Позже я понял, что в Нижне-Тобольском горисполкоме действительно готовилось заседание жилищной комиссии.
- Михаил Михайлович! – молодой торопливый голос словно догонял кого-то. - Повестку читали? Это какой дом сегодня будут распределять? Это по улице Шостаковича? Пятиэтажка? Панельная? Военкомату сколько отдадут? 20%? Льготникам, ветеранам еще… А образованию сколько? Не слышали? Да у меня у самого очередь на расширение на десять лет, так хоть бы узнать, на сколько номеров продвинулось!
- Слышь, Леготин, - раздался вальяжный голос, - ты что, правда, в общей очереди стоишь?
- Стою, Михаил Михайлович, - с удивлением сказал бодрый молодой голос.
- Эх, учить вас молодых да учить! Ты же работник горисполкома, номенклатура. Сходи к «папе», поставь коньячку хорошего, армянского. Пожалуйся на тесноту, дедушкины заслуги не забудь, глядишь он тебя в списки следующей пятиэтажки и внесет, да не на первый или пятый, а на второй или третий этажик с балконом на светлую сторону!
- Михаил Михайлович, да жена мне день и ночь твердит: «Ты же инструктор горисполкома, секретарь комсомольской организации. Неужели ты не можешь добиться квартиры вне очереди!» Всю шею пропилила, а Вы говорите, что так все просто… А как же другие… очередники…
- А тебе, Леготин, кто ближе? Очередники, которых ты в глаза не видел, или отец больной, жена беременная.
Раздался тяжелый вздох.
- Не забудь Зинаиде-секретарше «папиной» шоколад «Гвардейский» купить, она его страсть как любит. – Михаил Михайлович сладострастно захохотал.
Видимо, Зинаида пользовалась большим успехом у мужской части тружеников горисполкома.
Мужские голоса растаяли, и застрекотали женщины отдела потребкооперации.
- Слушай, Галка, цигейковые шубы завезли, я список составляю, твой размер еще есть, записать тебя?
- Ой, Маша, - запричитала, видимо, «Галка», - где ж я денег-то возьму? Мне на шубу сроду не заработать! И на сберкнижке у меня никак не копится.
- Галина, не дури, я не каждой предлагаю, только своим. Пока никто не очнулся, беги к Тамаре Григорьевне в «черную кассу» и занимай! Отдашь – не заметишь! В рассрочку хоть золото, хоть сапоги даром покажутся, и проценты не платить!
- Ой, Маша, и верно, век тебе благодарна буду, что хочешь проси, все для тебя сделаю!
Женщины затопотали жесткими подошвами по лесенке, а навстречу им уже спускались другие.
- Дунаева, ты чего ревешь как белуга? – раздался приятный мужской голос.
- Какая же я, Игорь, белуга. Белуга - это рыба такая. А я – мать-одиночка. Тетка моя согласилась сидеть с моей Наташей, а через неделю говорит: «Не могу я, силы не те…». А у меня больше нет никого! Сама же меня уговорила: «Оставь ребеночка, вместе вырастим, мне не так скучно будет». А как до дела дошло, она в кусты! Мне в понедельник на работу в машбюро, а Наташку куда? У нее от стука наших машинок сразу ни сна, ни аппетита не будет. И так ревет двадцать часов в сутки. Молчит только когда ест, или задремлет когда на полчасика. У меня уже в глазах круги цветные плавают, я буквы-то не вижу, хорошо научилась «вслепую» печатать, а то работу бы еще потеряла. Кому я нужна с ребенком без работы?
Парень вкрадчивым голосом стал успокаивать деваху:
- Ты, Дунаева, счастливая, что сейчас меня встретила! Ты не отодвигайся, не отодвигайся, чай, не девка! Я тебе путевочку-то в ясли достану (у меня мать зав.детсадом), а ты давай уж не отказывай.
- Ой, Игорь, не здесь же, люди же на работе, вот уйдут, я спущусь! Точно спущусь!
- Только не ври, Дунаева, а то ведь я путевочку-то и порвать могу.
«Вот мерзавец! - подумал я. Небось и так у нее ребенок от начальника или вот такого Игорька-обещалкина! Сделает ей еще одного, а про путевку-то точно наврал! А она дура – дура верит! Неужели и в наше время так же? Я слышал, место в нашем детском саду тоже надо «достать»! Просто так никто не даст, а как? Я не знал ответа».
Глава 17
В марте зима стала сдавать свои позиции. Несмотря на морозы, днем уже капало с крыш, создавая горбики наледи, наступать на которые было опасно. Мокрый лёд моментально сбрасывал с ног небрежных пешеходов.
Нет-нет да слетали с крыш сосульки, своей остротой спорившие со шпагой.
Недели через две зашуршало в водосточных трубах. Мелкое крошево льдинок с шумом летело с высоты дома и неожиданно выплёвывалось сливом под ноги прохожим.
Скорость «ледопада» была такова, что, пересекая тротуар, он пулей выскакивал на проезжую часть. Горе тому, кто не успевал отпрыгнуть, по ногам ощутимо ударяло.
Ледовые выстрелы сменились лужами. Стало грязно. Нянечкам в нашем детсаду прибавилось работы. Они ворчали и требовали от всех вытирать ноги.
Май высушил тротуары и тропинки, тронул едва заметной зеленью деревья. Кроны яблонь и кусты сирени словно окутал зелёный воздух, отличающийся по цвету от общей атмосферы. Я написал с десяток акварелей, сидя вечерами во дворе детского сада. Так и назвал их - «майские».
Однажды в мае Полина Михайловна раздобыла где-то бригаду строителей, выдала им мой чертёж и стройматериалы и строгим голосом наказала: - Только без фокусов! - Потом пояснила удивлённым парням: - Деньги-то родительские, с меня ведь три шкуры сдерут, если не досчитаются доски или гвоздей!
Парни согласно покивали головами, повздыхали сочувственно, прикололи мой чертёж ножом к забору и …. пошли перекурить.
Перекур длился около часа. Потом один из них, судя по уверенным жестам, бригадир, пожал руки сотоварищам и ушёл.
- Куда это он? - не выдержал я. – Мне заведующая говорила, что вы до девяти будете работать!
Они помолчали, потом тот, что был пониже и похлипче, видать, слабонервный, хмуро изрёк: «Надо ему…»
После этого красноречивого ответа они направились к месту постройки корабля.
Доски они сортировали профессионально. Примерно две из пяти удостаивались их внимания. Гладкие, без сучков, сухие они откладывали в сторону. «Надо же, как о детях заботятся!» - подумал я уважительно. Мужики покончили с сортировкой, ошкурили одно бревно и решили на сегодня пошабашить.
«Может, не освоились ещё», - извинительно подумал я, закрывая за ними ворота.
Смеркалось. Я продрог, заканчивая очередную акварель. Тщательно промыв кисти, я проверил все замки, напился горячего чаю и уснул крепко, как никогда. Весной ко мне приходит состояние покоя и радости, предвкушение, что впереди опять лето, а лето- это особое время года, которое помнится потом до следующей весны, вызывая в душе благодарность и оптимизм.
Неожиданно близко заурчал мотор, по окну полоснула светом фара, послышался стук древесины. Я, как был, в трусах, выскочил в холод майской ночи и увидел, как мешковатая фигура устанавливает вертикально длинную доску, а затем с другой стороны тянут эту доску как гигантскую качель через забор. Я успел добежать до калитки и увидел сквозь прутья, что из грузовой «Газели», установленной по ту сторону забора, уже торчат две такие же доски.
- Эй! - закричал я. - Куда! Стрелять буду! - Я и не думал тогда, из чего я буду стрелять. У меня и рогатки-то с собой не было!
Воры, видимо, струхнули. Они спешно засунули третью доску в кузов. Фигура, находящаяся на территории детсада, нелепо перевалилась через забор на ту сторону, мужик заскочил в кузов, и «Газель» рванула в тёмный переулок. Краденые у детей доски болтались вразнобой и стучали друг о друга.
Я вернулся в корпус, подбежал к телефону в кабинете директрисы и позвонил в милицию. Дежурный требовал номер «Газели», но рассмотреть его в силу своей близорукости, я не мог.
– Зачем вам номер? - недоумевал я. - Доски из кузова торчат! Далеко ведь они не уехали!
В трубке промычали что-то невразумительное и отключились! Я набрал домашний номер Полины Михайловны. Она не простила бы мне умолчания. Через полчаса она примчалась из своего спального района.
Не успел я посвятить её в детали происшествия, как в калитку позвонили. Мы вышли вместе. Перед калиткой стоял милицейский «Газик». Два насупленных, а может, просто усталых парня в форме блюстителей порядка, показали на стоящую рядом «Газель», которая, как ни странно, оказалась той самой, на которой увезли доски. Последние свисали из короткого кузова аж до земли. Мы с «Полиной» принялись их вытаскивать.
- Погодите! Протокол составить надо, - прогудел один из милиционеров, вынимая папку с бумагой и ручку.
- Этих знаете? - он ткнул ручкой в сторону своего «Газика» и открыл дверцу. Мы с Полиной Михайловной бросили тяжеленную доску и уставились в плохо освещенный «Газик». В будке, понуро опустив головы, сидели давешние «строители».
Ну и дурак же я! Почему думаю о людях только хорошо? Это здорово притупляет бдительность!
- В суд кражу оформлять будете? - спросил один из милиционеров.
- А надо? - опечалилась Полина Михайловна, - доски-то ведь вернулись! Позвоню завтра в фирму, расскажу, каких «специалистов» прислали, да ославлю эту «шарашкину контору» так, что ни одного приличного заказа у них не будет! Город у нас маленький! А про вас, молодые люди, в газету напишу за то, что так оперативно работаете! Только фамилии свои скажите!
- А с этими мы ещё разберёмся! - нарочито сурово и невпопад сказал молчащий доселе напарник того, что с протоколом.
Полина Михайловна подписала протокол во всех необходимых местах. Милиционеры заставили жуликов перетаскать доски обратно за забор детсада, затем посадили «гадов» в свой «Газик». Один милиционер пересел за руль «Газели», и оба транспортных средства уехали. Было уже около пяти часов утра, светало. Мы с Полиной Михайловной одновременно поёжились и зевнули тоже в унисон. Смеялись мы уже дуэтом! Ничего не оставалось, как отмыть руки, попить чаю и пойти соснуть часок-другой до прихода нянечек, воспитателей и всего нашего «беспокойного хозяйства», то есть детей.
Наутро примчался представитель строительной фирмы. Снизу, из своей каморки «папы Карло», я слышал, как он убеждал мою начальницу никому не говорить об инциденте.
– Плотники уволены ещё в восемь часов утра! Контора приносит свои извинения! Вы получите другую бригаду! Сроки исполнения сократятся вдвое! В подарок фирма поставит все недостающие материалы! - Менеджер заливался соловьём.
Полина Михайловна дрогнула: -«Ну ладно, так и быть, не буду выставлять рекламацию на сайт. Конечно, это против совести, - старомодно закончила она, - но если не обманете, я, пожалуй, пойду на компромисс!»
На том и порешили. Корабль построили довольно быстро. За неделю. Правда, на мой проект «господа» рабочие смотрели редко. Нарушенные пропорции лишили «парусник» лёгкости и летучести. Круглые рамы в «иллюминаторах» упразднили, отверстия в досках, вырезанные грубой пилой, напоминали дыры в дачной уборной, поставленные вертикально. Настроение моё было испорчено, но окружающие не замечали ни приземистости «судна», ни плохо поструганных досок. «Корабль» покрасили, натянули верёвки с разноцветными флажками, затем на парус прикрепили новогоднюю гирлянду, украшавшую фасад дома всю зиму. На настоящее электрическое освещение не хватило денег. Видимо, провинившаяся строительная фирма решила, что она уже выполнила все обязательства перед заведующей. Худо-бедно, но «корабль», больше похожий на катер береговой охраны, «поплыл» на радость детям и родителям. На него ещё не разрешали взбираться – ждали комиссию.
Наконец, дня через три, во время сончаса, явилась комиссия. Это была небольшая группа толстых, галдящих тёток в китайских шмотках. Они долго пили чай у Полины Михайловны, потом вышли на площадку и достали одинаковые блокноты и школьные ручки. Тётки постояли немного, помолчали, потом одна из них с умным видом заявила:
- Корабль. А ведь у нас нет моря, и река скоро высохнет. Причём здесь корабль? Тема совсем неактуальна! - Вторая вынула из ридикюля какую-то затёртую брошюру без обложки и заявила ещё конкретнее: «Не соблюдены правила охраны труда! Нужны две лестницы с верхней палубы прямо до земли!»
Боже праведный! Через забор от территории детского сада, когда-то видимо, построенная шефами с металлургического комбината, красуется «детская площадка» семидесятых годов прошлого века. Горка из чугуна и стали высотой в три метра, совсем без бортиков, упирается в землю своим скатом под углом градусов в пятьдесят. На ней запросто можно сломать копчик или получить компрессионный перелом позвоночника! Металлические качели уже не раз калечили безрассудные головы зазевавшихся детей! Где же проверяющие со своими инструкциями?
- Да вы посмотрите на конструкцию! - взмолилась Полина Михайловна, - везде бортики, канаты, спуски! Эти лестницы сделают кораблик типичной детской горкой! - Почуяв неповиновение, дамы разом озлобились и удалились, поджав губы. К тому времени сончас уже закончился, и нетерпеливые молодые воспитательницы вывели свои группы на улицу. Увидев удаляющуюся комиссию, дети с визгом понеслись на корабль....Ох, и счастливы они были! Ромка лазил по палубам, высовывал мордашку в иллюминаторы, стоял на носу кораблика, раскинув руки, крутил штурвал, кричал: «Полный вперёд!» Это на паруснике-то, но тут пришла его мамаша. Она сразу испортила всем настроение, потому что брезгливо поморщилась и с пафосом заявила: «Надо же, какая безвкусица! Нужно было нанять настоящего художника! Столько денег заплатили зря!» Отец девочки Лизы, не могущий оторвать своё чадо от диковинки не выдержал: - Да на те деньги, что мы собрали, только скамейку можно сколотить! Вообще непонятно, как они всё это сделали! Один проект сколько стоит! «Художника нанять!» - передразнил он Ирку. Папаша возмущенно засопел и двинулся на Мутовкину. Ирка фыркнула как кошка, схватила Ромку за руку и картинно поплыла к своей машине. Образцовая мать, да и только.
Лестницы всё же сделали. Корабль зрительно осел ещё сильнее, но комиссия присудила после этого нашему кораблю «почётное» второе место. Компьютер за него не полагался, но большое «Лего» и мягкий диванчик в виде тигра нам всё же дали. Полина Михайловна долго сокрушалась: «Всем ведь видно, что наша бригантина лучше! Нет! Присудили первое место избушке на курьих ножках! Из патриотических соображений видите ли! «Квасной» патриотизм! - с пафосом восклицала она. - К этой избушке дети даже не подходят! В прятки, что ли в ней играть! Ещё туалет в ней устроят! А нам придется график составлять - все группы мечтают на бригантине «поплавать»!»
Полина Михайловна купила большой торт (ясно - на свои) и устроила в сончас торжественное чаепитие для коллектива в честь «начала навигации» и почётного места. Она так расхваливала меня, что я почувствовал, как зарделись от смущения мои уши. Я поспешил удалиться, тем более, что не хотел отнимать лишний кусок торта у воспитательниц и нянечек, для которых это настоящий праздник.
Глава 18
Настало долгожданное лето. Вчера я взял свой «Форд-Фокус» из сервиса и твердо решил, что поеду на пленер. Моей Картине не хватало воздуха, и я надеялся взять у природы нечто неуловимое, что сделает пространство картины насыщенным кислородом, запахами, дуновением ветра. Пусть виртуальным, но понятным каждому, кто на нее посмотрит. Как я это сделаю, я и сам не знал. Июнь нынче выдался свежим, зелень буйно надела землю, дожди шли исправно – раз в неделю. Садик скоро закрывался на ремонт. Дежурила новая сторожиха – интеллигентная Александра Степановна – бывший бухгалтер. Она устроилась к нам совсем недавно, но мы уже подружились. «На мою пенсию, - говорила она мне, смеясь, - можно только мою собачку Машку прокормить, а сидеть на шее у дочери с зятем – воспитание не позволяет!»
Александра Степановна не опаздывала на дежурство, не делала вид, что артисты, репетирующие в подвале, ее не касаются, первой выбегала к калитке, если стучали, в любую погоду. Дворняжка Машка, которой Полина Михайловна разрешила дежурить с хозяйкой, получала свою порцию недоеденного детьми супа. Машка просилась в туалет на улицу, а Александра Степановна, в красивом платье с кружевным воротничком, бегала за ней с мешочком для мусора и красным совочком на длинной ручке. Ну, просто дама с собачкой! Мне она честно призналась:
«Если б я не знала, что ты живешь здесь постоянно, ни за что бы ни устроилась на такую работу! Одной ночью страшно! А тебя я в окно высмотрела, ты парень надежный!»
Напарница всегда приходила с гостинцем – пирожки там или помидорчики в собственном соку, варенье. Я отказывался поначалу – зачем объедать бедную старушку, а потом она сказала с обидой: «Я ведь знаю, что ты не голодный, это я так, чтоб ты полакомился, вкус домашней еды не забыл!»
Я понял, что старушку отказ обижает, и безропотно брал ее баночки и съедал их содержимое без угрызения совести. Ее еда, правда, не походила ни на ту, которую готовили «садишные» повара, ни на те деликатесы, которые я покупал в магазине. Она действительно здорово напоминала то, что готовили моя мама и бабушка.
Самое главное, Александра Степановна, приняла и бедолагу Ромку, угощала его своими постряпушками, развлекала до прихода нерадивых родителей, а иной раз и спать укладывала по моему примеру. К ней Мутовкины относились добродушно. Мишка частенько подкидывал ей деньжат, чему она была рада.
Вот удивительно. Мне Мишка никогда денег не предлагал. Правда, старался заткнуть рот Ирке, которая за мою заботу о ее сыне ненавидела меня лютой ненавистью и каждый раз изрыгала грязные проклятья в мой адрес, но даже сказать «спасибо» не считал нужным. Впрочем, мне его «спасибо» не очень-то пригодится. Лучше бы сына воспитывал. Чем он лучше Ирки? Знает, что она все равно забудет о сынишке, а хоть бы позвонил «взяла – не взяла?»
Так вот, дело опять застопорилось на Ромке, Александра Степановна почувствовала себя плохо, улеглась на диванчик в приемной Полины Михайловны. Уйти с дежурства категорически отказалась.
- Полежу и пройдет! Труппа наша сегодня репетирует, Машка побегает по участку, полает, только Ромочку я не могу сегодня развлечь и обиходить! Ты уж, прости, Мироша!
- Да я вечернее солнышко собрался поймать, на пленер еду, на Взгорье.
- Ну и прихвати Ромочку с собой. Он воздухом подышит, а я уж возьму на себя его родителей, если раньше времени явятся.
Я опять пожалел пацана, который нужен был родителям только тогда, когда ничего интереснее у них уже не оставалось.
- Пойдем, Ромка, возьми себе фломастеры и бумагу!
Ромка безропотно схватил пакетик с фломастерами и блокнот.
Я закинул на спину мольберт, и мы вышли в переулок на стоянку.
- Это твоя машина? – спросил Ромка, увидев, как я открываю свой «Форд».
- Моя, конечно.
- Я хочу порулить, - безнадежно пролепетал он. Наверное, у его отца никогда не было времени дать сыну несколько минут насладиться сиденьем на водительском месте, покрутить руль, «прукая» губешками и пуская слюни.
- Классно, - сказал Ромка, нарулившись и переполз на заднее сиденье.
Взгорье было невысокой грядой, обрамляющей город с южной стороны. Люди давно облюбовали его, настроили коттеджей. Старый пригород с деревенским лицом неожиданно превратился в престижный микрорайон, но лес сохранился. Местами он имел девственную свежесть. Иглы с высоких сосен с оранжевыми стволами ковром устилали землю. В березовых колках густо рос папоротник. Мы высадились в стороне от дорожки, ведущей в деревню. Летом солнце садилось поздно, поэтому сейчас, около семи часов вечера, было даже солнечно. Лучи уходящего светила лежали на земле светлыми ангельскими трубами, легкая прохлада бросала в нас клочки своей свежести. Хвоя благоухала. Все дело портили комары, но я работал, и только спустя два часа вспомнил, что я не один. Я испугался: «Ромка! Где он! Пятилетний малыш, один в лесу? Ушел?»
Он не ушел. Он сидел на гнилом стволе, отмахивался от комаров и старательно мазал блокнот фломастерами.
Я заглянул в блокнот и удивился. Он, сопя и кряхтя, чиркал по бумаге, на которой вырисовывался практически тот же пейзаж, что и у меня:
Ветка сосны на первом плане, оранжевый ствол, чуть поодаль Солнышко, лежащее на земле, и вдобавок, собака, сидящая, склонив умную голову набок.
- А собака откуда? – спросил я.
- Это Машка. Она осталась дома, а ей тоже хотелось в лес.
- Откуда ты знаешь, что хотелось?
- Она мне сказала, – серьезно ответил Ромка.
- Господи, он разговаривает с собакой! – изумленно подумал я.
Впрочем, заговоришь тут, когда самые близкие люди с тобой вообще не разговаривают, а только кричат и дергают.
- Молодец, - похвалил я Ромку.
- Хочешь, я тебе рисунок подарю? - щедро предложил он.
- Хочу, - сказал я, совершенно не зная, что мне делать с этим блокнотом.
- А ты тоже красиво нарисовал, - похвалил меня Ромка.
- Ты по-летнему нарисовал, - добавил он.
- Это как? – удивился я.
- Ну, смотришь, и пахнет земляникой, - сказал он, подумав.
Мне стало не по себе. В Ромке словно на минуту поселился взрослый, мудрый, понимающий, даже образованный человек.
- Значит, я схватил, что хотел, - подумал я. Эскиз пригодится для моей картины.
Ромка неожиданно взвизгнул, я пришел в себя. Оказывается, его стали кусать муравьи, видно он нахватался их, сидя на гнилом бревне.
Мы отряхнулись, сложили принадлежности и поехали в садик. Я понял, что еще немного, и этот малыш займет в моей душе больше места, чем нужно. Я пожалел, что у него есть родители, которые даже не подозревают, какой славный человечек у них растет. А может, одиночество втроем и сделало его таким?
Александра Степановна уже бродила по участку с мешком для мусора и красным совочком, выискивая следы приседаний Машки.
- А, это вы! – обрадовано вскрикнула она. Подошла и шепнула сокрушенно на ухо:
- Родители-то его так и не появлялись!
Мы с Ромкой пили чай с пирожками Александры Степановны, когда знакомый «Джип» подкатил к воротам.
- Я пошел, - сказал Ромка, положив надкушенный пирожок с ревенем.
С участка уже слышался визг Ирки.
- Собака? Что она тут делает? Тут дети гуляют, в песке роются, а тут же собаки гадят, глистов сеют? Я сообщу куда надо, в санэпидемстанцию! Директриса что допустила! Пусть ее оштрафуют! Я это так не оставлю!
- Да уймись ты, - гудел Мишка, щелкая брелком сигнализации, – за этой шавкой с мешочком бегают, а не будь ее тут, мужики пивной мочой все зальют, это лучше?
- Лучше, не лучше, а в санэпидемстанцию позвоню! – выкрикнула Ирка и впрыгнула в машину, потеряв при этом пантолету с ноги. Она матюкнулась, влезла, вбила ногу в пантолету и снова уселась.
Дверцы захлопнулись. «Джип» уехал.
- Жалко мне Ромочку, - всхлипнула Александра Степановна. - «Ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца» уродился. Намучается он с ними.
- Он их любит, Александра Степановна, и уже сейчас жалеет. Иначе не бежал бы к ним с такой радостью. - Сна моего как не бывало. Сидя за столом с чашкой горячего черного чая, я уже начал было размякать, но приезд злейшей врагини согнал с меня сонливость. «Пора заканчивать мои опусы про Мутовкиных!» - подумал я. Я и предположить не мог, что их скоро закончит сама жизнь.
Я пристроил лист с эскизом на любимую чертежную доску и стал дорабатывать его. Почему-то перед глазами все время стоял рисунок Ромки. Я прописал ветку сосны на переднем плане и стал вписывать в пейзаж диковинную птичку, потому что пейзаж просил пения птиц, тихого, закатного. Ну, ни дворянку Машку было же мне писать!
Устав, я включил комп. Мне хотелось поделиться с «Каэтаной» удачей сегодняшнего вечера, я даже перенес композицию эскиза на диск. Получилось схематично, но что-то осталось.
«Каэтана» одобрила эскиз, но как-то слишком усердно. Когда человек в восторге, он не подбирает выражений, они вырываются сами, например, дурацкое «Вау!». Я понял: не то! Явное «не то!»
Глава 19
Однажды, в начале июня, вечером во время дежурства я предавался приятным размышлениям, сидя за столом.
Мысль о Греции не оставляла меня. Я понял, что был слишком молод, когда посетил ее. Она – загадка от начала до конца. Я взялся за греческую мифологию и с удивлением обнаружил в ней образы и целые отрывки из любимых книг: Стругацких, и боготворимых мною Булгаковских «Мастера и Маргариты», кто же это все сочинил? Вот эти низкорослики, покрытые черной шерстью с головы до пят? Эти люди с маслянистыми глазками и нелепым торгашеским языком улиц, рынков и гостиниц? С кого же тогда ваяли Апоксиомена и Дорифора, я уже не говорю об Аполлоне и Афродите. Неужели у древних уже был свой виртуальный мир, в котором и жили все эти идеальные творения высшего разума, которых они воображали, изображали и сочиняли про них свои истории одна диковинней другой. Обязательно поеду еще раз. Хорошо бы с «Каэтаной»!
Что-то я размечтался! На дисплее высветилась строчка:
- Привет, Мирон, это «Каэтана!»
Мы одновременно подумали друг о друге! Теперь мы уже обменивались через Skype – голосовой информацией.
На моей кушетке мирно посапывал Ромка. Сегодня он «окончательно» решил, что будет художником. Правда, вчера он хотел стать гонщиком, а позавчера «лошадистом», т.е. жокеем, но это не важно. Ведь и художником тоже. Я ответил подруге, она весело отозвалась.
Я так увлекся разговором с умной собеседницей, что не сразу услышал за спиной шаги и скрип открывающейся двери. Когда я уехал вместе со стулом от сильного толчка в спину, то успел заметить как кто-то крупный и сильный подхватил спящего Ромку с кушетки и, сопя, понес к выходу.
От ужаса я потерял дар речи, а когда спохватился, не выключив компа, понесся за страшилой, казавшимся мне Кинг-Конгом, во двор. Чудище посадило Ромку на заднее сиденье какого-то огромного внедорожника, показавшегося в сумерках чернее черного, и с места ринулось в мягкую черноту летних улиц.
Я должен был спасти Ромку из рук бандита, поэтому побежал на стоянку во дворе соседнего склада.
Сторож меня узнал.
- Привет, Мирон Николаич, куда это на ночь глядя? Да дело молодое…- сторож неторопливо, как в замедленном кино, открыл ворота, и я рванул на своем «Форде» за машиной, которая только что увезла Ромку.
Видимо, хозяин внедорожника не рассчитывал на погоню, потому что ехал он медленно, как бы боясь разбудить жителей маленького города и Ромку. Буквально через три квартала я нагнал их. Однако, учуяв погоню, гангстер прибавил скорость, засуетился, выскочил на узкие улочки предместья и умчался за город в направлении поселка, который у нас назывался Губернаторским.
Не успел я вернуться к себе и выключить комп, снова зашуршали шины. Теперь уже мягкие, как кошачьи лапы. Выглянув, я увидел Ирку Мутовкину.
- Где Ромик? – покачиваясь и противно улыбаясь, небрежно спросила она.
От Ирки густо несло спиртным. Этот ненавистный запах вызвал у меня раздражение.
- Я не знаю! За детьми не полпервого приходят, а после работы! – сдерзил я. И напрасно. Пьяная баба кинулась на меня и раскрашенными когтями расцарапала мне лицо. При этом она выражалась нецензурной бранью и вытаскивала из сумки мобильник.
- Милиция, милиция! – вопила она.
Я сначала не понял. Видно, ее спросили, зачем вызывает.
- Украли ребенка! Убили! Надругались! – вопила она, вцепившись левой рукой в мою джинсовку.
Милиция приехала быстро. Люди в форме расспросили меня, я все честно рассказал. Сторож, вызванный со стоянки подтвердил, что я в сильном волнении вскочил в свой «Форд» и умчался, но быстро приехал.
Обезумевшая Ирка дико вопила:
- Это он труп моего Ромика увозил прятать! Не было тут никого! Врет он все! Я давно заметила, он моего сына специально к себе зазывает, что бы он к нему привык! А потом! Ромик! – зарыдала она и, кажется, по-настоящему.
Милиционер спокойно отнесся к делу.
- Вы бы дамочка вовремя за ребенком приходили, ничего бы и не случилось, - заметил он.
Мне он кивнул: «Собирайся, с нами поедешь». Мне позволили взять документы и позвонить Полине Михайловне. Ей, оказалось, добираться сложнее всех, поэтому она разбудила звонком мою напарницу, которая не замедлила явиться, а сама подъехала уже в Савеловский райотдел милиции.
Пока Ирка Мутовкина, «потрясенная несчастьем мать», писала свое заявление, обвиняя меня во всех смертных грехах, пока я собирался с мыслями и вспомнил, что внедорожник был не черный, а темно-зеленый, изнутри даже подсвечивал какой-то малахитовый слой, пока чертил цифры, пытаясь вспомнить номер, но вспомнил только то, что регион там указан наш – 57-ой, а первая буква «А», пока Полина Михайловна писала на меня характеристику, наступило утро. Усталый милиционер тоже написал протокол, и заставил нас по очереди прочесть и расписаться на каждой странице. Дамы ушли. Глаза одной сверкали гневом, другая тихо плакала в клетчатый сине-белый платочек.
Меня заперли в комнате, где обшарпанные панели были как в сумасшедшем доме серо-зелеными, пол выщербленным, косяк еле держался за стену. Окно не мылось с момента постройки двухэтажного здания. Ни туалета, ни воды для питья, естественно, не было. И все-таки я уснул. Сказалась привычка спать днем и бодрствовать ночью. Во сне мне являлось чудище, унесшее спящего Ромку. Оно было не таким уж страшным. Только одетая не по сезону куртка-аляска, и опущенный на глаза капюшон с мохнатой опушкой делали фигуру громоздкой и дикообразной. Тут до меня дошло самое важное! Ромка не испугался! Он не кричал, не вырывался, он только открыл сонные глаза и сразу опять провалился в сон, ручка безвольно свесилась, как-то неестественно вывернувшись. Значит, он знал похитителя!
- По нужде пойдешь? – спросил охранник, неожиданно по своей инициативе. Это было уже второе счастье за это паршивое, в общем, утро. Конечно, страх объял меня от затылка до пяток. Про справедливость и мудрость наших законов я был наслышан по самое немогу. Например, за кражу телевизора и убийство человека можно схлопотать один и тот же срок – семь лет. Для убийцы – убийственно мало, для жулика – непомерно много. Но главное! Нельзя приравнивать человеческую жизнь к вещи, даже самой дорогой. Они не совместимы! Шкала должна быть другая! За кражи, например, в особо крупных размерах до двадцати лет. За убийство человека от двадцати лет и выше. Я сделал бы так, если бы был президентом.
- Эй, ты долго там? – лениво крикнул охранник.
- Я только умоюсь! – сказал я, плеснув в лицо желтой водой.
- Давай, давай, интеллигенция, сам цыган, а туда же - умоюсь.
- Во-первых, я не цыган, а грек, а во-вторых, «интеллигенция» - это именно та прослойка общества, к которой я принадлежу, – четко сказал я ошалевшему парню, который не найдя ответа, увесистым толчком в спину втолкнул меня в комнату, где я провел ночь.
Часы я забыл ночью в своей каморке, но, судя по какому-то внутреннему отсчету, по шуму на улице, дело близилось к обеду.
- Вы его отпустите? Вы его отпустите? – за дверью послышались шаги и взволнованный голос Полины Михайловны, - он же художник!
- Вот за художества и отвечает! – подал реплику мой утренний цербер.
Раздраженный мужской голос проронил:
- Да погоди ты, Художитков! Парень не виноват. Давай конвоируй его ко мне в кабинет!
Дверь открылась, и по длинному, немыслимо узкому коридору потянулась цепочка. Впереди следователь с папкой и в гражданской одежде, за ним я, за мной охранник в форме, за охранником Полина Михайловна.
- Ситников, тебя начальство вызывает, - крикнула пробегавшая мимо девушка с кучей бумаг, прижатых левой рукой к сердцу.
- Посидите здесь, – следователь кивнул на три деревянных кресла из тех, что стояли в пятидесятые годы прошлого века в кинотеатрах.
- Художитков! За базар отвечаешь!
- Есть! – улыбнулся охранник и сел первым, расставив ноги в черных ботинках на весь коридор. Полина Михайловна села рядом со мной.
- У вас тут кормят? – спросила она робко охранника.
- Еще чего, у нас не тюрьма. У нас не сидят, а задерживают.
- Так значит, ты ничего не ел? Она сорвалась с места, выскочила на улицу и через несколько минут принесла булочку и бутылочку «Спрайта». Я бы выпил сейчас десять таких бутылочек! Но я тихо поблагодарил мою спасительницу – всем бы такую начальницу! Отпил два глотка, и это было третье мое счастье за этот уже день.
Не успел я сметелить то, что принесла Полина Михайловна под неодобрительные взгляды охранника Художиткова, как вернулся следователь. Я был полностью готов к разговору.
- Килисиди Мирон Николаевич? – спросил следователь ленивым голосом.
Я сказал:
- Да. Послушайте, я вспомнил – Ромка узнал похитителя.
- Ясно узнал, - сказал следователь, - папашу своего да не узнать… эх, - добавил он с сожалением. - Опять дело придется закрывать! «За неимением состава преступления».
Он укоризненно взглянул на меня. Шутки застряли у меня в горле. Я понял, что если я сейчас чего-нибудь ляпну, «состав преступления» может и найтись, потому что молодому следователю этого ой как хочется!
Он долго заполнял от руки бланк протокола, потом предложил прочесть его с обеих сторон. Вышло у него логично и убедительно. Я с уважением посмотрел на парня и подписал.
- Как! Откуда вы узнали?
- Да просто. Приехали утром к Мутовкиной (начальница твоя чуть не силой поволокла), а та от сына отказную пишет. Муж, теперь уже бывший, ей письмо оставил и адвоката прислал. Он, оказывается, потихоньку свои мастерские продал да купил такой же бизнес в областном центре, а жене оставил квартиру, машину и миллиончик, между прочим. С условием, что та откажется от сына и даст согласие, чтобы Роман жил с отцом. Она и клюнула. Тоже, кажись, уезжать собралась! Москву покорять будет! Кому она там нужна? Парикмахерша! – с издевкой произнес он. - От такого парня за деньги отказалась! Продала…
- Так что, - закончил он, даже, кажется, улыбнувшись, - иди брат домой, к своей начальнице. Не старовата она для тебя? – ухмыльнулся он и подмигнул.
Господи, и этот! Насмотрелся всякой порнухи и пошлости. Будто не может простой нормальный человек беспокоиться о другом, таком же простом и нормальном, только другого пола и возраста.
Я вышел в коридор, и ошалело посмотрел по сторонам.
Значит, Мутовкина вместо того, чтобы сразу позвонить в милицию и сказать, что сын и муж вовсе не терялись, чтоб меня отпустили, села писать отказную от сына? А я? А если бы Полина Михайловна не упросила следователя пойти к Ирке сегодня? Ведь он считал, что ребенок похищен, и похитители просто позвонят мамаше с требованием выкупа. А если бы он просто позвонил ей? А она бы солгала? Сидеть мне здесь не пересидеть. На поруки сейчас не отпускают. Денег у Полины Михайловны нет. Мои родители точно получили бы по инфаркту, узнай они, что я ночевал (как сейчас говорят) в «ментовке».
А родители садиковых детишек! Они бы стали коситься на меня, а может, и потребовали бы уволить! У нас ведь твердо верят, что зря не «посадят». Ничто не может поколебать народного менталитета: ни книги Солженицына, ни разоблачения культа личности Сталина, ни бесконечные страшилки про «оборотней в погонах». У нас как нигде умеют радоваться несчастьям соседа и приходят в экстаз от любой зацепки, если можно хотя бы в чем-то заподозрить хорошего человека.
- Спасибо, Полина Михайловна! – с чувством сказал я своей заботливой начальнице, когда мы вышли на крыльцо.
- Ладно, Мироша, сочтемся, - улыбнулась она удовлетворенно и хитро щурясь.
Неожиданно она продолжила:
- Когда я брала тебя на работу, я видела, что ты умный не по годам, порядочный человек, детей любишь, заботишься о них по-настоящему. Ночью спать спокойно стала, потому что на тебя детсад оставляла, как на себя надеялась. Только сейчас еще много чего про тебя узнала!
Во-первых, ты не просто детей любишь, а за любого не боишься вступиться. Ведь ты бросился вдогонку и о себе не подумал! А вдруг там банда? Пристукнули бы тебя за твой героизм!
А во-вторых, ты скрывал, что у тебя машина есть. Что, боялся, что попрошу подвезти? Так ты не бойся, я пешеход пожизненный. А если пассажир, то всегда с билетом.
Я покраснел. Как превратно иногда понимают люди твои действия! Я скрывал свой «Форд» потому, что ни у одного из моих сверстников в художестве<