Всю тяжесть чувства возвратит
И мышц спаявшийся гранит,
И боль спастического рода.
Любовь физически тяжка,
Как в грудь штык-нож исподтишка!
244.
Но отбери её, и тут же
Ты тонешь ржавой булавой
В ил океана, глубже, глубже,
Не веря чувствам, что живой.
Но ты уже пустой, типичный,
Марионеточный, тряпичный,
Не станешь близким и родным
Тем чудакам, едва живым,
Что поцелованы лучами
Далёких солнц, что там и тут,
К лучам влюблённости бредут,
Страдальцам тем, что ждут ночами,
Живя единым мигом встреч,
В надежде тайну уберечь.
245.
Вчерашний вечер, странный, жуткий,
Остался в памяти не весь,
Застыл нелепой прибауткой
И копошится, словно взвесь.
Всё началось в пустой таверне,
Подобной тем, что есть под Плевной,
Туда наш малый вечерком
Брёл насладиться кофейком.
Неяркий свет, отделка кедром,
Хром вентиляционных труб,
Фон музыкальный - прост и груб,
Там жалюзи дрожат под ветром,
Блеск потолочных чёрных плит,
За стойку барную манит.
246.
Внезапно в щели под порогом
Скользнув за плинтусом, как нить
Стал виться дым, сперва немного,
Затем пошёл столбом валить.
Вдруг в центре зала, у дивана,
В клубах нависшего тумана,
Развеяв крыльями просвет,
Явился черный силуэт.
Зрачки черны, налиты кровью,
Чуть видны из-под верхних век,
Ведут свой хаотичный бег,
Тепло сверкая по-коровьи.
И слизь течёт на пол, хлеща
С широкополого плаща.
247.
Он обезличен, прыток, дерзок,
Взгляд его хищен и горяч,
Вся жизнь, как скомканный отрезок
Забыта с горсткой неудач.
Теперь он - важная фигура,
С не видной глазу гарнитурой,
Знать у него теперь для вас
Есть все ответы в трудный час.
Он остроумен и находчив,
Он эрудирован, умён,
Любого в грязь вмешает он,
И наведёт и сглаз, и порчу.
Отныне Бог он и кумир,
Он - свежеслепленный вампир!
248.
Тут точно без рукопожатий!
Два поворота головой,
Кривой смешок, пяток проклятий
И взмах кровавой булавой.
В час обращения в вампиры
В пустом подвале, в бывшем тире,
Большим реликтовым мечом
Он был Нероном наречён.
И вот он с вывернутым рылом
Стоит - взъерошен, как палач,
Мнет пегой лапою кумач,
Пропахший собственной могилой.
Отмашка. Выпад. Поворот -
Смеясь он лупит свой живот.
249.
- Запрячь клыков своих осколки
В обрывки дёсен глубоко,
Ты не один два метра в холке,
С глазами в цвет «Мадам Клико».
Смешон твой выпяченный ворот,
Твой рот вчера в бою распорот,
Ты импульсивен и криклив,
И даже несколько кичлив.
Но если ты не сгинешь срочно,
Я в грудь твою вобью копьё,
И тело бренное твоё
Натру эмульсией чесночной.
Заброшу в лужу у костра,
Вколов шесть граммов серебра!
250.
В ход полетели миски, плошки,
Пустые кресла, бутыли.
Едва не снёс щеку Алёшке
Штоф недопитого Chablis.
Пустые микшеры, салфетки,
Эклеры, чипсы, тарталетки,
Всё смерчем кружит меж колонн,
Где в смехе корчится Нерон.
Во лбу сияет пентаграмма.
Он встал меж гипсовых фигур,
И как в игре, влип вглубь текстур.
Быть может это голограмма?
Нет! Это не самообман.
Он здесь, реален, как стакан.
251.
Пылал накал кипучих действий,
Но Лёша был неколебим,
Он на коварство и злодейство
Глядел как вымученный мим.
Рука простерта без эмоций
Вперёд ладонью. Сердце бьётся!
И указательный, как кол,
Велит смутьяну сесть за стол.
Нерон сперва метался зверем,
Хромым стреноженным конём,
Сверкнул зрачками, как углём,
Взглянул на блеск открытой двери,
Шипел и фыркал, как манул,
Но конвульсивно сел на стул.
252.
Он бледен, щёки его впалы,
Кривой пробор его не густ,
Не отражает гладь зерцала
Его вульгарно алых уст.
Белы больные роговицы,
Как лунь нетронутой страницы,
Вся кровь исчерпана до дна,
Как жир из тела бегуна.
Чрезмерно крупными клыками
Топорщит верхнюю губу,
Седая прядь юлит на лбу
Необъяснимыми рывками.
Он весь - репей, шалфей и лён,
Лишь возраст не определён.
253.
Вдруг стал покладист он, спокоен,
Мнёт угол скатерти в руке,
Как старый борт с пятком пробоин,
Залёгший в бухте на песке.
Он щурит глаз, шуршит словами,
До смеха сбивчив временами,
Трет переносицу ногтём
И повторяет: «Всё путём».
Он присмирел и стал разумен,
По сторонам глядит, как вор,
По-заговорщицки хитёр,
Особен, словно горсть изюмин.
И как свершивший долг палач,
Грозит наплывом неудач:
254.
- Когда ход времени прервется,
Застынет словно холодец,
На дне засохшего колодца,
В пыли сатурновых колец,
Хлебнув свободы флибустьера,
И не найдя ни капли веры
Ни средь религий, ни в вине,
Ни средь писаний, ни вовне,
Ножом на вымокшем прикладе
Ты имя вырежешь своё,
Приложишь к брустверу цевьё,
Засев в затихшем палисаде,
И дернешь мушкой к свету фар,
В пустой пролёт меж двух хибар.
255.
Не понимая злых намёков
На риск не выждать мирных лет,
Погрязнуть в бездне мелких сроков,
Оставить лишь кровавый след,
Смотря в одну пустую точку,
Алёша треплет пальцем мочку
И понимает, что Нерон