Курс священника Константина Корепанова
«Наставления святого преподобного
Иоанна Кассиана Римлянина»
ГЛАВА 10. Текстовая запись шести выпусков передачи «Читаем Добротолюбие»,
выходивших в эфир на телеканале «Союз» с 31 августа по 5 октября 2020 года и посвященных разделу «Борьба с духом тщеславия».
Борьба с духом тщеславия, изображение №1
эфир от 31 августа____________ сайт видео
эфир от 7 сентября____________ сайт видео
эфир от 14 сентября___________сайт видео
эфир от 21 сентября___________сайт видео
эфир от 28 сентября___________сайт видео
эфир от 5 октября _____________сайт видео-
Содержание
Особенности страсти тщеславия: она никого не щадит и крайне живуча
Способы ограничить над собой власть тщеславия
В чем пагубность мечтаний о себе и своей жизни
Взгляд на себя со стороны – это тоже тщеславие
Тщеславие есть проявление гордыни
Положительная работа тщеславия у детей
О борьбе с тщеславием в юношеском возрасте
О тайном тщеславии "хороших" людей
Как тщеславие рядится в личину смирения
Передача от 31 августа
Мы продолжаем читать наставления преподобного Иоанна Кассиана и начинаем разговор о борьбе с духом тщеславия. На эту тему у святых отцов написано великое множество слов. Немало написано и у Иоанна Кассиана. Написано так много потому, что современный мир, как мы увидим, давно уже специально создает вокруг атмосферу, подстегивающую, мотивирующую человека к тщеславию. На тщеславии замешано буквально все, и это далеко не случайно. Так было и в прежние времена. По существу, тщеславие – самая страшная, самая опасная, самая непобедимая страсть в человеке.
Особенности страсти тщеславия:
она никого не щадит и крайне живуча
Разговор о тщеславии начинается со 118-го абзаца наставлений Иоанна Кассиана, и дальше следующие семь абзацев говорят о том, что тщеславие практически непобедимо, оно многолико, многообразно, совершенно всегда борет человека; и нет такой формы и быть не может, которая бы помогла человеку избавиться от тщеславия. Частично прочитаем 119-й и 120-й абзацы:
… Диавол, в ком не мог породить тщеславия благообразием статной и блестящей одежды, в том пытает всеять его одеждою неуклюжею, неопрятною и нищенской; кого не мог ввергнуть в сию страсть честью, того подбивает на нее уничижением; кого не мог заставить превозноситься многознанием и умением красно говорить, у того вызывает это важничаньем в молчании. Если кто явно постится, то тревожим бывает суетною славою; а если кто из презрения к такой славе станет скрывать пост, то терпит нападение от самовозношения. Чтоб не запятнаться приражением тщеславия, иной избегает совершать долгие молитвы на виду у братий; но начав упражняться в них тайно, никого не имея свидетелем такого делания, не избегает он трубления пред собою. Прекрасно наши старцы изображают свойство этой болести, сравнивая ее с луком и чесноком, которые по снятии одного покрова оказываются опять покрытыми другим таким же, и сколько раз ни снимай покровов, они все оказываются покрытыми.
Оно не перестает преследовать даже и того, кто, бегая славы, укрывается в пустыни от всякого общения с смертными; и чем дальше кто убегает от мира, тем ожесточеннее оно нападает на него. Из живущих же в обителях иного покушается оно ввергнуть в превозношение тем, что он более всех терпелив в деле и труде; другого тем, что он паче всех скор на послушание; иного тем, что он превосходит всех других смирением. Иной искушается сим по причине обширности познаний, иной – по причине долгого сидения за чтением, иной – по причине длительности бдений. И всякого эта болесть усиливается уязвить собственными его добродетелями, в том устрояя претыкания в пагубу, чем снискиваются плоды жизни…
Вот краткий абрис. Подобных бинарных схем у Иоанна Кассиана очень много, где он постоянно подчеркивает, как бы переливая из пустого в порожнее, что, как ни крути, ты все равно будешь борим тщеславием.
Самый яркий образ, естественно: человек, носящий красивое платье, надевающий богатый костюм, ездящий на роскошном кабриолете или живущий в элитном доме, который эту элитность подчеркивает, – вот тщеславный человек. Можем ошибиться, конечно, но скорее всего да, тщеславный.
Но человек, который живет в убогом шалаше, ездит на стареньких раздолбанных «Жигулях», носит подчеркнуто потрепанную одежду, может быть еще более тщеславным, чем тот первый, который ездит на кабриолете. Само по себе это ничего не значит, любой человек может быть борим тщеславием.
Например, человек, который много читает, много понимает, много знает, естественно, тщеславится своими знаниями. Но на самом деле совершенное незнание к тщеславию подвигает гораздо больше. Можно встретить очень умных, по-настоящему умных людей, причем даже светских людей, мирских, неверующих людей, которые очень скромны. Нельзя сказать, что они не тщеславные, это невозможно, но они очень скромны, ведь знание действительно обладает смиряющей функцией, потому что оно тяжело усваивается. Людей, которые не знают ничего и кричат об этом на каждом перекрестке, при этом учат других, гораздо больше, причем именно в церковной среде. Люди выучили фразу, что знание надмевает (1Кор. 8, 1). Про любовь они как-то забывают, помнят только, что знания надмевают, поэтому говорят: «Я знать ничего не хочу, учиться не хочу, плевал я на все эти знания с высокой колокольни, все это ни к чему, от этого только гордость и падение. Я никогда ничего не читал, не знаю, знать не хочу. Вот нагрубить кому-то, научить кого-то, замечания сделать – это можно. А все эти ваши хитрости от лукавого». Человек тщеславится собственным незнанием, при этом сравнивая себя и постоянно подчеркивая: «Ведь апостолы были рыбаками, и именно они произвели переворот в мире. Поэтому на самом деле будущее не за богословами, не за семинаристами, не за образованными людьми, а за нами, людьми, которые ничего не читают, у которых книжной полки нет, которые грамоту забыли, потому что от этого все беды, все ереси, все падения и прочее».
Казалось бы, книги реально способствуют тщеславию, а в жизни совсем не так. Незнание гораздо больше способствует тщеславию, чем знание, как это ни покажется парадоксальным. Человек может сказать с апломбом, очень решительно: «Я нигде не учился, мне ваши знания совсем ни к чему». И с таким же апломбом, с таким же чувством собственного достоинства, довольства человек может сказать: «Я, между прочим, учился в академии. Нет, нет, не в московской, в Сорбонне». И тот, который нигде не учился, и тот, который получил лучшее по современным меркам образование, одинаково боримы тщеславием. Это не защищает.
Человек может, как я уже говорил, ездить на бедной машине и очень этим тщеславиться: «Я человек простой, скромный, я человек маленький, я езжу только на этой машинке, все ваши дорогие машины – это все нехристианское, неправильное. Человек должен спокойно ездить на простом стареньком автомобиле». Почему на автомобиле? Почему не на лошади, не на телеге? Или на велосипеде на худой конец? На лошади, например, ездили священники в прежние века, почему ты именно на «Жигулях»? А кто-то ездит на дорогих машинах и страшно этим гордится, везде показывает машину, даже не смущаясь, что богатая машина как-то не очень прилична священническому званию.
Но это не важно. И те, которые на таких, и те, которые на этих, на велосипедах, на лошадях, – все могут тщеславиться, это совершенно не показатель. В нашей среде человек может носить удивительно скроенную, качественно пошитую рясу из дорогущего материала, очень хорошего и красивого, очень удобного. И он тщеславный чаще всего, не всегда, но часто. Иоанн Кронштадтский, например, не был тщеславным человеком, хотя носил такую рясу. А можно носить старую и задрипанную, заштопанную, замызганную рясу и тоже быть тщеславным, хотя кажется: вот скромность, вот человек истинно смиренный. Ничего подобного! Тщеславие может бороть совершенно любого человека.
Человек, например, казалось бы, по справедливости может гордиться тем, что он читает три канона и пять акафистов или три акафиста и пять канонов. А может так же тщеславиться, что он ничего не читает. Так и говорит: «Господь и так знает, чего я хочу, это все выдумано, долгие молитвы – это фарисейство. Отец прежде всего знает, что мы имеем в виду, поэтому я даже не считаю, что нужно молиться, это все не так важно. И долгие службы ни к чему, и долгие молитвы ни к чему. Бог просто мне все дает».
Само по себе состояние человека в любой духовной, светской, человеческой, какой угодно области ничем не может защитить его от тщеславия, он все равно может быть им борим, а может и не быть борим. Вот, например, в 121-м абзаце Иоанн Кассиан как бы подводит некоторый итог:
Все другие страсти, будучи преодолеваемы, увядают, и будучи побеждаемы, с каждым днем становятся все слабее; также под влиянием места или времени истощаются они и стихают; или всячески, по причине их раздора с противоположными им добродетелями, удобнее бывает предостерегаться от них и избегать их. Но эта (тщеславие), будучи поражена, с большим ожесточением восстает на брань, и когда почитается испустившею дух, чрез смерть свою делается еще более живою, здоровою и мощною...
Вот итог: вы можете победить блудную страсть, можете победить гнев, победить что угодно, но нельзя в обыденном смысле этого слова победить тщеславие, потому что тогда, когда вам кажется, что вы его победили, в этот момент оно и восстает на вас с новой силой. Вы дошли до самого крайнего положения, борясь с тщеславием, и в этой самой низшей точке своего существования начинаете трубить перед собой: «Вот какой я смиренный человек!» И все. Эта страсть попрала вас. Вы смирялись, терпели, отказывали себе в этом, в другом, третьем. Делали только то, что вам скажут. Все страсти умерли, вы находитесь в таком состоянии, когда вас не беспокоит плоть, вы давно не кушаете, давно не пьете, не спите, молитва не сходит с ваших уст. И вот в момент посещения Божественного света вы говорите: «А все-таки необыкновенный я человек!» И страсть раздавила вас, вытерла о вас ноги, плюнула на вас, выбросила в сточную канаву и посмеялась над вами. Мы думали, что мы ее победили, а она ликует и танцует на наших костях. Вот такая специфическая страсть это несчастное тщеславие, и просто так с ней невозможно сладить, потому что сама победа над ней делает ее сильнее.
Способы ограничить над собой власть тщеславия
Естественный вопрос: как быть? Отцы выработали с определенными оговорками две вещи, которые в известной степени, в известной мере помогают эту страсть если не побороть, то хоть каким-то образом бороться с ней, ограничивая ее власть над собой.
Первый способ – это то, что святые отцы называют царским путем. Кто читал святых отцов («Добротолюбие» или какие-то отдельные книги, издания), тот наверняка встречался с фразеологизмом, словосочетанием, обозначающим некоторую реальность. Некоторые люди не сразу понимают, что имеется в виду. Царский путь – это путь к Богу, лишенный совершенно всяких чрезмерностей и крайностей, всех вообще.
Мы даже в первом томе «Добротолюбия» читали у аввы Исайи мысль о том, что отцы попробовали совершенный пост. Макарий Великий поставил себе такую цель и мог не вкушать пищу в течение сорока дней. Разные отцы по-разному пробовали, кто раз в неделю, кто два раза в месяц, кто еще как-то. Попробовав все это, они приходили к выводу: надо вкушать каждый день. Они могли прожить без еды неделю, но говорили, что кушать надо каждый день. Но кушать один раз в день, не больше. Это для того, чтобы не впадать ни в какую крайность: чтобы не было сугубо строгого поста и не было какой-то особенной вольности в отношении пищи.
Так же и в отношении одежды: она должна быть не очень удобная и не совсем неудобная, не очень дорогая, но и не очень бедная… Она должна быть как у всех, неяркая, незаметная. Все должно быть как у всех. Как все, так и я.
В моей среде, например, собрались священники, и каждый по разным причинам надел роскошную ризу, фелонь с украшениями. Иди и ты достань, будь как все. Да, это может быть связано с какими-то трудностями, зачем это надо? Но в противном случае ты будешь привлекать внимание, они не смогут молиться. И ты не сможешь, потому что будешь думать: «Я не такой, как все, они вот такие, а я вот такой, я не такой, как они, я скромный». И всё, молитвы никакой нет. Их будет Бог слышать лучше, чем тебя.
Все, например, наоборот, надели простые одежды, самые простые, неброские, и ты надень такую же. Она, может, неказистая, затертая, с заплатками; ничего, надень. Будь как все, не выделяйся. Для моей среды священников, давно ходящих в Церковь христиан, это, в принципе, не так сложно, и большинство нормальных христиан стараются быть как все, не выделяться ничем. Это как-то впитывается с молоком Матери Церкви, поэтому людей, которые хотят выделиться, в нашей священнической среде очень-очень немного, это не типичное проявление, все стараются быть как все. Но насколько это трудно сделать людям в миру, когда все у нас заточено именно под то, чтобы быть не такими, как все. Причем это парадоксально!
Помню, когда работал учителем в школе, был такой эпизод, когда ученики переходили на школьную форму. Это не советская школьная форма, просто некая более или менее единообразная форма. Это было в конце нулевых. Разумеется, очень яркие, красивые девчонки в классе возмутились: «Это что такое? Как мы можем одинаково выглядеть? Это же невозможно. Мы хотим носить то, что хотим, не нужна нам форма». Я говорю: «Вы сейчас посмотрите в зеркало». Они все, стараясь выглядеть модно, классно, по-своему одеваясь, были в совершенно одинаковой одежде: черная водолазка, джинсы и джинсовая курточка у всех, кроме одной девчонки. Их было около десяти человек, все были такие.
То есть, стараясь быть вроде бы ни на кого не похожими, быть модными, люди, наоборот, становятся очень похожи друг на друга. Наоборот, если люди стараются быть как все, не выделяться ничем внешне, то вдруг оказываются очень яркими и выглядят очень необычно. Поскольку они не стараются выделить и проявить себя, они становятся совершенно яркими и незабываемыми даже внешне, как это было в прежние времена.
Это первое необходимое правило: чтобы хоть как-то сдержать натиск тщеславия, надо быть как все, стараться вести себя как все. В этом отношении есть замечательное правило. Меня часто прихожане спрашивают: «Например, идет Евхаристический канон, я хочу встать на колени, а никто не встает». Никто не встает – и ты не вставай, люди встали – и ты встань. «Когда креститься в храме?» Когда все крестятся, тогда и ты крестись. «Когда иконы целовать?» Когда все целуют, тогда и ты целуй. Не выделяйся, будь как все, и это придаст тебе мирное устроение, спокойное, помысел не будет волновать – и останется место для молитвы.
Это, конечно, легко говорить. Быть же как все нам трудно, потому что мы все заражены тщеславием. Но постепенно появляется опыт различения, когда человек по внутреннему состоянию сердца начинает понимать: «Вот я сейчас это делаю ради чего? Ради того, чтобы показать себя? Выпендриться, показать, что я не такой, что я тоже могу, что я тоже умею?» Человек начинает замечать это движение сердца и сразу себя сдерживать. Это приходит с опытом.
Второй способ хоть какого-то преодоления тщеславия – когда человек все делает по послушанию. Но с этим послушанием все не так просто. Это работает только в одном- единственном случае, когда человек слушается мудрого, опытного, духоносного старца. Стоит ему только слушаться не такового, как сразу же в его сердце возникает тщеславие.
У такой ситуации даже есть признак. Бывает, человек, слушаясь кого-то, постепенно начинает чувствовать, что он не такой, как все: «У меня старец-то о какой, и я его слушаюсь, а ты кого слушаешься? Ты никого не слушаешься. Какого-то батюшку? Какого-то мужа? Нет. Вот я действительно правильно слушаюсь». Это стопроцентная гарантия того, что тот, кого вы слушаетесь, не мудрый и не духоносный. Он, может, хороший человек, замечательный священник, но он далеко не старец и не мудрый руководитель и наставник жизни.
В первую очередь настоящий духовник заботится о том, чтобы в человеке, что ему доверился, не развивались помыслы тщеславия, которые погубят все хорошее, что делает этот человек. Погубят и отравят молитву, общение, общежитие, добрые дела, какую-то службу в храме. Все дары, подарки, труды, подвиги – всё пройдет даром. Поэтому опытность наставника можно определить именно потому, что он не поощряет, не поддерживает, не подчеркивает, не мотивирует человеческое тщеславие. Общаясь с таким духовником, человек чувствует себя как раз в состоянии, что он всего лишь маленький человек, который очень хочет научиться жить. Помыслы трубления перед собой, восхваления себя или кого-либо другого просто уходят, он думает только о том, как бы ему спастись, всех видит хорошими, а себя неуспешным, больным, испорченным. Если этот плод жизни есть результат деятельности, молитвы, заботы какого-то духовника, значит – к этому духовнику надо отнестись со всяким вниманием. В прежние времена было много таких наставников. Я еще застал таких священников в начале 90-х годов.
Подлинный наставник и проявляется тем, что он с любовью, кротостью, смирением и тишиной, но делает так, чтобы человек и не знал бы, за что себя похвалить, за что самого себя по головке погладить, за что, глядя на себя, порадоваться. То есть он тонко вел жизнь другого таким образом, чтобы оградить его от тщеславия.
Передача от 7 сентября
В чем пагубность мечтаний о себе и своей жизни
Мы продолжаем читать наставления святого преподобного Иоанна Кассиана. Разговор идет о борьбе со страстью тщеславия. В прошлый раз мы говорили, что Иоанн Кассиан уделяет большое внимание описанию проявления свойств, признаков страсти тщеславия и поступков, продиктованных этой страстью. В 128-м абзаце он рисует такую картину:
На иного напускает оно желание священства или диаконства, рисуя ему в мысли, что он с такой святостью и строгостью исполнял бы тогда свое дело, что и прочим священникам мог бы послужить примером святости, а кроме того, многим доставил бы пользу и своим поведением, и сказыванием поучений. Иногда и того, кто живет в пустыни, или уединенничает в келье, заставляет оно мечтать в уме своем, будто он обходит дома разных лиц и монастыри и действием своих воображаемых убеждений многих обращает на путь должной жизни. И водится таким образом бедная душа туда и сюда такой суетностью, бредя как бы в глубоком сне, и, увлеченная сладостью таких помышлений и такими мечтами исполненная, большею частью бывает не в состоянии замечать ни своих действий, ни присутствия братий, если бы они в самом деле были пред глазами, будучи вся сладостно погружена, как в истинно происходящее, в то, чем, не спя, бредит, как во сне, в блуждании помыслов своих.
Мы видим, что тщеславие очень тесно связано с мечтательностью: человек представляет, рисует картины, фантазирует. Конечно, способность фантазировать, строить в сознании картинки, еще не происходившие, – это свойство человеческого ума. И в самой мечте, в общем плане взятой, очень много положительного, хорошего. Например, в том контексте, в котором создавались разнообразные сказки (от «Золушки» до «Алых парусов»). Мечта помогает человеку приподняться над реальностью, бытовым пошлым миром, погрязшим в суете и мелочности; есть в ней что-то хорошее, по крайней мере, если мы берем ее вне христианского контекста. Для человека, не знающего Христа, не живущего в Боге, мечта может сыграть очень полезную роль. Мы об этом еще немного скажем в свое время.
Но в христианском контексте, тем более когда речь идет о подвижниках, о настоящих христианах, посвятивших свою жизнь Богу, о людях, для которых Христос есть не просто некий принцип, аспект религиозного учения или некогда живший Учитель праведности, а Бог, Которому они отдают свою жизнь, мечтательность – безусловно, всегда плохо.
В святоотеческой литературе у святителя Игнатия (Брянчанинова), Феофана Затворника эта мечтательность часто называется парением помыслов, парением ума. В это парение ума входит много умных состояний, умных действий деятельности человеческого разума, рассудка, ума. Но мечтательность для человека верующего – однозначно плохо. Особенно в той ситуации, в той композиции, в которой описывает Иоанн Кассиан, когда эта мечтательность связана с мнением о себе.
Если наша мечта никак не соотносится с мнением о себе и мы думаем, размышляем о будущем страны, мира или о будущем наших детей, каким мы хотели бы видеть нашего ребенка, это еще не так плохо и никак не связано с вредным душевным состоянием. Но когда человек строит мечту только на мнении о себе, то есть он себя как-то мнит, имеет какое-то представление о себе и, исходя из этого представления, начинает строить свою дальнейшую деятельность, это вредно, глупо, разрушает жизнь и никакого отношения к реальности не имеет. Потому что человек не знает сам себя, не знает, на что он способен и как поступит в той или иной ситуации. То, как он поступит, ему указывает сегодняшняя жизнь, те задачи, которые перед ним сегодня стоят. Когда он отрывается от этой реальности и начинает придумывать себе, как он поступит, это говорит о том, что скорее всего именно так он и не поступит.
Это очень характерные вещи, и они часто описываются в литературе, в частности у Достоевского или Гоголя. У Диккенса, например, описан сюжет, когда человек идет с мыслью, как он сейчас будет разговаривать с мамой или женой, как он сейчас скажет то-то, она ему ответит то-то, он скажет это, и все в его голове заканчивается замечательно, радостно и хорошо. Но он приходит, говорит что-то, в ответ получает совсем не то, что ожидал, тут же раздражается, гневается, говорит какие-то тупости, гадости. Разумеется, все кончается конфликтом, и он уходит. Проходит какое-то время, он переживает, что все пошло не так, и снова начинает мечтать: в следующий раз я пойду и сделаю так-то и так-то. И так продолжается всю жизнь.
Человек может всю жизнь жить мечтательно в отношении обыденных вещей. Бывает так, что муж и жена всю жизнь пребывают в каком-то перманентном конфликте только потому, что они мечтают; не живут реально, пытаясь разгрести те проблемы, которые у них есть, а живут в мечтах. Например, она мечтает о каких-то отношениях, в голове сложилась какая-то картинка, что она будет делать так, у них будет так, у них будет такой ребенок, такой дом, такие разговоры, такой стол, такое времяпрепровождение, такие поездки, такие разговоры. А тот, который сейчас с ней живет, вообще не собирается соответствовать ее мечтам. Он ее любит, и она его любит, но к мечтам эта реальная жизнь вообще не имеет никакого отношения. А женщину это злит, расстраивает, вгоняет в депрессию, потому что все не так, как она себе намечтала.
С мужчинами реже такое бывает в силу особой структуры их сознания, но и с ними тоже бывает. Каждый человек может жить в своих мечтах, которые основаны в первую очередь на незнании себя, на неправильной, неадекватной оценке себя, вообще на оценке себя. То есть человек начинает строить какой-то мир, исходя из неправильного представления о себе, не важно – насколько неправильного. Оно может быть заниженное или завышенное, но это не важно. Это как в математике: если изначально условие задано неправильно, естественно, искомое будет неправильным.
Человек мечтает о себе. Мечтание о себе есть зло и ложь, потому что правды и истины в этом нет вообще никакой ни на йоту. Человеку нужно прожить жизнь, причем не только с живыми реальными людьми: мужем, женой, детьми, родителями, друзьями, работодателями, коллегами. Этого мало, это не поможет человеку знать себя. Надо еще прожить вместе с Богом. Только в молитве перед Богом, в попытках (активных или не очень), направляемых на исполнение заповедей Божиих, человек познает сам себя. Не мгновенно, не тотчас, а прожив двадцать-тридцать лет в этом плавильном горне, в этом кипении, он более или менее начинает знать себя. Более или менее! На самом деле, пока человеку не исполнится лет семьдесят или восемьдесят, он не может сказать, что знает себя; есть такие глубины, которые ему еще не открыты.
Человек не знает, например, что он будет делать, когда будут умирать его дети. Он не знает, на что он способен, когда начнется война. Он не знает, что будет делать, когда останется всеми брошенный. Есть состояния, которые Бог просто не попускает человеку испытать, и никто не может сказать, как он себя поведет в определенной ситуации, пока это не переживет. Поэтому как может человек иметь какое-то мнение о себе, если он себя совершенно не знает?
Нет на земле людей, которые знали бы себя совершенно четко. Говорят, такие люди были. Подобные Антонию Великому, Силуану Афонскому или Сисою Великому. Да, они знали. Но в современности людей, дошедших до совершенного, абсолютного, исчерпывающего знания о себе, я не встречал. Именно это дает основание таким людям, как святителю Игнатию, говорить о том, что все люди пребывают в прелести. В целом он прав, потому что люди имеют какое-то очень искаженное представление о себе; это мнение о себе неправильное. Если на этом неправильном мнении о себе строить в сознании какие-то картинки, естественно, все будет совершенной неправдой, все будет лживым, не имеющим никакого отношения к реальности. Так, как человек мечтает о себе в той или иной ситуации, не будет.
Каждый знает, что такое бывает у всех, и не только в личностных отношениях. Это гораздо чаще бывает у людей хороших, добрых, честных, но неискушенных. Бывает такое представление в связи с тем или иным служением. Иоанн Кассиан приводит случай с мечтанием о священстве, с миссионерской проповедью. Это вполне понятно. Может быть, человек ходит с десяти лет в храм, молится, искренне любит храм, любит службу. Сразу после школы он идет в семинарию, хочет быть священником. Но он уже давно не мальчик, он юноша, а в юношескую голову мечтательность ползет. Если нет духовника, который будет трезвить, то человек начнет мечтать о том, как он будет священником, будет каждый день служить литургию, произносить проповедь вовсе не так, как эти маститые скучные протоиереи, как будет любить людей, будет им улыбаться, их поддерживать, как будет отдавать свою последнюю копейку, как это написано, например, в житии Иоанна Кронштадтского. Все это в его мечте копошится, но ничего подобного не будет. И он разочаруется, расстроится, у него будет депрессия, будут тяжелые переживания, вплоть до потери веры и самого желания служить.
Но, пережив это состояние, пережив эту страшную депрессию, сомнение в правильности выбора, в правильности веры, вообще в том, что Церковь хороша, правильна и замечательна, он станет очень хорошим священником. Но это надо пережить, а это очень и очень непросто сделать. И проблема здесь не в священстве и не в церковной действительности, а в том, что в его собственном сознании картина была оторвана от реальности: от того, что он сам есть, от того, что представляют собой люди, от того, что представляет собой время, в котором он живет, от того, что представляет собой реальная церковная ситуация.
Кроме самомнения и высокомерия у него еще и немалая степень гордыни, превозношения и осуждения других: «А почему, собственно говоря, маститые протоиереи, которые прослужили по двадцать пять-тридцать лет, делают именно так? На каком основании?» Нам кажется, что они не любят Христа и ничего не понимают в духовной жизни. Но они тридцать лет в сане, тридцать лет стоят у престола, и с ними ничего плохого не произошло. Это уже само по себе является свидетельством того, что это люди очень и очень хорошие. Потому что обычно у человека обнаруживаются все его скрытые страсти и похоти в первые десять лет, какие-то искушения случаются в первые пятнадцать лет. Если человек до сих пор стоит у престола и до сих пор служит, действительно погружаясь в службу, то надо понимать, что то, как он ведет себя с людьми, это не грубость, не сухость, не незнание, не его неблагочестие, а просто некий опыт, который он выстрадал и вынес за свои тридцать лет служения. Прослужишь тридцать лет – поймешь, почему он делает так, говорит так и ведет себя так.
Это то, что касается достаточно специфической мечтательности, относящейся к живущему семинаристу. Но на самом деле так может быть и у всех людей. Вот девушка оканчивает педагогический институт и мечтает о том, как она будет любима детьми, как будет воспитывать их, как они будут любить ее предмет. Ведь она-то знает, как преподавать, как сделать так, чтобы предмет был интересен, как сделать из обыкновенных средних мальчиков и девочек любителей языка, литературы, математики или истории. Она мечтает, как они будут читать, ходить куда-то, какие у них будут мероприятия, посиделки. Она все это в голове прикинула, но будет совсем не так, даже если она действительно талантливый учитель и у нее сложатся отношения с учениками, которые будут ее слушать, понимать, уважать и будут любить предмет. Но в это не включено, например, то, что у нее должен быть муж и своя семья, не включено то, что муж может не разделять ее увлечений, не давая ей времени заниматься тем, что необходимо для того, чтобы уроки получились. Не включено огромное количество бумаг, которые должен писать каждый учитель, что убивает у любого учителя вообще все чувства и желания к тому роду деятельности, которым он занимается. Талантливые люди, педагоги от Бога уходят из школы, потому что не выдерживают этой бюрократии, этой рутины, этого ужасного состояния повседневной отчетности, никому не нужных планов, не имеющих реального отношения к жизни с ребенком. Это очень тяжело переживается, и люди уходят из школы, хотя, казалось бы, все должно получиться. И таких вещей очень много.
А уж как все мы любим фантазировать на тему: был бы я президентом (или руководителем медицины страны, главным министром образования, министром обороны, губернатором, мэром)! Все мы готовы фантазировать на тему, что мы могли бы сделать, если бы были на этом месте. Не то что нынешние, которые ничего не умеют, ничего не понимают и ничего у них не получается. Это все очень грустно, порой очень пошло; и очень стыдно потом, когда человек понимает, что это совершенно не то, что нужно делать.
В этой мечтательности ключевым является то, что человек желает показать себя, доказать что-то, он видит себя особенным, хорошим, успешным, замечательным. Это состояние на самом деле является плохим, потому что человек как бы превозносит себя, как бы видит себя в особом статусе. Он вообще видит себя и не видит других людей. Другие люди в его мечтах – в сущности, средства для того, чтобы он смог показать себя. Чтобы через служение больным или нищим, ученикам или пациентам люди поняли, что он не какой-нибудь там врачишка, учителишка или священничек, а особенный, одаренный, совсем не такой, как все. Вот это в этих мечтах самое плохое. Человек превозносит себя перед самим собой, трубит перед собой, как сказал Христос. В этом уже проявляется страсть тщеславия.
Если, слава Богу, ничего не получится, то он может исцелиться от тщеславия, вылечиться от тех болезней, которые его мучают. Но если это исполнится, будет катастрофа, потому что человек понимает: «Мечты сбылись. Я не обыкновенный учитель (не обыкновенный руководитель, не обыкновенный священник)». И он начинает превозноситься над всеми теми, которые, по его мнению, просто не понимают, в чем настоящий смысл этого служения, этой работы. Он даже их не учит, он внутри ощущает: «Да о чем с вами говорить? Вы все равно не поймете. Вы изначально неправильные, а я изначально особо одаренный». Это горе, беда, трагедия, духовная катастрофа для любого человека.
Передача от 14 сентября
Взгляд на себя со стороны – это тоже тщеславие
Мы продолжаем читать духовные наставления Иоанна Кассиана Римлянина о борьбе с тщеславием. В прошлый раз мы прочитали 128-й абзац, который говорит о мечтательности. Продолжая эту тему, в 129-м абзаце Иоанн Кассиан приводит интересный сюжет:
Помню, когда я жил в пустыне скитской, один старец, придя в келью одного брата для посещения его, услышал, что тот внутри что-то говорит, и приостановился, желая узнать, что такое читает он из Священного Писания, или на память что прочитывает, как там есть обычай делать это за работою. Приложив поближе ухо, благочестивый наблюдатель услышал, что брат, будто в Церкви, предлагает поучение народу: это значило, что он, духом тщеславия обольщенный, представлял себя иереем и исполнял мечтательно лежавшее на нем дело. Подождав еще немного, старец услышал, что брат кончил поучение, и, переменив должность, будто уж в сане диакона, начал возглашать: оглашеннии изыдите. Старец постучал в дверь. Брат, вышедши, встретил его с обычною почтительностью, и, вводя внутрь, спрашивал, давно ли он пришел, делая вид, что беспокоится, не долго ли пришлось ему стоять вне и не потерпел ли он от сего чего неприятного, – на деле же совестью угрызаемый за свои мечты и за то, что делал вследствие их. Старец ласково ответил: я только что пришел, как ты возглашал: оглашеннии изыдите.
Приводится нелепый, смешной сюжет, но если заглянуть в душу этого человека, окажется не очень смешно, а трагично, потому что тщеславие свило большое гнездо в сердце этого человека.
Нам важно то, что здесь описывается очень характерное свойство тщеславия – именно когда человек в собственном сознании представляет себя как бы действующим героем какой-то замечательной истории. Сознание человека, отравленное тщеславием, представляет собой театр, в котором он играет самую главную роль.
Вот он, спаситель мира, спаситель людей, спаситель человечества. Он славно гибнет, а все плачут вокруг и наконец-то начинают говорить: «Да, какого славного и удивительного человека мы потеряли!» Или вот он заболевает, а все приходят к нему и говорят: «Да ты бы не умирал, ты бы жил, ты очень нам нужен!» И человек представляет себе, как он тихонько угасает, а люди рыдают и плачут. Лежа на одре болезни, в собственном сознании он понял: он нужен людям и обращается к Богу – и Бог его исцеляет. Он идет и дальше служит людям, потому что он им нужен. Или он представляет своих детей, которые сейчас его не любят и не почитают. Но вот проходит десять-двадцать лет жизни, судьба этих детей несчастна, они забиты жизнью. И вот наконец они приходят к родному дому, а родитель их дожидается, у него уже нет сил, но он их ждет, потому что все-таки хочет увидеть глаза своих детей. Вот они приходят и говорят: «Отец, мы всё поняли. Как жалко, что мы вовремя этого не поняли, но мы пришли с раскаянием». И он прощает их, потому что всю жизнь их любил.
Подобные картинки – это, по сути, сюжеты для театральной пьесы, для кино, как сейчас более понятно и принято снимать. Но мы в этом театральном мире, в этой постановке играем главную, замечательную, хорошую роль. Вот эта театральность нашего сознания, взгляд на себя со стороны, как я выгляжу, какое произвожу впечатление, каков мой имидж, – это тоже тщеславие, это признак человека, отравленного тщеславием.
Здоровый, нормальный во Христе человек смотрит на себя изнутри. Он смотрит в себя, какие у него страсти, какие у него проблемы, какая у него боль, какой грех, какие тараканы завелись у него в сердечке. Он с этим борется, ему нет дела до того, какое впечатление он производит на людей. А если человек не живет внутри собственного сердца, то он, естественно, постоянно представляет себя со стороны: как произносит проповедь, как выглядит. Записали его на телевидении: «Надо посмотреть, как я там… Вот эта манера мне не нравится, надо ее изменить, она визуально некрасиво смотрится. И вот эти интонации голоса надо убрать; когда смотришь, вообще противно звучит. Надо поменять». Человек любит смотреть на себя со с<