафчику и открыл его. На верхней полочке для шапки, стоял пластмассовый будильник в виде кота. На его животе-циферблате, на цифре 1 сошлись три стрелки. Пять минут второго.
- Вот дети! Тащат из дому все, что ни попадя! Купят им родители игрушку – надо похвастать перед другими! Воспитатели не разрешают заносить домашние игрушки в группу, так как сразу начинается возня – одному дают посмотреть, поиграть, а другой уже глядь, ревет обиженный отказом. Что же так разозлило шестилетнего ребенка, что он ночью позвонил в детский сад, желая его взорвать?
Полина Михайловна побежала в кабинет, смотреть списки детей. Она помнила всех детей своего детсада, но сейчас так растерялась, что имя вылетело у нее из головы.
- Игорь Метелев! – вспомнила заведующая, пробежав глазами список.
Определив номер телефона, с которого звонили, милиционеры сообщили его Полине Михайловне, но с адресом Метелевых он не совпал.
Милиционеры предложили Полине Михайловне проехать с ним до выявленного адреса.
- Можно Мироша с нами? – спросила она.
Я понял, что Полина Михайловна боится остаться одна среди ночного города, и с готовностью подошел к ней.
- Пусть едет, - согласился милиционер.
Мы закрыли ворота детсада, от которых по одной разъезжались «скорая», «пожарка», «газовики» и еще не известно кто.
В окнах девятиэтажки снова стал гаснуть свет.
Милицейский «Газик» несся по ночному городу без препятствий. Светофоры мигали единственным желтым глазом, редкие машины, завидев милицию, возле «одноглазых» притормаживали.
Мы вышли из «Газика» во дворе дома, указанного справочной службой. На четвертом этаже светились окна одной из квартир. В эту минуту дверь крайнего подъезда распахнулась и из нее вывалилась странная компания. Мужчина в черной куртке-аляске низко опустил голову. Бессмысленно размахивая свободной правой рукой, он мычал что-то нечленораздельное и едва переставлял ноги. Под левую руку его поддерживала женщина, видимо жена, в расстегнутой шубе и шапке, сбившейся на одно ухо.
За ними шли два мальчишки. Одному было лет десять, во втором мы узнали шестилетнего Игоря Метелева. Приглядевшись, мы узнали и родителей Метелевых.
Увидев нас, мальчишки бросились бежать, папаша замычал еще громче, а мать семейства, отворачивалась от нас, будто не замечая. Стала понукать норовившего уйти в сторону мужа.
- Ну, пошел, гадина! Домой иди! Навязался ты на мою голову!
Время было позднее. Милиционер предложил Метелевой:
- Эй, гражданка, давай мы твоего муженька до утра у себя пристроим!
Метелева замахала свободной рукой:
- Да проспится он, к утру как стеклышко будет! Мы ведь просто в гостях у соседей засиделись! Не пьет он, не пьет! Что, нельзя в гости сходить!?
«В гости они сходили!» Время заполночь! Завтра рабочий день! Ну, вменят им кругленькую сумму штрафа за ложный вызов МЧС. Попадет, конечно, пацанам. Звонил - то явно, старшенький. Зачем? Думаю, просто от безделья и осознания того, что в этой жизни у них нет главного – родительской любви и заботы.
Милиционеры уехали. Мы с заведующей дошли в глухой темноте до детсада. Я вызвал такси, усадил Полину Михайловну, помахал вслед уезжающей «девятке» и, закрыв накрепко засов калитки, отправился к себе.
Утром ко мне подошёл заспанный Игорёк Метелёв. Он был зол и напуган одновременно. Неожиданно размахнувшись, он ударил меня маленьким кулачком в бок.
– Эй, ты чего дерёшься? - инстинктивно вскрикнул я. Удар получился ощутимым! Мальчик неожиданно заплакал. - Это ты в милицию позвонил?
Всхлипывая, он проговорил: - А Саньку отец утром бил-бил, головой об стенку стукал! Саньку жалко! Он сам хотел милиционером быть, чтобы мамку от папки защищать, а теперь его в тюрьму посадят!
Я погладил Игорька по голове:
- Никто твоего Саньку не посадит.
Я прекрасно понимал, что если за каждую провинность Саньку бьют по голове, то милиционером ему всё равно не быть, учиться ведь надо.
Глава 16
В суете и всеобщем сумасшествии самое главное оставаться спокойным. Поэтому, проводив всех по домам и закрыв калитку, я поставил на стол любимую чертежную доску с приколотым к ней эскизом своей Картины и стал думать только о ней. Действительно, скоро все мелкие дрязги, подозрения, слова и поступки отошли на задний план. Мысли очистились от мусора, и в голове потяжелело. Сегодня я занялся верхней частью. Я хотел отобразить всё мироздание через несколько понятных всем образов: земной шар, солнечные лучи, зеленая трава, счастливые детские лица и некто, создающий все это и несущий ответственность за то, чтобы никто и ничто не погубило, не испачкало даже эту чистоту, свежесть, хрупкое равновесие.
Я задумал изобразить лицо матери и прекрасного ангела с мечом или копьем, но быстро понял, что повторяю одну из моих любимых картин «Битву архангела Михаила со змеем» Якопо Робусти, прозванного «Тинторетто». Кстати, картина висит в Дрезденской галерее. Я даже помню ее место справа в зале, где Рембрандт. Потратив на фигуру ангела часа два и выяснив, что сам ангел похож на светловолосую девочку Леру из старшей группы, я отложил карандаш.
Я сел на кушетку возле камина /в сложенном виде она стучала не так громко/ и прикрыл глаза. Тут же сквозь сон, как сквозь ватное одеяло, в мой мозг стали проникать отрывистые фразы, которые все не складывались в завершенные, законченные выражения: «За истекший период… повысилось… передовикам… отдел строительства… переходящее «Красное знамя»… вымпел… выпустить бюллетень… редколлегия… оформить «Колючку»… общественное поручение… ответственный за выборы… съезд партии… генеральный секретарь… культпоход… субботник… партсобрание… командируетесь… справку срочно!» - вдруг рявкнул кто-то.
И опять как сквозь стёганое толстое одеяло: бригада коммунистического труда… стахановцы… пьянству бой… заявление от гражданки Пахаруковой…
Я вспомнил, что в здании детсада когда-то был горисполком, и уснул под гомон, превратившийся, в конце концов, в монотонный поток ничего не значащих фраз. Если отбросить политические термины, не относящиеся к деятельности горисполкома напрямую, то можно было предположить, что работает один отдел строительства, благодаря которому есть возможность распределять блага в виде квартир.