Улыбнувшись, Томас посмотрел на Хейеса. Тот ответил на его улыбку с выражением привычного терпения.
– Он мне очень помог, спасибо, и предложил оставить контактную информацию на тот случай, если… – начал Найт.
– Бюрократические уловки, – отрезал Девлин, сверля взглядом главу своего аппарата, который нянчил нетронутое виски, сдвинув ноги вместе, словно метрдотель, застывший в готовности забрать пустую супницу. – Я не знаю, черт побери, что там происходит. Я имею в виду Манилу, хотя, наверное, и Вашингтон тоже. Но обязательно выясню и сообщу вам. А вы тем временем не предпринимайте ничего такого, что может вызвать подозрения. Оставьте розыскную работу следователям. И мне.
– Благодарю вас, господин сенатор, – произнес Томас, пригубив виски. – Можно спросить, как вы с ним познакомились? Я имею в виду моего брата.
Девлин поколебался мгновение, словно пытаясь вспомнить. Томасу показалось, что Хейес бросил на босса выразительный взгляд, и ему захотелось понять, что это означало. Предупреждение? Призыв к осторожности? Определенно, что‑то в этом было. Так или иначе, но Томас вдруг вспомнил, что, несмотря на все свое показное панибратство, сенатор Девлин был профессиональным политиком. Такие люди не достигают своего положения, всегда говоря то, что думают, даже если им и удается мастерски создавать подобную иллюзию.
– Эд обратился ко мне где‑то с год назад, – начал сенатор, задумчиво склонив голову набок. – У него были мысли о создании одной организации, основанной на вере, – межконфессионной, как вы понимаете. Лидеры местных религиозных общин работают вместе, решая социальные проблемы города на самом нижнем уровне. Мне понравились эта идея, сам Эд и его образ мысли. Понимаете, толковый, но не заумный, конкретный, не абстрактный. Я не желаю связываться с общими теоретическими бреднями, от которых ни у кого на столе не появится лишний кусок хлеба…
– Или же они не позволяют людям самим зарабатывать на этот кусок, – добавил Томас, снова становясь язвительным.
Девлин выразительно кивнул, отмахиваясь от насмешки, и сказал:
– Господь помогает тем, кто заботится о себе сам.
– С тех пор вы поддерживали друг с другом связь? – спросил Томас, уклоняясь от спора. – Эд снова встречался с вами после возвращения из Италии.
И вот опять!.. Краткое колебание со стороны Девлина и напряженное внимание, на мгновение захватившее Хейеса.
– Да, – наконец подтвердил сенатор. – Я хотел, чтобы Эд принял участие в работе попечительского совета одной местной школы. Он имел соответствующий опыт и как нельзя лучше подходил для этого дела. Однако Эд был полностью поглощен приходскими заботами и своей книгой. У него совершенно не оставалось времени. Разумеется, я огорчился, но с уважением отнесся к его позиции.
– Ну а затем? Вы с Эдом еще разговаривали до его отъезда на Филиппины?
– Вы к чему‑то клоните, мистер Найт? – с той же самой хищной усмешкой спросил сенатор. – У меня складывается такое ощущение, будто мне устроили допрос.
– Мне просто любопытно, – поспешил на попятную Томас. – Я пытаюсь заполнить пробелы. Как я уже говорил, мы с Эдом не были особенно близки… В общем, наверное, я просто хочу выяснить, чем он там занимался.
Присев на край стола, сенатор подался вперед, нависая над Томасом, смерил его холодным пытливым взглядом и заявил:
– Вы опасаетесь, что за разговорами о терроризме что‑то есть. Вы чувствуете вину за то, что потеряли связь с братом, и беспокоитесь, что он мог действительно сбиться с пути и стать изменником родины.
Томас ничего не сказал, не уверенный на все сто в том, как он отнесся к этому заявлению, несколько поникнув под пристальным взглядом сенатора.
Следующие слова Девлин произнес медленно и раздельно:
– Выбросьте все это из головы, – Найт кивнул и услышал: – Ваш брат не был террористом. Дело напрочь развалится. Помните Эда таким, каким вы его знали, и не слушайте горстку заблуждающихся чиновников, которые высказывают вслух беспочвенные подозрения. Сейчас все пугаются собственной тени. Повсюду мерещатся террористы и их приспешники. Но Эд не принадлежал к их числу. Вы сами это знаете.
Томас кивнул, гадая, разделяет ли он убежденность сенатора. Больше ничего общего у них не было.
Глава 11
Томас скучал по Чикаго. В молодости он проводил в городе много времени, но теперь, когда работа и дом держали его в более спокойном и размеренном Ивенстоуне, в шумный центр Найт выбирался редко. Ему нравились причудливые серые просторы Чикаго, голые деревья и ветер, поднимающий рябь на поверхности озера. Томас направился к набережной, думая об Эде и гадая, как жить дальше, когда все рухнуло. Незаметно дом себя он очутился в зоопарке Линкольн‑парк. Это местечко показалось ему тихим, а вход в него до сих пор – поразительно! – оставался бесплатным.
Поэтому Найт вошел внутрь, как в детстве много раз делал вместе с Эдом.
Здесь было не столько тихо, сколько пустынно. Вечерело, стало уже очень холодно, но Томас находил странное удовлетворение в том, чтобы бродить в полном одиночестве, поскольку лишь немногие звери отваживались выбираться из своих укрытий. Обычно зоопарк вызывал у него противоречивые чувства. Его притягивали красота и великолепие животных, в то же время он испытывал к этим существам что‑то вроде жалости, сколько ни убеждал себя в том, что подобные заведения выполняют множество всевозможных положительных функций. Однако сегодня Томас ощущал лишь умиротворение, в котором мелькали призраки воспоминаний.
Ему встретилось лишь одно семейство: мужчина с худым лицом и его жена, колотившая по стеклу клетки с гориллами к восторгу вопящих ребятишек. Томас едва не сделал ей замечание, но у него не было энергии, а гориллы лишь равнодушно наблюдали за людьми, дожидаясь, когда те уйдут.
Томас прошел через павильон с кошачьими, посмотрел на разгуливающих из стороны в сторону снежных барсов, затем вышел обратно на холод, где по заснеженным камням лениво бродили львы, отделенные от людей невысокой оградой и глубоким пустым рвом. В детстве прогулку по зоопарку они с Эдом всегда завершали здесь, переходя от вольера к вольеру и споря о том, кто круче, рысь или сервал, точно так же, как сравнивали достоинства подающих и крайних нападающих. Львы, как и всегда, выглядели небрежно высокомерными и безразличными, лениво терпящими людей, которые, подобно Томасу, пришли на них поглазеть, спокойными в сознании того, что они полновластные хозяева в своих владениях, какими бы ограниченными те ни были. Даже в заточении, среди чикагской зимы, окруженные с одной стороны серыми небоскребами, а с другой – еще более мрачными водами озера Мичиган, львы сохранили маленькую частицу саванны, которой правили.
«К этому нужно относиться с уважением», – подумал Томас, внезапно прочувствовав отсутствие брата так, как этого не было в течение всего дня.
Поглощенный созерцанием львицы, которая фыркала и лениво чесалась, Томас заметил появление еще одного посетителя только тогда, когда тот остановился рядом с ним. Мужчина был в мешковатой теплой куртке, перчатках и вязаной шапочке, скрывавшей почти все лицо.
Томас непроизвольно отступил в сторону. Мужчина стоял слишком близко, зимняя одежда позволяла ему хорошо прятать свою внешность. Внезапно он положил руку на спину Найта, прижимая его к ограждению.
Томас попытался стряхнуть его руку, но неизвестный – он был белым, однако, помимо этого, Найт больше ничего не мог сказать – схватил его за левое запястье и заломил руку высоко за спину. Быстрое движение завершилось, прежде чем Томас успел среагировать. Он решил, что неизвестный тип попытается забрать у него бумажник, и смирился бы с этим, учитывая события последних двух дней, однако тот не стал делать ничего подобного. Вместо этого он вонзил колено Томасу в пах, и бедняга согнулся пополам.
– Не суйся не в свое дело, – прошипел нападавший, прижимаясь губами к уху Найта.
Какое‑то мгновение эти слова ничего не значили для Томаса. Он, захлестнутый совершенно неожиданной злостью, резко распрямился, выбросил правый кулак и попал неизвестному прямо в висок, чего тот не ожидал. Какую‑то долю секунды или даже меньше Найту казалось, что противник обратится в бегство. Однако удар лишь разъярил нападавшего, и он с рычанием дернул головой в сторону Томаса. Его глаза под черной шерстяной шапочкой сверкнули ледяной синевой, и Найт попятился назад, чувствуя, как минутная злость быстро уступает место панике. Он поднял обе руки, сжимая кулаки, чтобы защитить лицо от нового натиска, и эта ошибка едва не стоила ему жизни.
Стремительного града ударов не последовало. Вместо этого незнакомец подступил к Томасу вплотную, внезапным неожиданным движением стиснул его в медвежьих объятиях, оторвал от земли и толкнул. Найт ощутил, как весь вес его тела поднимается через ограду и на мгновение прижимается к перилам. Он успел мельком увидеть горящие яростью глаза и пустынный зоопарк, раскинувшийся позади неизвестного типа, и что есть силы ударил его ногой. На полускрытом шапочкой лице впервые отобразилась боль, сменившаяся бешеной решимостью.
Вдруг Томас опрокинулся назад, через стальные перила и проволочное ограждение. Его голова и верхняя часть тела зависли в воздухе, и он полетел спиной вниз.
Падая, Томас попытался ухватиться за ограждение, но его пальцы вцепились в пустоту. Он тяжело перекатился вниз, ударился о бетонный выступ и кувыркаясь упал в сухой ров глубиной двадцать футов. Мысли его двигались вдвое быстрее, чем руки, поэтому у него было время увидеть, как они хватаются за пустоту, бессильные что‑либо сделать, ощутить приближающееся падение, испытать ужас и злость. Затем небо померкло, и Томас упал вниз, словно камень.
Глава 12
Он свалился на тощие кустики, растущие на дне, больно ударился о промерзлую, жесткую землю и упавшую ветку дерева. Хуже всего пришлось левой ноге, которая неестественно подвернулась, приняв на себя вес тела. У Томаса перехватило дыхание, он растянулся на спине, чувствуя разливающуюся, обжигающую боль, затем у него перед глазами сверкнул ослепительный свет, подобный вспышке молнии. Потом не было ничего.
Когда Томас открыл глаза, ему потребовалось какое‑то время, чтобы вспомнить, где он находится. Найт понятия не имел, как долго пролежал на дне рва. Тощий слой снега не смог хоть как‑нибудь смягчить падение. Ребра справа и нижняя часть спины буквально пылали огнем. Когда Томас попытался пошевелиться, левая нога от колена и ниже запела такой нестерпимой болью, что он едва не отключился снова.
«Лежи неподвижно. Жди».
Томас снова открыл глаза. Вокруг никого не было. Никаких признаков нападавшего типа или других посетителей, которые могли быть свидетелями его падения. Только небо над головой, крутые каменные стены рва и мертвая корявая ветка, которая упала на дно несколько месяцев назад и с тех пор лежала здесь, дожидаясь, когда на нее свалится человек.
– Помогите! – с трудом выдавил Томас.
Закашляв, он застонал, снова закрыл глаза, затем с облегчением открыл их, услышав вверху какое‑то движение.
«Кто‑то видел, как я упал, – подумал Томас. – Слава богу».
Но когда он опять поднял веки, за ограждением никого не было. Затем по отвесной стене скатился камешек. Осознав, что он прилетел с другой стороны, Томас медленно поднял взгляд вверх. Над ним свешивалась здоровенная желтая голова львицы.
«Господи…»
Подавшись вперед, огромное животное поставило массивную лапу на край рва, проверяя опору и стараясь занять более удобное место для наблюдения. Львица находилась всего в двенадцати футах от Томаса, практически прямо над ним. Найт разглядел ее широко расставленные передние лапы, подушечки с втянутыми когтями.
«Если она спрыгнет на меня…»
У львицы были янтарно‑желтые глаза и большой бледный нос. Она открыла рот, желая размяться и зевнуть, и Томас подумал, что хищница, наверное, сможет целиком захватить в пасть всю его голову. Клыки торчали огромными острыми желтыми зубилами. Львица повела ухом, затем опустила голову, сосредоточенно следя за человеком горящими глазами.
«Веди себя смирно».
Томас вдруг вспомнил коктейль из таблеток, который собирался принять всего несколько дней назад, свое вялое решение не глотать их все разом. Сейчас он лежал здесь, весь в синяках и ссадинах, может быть, с переломами, а сверху на него таращилась огромная кошка весом четыреста фунтов. Томас поймал себя на том, как же страстно ему хочется прожить следующие несколько мгновений. Ирония ситуации потрясла его настолько сильно, что он рассмеялся вслух.
Львица настороженно повела ушами, напрягая шею и плечи. Подавив смех, Томас неподвижно застыл. Ему потребовалось какое‑то время, чтобы понять, что глухое ворчание, которое он услышал, похожее на работу отдаленного небольшого двигателя, на самом деле исходит из горла животного. Томас постарался не обращать внимания на боль, лежать абсолютно без движения и устоять перед соблазном рассмеяться снова.
«Возможно, в том, чтобы быть съеденным львом, есть что‑то абсурдное, – подумал он. – Однако смешного в этом точно ничего нет.
Особенно если съеденным предстоит стать тебе.
По крайней мере, ты попадешь в выпуски новостей.
Боюсь, это будет слишком слабое утешение. Надо как‑нибудь отсюда выбираться».
Невыносимо медленно, не обращая внимания на то, как гневно протестует все его покрытое синяками тело, Томас перекатился на живот и поднялся на четвереньки. При этом ему пришлось на какое‑то мгновение оторвать взгляд от львицы. Жуткая перспектива! Он вынужден был напрягать слух, улавливая звуки, говорящие о том, что страшный зверь спускается вниз. Найт прикинул, что львица могла наброситься на него в два прыжка, причем спуск вниз не доставит хищнице никаких неудобств, если ей удастся приземлиться на что‑нибудь мягкое.
«Ты хочешь сказать, на что‑нибудь вроде тебя».
«Да, очень ценное замечание, – ответил Томас своему внутреннему голосу. – Ты напрасно пытаешься меня запугать».
Скорее всего, без посторонней помощи львица не сможет выбраться из рва. Томас сомневался, что ее мышцы способны на такое, поэтому ему оставалось лишь надеяться на то, что животное не считает его угрозой и не слишком проголодалось. Морщась от боли, он повернулся к дальней стене рва и осмотрел уходящую вверх каменную поверхность.
Забраться по ней, конечно же, было можно, но Томас не представлял себе, хватит ли у него сил. Стоило ему перенести вес тела на левую ногу, как его тотчас же ослепила пронзительная боль. Он проверил, как ведет себя львица. Зверь наблюдал за ним сверху, медленно покачивая головой из стороны в сторону, но при этом не отрывая от него взгляда. Истина осенила Томаса с яркостью вспышки молнии. Львица оценивала расстояние, готовясь сделать прыжок.
Человек, лежащий на дне рва, представлял для нее лишь кусок мяса. Львица зарычала, стуча хвостом по земле. Еще до того, как сухожилия на передних лапах начали растягиваться, Томас понял, что она прыгает на него.
Он не сомневался в том, что огромная кошка сможет спуститься по каменной стене, но все же его ошеломила легкость, с какой она это проделала. Львица спрыгнула вниз одним изящным, чуть ли не ленивым движением, принимая удар при падении на свои массивные лапы так, что едва примяла телом тонкий слой снежной пыли, которому удалось устоять под действием водянистого солнца. Она приземлилась в десяти шагах от Томаса и застыла, не отрывая от него желтых глаз, чуть приоткрыв пасть.
Внизу, совсем рядом, львица показалась ему еще более огромной. Стараясь смотреть ей в глаза, Томас пошарил позади себя, ища сломанную ветку, на которую упал, отчаянно растопыривая пальцы, ощупывающие заледенелую землю. Отыскав ветку, он быстро поднялся на ноги, превозмогая мучительную боль, принял вертикальное положение и отступил на два шага назад, скидывая с себя куртку. Львица подалась вперед, словно пассажир подъезжающего к остановке и тормозящего автобуса, противодействующий силе инерции. Томас приготовился броситься вперед, на львицу, как только она полностью остановится. Он понимал, что инерция существовала лишь у зверя в сознании. Как только львица сочтет момент подходящим, она прыгнет.
«Если она на тебя бросится, ты умрешь. Все так просто».
У Томаса мелькнула было мысль замахнуться веткой как оружием, но он сразу же сообразил, что это будет бесполезно. Если львица сейчас набросится на него, то ему не поможет даже реактивный гранатомет. Она все равно сомнет человека. Все определялось тем, какое решение примет хищница.
Животное не мигая смотрело на человека, а Томас не отводил от нее взгляд, теребя ветку и свою тяжелую куртку. Приготовившись, он набрал полную грудь воздуха, как мог расправил плечи и заревел всей силой легких, размахивая надетой на ветку курткой высоко над головой, словно штандартом.
Этот нелепый крик был пронизан отчаянием – громкий вопль варвара, раскрашенного соком резеды и бросающегося на сомкнутые щиты сотни римских легионеров. Как только у Томаса закончился воздух, он быстро сделал еще один вдох и повторил крик, стараясь сделать его как можно более долгим, пронзительным и громким.
Огромная кошка неуверенно застыла, сверкая глазами поверх этого неуклюжего пугала, на реющую в воздухе куртку. Всего за какое‑то мгновение Томас вырос вдвое, и львица не то чтобы испугалась, но удивилась, заколебалась. Противник вдруг оказался выше ростом и куда более шумным, чем она ожидала. Не обращая внимания на пронизывающую боль в ноге, Найт широко раскинул руки в стороны, снова повторяя варварский вопль.
Он увидел, как тело львицы сжалось, голова чуть втянулась в плечи, взгляд заметался по сторонам, словно она обдумывала пути к отступлению. Этот микроскопический намек на то, что ему удастся вырвать победу из челюстей поражения – подобная формулировка еще никогда не казалась Томасу столь уместной, – наполнил его крик решительной мощью. Львица, постояв еще мгновение, попятилась назад.
В тот же самый миг Найт повернулся к ней спиной, ухватился как можно выше за бетонную стену и устремился вверх, отчаянно цепляясь пальцами за любые неровности. Поверхность розоватого бетона была обработана так, чтобы походить на скалу, источенную временем и непогодой. Для человека упор был достаточный, но для огромной кошки его явно не хватало. Стараясь по возможности щадить левую ногу, Томас поднимал вес своею тела рывками по два фута и наконец добрался до ограды.
Человек понимал, что ему не следовало отрывать взгляд от львицы, но был слишком возбужден. Наконец он обернулся и как раз успел увидеть перемену в настроении зверя. Подскочив к стене рва, львица бросилась за ускользающей добычей, рыча и пытаясь схватить ее лапой. Томас едва успел отдернуть ногу, с трудом удержался на проволочном ограждении и ухватился за перила как раз в тот момент, когда львица свалилась на дно. Прежде чем она смогла прыгнуть снова, он уже перебрался через перила, не в силах сдержать смех. Облегчение накатило волной истерики.
Спрыгнув на землю, Томас увидел, как к нему быстро приближается крупная чернокожая женщина в форме.
– Черт побери, что вы делаете? – взревела она.
Женщина спешила к нему, широко раскрыв полные ярости глаза, излучая почти столько же первобытной угрозы, как и львица.
Быстро оценив обстановку, Томас виновато поднял руку и прихрамывая направился к бассейну с морскими котиками, за которым находился выход. Один раз он оглянулся на ров. Львица смотрела ему вслед, величественно наблюдая за его бегством. Томас быстро заковылял вперед, ища взглядом такси.
– Мертв? – спросил Срывающий Печати.
– Нет, – ответил по телефону голос Войны. – Перепуган, весь в синяках. Вероятно, ему придется обратиться к врачу, но он остался жив.
– Возможно, так оно и к лучшему, – произнес Срывающий Печати. – Но перепугался он здорово, да?
– Можете в этом не сомневаться.
– С него достаточно?
Война замялся, и Срывающий Печати, почувствовав это колебание, бросил:
– Я так и думал.
– Найт бросит это дело, – заверил его Война. – Он ведь школьный учитель. Нисколько не похож на своего брата. Он успокоится.
– Возможно, – задумчиво промолвил Срывающий Печати. – Но на тот случай, если этого не произойдет, я хочу, чтобы ты наблюдал за ним, особенно если он начнет вынюхивать.
– Томас ничего не сможет найти здесь.
– Вовсе не здесь, – сказал Срывающий Печати.
Раздражение сверкнуло внезапно и тотчас же погасло, словно молния в сухую грозу.
– Я отправляю Чуму обратно в Неаполь. На всякий случай.
– Найт ни за что не поедет в Италию, – уверенно заявил Война. – С какой стати?
– Я же сказал, на всякий случай, – раздельно произнес Срывающий Печати. – А пока что наблюдай и жди. Если дело дойдет до того, чтобы разбираться с ним здесь, скорее всего, это будет хлопотно. Как знать, – добавил он с улыбкой, такой же мимолетной, как и предыдущая вспышка ярости. – Быть может, путешествие в Европу – как раз то, что нужно мистеру Найту. В конце концов, наш мир – очень опасное место.
Глава 13
Когда Томас возвратился в дом священника, уже почти совсем стемнело, а дождь перешел в мокрый снег. Света в доме не было, как и вообще признаков жизни. Томас медленно поднялся в комнату Эда и сел на кровать. Не было никаких сомнений в том, что при падении он вывихнул колено и щиколотку, однако, к счастью, похоже, обошлось без переломов. Завтра утром он будет весь в синяках и ссадинах, но в целом ему здорово повезло.
«Нечасто провожаешь день, радуясь тому, что тебя не съели, да?» Томас улыбнулся.
«Не суйся не в свое дело», – сказал нападавший.
Улыбка погасла. Не было ни попытки ограбления, ни злорадного смеха над смертельной, но удачно выполненной шуткой. «Не суйся не в свое дело». Кто‑то пытался его запугать, чтобы он не копался в смерти Эда.
Что ж, неизвестным типам это удалось. Но только недостаточно для того, чтобы остановить.
«Осел, – произнес у него в голове голос Куми. – Буйвол».
В комнате по‑прежнему царил разгром, оставленный Парксом, вором, который похитил то, что полицейский назвал ихтисом. Возможно ли, что этот же самый человек затем бросил Томаса на съедение львам? Полной уверенности быть не могло, но Найт так не думал. Вор произвел впечатление импульсивного, даже безрассудного, что еще больше усиливалось его странным оружием. Тип в зоопарке был профессионалом: все движения строго рассчитаны, внушительная физическая сила. Он, как ребенка, поднял Томаса в воздух и бросил в ров. Такие носят с собой пистолеты, а не мечи.
– Девлин, – рассуждая вслух, произнес Томас.
Он встал с кровати, не в силах сидеть на месте, внезапно охваченный желанием покинуть эту комнату и царящую в ней гнетущую тишину. Найту захотелось найти Джима и рассказать ему о том, как прошел день, о сенаторе, о львице и незнакомце, который швырнул ей его, Томаса, но, спустившись вниз, он не увидел никаких признаков присутствия ирландского священника. Весь дом по‑прежнему был погружен в темноту, поэтому Томас направился в ту его часть, где еще не успел побывать, в противоположную сторону от входной двери и кухни, мимо шкафов из потемневшего дерева, через пахнущий плесенью коридор, освещенный тусклой голой лампочкой. Одна дверь была слева, запертая, другая – в самом конце коридора. Томас толкнул ее, она открылась, и он шагнул в свое прошлое.
Это оказалась ризница, где священники одеваются перед служением мессы, хранят свою одежду и утварь для литургии. Здесь царил полумрак, пахло ладаном и восковыми свечами, пол был деревянный, как и в той ризнице, где тридцать лет назад Томас был прислужником при алтаре. Обычно он терпеть не мог темные, замкнутые помещения, но здесь все было ему знакомо. В противоположном конце ризницы была двустворчатая дверь, ведущая в церковь, и из‑за нее доносился невнятный голос. Джим служил мессу, несомненно, для горстки одиноких стариков, которым больше нечем было заняться холодным мартовским вечером.
Впервые Томас полностью прочувствовал смерть брата. Это помещение было в точности похоже на ту ризницу, где они, облаченные в сутаны, резвились перед мессой, играя свечами, споря по поводу того, кому нести крест, а кто будет прислужником. Эд всегда получал крест. Он был на два года старше и выше ростом, поэтому Томаса ставили в пару с одним из маленьких мальчиков, и они вдвоем несли тяжелые бронзовые подсвечники по обе стороны от Эда, который шел чуть впереди. Эти воспоминания нахлынули вместе с запахами, как будто все происходило только вчера: сгоревшие спички, экзотическое благовоние ладана, такое чуждое их жизни рабочего класса. На мгновение Томасу показалось, что он, обернувшись, увидит своего брата, которому десять или двенадцать лет, надевающего через голову белый стихарь и пародирующего гнусавый распевный голос отца Уэллса: «Во имя Отца, Сына и…»
У Томаса навернулись на глаза слезы, не потому, что брата больше не было в живых. Эд и это место символизировали то, что он сам потерял с тех давно минувших дней. Как же много всего ушло из жизни и мало осталось. Ушел Эд, их родители, кое‑кто из друзей, разумеется, бывшая жена. Она‑то как раз была жива и здорова, но ее отсутствие в его жизни, казалось, громче всего кричало об одиночестве и неудаче. Томас стоял неподвижно в сгущающейся темноте, думая только о том, чтобы вытереть слезы, но тут его заставил очнуться когда‑то такой знакомый нестройный хор прихожан, произносящих: «Мы верим в одного Бога, Отца всемогущего, Творца небес и земли, всего видимого и невидимого…»
Месса, которую Томас слушал через закрытые двери ризницы, завершилась больше двух часов назад. Он разделил с Джимом ужин из холодных пирожков с мясом цыпленка и жареных бобов, после чего посмотрел по телевизору выпуск местных новостей, пока Джим звонил по телефону и отсылал по электронной почте сообщения со старенького пожелтевшего компьютера с гудящим вентилятором. Хозяйские заботы по приходу, как объяснил священник. С ужасом выслушав рассказ Томаса о происшествии в зоопарке, Джим высказал предположение, что все это дело рук Девлина.
– Возможно, – сказал Томас, обрадованный непоследовательным отношением священника к сенатору, даже тем, что он, судя по всему, принял его, Томаса, сторону. – Однако Девлин даже не пытался меня предостеречь.
– В этом не было необходимости! У него уже был наготове бандит, чтобы с тобой расправиться!
– Не совсем, – заметил Томас, потягивая виски. – На мой взгляд, этот громила собирался только предупредить меня, я оказал сопротивление, и он не сдержался. Дело могло завершиться моей смертью, но, по‑моему, изначально он не хотел…
– Это самый глупый аргумент из всех, какие я когда‑либо слышал, – оборвал его Джим.
– Значит, ты полагаешь, мне следует обратиться в полицию?
Джим какое‑то время колебался, потом неуверенно промолвил:
– Даже не знаю. Полиция…
– Ты ей не доверяешь?
– Полицейские чересчур любят своды законов, – сказал священник.
– А разве Библия?..
– Нет, – резко произнес Джим.
– В любом случае, заявив в полицию, я все равно ничего не добьюсь и только выставлю себя полным идиотом, – сказал Томас.
– Так ты этого боишься? – спросил Джим, к которому веселое настроение вернулось так же быстро, как и исчезло. – Показаться глупым?
– Это действительно очень унизительно – рассказывать о том, как…
– Верно, – сухо согласился Джим. – Понимаю. Если бы меня бросили в ров на съедение львам, я тоже беспокоился бы только о том, как это все смешно. Я хочу спросить, что надевают по такому случаю?..
– Джим, я не шучу, – заявил Томас. – Этот тип посоветовал мне держаться в стороне. Если я собираюсь копаться в обстоятельствах смерти Эда, мне нужно быть осторожным. Сидя в полицейской машине и болтая с каким‑нибудь благожелательным следователем, который все равно абсолютно ничем не может мне помочь, я ничего не добьюсь, но, если за мной следят, это даст основания раз и навсегда вычеркнуть меня из происходящего. Так что не стоит рисковать.
– А я‑то считал, что сам страдаю маниакальной подозрительностью, – заметил Джим.
– Когда тебя пытаются превратить в то, что едят львы, которым не удалось поймать зебру, ты имеешь право на некоторую подозрительность.
– Возражение принято, Даниил,[7]– согласился Джим.
«В яме со львами».
– Очень смешно.
– Я так и думал.
– Я постоянно спрашиваю себя, чем же Эд занимался в Италии, – сказал Томас.
– Исследованиями и отдыхом, – ответил Джим. – Но у меня сложилось впечатление, что он проводил много времени за пределами обители. Оттуда даже как‑то звонили сюда и спрашивали, не вернулся ли Эд домой раньше времени.
На кухне зазвонил телефон. Взглянув на часы, Томас удивленно поднял брови. Было уже десять вечера. Джим, привыкший к тому, что ему в любое время не только звонили, но и вызывали из дома, лишь вздохнул и направился в соседнее помещение. Закрыв глаза, Томас откинулся назад. Он уже был готов ложиться спать. День выдался долгим, странным, как и предыдущий. Томас не знал, что делать дальше. Он задумался над тем, почему до сих пор находится у священника и хочет ли возвращаться в свой пустой дом.
«Уж лучше так. В течение следующих нескольких месяцев тебе предстоит провести там очень много времени».
Перспектива отсутствия работы, денег и обилия свободного времени, которое будет нечем занять, еще больше усугубили его депрессию и усталость. Обернувшись, Томас увидел, что Джим оставил компьютер включенным, на экране светилась начальная страница приходского сайта. Одним из крошечных снимков из жизни прихода была та самая фотография свадьбы Томаса, которая совсем недавно валялась на полу комнаты Эда. Найта удивило то, что брат использовал эту фотографию, особенно после того, как они перестали общаться. Он уставился на нее, гадая, чем Эд занимался перед смертью.