Вся жизнь принцев проходила вне всякой связи с другими людьми, кроме нескольких наложниц, у которых были удалены яичники или матка. Если по чьему-либо недогляду какая-то женщина беременела от заключенного принца, ее немедленно топили в море. Принцев охраняли стражники, у которых барабанные перепонки были проколоты, а языки надрезаны. Эта глухонемая охрана могла стать при необходимости и убийцами заключенных принцев.
Жизнь в „золотой клетке“ была пыткой страхом и мучением из-за полного неведения всего, что происходило за стенами. В любой момент султан или дворцовые заговорщики могли там всех поубивать. Если принц выживал в таких условиях и становился наследником трона, он чаще всего был просто не готов править огромной империей. Когда в 1640 году умер Мурад IV, его брат и преемник Ибрагим I так испугался толпы, рвавшейся в кафес, чтобы провозгласить его новым султаном, что забаррикадировался в своих покоях и не выходил до тех пор, пока не принесли и не показали ему тело мертвого султана. Сулейман II, проведя в кафесе тридцать девять лет, стал настоящим аскетом и увлекся каллиграфией. Уже будучи султаном, он не раз высказывал пожелание вернуться к этому тихому занятию в уединении. Другие принцы, как упомянутый Ибрагим I, вырвавшись на свободу, пускались в дикий разгул, как бы мстя судьбе за погубленные годы. Служившая фундаментом сераля невольничья система пожирала в „золотой клетке“ своих творцов и превращала их самих в рабов».
Принц мог стать султаном, его могли женить на принцессе из другой державы или на дочери турецкого сановника и отправить в провинцию, подальше от дворца, а могли и просто лишить жизни в интересах соперничающих за престол кланов.
Драме такого рода Жан Расин посвятил свою трагедию «Баязид», написанную под впечатлением рассказов очевидца кровавых событий — французского посланника в Турции графа де Сези. Трагедия была поставлена во Франции в 1672 году и позже стала классической.
В предисловии к трагедии автор счел нужным кратко описать ход исторических событий: «У султана Мурада, или Мурата (Мурад IV — Ш.К.), повелителя турок, завоевавшего в 1638 году Багдад, было четверо братьев. Первый, Осман, был султаном до него и процарствовал около трех лет, по прошествии которых янычары лишили его и престола, и жизни. Второго звали Орхан. В первые же дни своего правления Мурад велел задушить его. Третьим был Баязид, царевич, на которого возлагались большие надежды. До осады Багдада Мурад — то ли из политических соображений, то ли из братской приязни — щадил царевича. Но после того как город был взят, торжествующий султан отправил в Стамбул повеление умертвить Баязида, каковое и было исполнено примерно так, как я изобразил в своей пьесе. Мурад имел еще одного брата по имени Ибрахим, которого презирал за тупость и потому не опасался; впоследствии Ибрахим стал султаном. Ныне царствующий султан Мехмед является сыном Ибрахима и, следовательно, племянником Баязида».
Один их героев пьесы — великий визирь Акомат раскрывает своему наперснику, а заодно и зрителям, тайны борьбы за престол:
Суровы, знаешь сам, обычаи в серале.
Припомни, сколько раз тут братьев убивали:
Брат может посягнуть на трон, и оттого
Он кровью платится за кровное родство.
Лишь хилый Ибрахим здесь может быть спокоен.
Хотя ни умереть, ни жить он не достоин,
Но жизнь ничтожную бессмысленно влачит:
Убожество ума — ему надежный щит.
А Баязид умен, отважен и прекрасен,
И в силу этого особенно опасен».
Не обошел эту волнующую тему и Осман-бей:
«В серале ведутся такие интриги, каких нельзя встретить ни в одной части света. Каждая женщина там интригует или в свою пользу, или в пользу своих принцев и принцесс, если они у нее есть. Если у нее принц (шах-заде), то она постоянно предвидит в будущем возможность видеть своего ребенка на троне и самой сделаться валиде-султан. Если у нее дочь, ее постоянно мучит и заставляет интриговать забота о приискании выгодной партии для своей султанши.
Здесь мы коснулись чрезвычайно чувствительной струны, которая связана с самым жгучим вопросом, можно сказать, душой внутренней турецкой политики, — вопросом о престолонаследии. Действительно, каждая кадина, имеющая сына, есть претендентка, так как каждый шах-заде может сделаться султаном; поэтому все окружающие его, в особенности же матери, делают себе из его вступления на престол idee fixe, осуществление которой становится целью всей их жизни.
Поэтому каждая кадина и ее двор составляют партию, денно и нощно интригующую и работающую в пользу своего принца. Этот принц является для них идолом, которого они ласкают и берегут с чрезвычайной нежностью и уважением. Арслан, лев — вот имя, с которым эти люди обращаются к своему принцу; так как султан-отец считается львом львов, то само собою разумеется, что его сыновья по праву могут называться львятами. Поэтому кадина никогда не назовет своего сына иначе как арсланум — мой лев: назвать его иначе было бы нарушением придворного этикета.
Так как эти стремления питают все партии, то ясно, что в серале столько партий, сколько претендентов. Каждая из этих партий представляет очаг интриг, отпрыски которых тянутся во все стороны внутри сераля так же, как и вне его, потому что, если жены и принцы стараются привлечь себе партизан, то те, которые стремятся к власти, тоже имеют интерес в том, чтобы приобрести себе поддержку возле падишаха или по крайней мере знать все, что делается вокруг него.
Сказанного мною, кажется, достаточно для того, чтобы объяснить то политическое брожение, которое оттуда распространяется в административные, а подчас даже и дипломатические сферы.
Эти интриги с их разнообразными комбинациями задают, как легко можно понять, много работы женскому населению сераля».
Школа принцев
Кому-то из принцев суждено было стать султаном, а потому ему следовало кое-что знать и получить достаточное образование.
Обучались мальчики в «Школе принцев», существовавшей во дворце. Обычная программа включала письмо, чтение, толкование Корана, жизнеописание Пророка, законоведение, историю, стихосложение, риторику, философию, математику и некоторые другие предметы.
По случаю первого чтения ребенком Корана устраивали большие праздники, приглашая множество гостей.
Особое внимание уделялось дворцовому этикету и военным наукам. Обычным делом были парады принцев, одетых в военную форму, увешанных всевозможными наградами, в сопровождении свит из мальчиков, также облаченных в военную форму и при оружии.
Об отцовском воспитании, в привычном смысле, говорить не приходилось. Султана многочисленные сыновья видели только по большим праздникам. Но были и исключения из правил. В сказках Шехерезады читаем: «А после того Нур-ад-дин занялся воспитанием своего сына; и когда тот окреп и ему исполнилось семь лет, он призвал к нему учителя и поручил ему научить его читать и дать ему образование и хорошо воспитать его. И учитель научил его читать и заставил усвоить полезное в знании, и Хасан повторял Коран в течение многих лет и становился все красивей и стройней».
«Сыновья же пашей обыкновенно получают весьма плохое воспитание и образование, — писала Мелек-ханум. — Они рано предаются всякого рода излишествам и тем самым преждевременно расстраивают свое физическое и умственное здоровье. По смерти отцов они скоро проматывают свое состояние и по большей части умирают в крайней бедности».
Дочери султана получали самое поверхностное образование в стенах гарема. Их обучали читать, писать и вышивать, а главное внимание уделялось науке быть красавицей, женой и матерью, и прочим гаремным премудростям. По сути же девицы, окруженные роскошью и скукой, пребывали в некой сладостной летаргии в ожидании радостей любви.
Повзрослевших принцесс выдавали замуж, и таких браков добивались для своих сыновей самые влиятельные вельможи и иностранные властители.
Ограничение рождаемости
У султанов, как правило, было много детей. И хотя рождение каждого ребенка становилось праздником, безмерное увеличение потомства не приветствовалось.
«Казалось бы, Абдул-Хамид, обладатель столь огромного сераля, должен быть отцом многочисленного семейства, — писал Джордж Дорис. — Однако это отнюдь не так, и число его детей сравнительно невелико — их всего тринадцать. Женщины из его гарема редко становятся матерями, и это результат строгих мер, принятых с целью не допустить чрезмерного увеличения числа потомков султана. Произвольный выкидыш — частое явление в гареме: старые рабыни-кальфа в совершенстве владеют этим мерзким искусством. Надзор, который осуществляют за женщиной, удостоившейся чести разделить ложе падишаха, очень строг и позволяет распознать самые первые симптомы беременности, которую они тут же прерывают.
Впрочем, случается, что бедная одалиска, иногда из гордости, а иногда из-за материнского инстинкта, весьма развитого у турчанок, с помощью различных уловок обманывает бдительность надзирательниц. Она скрывает беременность до самого конца и, делая султана отцом вопреки его желанию, из простой икбал становится кадиной».
ТАЙНЫСЕРАЛЯ
Влияние жен на государственные дела
Чем меньше правители занимались государственными делами, тем большее влияние обретали их жены и фаворитки. И если правителей еще сдерживали принятые правила или дворцовый этикет, то у дам не было и таких ограничений. Гаремная жизнь воспитывала в них постоянную готовность к интригам и соперничеству, и дипломатические таланты раскрывались будто сами собой.
Если влиятельные дамы были иностранками, то это, как правило, сказывалось на отношениях властителей к исторической родине их жен.
В Библии излагается удивительная история еврейской красавицы Эсфирь. Когда персидский царь Артаксеркс изгнал свою неверную жену, были собраны лучшие девушки со всего царства, чтобы царь мог избрать себе супругу. Выбор пал на Эсфирь. Сделавшись царицей, она сумела спасти свой народ от разорения и уничтожения, которым его намерился подвергнуть алчный царский вельможа. Первым он собирался повесить отца Эсфири Мардохея, не оказывавшего ему почтения и покорности. Однако в виселице оказался сам вельможа, а народ Эсфири в честь своего чудесного избавления установил праздник Пурим.
Знаменитая Юдифь также готова была пожертвовать собой, чтобы спасти родной город. Когда к нему подступили войска Навуходоносора под командованием Олоферна, красавица Юдифь явилась в стан врага якобы за тем, чтобы помочь ему захватить город. Когда же ослепленный красавицей Олоферн пригласил ее разделить с ним ложе, Юдифь отрубила ему голову и унесла ее в корзине. Деморализованные войска Навуходоносора потерпели поражение. Этот сюжет весьма популярен в литературе и живописи.
Масштаб деятельности султанши Роксоланы сильно пошатнул прежние представления о месте женщины в государстве и политике. Бывали периоды, когда империей правили не султаны, а их жены. Порожденную Роксоланой новую эпоху позже назвали «Женским султанатом» (1541–1687).
«Три тысячи лиц, составляющих императорский гарем и двор, образуют зерно партии, называемой партией сераля, — писал Осман-бей. — Влияние всего этого народа, окружающего султана, без сомнения, чрезвычайно велико; но если захотеть приблизительно высчитать численную силу этой партии, силу, фигурирующую между политическими факторами, нужно сюда прибавить еще около 10 000 человек, связанных с сералем тысячами самых жгучих интересов.
Точно так же население Бедиктага и др., равняющееся населению большого города, целиком составлено из лиц, служащих при дворце и по необходимости обязанных следовать его политике.
Таким образом, эти двенадцать-тринадцать тысяч человек составляют партию, настолько сильную и влиятельную, что сам падишах принужден сообразовываться с ее видами и покровительствовать ее интересам».
Так как руководила этой гаремной партией мать-султанша, то естественно, что ее покровительства искали не только обитательницы гарема, но и самые важные сановники, дипломаты, купцы. Лишь она одна имела серьезное влияние на султана, почти небожителя, и охраняла доступ к вниманию падишаха, как архангел Гавриил — врата рая. Случались, конечно, и исключения, когда одна из жен безраздельно завладевала султаном, но это только подтверждало правило.
Покои валиде-султан были столь же труднодоступны, как и покои самого султана. Все обращения к валиде-султан или визиты к ней осуществлялись по строгому этикету и с соответствующими почестями, которые подчеркивали ее власть и значимость.
О результатах таких посещений писал Джордж Дорис:
«Разумеется, эти визиты иногда приносят мужьям стремительное повышение, которое не всегда означает признание их личных заслуг или результат вмешательства валиде-султан. Так, в гаремах Константинополя ходит много слухов о влиянии, которым пользуется одна милая дама из гарема Хасана-паши — министра морского ведомства, прозванного „бессменным“ за свое умение выходить из всех министерских и прочих бурь и за особое расположение к нему султана».
Указывать султану на то, что влияние жен или фавориток стало чрезмерным, или влиятельному паше на неподобающее поведение гарема никто не решался. Эта тема была под особым запретом и могла стоить правдоискателю головы.
«Заговорить с турком о его женах — значит допустить вопиющую бестактность, — писал Теофиль Готье. — Этой деликатной темы нельзя касаться даже иносказательно, даже малейшим намеком. Поэтому привычные для нас фразы вроде „Как здоровье вашей супруги?“ из разговора исключены. Самый суровый и бородатый османлы покраснеет, как девица, услыхав подобную непристойность. Жена французского посла, желая преподнести Решид-паше несколько отрезов лионского шелка для его гарема, вручила их ему со словами: „Вы сумеете лучше, чем кто-либо другой, найти применение этим тканям“. Выразить назначение подарка более ясно означало бы совершить неловкость даже в глазах Решида, приученного к французским нравам, и редкостный такт маркизы подсказал ей эту изысканно-расплывчатую форму, чтобы не ранить восточную щепетильность».
Кутузов в Стамбуле
Чрезвычайный и полномочный посол России в Османской империи генерал-поручик Михаил Илларионович Кутузов прибыл в Стамбул в сентябре 1793 года. Помимо дипломатических талантов, он проявил немалую закулисную ловкость. «Подарки к султан-валиде отправлены в харем с советником и двумя кавалерами посольства, — сообщал Михаил Кутузов в письме императрице Екатерине II, — где приняты кизляр-агою с великою почтительностию, и уже известно здесь, что султан внимание сие к его матери принял с чувствительностью. При сем препровождаю всеподданнейше ведомость подаркам, розданным с 21 октября, и счет чрезвычайным издержкам с 13-го того же месяца…»
В письмах к своей жене Михаил Кутузов описывал любопытные подробности своей кипучей деятельности:
«Ничего примечательного после последней почты не случилось, кроме вещи здесь небывалой, а именно: валиде-султан, то есть мать султанская, прислала в церемонии чиновника своего валиде-кегая-колфосы, провождаемого переводчиком Порты, спросить об моем здоровье, объявить внимание ее ко мне и вручить от лица ее подарки, состоящие из шалей, трех платков, которые вечно сохраню, и многих парчей турецких, ост-индских и ормусских, и чашечку для кофея с дорогими каменьями; всего пиястров на 10 000. Да, чтобы тебе дать об великолепии азияцком понятие, надобно сказать об обеде капитан-паши; он молодой человек, фаворит султанской, женат на его сестре, великолепен, мот, три миллиона [пиастров] должен; учтив и любезен. Мебель и платье на людях, все новое было; слуг до тысячи в парче; ковры малиновые, бархатные, золотом шитые; софы с жемчугом; на ближних слугах очень много бриллиянтов. Между многих забав, был жирит, то есть скачка на лошадях. Все лошади его конюшни, которая, конечно, первая в свете. Он так великолепен, что лишь только увидел, что мне две лошади понравились, тотчас их на другой день и послал мне, и я уже с сей конюшни имею пять лошадей».
Описал Михаил Кутузов жене и прием у падишаха:
«Дворец его, двор его, наряд придворных, строение и убранство покоев мудрено, странно, церемонии иногда смешны, но все велико, огромно, пышно и почтенно. Это трагедия Шекспирова, поэма Мильтонова или Одиссея Гомерова. А вот какое впечатление сделало мне, как я вступил в аудиенц-залу: комната немножко темная, трон, при первом взгляде, оценишь в миллиона в три; на троне сидит прекрасной человек, лучше всего его двора, одет в сукне, просто, но на чалме огромной солитер (большой бриллиант в оправе. — Ш.К.) с пером и на шубе петлицы бриллиантовые. Обратился несколько ко мне, сделал поклон глазами, глазами и показал, кажется, все, что он мне приказывал комплиментов прежде; или я худой физиономист, или он добрый и умный человек. Во время речи моей слушал он со вниманием, часто наклонял голову и, где в конце речи адресуется ему комплимент от меня собственно, наклонился с таким видом, что кажется сказал: „Мне очень это приятно, я тебя очень полюбил; мне очень жаль, что не могу с тобою говорить“. Вот в каком виде мне представился султан».
Михаил Кутузов пробыл в Турции всего один год, но успел сделать очень много: упрочил влияние России в Турции и склонил ее к заключению союза с Россией и другими европейскими державами против революционной Франции. Влияние Франции было серьезно ослаблено, а французские подданные получили приказание покинуть пределы Турции.
О том, как устраивались всевозможные дела через посредничество жен «неподкупных» чиновников, вспоминала и Мелек-ханум. В бытность ее супруга губернатором Иерусалима, она не теряла времени даром: «То один, то другой пришлет мне когда великолепные часы, когда бриллиантовую булавку или жемчужное ожерелье; они, казалось, соперничали между собою, кто из них сделает мне лучший подарок».
Если кто-то не догадывался заслужить признательность «первой леди», ее дворецкий находил всевозможные способы «призвать их к порядку». «Все это совершалось без ведома губернатора, — писала Мелекханум. — И вскоре я увидала себя обладательницей четырехсот тысяч франков, заключавшихся частью в денежных суммах, частью в драгоценных каменьях и различных золотых украшениях».
Протекции были обычной практикой и при дворце. Сама Мелек-ханум выхлопотала у султана прощение и высокую должность для своего супруга Кипризли-паши, находившегося в опале.
Та же Мелек-ханум проявила чудеса смекалки, когда, уже изгнанная мужем, направлялась в Стамбул. По пути через провинции, в которых назрел мятеж против самоуправства ее бывшего мужа, она рисковала жизнью. Но представившись женой нового губернатора, была принята с большим почетом, осыпана подарками и отправилась дальше, пообещав наивным бедуинам протекцию.
Как правило, султан редко снисходил до того, чтобы самолично рассматривать кандидатуры на второстепенные посты. Этим занимались его вельможи, вернее — их жены, которых, в свою очередь, просили матери, жены или сестры кандидатов на «теплые» места. И тут, разумеется, не обходилось без соответствующих подарков, приношений и других знаков признательности.
Султан — профессия опасная
История султанских династий красноречиво свидетельствует, что опасность заговора, убийства, свержения с престола существовали всегда, как тень трона падишаха. А потому забота о собственной безопасности была одной из главных «профессиональных» обязанностей султана. И в этом деле государственной важности султаны предпочитали излишества недостаткам.
Александр Сергеевич Пушкин писал в «Бахчисарайском фонтане»:
Гирей сидел потупя взор;
Янтарь в устах его дымился;
Безмолвно раболепный двор
Вкруг хана грозного теснился.
…Горит ли местию кровавой,
Открыл ли в войске заговор,
Страшится ли народов гор,
Иль козней Генуи лукавой?
Нет, он скучает бранной славой,
Устала грозная рука;
Война от мыслей далека.
Ужель в его гарем измена
Стезей преступною вошла,
И дочь неволи, нег и плена
Гяуру сердце отдала?..
Роберт ван Гулик приводит пример из китайской истории: «Поскольку император во время развлечений с женщинами был особенно уязвим для нападения, его безопасность обеспечивалась самым строгим образом. Все двери, ведущие во внутренние апартаменты, держали закрытыми, и их усиленно охраняли. Чтобы предотвратить любые попытки женщин напасть на своего царствующего возлюбленного, во дворце соблюдался старинный обычай, согласно которому женщину, которой предстояло разделить ложе с императором, раздевали донага, заворачивали в накидку и доставляли в императорские покои на спине евнуха. Таким образом, она никак не смогла бы спрятать на себе оружие».
Шпионаж, или Особые подарки Его Величества
Джордж Дорис приоткрыл некоторые тайны султанского гарема:
«Кадина не может никогда, ни под каким предлогом, покидать султанский сераль — в отличие от одалиски, простой икбал, у которой нет детей. Последняя может быть подарена султаном фавориту или какому-нибудь крупному вельможе: в этом случае она, естественно, занимает первое место в гареме своего нового господина.
Часто падишах делает такого рода подарок для того лишь, чтобы избавиться от женщины, к которой его каприз уже прошел или присутствие которой во дворце покажется ему бесполезным. Иногда за этим щедрым жестом кроется тайный расчет и на подаренную таким образом женщину возлагается миссия, роковая для того, чьей женой она становится. Так, алим
Сайфеддин-эфенди, более других внушавший опасения султану, получил от него в подарок изумительной красоты рабыню, которая оказалась слишком прекрасна: он так любил ее и так был любим ею, что от этой любви умер…
Еще чаще этим женщинам, рассылаемым в гаремы к подозреваемым лицам, приходится заниматься таким низким делом, как шпионаж. Турецкие мужья гораздо откровеннее со своими женами, чем это обычно представляют. Они часто посвящают жен в свои планы, делятся своими проблемами, иногда даже советуются с ними, и это доверие отчасти служит для них вознаграждением за то жалкое положение, которое они обречены занимать в обществе: этим легко пользуется Абдул-Хамид. Если случается, что женщина привязывается к своему новому господину и не выполняет свою предательскую миссию, она теряет право когда-нибудь вернуться в султанский гарем. Чтобы иметь возможность вернуться в этот „Сад Наслаждений“, она должна прежде всего оказывать некоторые услуги. На жаргоне сераля это называется „получить паспорт“. Во время армянских событий женщины-шпионки сыграли важную роль. Именно благодаря им власти выяснили, кто из турок выказывал симпатии к армянам, злоумышляя против султана.
В обычное время они занимаются этим в стенах самого дворца, наряду с евнухами, которые, прячась за шторами, постоянно подслушивают из-за перегородок все разговоры. Иногда Абдул-Хамид лично узнает то, что ему важно знать. Так, однажды, увидев юную рабыню, которая стирала платки своей госпожи-кадины, он приказал, чтобы ее доставили к нему и удовлетворил с нею свою внезапную прихоть. И так как, говоря словами поэта, удовольствие всегда располагает к беседе, он пообещал ей титул принцессы при условии, что она будет сообщать ему о том, что думают дамы из ее гарема и какого они мнения о нем. Поощренная таким образом, новая фаворитка не замедлила удовлетворить любопытство повелителя и сообщила ему, что кадина, ее госпожа, находит его слишком старым и неспособным к любви. Получив горький урок,
Абдул-Хамид поставил юную рабыню над ее впавшей в немилость госпожой, сказав: „Так я поступлю со всеми, у кого на сердце не то же, что на языке“».
В восточных преданиях приводятся и другие истории, когда к преступавшим все пределы царям подсылали специально обученных наложниц. Те их сначала покоряли своей красотой, а затем предавали ужасной смерти, венчавшей изощренный план мести.
Пытки и казни
Вызвать подозрение, а еще страшнее — гнев господина было для наложницы или жены равносильно подписанию смертного приговора.
«Кто знает, сколько крови и слез утекло уже за непроницаемыми двойными стенами и сколько безвинных душ было принесено в жертву безмерной подозрительности Абдул-Хамида? — писал Джордж Дорис. Все знают, что при малейшем подозрении в адрес своих жен он выходит из себя и наносит удар не задумываясь.
Известна история одной рабыни, которую он застрелил в своей собственной постели: она позволила себе резкое движение, и деспоту показалось, что несчастное дитя хотело его задушить.
Юность, красота и нежность робких созданий не могут смягчить жестокость господина. Часто по малейшему подозрению его евнухи получают приказ устранить какую-нибудь из них, подругам исчезнувшей девушки запрещается расспрашивать о ней. На сей счет рассказывают трагическую историю двух одалисок, проникнувшихся друг к другу теснейшей симпатией. Одна из них, заподозренная в греховном умысле, внезапно исчезла. Ее подруга, не видя ее более в гареме и не осмеливаясь даже произнести ее имя, увяла, потеряв единственное в жизни близкое существо, и умерла, как срезанный цветок, лишенный влаги.
Удушение, утопление в Босфоре, истязания — все это, кажущееся в наше время неправдоподобным, здесь чаще практикуется — причем чаще, чем обычно считают — против жен падишаха.
Вот простой пример, дающий достаточно наглядное представление о драмах, разыгрывающихся в Йилдызе.
Однажды султан, выйдя из своего кабинета, забыл на столике один из своих миниатюрных карманных револьверов, с которыми он никогда надолго не расстается. Вернувшись вскоре, он застает двенадцатилетнюю девочку, маленькую рабыню из гарема, которая по недосмотру проникла в комнату и вертела в руках оружие, приняв его, быть может, по своей наивности, за диковинную игрушку. Мысль о покушении мгновенно пронеслась в больном мозгу Абдул-Хамида! Увидев страх на лице господина, девочка залилась слезами, и волнение невинного ребенка показалось деспоту признанием в преступлении, в котором он ее подозревал. Он повелел схватить девочку и тотчас же „допросить“ ее, что в Йилдызе означает: подвергнуть самым отвратительным пыткам. Но от невинной бедняжки не могли добиться ничего, кроме криков и слез, хотя под ногти ей загоняли раскаленные иглы! С помощью этих методов следствие установило, что ей, невиновной, было не в чем признаваться: лишь тогда было прекращено истязание маленькой мученицы, горестная история которой, верно, уже забыта в султанском гареме!»
Палач, мешок с ядром и дно Босфора были неизбежным концом для жен и наложниц, дерзнувших вызвать ревность или гнев повелителя. Однако даже такая мрачная перспектива не в силах была остановить обитательниц гаремов, терявших осторожность от вдруг нахлынувшей любви, жгучей ревности или жажды мести за свои унижения.
Упоминавшаяся уже рабыня Бессиме, на которой султан женился по всем канонам, этим не удовлетворилась. Потеряв расположение султана и выселенная из гарема, она затеяла роман с Тефик-пашой и даже вышла за него замуж.
«Это был первый случай в истории Оттоманской империи, — писал Осман-бей, — когда жена султана вступила во вторичный брак с обыкновенным смертным.
Вышеупомянутый паша, несмотря на свое весьма маленькое жалованье, проводил жизнь среди удовольствий, делал долги и надувал каждого, кто имел к нему какое-либо отношение. Смелый поступок Тефик-паши, без сомнения, должен был вызвать гнев Абдул-Меджида и презрение его верных подданных; турки бывают неумолимы к оскорбителям величества. …Спустя недолгое время, Тефик-паше пришлось ответить за свое преступление преждевременной смертью. Но столь строгое наказание было совершено со всею изобретательностью и предусмотрительностью, на которую способна только восточная тонкость.
Сначала Абдул-Меджид сделал вид, что он очень равнодушно относится к замужеству своей законной жены; он даже до такой степени скрыл свое неудовольствие по этому поводу, что предоставил Бессиме право пользоваться одним из дворцов, принадлежащих казне. Отвлекши таким образом общественное мнение, султан однако же вскоре придрался к незначительному предлогу, чтобы сослать Бессиме и ее мужа в Бруссу. И нет сомнения, что Тефик-паша должен был бы там расстаться с жизнью; но так как это требовалось совершить со всевозможными предосторожностями, то было решено вернуть несчастного пашу в Константинополь и отравить. Поэтому Тефик получил прощение и вернулся в Константинополь, где спустя несколько месяцев и умер. Официальная милость и широкое прощение произвели желаемое впечатление, и никому не пришла мысль подозревать причину смерти Тефика. Бессиме, как предмет слабости султана, осталась в живых».
Похоже, вмешательство гарема в дела правителей были обычным и древним явлением. Одну такую историю мы находим и в сказках Шехерезады:
«Что же касается женщин-любимиц, из наложниц и других, которые были причиной убиения визирей и порчи государства из-за своих хитростей и обманов, то когда все, кто пришел в диван из городов и селений, отправились к своим местам и дела их выправились, царь приказал визирю, малому по годам, большому по разуму, то есть сыну Шимаса, призвать прочих визирей, и они все явились к царю, и тот уединился с ними и сказал: „Знайте, о визири, что я уклонялся от прямого пути, был погружен в невежество, отвращался от добрых советов, нарушал обещания и клятвы и прекословил советчикам, и причиной всего этого была забава с этими женщинами, и их обманы, и ложный блеск их слов, и ложь, и мое согласие на это. Я думал, что их слова — искренний совет, так как они были нежны и мягки, а оказалось, что это яд убийственный. Теперь же я утвердился в мнении, что они хотели для меня лишь смерти и гибели, и заслужили они наказание и возмездие от меня по справедливости, чтобы я сделал их назиданием для поучающихся. Но каков будет правильный план, чтобы их погубить?“