Во время съемок фильма «Рожденная свободной», когда я жила на территории киногруппы, один из офицеров предложил мне взять молодую самку гепарда, нуждавшуюся в уходе. За полгода до этого он нашел детеныша гепарда, очевидно брошенного матерью, и, вырастил его для забавы своих детей. Теперь его переводили в Европу, и он не хотел брать малыша-гепарда в страну с непривычным холодным климатом. Так Пиппа (имя гепарда) вошла в мою жизнь.
Мы отгородили для нее проволокой большой участок, откуда она могла меня видеть; я брала ее с собой на прогулки на поводке и играла с ней все свободное время. Проходя с Пиппой мимо вольеров, где помещались львы, мне приходилось внимательно следить за ней, чтобы она не пугалась, ибо львы и гепарды — естественные враги. Когда мы оказывались от львов на порядочном расстоянии, я часто позволяла ей бегать по соседним лужайкам и охотиться за птицами и антилопами. Ее охотничий инстинкт еще не развился, и она не приносила вреда ни одному из живых существ, но такие игры способствовали развитию этого инстинкта. У кошек охотничий инстинкт развивается удивительно поздно. Эльсе было семнадцать месяцев, когда она впервые сумела убить свою добычу, но, только когда ей исполнилось двадцать два, она уже делала это с большим успехом. Гепарды начинают убивать дичь в возрасте четырнадцати месяцев, но остаются зависимыми от матери еще три или четыре месяца. Только по прошествии этого времени они могут сами добывать себе пищу.
С другой стороны, все кошки с самого момента их появления на свет умеют преследовать добычу и, подкрадываясь, знают, как нужно пользоваться направлением ветра. Некоторое время спустя я переселилась с Пиппой в заповедник Меру с единственной целью возвратить превращенное в забаву животное в естественное окружение, к естественному для него образу жизни. Тогда я и представить себе не могла, что Пиппа познакомит меня с новым удивительным миром; львы — животные, живущие вместе, и как таковых их легко понять, но гепарды живут в одиночку, и потому они загадочны для нас. Их лучшая защита не хорошо известная всем способность быстро бегать, а умение скрываться. Эльса и Пиппа заполняли мою жизнь на протяжении десяти лет, но они были настолько различны, что больше походили на друзей, дополнявших друг друга, чем на соперников. В то время как наш лагерь был для Эльсы родным домом и она привела к нам своих детей, чтобы познакомить с нами, Пиппа предпочитала оставаться на расстоянии нескольких километров от нашего дома, и, если мы хотели жить одной жизнью с нею, нам самим приходилось навещать ее. Я с радостью убедилась в том, что годы, проведенные ею среди людей, когда она была их баловнем, не ослабили ее врожденных инстинктов. Как только Пиппа возмужала, она стала искать себе самца, мы его, правда, никогда не видели, но замечали оставленные им следы.
Первых детей Пиппы постигла трагическая судьба: они были убиты львами. Вскоре она произвела на свет еще одно потомство. С этими детенышами я имела возможность общаться, пока они не достигли возраста семнадцати с половиной месяцев и не стали самостоятельными. К этому времени Пиппа уже порвала свою связь с ними и произвела на свет третье потомство, которое в возрасте всего тринадцати дней было истреблено гиеной. Четвертое потомство мы, можно сказать, выращивали с ней вместе до возраста четырнадцати месяцев. И тут Пиппа во время схватки сломала себе плечо. Ветеринары сделали все возможное, чтобы спасти ее, я пробыла с ней в ветеринарной больнице в Найроби восемнадцать дней, но, увы, она погибла от сердечной недостаточности. Мы похоронили ее вблизи нашего лагеря и сразу же начали разыскивать ее детей, на что нам потребовался целый месяц. Они были в прекрасном состоянии. Видимо, молодым гепардам удавалось добывать достаточно дичи, чтобы продержаться на ногах, хотя они с удовольствием принимали пищу от нас последующие три месяца. Когда дети Пиппы достигли половой зрелости и начали проявлять большой интерес к противоположному полу, мне с помощью фотоаппарата удалось заснять их любовные игры, которые до этого времена никому в мире, кажется, не удалось наблюдать. В 1971 году, к моему великому сожалению, мне пришлось покинуть заповедник Меру, поскольку мое соглашение с дирекцией парка по исследованию гепардов истекло. Я изложила историю Пиппы в двух книгах: «Пятнистый сфинкс» и «Пиппа бросает вызов». В них описаны повадки гепардов, обсуждаются причины их вырождения в естественных условиях и причины редких случаев их размножения в зоопарках. Я рассказала также в книге, как у гепардов и львов происходит регулирование размножения. Самки не подпускают к себе самцов, пока выхаживают своих детенышей, а это требует от них непрерывного труда — у гепардов на протяжении семнадцати с половиной месяцев и двадцати месяцев у львов. В то же время, когда Пиппа потеряла свое первое и третье потомство, она сейчас же стала искать самца.
Наблюдая семьи Эльсы и Пиппы, я поняла, что члены этих семей общаются друг с другом на больших расстояниях и могут предчувствовать наши намерения, даже находясь далеко от нас.
Джордж в 1961 году ушел из Департамента охоты и решил перевоспитать Боя, Гёрл и Угаса — трех львят, принимавших участие в фильме «Рожденная свободной». Его лагерь находился в двадцати километрах от моего, так как мы не могли расположить их ближе друг к другу из-за вражды между львами. Джорджа и моими гепардами.
Успешно вернув в естественные условия обитания Эльсу и Пиппу и увидев, как они успешно продолжают свой род, я хотела повторить такой же эксперимент с леопардами, которые пользуются славой самых опасных и самых умных из африканских животных. Леопарды — ночные, ловкие и неуловимые животные, — несомненно, трудны для изучения, но я не могла устоять против искушения сделать такую попытку. Поэтому, когда директор национальных парков Кении предложил мне двух маленьких леопардов, я тотчас же отправилась за ними в Найроби. Хорошо, что помощник Джорджа Тони Баксендейл через час последовал за мной. Поднимаясь вверх по склону, круто обрывающемуся к реке, я миновала поворот и вдруг увидела двух африканцев: взявшись за руки, они шли по самой середине дороги. Я сигналила им, но они не обратили на это никакого внимания, и в конце концов мне пришлось объезжать их. В этот момент тормоза отказали, лендровер занесло, он с силой ударился о дорожный столб и покатился вниз по крутому откосу.
Очнулась я на осколках стекла, машина лежала на середине откоса, а африканец, который ехал со мной, сидел рядом, держась за голову. Судя по положению машины, она, должно быть, летела кувырком вниз по склону. К нашему счастью, ее остановили кусты, не дав ей скатиться в реку. К моему великому облегчению, у африканца была только слегка порезана голова. Я же была покрыта большими синяками, а когда посмотрела на свою правую руку, то увидела сплошное месиво из крови и земли.
Я едва сдерживалась от боли, карабкаясь вверх по склону назад к дороге, и, дойдя до нее, потеряла сознание. Через некоторое время подъехал грузовик с африканцами. Среди пассажиров был местный вождь; он залил мою руку йодом, но я не почувствовала боли и поняла, что ранение очень серьезное. Потом мне помогли забраться в грузовик, но еще до того, как мы отправились в ближайшую амбулаторию, Тони Баксендейл догнал нас. Он помог мне пересесть в свою машину и попросил вождя побыть у места происшествия до появления полиции, которой предстояло расследовать этот инцидент.
Затем мы проехали сто тридцать километров до ближайшей больницы в Эмбу. Дорога была в выбоинах, машина все время подскакивала на ухабах, и боль от ран была невыносимой, к тому же я потеряла много крови. В больнице мне продезинфицировали и перевязали раны и снабдили обезболивающими средствами. Затем мы поехали в больницу в Найроби. Мы прибыли туда около полуночи, и мой друг хирург Джеральд Невилл немедленно оперировал меня, хотя в тот момент он мог только пересадить кожу с ноги на тыльную сторону руки. Мне сказали, что нужно ждать шесть месяцев, прежде чем можно будет начать приводить в порядок сухожилия и кости. У меня всегда была плохо развита левая рука, и потерять правую — мое главное орудие, — а с ней вместе в известной степени и свою независимость было ужасно. Вскоре до моего сознания дошло, что, если моя рука не будет полностью восстановлена, я никогда уже не смогу играть на пианино и рисовать в той манере, какую я люблю. Конечно, я очень огорчилась еще и потому, что мне пришлось отказаться от своего плана воспитания леопардов, во всяком случае в данный момент. Еще находясь в больнице, я научилась печатать левой рукой. Спустя шесть месяцев я полетела в Лондон, чтобы подвергнуться серьезной операции, которая, как я надеялась, сможет вернуть трудоспособность моей правой руке. Но хотя на протяжении ближайших лет было сделано еще пять операций, мне в конце концов пришлось примириться с мыслью о том, что я смогу пользоваться только большим пальцем и в ограниченных пределах указательным. Во время одной из операций медицинская сестра сказала мне, что в Лондоне в это время организована выставка, на которой демонстрируются мои рисунки с изображением представителей африканских племен. Как только мне разрешили выходить из больницы, я отправилась туда инкогнито и увидела, что на выставке очень много посетителей; их, очевидно, интересовали как оригинальные рисунки, так и репродукции, выполненные в натуральную величину. Затем я узнала от организатора этой экспозиции, что он получил разрешение от доверенных лиц музея в Найроби, которому к этому времени принадлежала моя коллекция рисунков, репродуцировать пятьдесят шесть портретов и продавать их во всех странах мира. Я была потрясена. Мне потребовалось больше шести лет, чтобы написать свыше 700 портретов, и за это я получила компенсацию, едва покрывавшую связанные с этим расходы. Теперь же, если бы я захотела включить в свою книгу несколько своих рисунков, я должна была платить кому-то за право пользования ими, а демонстрируемые здесь репродукции моих рисунков покупать так же, как покупают их остальные посетители. Единственное удовлетворение я получила от осознания того, что мои рисунки, по-видимому, пользуются популярностью. Доказательством этому послужило приглашение на чай, полученное мною от губернатора за несколько дней до празднования дня независимости; на празднике должны были присутствовать он сам и Джомо Кениата. Я не поверила своим глазам, когда увидела написанные мною портреты представителей разных племен, развешанные на стенах. Они были красиво оформлены и вставлены в рамы. Губернатор, который интересовался моими работами и давал мне ценные советы, когда я писала книгу «Народы Кении», подчеркнул важность этой коллекции. Для дома Правительства, который теперь должен был называться домом Государства, было отобрано триста лучших картин.
Уже не один год я присматривала дом, где мы с Джорджем могли бы поселиться, когда оба станем слишком стары для походной жизни. В конце концов я нашла такое место, которое, казалось, соответствовало всем нашим желаниям. Наше будущее владение находилось в провинции Рифт-Валли на озере Наиваша, в часе езды от национального парка Лейк-Накуру. К северу от озера Накуру раскинулся Национальный парк Абердэре, где горный массив Абердэре возвышается на 3000 метров над маленьким городком с тем же названием.
В лесу, растущем на большей части этого горного хребта, деревья покрыты лишайником; здесь живут неуловимые антилопы бонго, а на кочковатых заболоченных лугах пасутся буйволы и другие антилопы, водопады, окаймленные дельфиниумами — красными, пылающими, как огонь, лаконосами — и бессмертниками, с грохотом низвергаются на тысячи метров вниз, в узкие долины.
Невозможно представить себе более заманчивого места для устройства дома, и я была счастлива, что имела возможность купить здесь участок в двадцать гектаров у самой воды. На нем рос даже небольшой лес из местной акации (Acaca xantaphloea), известной обычно под названием «лихорадочное дерево». Это название появилось еще в незапамятные времена, когда красивые желтокорые деревья ассоциировались с районами, зараженными малярией. К счастью, в прилегающих к озеру районах малярии нет, так как оно находится на высоте 2075 метров и климат там идеальный.
Мы решили назвать свой дом «Эльсамер». Кению иногда характеризуют как холодную страну с горячим солнцем; это особенно верно, когда речь идет о Наиваша, где я часто, находясь на открытой веранде, надеваю джемпер, а прежде чем выйти на лужайку, меняю его на купальный костюм.
Окружающий нас район постепенно становится одним из самых популярных мест, куда люди, живущие в Найроби, приезжают посмотреть на птиц, ловить рыбу или кататься на водных лыжах, но наш участок скрыт как от соседних участков, так и от дороги, соединяющей фермы, расположенные вокруг озера площадью в сто квадратных километров.
Наше владение находится у конца потока обсидиановой лавы, вытекавшего из вулканического района страны; лавовый поток образует хребет, крутой склон которого вдается в озеро, тем самым оберегая дом от затопления во время частых подъемов уровня воды! Другое преимущество этого участка — большая глубина озера около мыса, что освобождает здесь берег от широкой полосы папируса, опоясывающего почти все озеро. Отсутствие папируса позволяет нам ловить с берега тилапию (Tilapia nilotica) и ушастого черного окуня; эти рыбы были завезены сюда и пущены в озеро и теперь служат прекрасным источником питания.
Папирусный пояс — место жительства бесчисленных птиц и укрытие для бегемотов, которые проводят там весь день, появляясь только после наступления темноты, чтобы попастись на суше. У бегемотов вошло в привычку посещать нашу лужайку, которая в скором времени стала походить на поле сражения. Когда они приближались к дому, то не давали нам спать своим ритмичным чавканьем и шумом. Иногда пыталась прогнать их криками или ярким лучом электрического фонаря, направляя свет прямо им в глаза. Но они вскоре привыкли к моим безобидным эксцентричным выходкам и продолжали чавкать. В их распоряжении был целый лес, в котором они могли пастись, и я считала себя вправе выгнать их с нашей территории. Я расспросила, как это лучше сделать, мне посоветовали преградить им путь длинными бревнами, укрепив их над землей на высоте, превышающей 30 сантиметров, так как бегемоты не могут сгибать ноги выше этого уровня и не сумеют перешагнуть через бревна. Мы так и сделали: загородили бревнами сторону участка, выходящую на озеро, и бегемоты оставили нас в покое.
Площадь, прилегающая к озеру, — идеальные сельскохозяйственные угодья с плодородной почвой вулканического происхождения, превосходным климатом и неограниченными возможностями орошения. Здесь можно получать прекрасные урожаи, если не считать нашего участка территории, где из-за застывшего потока обсидиана верхний слой почвы слишком тонкий.
Вскоре я обнаружила, что в грунте здесь попадаются доисторические орудия труда. Меня всегда интересовала археология, и я была очень взволнована, узнав, что наш новый дом стоит на месте, где когда-то жил доисторический человек.
Все близлежащие озера представляют собой единую цепь озер рифтовой долины; вода в них солоноватая, за исключением озер Баринго и Наиваша, питаемых водой рек. Первоначально на месте этих озер было обширное море, и в процессе постепенного отступания оно оставляло следы меняющихся уровней воды в виде слоистых отложений, которые теперь при раскопках называют «диотермитами».
Совсем рядом с Эльсамером находятся знаменитые «Чертовы ворота» — ущелье в четырнадцать с лишним километров длиной, которое, как полагают, является местом стока упомянутого доисторического моря. Теперь обрамляющие его грандиозные утесы стали пристанищем большого числа интересных птиц, включая такой редкий вид, как бородач. Для наблюдения за ним сюда съезжаются орнитологи всего мира.
Еще около двадцати лет тому назад озеро Наиваша было окружено большим естественным лесом. Густой подлесок из ползучих растений, покрывающих стволы лиственных деревьев или в изобилии свешивающихся с деревьев, периодически привлекал сюда мириады поденок[45]. Они сильно досаждали жителям и подлесок вокруг озера был уничтожен. В результате количество поденок было сведено до минимума, но то же самое случилось и с дикими животными, пользовавшимися этим зеленым поясом как укрытием и источником пищи. Мы сохранили нетронутым принадлежавший нам небольшой участок леса, и он стал одним из последних убежищ для диких животных. Их везде подстерегают пули или ловушки, а когда они из далекой безводной местности направляются сюда на водопой, их часто сбивают на дорогах машины. Животные вскоре обнаружили, что в Эльсамере нет ловушек, что здесь можно, не опасаясь за свою жизнь, подойти к озеру, да к тому же в лесу можно найти пищу и укрытие, и начали приходить к нам.
Сначала я заметила антилоп и иногда ночью слышала резкий, напоминающий лай голос бушбока, но вскоре эти пугливые создания вышли на открытое место, и я рано утром могла видеть, как они пощипывают траву, а во время завтрака мне часто «составлял компанию» болотный козел.
Теперь, когда я прожила в Эльсамере несколько лет, я подружилась с такими созданиями, как выдры, дикая кошка, сервал, водяной козел, циветта[46], генета, капский долгоног, длиннохвостый мангуст, водяной мангуст, медоед, болотный козел, бушбок, дукеры и дикдики. Более крупные животные — зебры, львы, канны, буйволы и жирафы — обычно держатся поближе к холмам, отваживаясь выходить к озеру на водопой из убежищ только с наступлением темноты.
Когда мы купили этот участок, на нем стоял маленький каменный дом. Мы сломали перегородки, сделали еще несколько комнат, заменили крошечные окна большими и поставили широкие скользящие стеклянные двери, чтобы можно было любоваться озером.
Я сохранила свое пианино, на котором играла до тех пор, пока владела обеими руками, а пространство, не занятое большими окнами и скользящими стеклянными дверями, мы заполнили шкафами с книгами.
Мое пристрастие к просторным комнатам оказалось очень полезным, поскольку меня часто посещают группы туристов в двадцать-тридцать человек. Пожалуй, самая главная «комната» — это вольер около дома, построенный для детеныша леопарда, которого намеревалась воспитать. К сожалению, он погиб, но огороженный участок оказался необходимым позднее, когда я выхаживала больных животных.
Помещение, принадлежащее Джорджу, состоит из спальни, гардеробной, ванной, маленького кабинета и открытой веранды с одной стороны дома. Мои апартаменты — спальня, она же рабочая комната, и ванная — в другой половине дома, но я чаще всего использую в качестве кабинета открытую веранду днем и работаю внутри дома с наступлением темноты.
За домом есть пристройка, состоящая из гаража и трех комнат. Одна из них предназначена для гостей, в другой помещаются палатки, дорожные вещи и снаряжение, необходимые для путешествий, а третья — рабочая комната Джорджа, который любит заниматься плотницкими работами и починкой механизмов.
Когда Джордж привез своего опасно больного льва Боя, чтобы ветеринар мог лечить его в течение восьми месяцев, он построил себе недалеко от дома бунгало. Это позволило ему быть и днем и ночью рядом с Боем, присматривать за ним и оказывать всяческую поддержку. После того, как пациент поправился, Джордж переправил его в свой лагерь на реке Тана, до которого шестьсот с лишним километров. Поэтому мы не можем часто видеться с Джорджем.
Я думала поселиться с Эльсамере только тогда, когда мы с Джорджем станем слишком стары для жизни в походных условиях, но после происшедшего со мной несчастного случая выяснилось, что моя покалеченная правая рука нуждается в длительном лечении, и Эльсамер стал моим домом на несколько лет. В это время я не могла целиком посвятить себя изучению леопардов, требовавшему многолетних непрерывных трудов. Но я все же совершала небольшие путешествия между операциями. Это было необходимо для расширения различных Фондов Эльсы в защиту диких животных, которые теперь завоевали всемирное признание. С тех пор как я стала инициатором создания Фонда Эльсы в Англии, я успела осознать, как важно участие Эльсы во всемирном движении за сохранение диких животных, особенно в США. Подбодренная взносами, полученными от школьников, которые собрали средства в Фонд Эльсы, организуя вещевые лотереи, ярмарку сластей и другие мероприятия по сбору денег, я стала убеждать доверенных лиц Фонда Эльсы в Лондоне развернуть аналогичную кампанию в США, так как полагала, что гонорары, которые финансировали организацию Фонда Эльсы в Англии, не могут гарантировать необходимых средств на вечные времена и что необходимо продолжить нашу работу и в США. Поэтому мы создали совет доверенных лиц в Калифорнии, имея в виду основание бездоходной организации Фонда Эльсы в защиту диких животных. На это потребовалось целых четыре года.
А школьники тем временем провели денежные сборы в пользу Эльсы и открыли первый клуб Эльсы в штате Миссури. У инициаторов появились последователи. Чтобы облегчить клубам распространение информации и пополнить фонды, ежегодно публикуется прекрасно иллюстрированный учебный комплект — результат исследований образа жизни диких животных. Успех Фонда Эльсы способствовал появлению такого же Фонда Эльсы в Канаде. В 1975 году меня пригласили в Японию для организации Фонда Эльсы. Каждая организация работает независимо от другой в соответствии с законами своей страны, но все ее участники ставят перед собой одну и ту же задачу: так воспитывать людей, чтобы они понимали ценность дикой природы и охраняли ее. Все организации проводят работу по созданию национальных парков и резерватов для содержания диких животных и исследования повадок и привычек диких животных, живущих в естественных условиях.
Помимо Фонда Эльсы в защиту диких животных, действующего сейчас в Англии, США, Канаде, Кении и Японии, мы используем гонорары, полученные и в других странах.
Внуки Пиппы
После того как я уехала из национального парка Меру, меня стало очень заботить потомство Пиппы, и я поняла, что о развитии ее детей и о том, приносят ли они потомство, я смогу узнать только в том случае, если буду периодически посещать Меру.
Во время первых четырех поездок туда мне посчастливилось найти двух ее потомков второго помета — Тату с ее двумя детенышами и Уайти с одним детенышем-самцом.
Посетители парка несколько раз видели Уайти с детенышем, который был очень робким. Однажды утром я нашла их возле болотца, где оба отдыхали под кустом. Как только я приблизилась к ним в лендровере, малыш убежал, хотя Уайти подпустила мою машину на расстояние нескольких метров, продолжая спокойно лежать на месте. Локаль — егерь-африканец, бывший моим помощником на протяжении тех лет, пока я жила в лагере в Меру, — оставался вместе со мной в машине. Мы сидели не шелохнувшись, надеясь, что детеныш вернется. Так и случилось. Он возвратился, когда Уайти позвала его, издав тихий звук, похожий на стон, по-видимому убедивший малыша в том, что нам можно доверять. Оба гепарда провели время полуденной жары, дремля под кустом; они оставались там, пока жара не спала и не стало достаточно прохладно для их дальнейшей деятельности. Чтобы проверить память Уайти, я предложила ей воду в старой миске, из которой она всегда пила еще котенком. Уайти подошла напиться так свободно и непринужденно, как будто мы не были с ней в разлуке три с половиной года.
Детеныш Уайти сначала было убежал, но, когда я села в машину, вернулся и хотел попробовать жидкость из странного сосуда. Тут Уайти оттолкнула его, не позволив подойти к миске, и наконец прогнала. Сама же она продолжала лакать и не проявила никаких признаков нервозности, даже когда я подошла к ней, чтобы добавить в воду сгущенного молока, на такое близкое расстояние, что могла коснуться ее рукой. Напившись, она медленно пошла прочь.
К моему удивлению, ее малыш появился снова и осторожно подошел к миске. Фыркнув на разбавленное молоко, он недовольно сморщил нос и быстро побежал за матерью. Затем они неторопливо скрылись из виду. Уайти все еще вела себя со мной как с другом и даже передала свое доверие ко мне своему детенышу.
Во время следующей поездки в Меру, в мае 1972 года, меня снова сопровождал мой добрый старый Локаль, который был неотъемлемой частью моей жизни в Меру в прошлом, и мы оба были счастливы от того, что он мог оставаться моим помощником во время моего пребывания здесь.
Когда мы проходили мимо одного дерева, Локаль схватил меня за плечо и зашептал: «Посмотрите, на что вы могли наступить». На расстоянии нескольких сантиметров от своей ноги я увидела свернувшегося кольцом большого питона. Он не мог двигаться, потому что внутри его было что-то огромное. Вероятно, он только что проглотил козла, равного по размеру газели Гранта, и был не в состоянии защищаться; даже маленький шакал мог бы сейчас откусить ему голову. Локаль сказал, что пройдет не меньше месяца, а может быть, даже и больше, прежде чем питон переварит эту огромную порцию еды. Насколько ограниченны его движения, мы поняли, когда он, едва двигаясь, заполз под ближайший куст, который, конечно, не мог защитить от хищников, но все же служил каким-то укрытием. Меня поразило, как может сильно растягиваться кожа питона, когда он проглатывает убитую добычу, — одна чешуйка отделялась от другой примерно на два с половиной сантиметра.
В течение нескольких дней мы «навещали» питона. Он продолжал оставаться под тем же кустом.
Мы часто следили за грифами, кружившими над каким-либо местом, в надежде, что они приведут нас к добыче, убитой детьми Пиппы, но каждый раз оказывалось, что это только добыча львов; хотя львы и интересовали меня, но в то же время их присутствие усиливало мое беспокойство, так как я знала, что львы враждуют с гепардами. Однажды, когда мы обследовали колючие кустарники в надежде найти в их тени наших гепардов, мы увидели, как оттуда украдкой выбираются львы. Очевидно, мы нарушили их полуденный отдых, но, к счастью, они или были слишком сонными, чтобы нападать на нас, или, возможно, поняли, что мы не желаем им зла.
На этот раз визит в Меру совпал со временем ежегодной миграции слонов, и, поскольку лагерь был расположен на их пути, мы встречали этих гигантов очень часто. Однажды вечером, когда я сидела в своей маленькой брезентовой ванне прямо на лоне природы, наслаждаясь теплым воздухом и глядя на звезды, два слона, тихо, как привидения, появились из темноты и быстро направились ко мне. Я бросилась в палатку — больше для собственного успокоения, чем с целью самозащиты, — но оба гиганта прошли мимо меня в поисках удобного водопоя и направились вверх по реке.
В другой раз меня разбудило ритмичное жевание у самой палатки. Думая, что эти звуки издает пасущийся буйвол, я выглянула в маленькое окошечко и увидела огромного слона. Он стоял так близко, что все заслонял собой. У меня не было времени советоваться с Локалем, единственное, что я могла сделать, — громко закричать. Гигант повернулся, сделал несколько шагов и оглянулся, видимо удивленный непривычным звуком. Когда я закричала снова, он свернул в сторону и в конце концов исчез в темноте.
День, проведенный в буше, никогда не бывает скучным, однако не всегда он бывает удачным. Как раз в один из таких утомительных дней, бродя по плато, покрытому лавой, мы заметили несколько кустов акации. Они были похожи на кусты, под которыми наши гепарды всегда любили лежать во время жары, пользуясь тенистой завесой как местом, откуда они могли наблюдать за всем, что происходит на равнине, не выдавая своего присутствия.
Локаль пошел осмотреть кусты повнимательнее, а я стояла, размышляя над тем, какими бесплодными были последние десять дней: мы даже не нашли ни одного следа на твердом грунте. Вдруг послышался шорох, и из кустов акации выскочила Уайти с тремя детенышами.
Я сразу же узнала ее, не только по расположению пятен у основания хвоста, но и «в лицо». Она остановилась и посмотрела на меня, а потом улеглась и стала звать своих сбежавших отпрысков. Я следила за ней до тех пор, пока она не поднялась на небольшую возвышенность, с которой можно было обозревать равнину. Уайти разрешила мне подойти к ней на расстояние одного метра, в то время как ее детеныши прятались за ней. Казалось, она была совершенно спокойной, но вдруг ее глаза сузились — она заметила вдали Локаля, — и тотчас же помчалась вместе со своим семейством к маленькой речушке и перебралась через нее. Я бросилась за ней и поспела как раз к тому моменту, когда один из ее котят, шлепая по мелководью, вышел на противоположный берег речки. Я ждала Локаля и сидела не шевелясь в надежде увидеть других детенышей. Двадцать минут спустя мы оба перешли через реку и стали разыскивать семейство гепардов. Мы нашли их под деревом. Один из малышей оставался рядом со своей матерью, а другой беспокойно расхаживал в стороне. Тогда Уайти издала очень тихий призывный звук, похожий на стон, который я так хорошо изучила, так как Пиппа издавала такой же звук, когда беспокоилась о ком-либо из своих детенышей и звала его. Но вот послышалось слабое чириканье, похожее на щебетание птицы. Это напомнил о себе третий детеныш. Глядя на меня без малейших признаков страха, Уайти начала лизать одного из прижимавшихся к ней малышей. Чтобы не тревожить семью, я оставалась метрах в двадцати от нее, а Локаль держался на более далеком расстоянии. По моим расчетам, детенышам Уайти было около четырех месяцев.
Прекрасно, что Уайти удалось вырастить трех малышей до такого возраста здесь, где львы — частые гости. Локаль, правда, уверял меня, что в помете не три, а четыре детеныша, и оказалось, что он был прав.
Теперь пора было возвращаться домой, чтобы прийти в лагерь до наступления темноты. На следующий день рано утром мы снова отправились к тому месту, где были накануне. Я заметила гепардов почти там же, где мы их оставили, но они сразу же убежали, и мы почти весь день разыскивали их следы. Уже после полудня, проходя мимо одного куста, мы вдруг увидели, что оттуда появилась Уайти и четыре детеныша, позади них виднелись недоеденные остатки туши молодого бушбока. Следуя за ними на расстоянии около двадцати пяти метров, я наблюдала за детенышами. Два из них были более крупными и более светлой окраски, чем другие, и я предположила, что это самцы. К сожалению, на небе неожиданно появились тучи, и я не смогла сфотографировать их.
На следующий день мы нашли семью гепардов на старом месте. Позднее Уайти повела своих детей в долину, ограниченную двумя небольшими ручьями. Она двигалась по направлению к дальнему ручью, где я несколько дней назад видела следы львов и заметила группу павианов. Я хотела помешать ей и быстро сделала большой круг между гепардами и дальним ручьем. Уайти, по-видимому, поразил мой маневр; она подошла ко мне, остановилась в семи метрах и зарычала. Очевидно, она не возражала против моего присутствия, но не собиралась мириться с моим вмешательством в ее планы. Я не сдавалась, пока она не повернула назад. Детеныши держались на безопасном расстоянии и теперь были далеко впереди нас. Вскоре Уайти снова повернулась ко мне, настаивая на своем намерении перейти через ручей. Я отрезала ей путь, медленно идя навстречу. Тогда Уайти отказалась от своего плана и расположилась со своим семейством под одним из деревьев. Я сидела на расстоянии тринадцати метров от гепардов и пыталась сфотографировать их, но щелчок затвора привел малышей в сильное возбуждение, и я отложила лейку. Самый маленький особенно нервничал, порываясь бежать при малейшем моем движении, и чириканьем взывал о помощи; детеныш покрупнее отправился его успокаивать. Наконец Уайти пришла на помощь и принесла его обратно. Все потомство было в прекрасном состоянии, а Уайти была, по-видимому, превосходной матерью и умела постоять за свое семейство. Сидя здесь и глядя на дремлющую семью Уайти, я вспоминала, как мы спасли Уайти в критический момент, когда она сломала лапу, и как ей пришлось несколько недель провести в моем лагере в вольере. И вот, несмотря на то что Уайти ненавидела это затворничество, она и теперь, через пять с половиной лет, вела себя со мной как с другом и доверяла мне.
В полдень все семейство уснуло. Я оставила их, так как срок моего пребывания в Меру подходил к концу, а мне хотелось отыскать Тайни, Биг-Боя и Сомбу, детенышей Пиппы четвертого помета.
На следующий день мы повстречали прайд из восьми львов возле убитого водяного козла на расстоянии около восьмидесяти метров от того места, где была Уайти, а через сутки неожиданно обнаружили на том же месте трех львов, которые крепко спали. Они, очевидно, были недовольны тем, что их потревожили, и неохотно удалились. Присутствие этих львов объяснило, почему Уайти ушла отсюда.
Несмотря на то что нам не удалось найти всех наших гепардов до конца моего пребывания в Меру, было так чудесно вновь увидеть эти прекрасные места и зеленый, начинающий цвести буш — верный признак приближающихся дождей. Меня всегда удивляло, почему цветение начинается за две-три недели до наступления сезона дождей, и со временем я узнала, что это одна из мудрых мер предосторожности, принимаемая природой для того, чтобы обеспечить опыление цветов. В течение этого периода воздух становится уже достаточно влажным, благоприятствуя цветению, и опыление может быть закончено, прежде чем сильные ливни прибьют цветки к земле.
Перед самым отъездом мы нашли следы семьи гепардов, ведущие от лавового плато вниз по хребту к равнине, в шести километрах от того места, где мы их видели в последний раз. Следы, видимо, были двухдневной давности. Было уже слишком темно, чтобы разыскивать их, а так как мне все равно предстояло на следующее утро покинуть Меру, я решила сняться на рассвете, чтобы до выезда с территории парка еще раз поискать гепардов.
Когда мы миновали очень неровный участок местности, я заметила дерево, сплошь унизанное грифами.
Осторожно приблизившись, чтобы случайно не наткнуться на львов с добычей, я увидела маленьких гепардов, обступивших еще не разделанную тушу молодой газели Гранта, и Уайти, которая отдыхала рядом с ними после охоты.
Хотя я подбиралась к ним очень осторожно, детеныши убежали, но, когда Уайти позвала их «прр-прр», они остановились, а потом вернулись обратно к матери. Самый маленький из них казался особенно испуганным. Как только они принялись за добычу, я попыталась их сфотографировать. Однако щелчки аппарата даже на расстоянии около тринадцати метров снова испугали детенышей, и они убежали на термитник. Уайти изо всех сил звала их обратно, но они даже не пошевелились. И только когда я отошла на безопасное, по их мнению, для них расстояние, они бросились к добыче, которую Уайти тем временем разделала для них. Полчаса я наблюдала в полевой бинокль, как они жадно поглощали тушу газели. Уайти была рядом с ними, но предоставила им право первенства. Когда от газели осталась только голова и ноги, грифы отважились опуститься на землю, и тогда детеныши забавно бросились на птиц, чтобы заставить их взлететь. Молодым гепардам было всего четыре-пять месяцев, но они, очевидно, уже научились защищать свою добычу.
Мне пришли на память подобные сцены и с Пиппой. Какой хорошей матерью была она в каждой из своих семей до тех пор, пока детеныши зависели от нее. Но как только они могли заботиться о себе сами, Пиппа порывала с ними всякую связь, а в тех случаях, когда они вдруг попадались на ее пути, отгоняла их.
Если принять во внимание, что узы детей с матерью были значительно прочнее, чем отношения со мной, казалось просто невероятным, что дети Пиппы (Тату и Уайти) сохранили ко мне доверие, несмотря на то что мы расстались пять с половиной лет назад. Тату и Уайти не только были готовы доверить мне своих котят, но подпускали меня, даже когда расправлялись с добычей.
Конечно, мне очень хотелось знать, каковы будут успехи Уайти в воспитании ее потомства. Поэтому я вернулась в Меру через три месяца и снова разбила лагерь вместе с Локалем на месте прежнего дома Пиппы. Вечером я сидела у ее могилы. Все было тихо, и только ветер шумел, проно<