В. ПРОБЛЕМА СРЕДСТВ И
ЦЕЛЕЙ
Расхождение между наслаждением целями и наслаждением средствамипредставляет собой особо значимую проблему для современного общества, гделюди, одержимые сосредоточенностью на средствах, часто забывают о целях. Проблема целей средств была сформулирована Спенсером очень точно. Онвысказал мысль, что удовольствие, связанное с целью, обязательно делаетприятными и средства достижения этой цели. Он утверждал, что при полнойприспособленности человечества к социальному состоянию "действия вполнеправильны только тогда, когда кроме того, чтобы способствовать будущему,частному или общему, счастью, они доставляют непосредственное удовольствие,а страдания, не только отдаленные, но и ближайшие, сопутствуют неправильнымдействиям".[114] На первый взгляд спенсеровское утверждение кажется правдоподобным.Если, например, человек планирует приятное путешествие, то и приготовления кнему могут быть приятными. Но очевидно, что это не всегда верно, и естьмного действий, приготовительных по отношению к желанной цели, но неприносящих удовольствия. Если больной человек переносит болезненное лечениеради своего выздоровления, эта цель все же не делает само лечение приятным;и даже рождение ребенка не делает боли роженицы приятными. Чтобы достичьжеланной цели, нам приходится делать много неприятных вещей только потому,что наш разум говорит нам, что мы должны их делать. Можно сказать, что влучшем случае неудовольствие может быть более или менее уменьшенопредчувствием приятного результата; предчувствие удовольствия от достиженияцели может даже перевесить неудобства, связанные со средствами. Но важность проблемы средств и целей не ограничивается этим. Болееважные аспекты этой проблемы можно понять, только принимая в расчетбессознательную мотивацию. Мы можем воспользоваться иллюстрацией взаимоотношения между средствамии целями, предложенной Спенсером. Он описывает удовольствие предпринимателя,когда всякий раз при подведении баланса в его счетных книгах итогиоказываются правильными до копейки. "Если вы спросите,-- говорит Спенсер,--почему весь этот труднейший процесс, столь далекий от настоящего деланияденег и еще более далекий от наслаждения жизнью, доставляет предпринимателюудовольствие, ответ будет таков: правильное подведение счетов удовлетворяеттребованиям такой цели, как делание денег, и само по себе становитсяближайшей целью -- долгом, который надо исполнить. Это может быть долгполучения дохода, это может быть долг содержать себя, жену, детей"[115]. По мнению Спенсера,наслаждение средствами -- подведением счетов -- возникает из наслажденияцелью: наслаждение жизнью, или "долг". Спенсер оставляет без внимания двепроблемы. Наиболее очевидная из них состоит в том, что сознательно полагаемая цель может отличаться от цели, полагаемой бессознательно. Человекможет думать, что его целью (или мотивом) служит наслаждение жизнью илиисполнение долга по отношению к семье, в то время, как его реальной, хотя инеосознаваемой, целью является власть, обретаемая благодаря деньгам, илиудовольствие, заключенное в их накоплении. Вторая -- и более важная -- проблема порождена утверждением, чтоудовольствие, связанное со средствами, обязательно возникает изудовольствия, связанного с целью. Хотя, конечно, может случиться, чтонаслаждение целью, предстоящим использованием денег, делает средства к этойцели (подведение счетов) таким приятным, как полагает Спенсер, нонаслаждение подсчетами может черпаться и из совершенно иного источника, иего связь с целью может быть фиктивной. Подходящим примером будетпредприниматель, одержимый идеей подсчета, черпающий огромное удовольствие всамом этом процессе и в высшей степени довольный, когда счета сходятся докопейки. Если мы проанализируем его удовольствие, то обнаружим, что этосостояние человека, полного тревог и сомнений; он наслаждается подсчетами,потому что они дают ему возможность быть "активным", не будучи обязаннымпринимать решения или идти на риск. Итоги подсчетов ему приятны, потому чтоправильность цифр дает ему символический ответ на сомнение в самом себе и вжизни. Подсчитывание выполняет здесь ту же функцию, что для другого человекараскладывание пасьянса или подсчитывание окон в домах. Средства сталинезависимы от цели; они узурпировали ее роль, и мнимая цель существует лишьв воображении. Самым замечательным -- близким спенсеровскому -- примером средств,ставших независимыми и сделавшихся приятными не из-за наслаждения целью, аиз-за факторов, совершенно отличных от нее, является смысл труда в том виде,какой он обрел после Реформации, особенно под влиянием кальвинизма. Предлагаемая к рассмотрению проблема касается одного из самых больныхмест современного общества. Одна из наиболее характерных психологическихчерт нынешней жизни состоит в том, что действия, являющиеся средствами кцели, все более и более занимали место целей, пока сами последние не сталичем-то призрачным и нереальным. Люди трудятся для того, чтобы делать деньги,а деньги делают для того, чтоб покупать за них наслаждения. Труд --средство, наслаждение -- цель. Но что происходит на самом деле? Людитрудятся, чтобы сделать побольше денег; они употребляют эти деньги на то,чтоб сделать еще больше денег, а цель -- наслаждение жизнью -- теряется извиду. Люди спешат и изобретают разные вещи, экономящие время. Затем ониупотребляют сэкономленное время опять на то, чтоб спешно сэкономить ещебольше времени, и так до тех пор, пока не оказываются до того вымотанными,что им уже не нужно сэкономленное ими время. Мы оказались пойманными в сетисредств и потеряли из виду цели. У нас есть радио, которое может донести докаждого все самое лучшее, что есть в музыке и литературе. А вместо этого мыслышим по большей части всякую низкопробную дребедень или рекламныеобъявления, оскорбляющие ум и вкус. У нас есть самые замечательные приборы исредства, какие когда-либо имел человек, но нам не приходит в головуостановиться и спросить, зачем все это. [116] Преувеличенное внимание к целям также различными путями ведет кнарушению гармонического равновесия между средствами и целями. Первый путь-- когда все внимание сосредоточено на целях, а роль средств в достаточноймере остается вне поля зрения. Результатом такого нарушения является то, чтоцели становятся абстрактными, нереальными и, в конечном счете, всего лишьпустыми мечтами. Эту опасность детально проанализировал Дьюи. Изолированиецелей может иметь противоположный эффект: хотя цель сохраняет своеидеологическое значение, она служит просто прикрытием того факта, что всевнимание переключено на действия, якобы являющиеся средствами к этой цели.Это осуществляется под лозунгом "Цель оправдывает средства". Защитники этогопринципа забывают, что использование негодных средств имеет своипоследствия, которые в действительности трансформируют цель, даже если онавсе еще сохраняет свое идеологическое значение. Спенсеровская концепция социальной функции деятельности, приносящейудовольствие, обнаруживает важный социологический аспект проблемысредств-целей. В соответствии со своей идеей, что опыт удовольствиявыполняет ту биологическую функцию, что делает формы деятельности,способствующие человеческому благополучию, приятными, а значит ипритягательными, он утверждает, что "полная приспособленность человеческойприроды к требованиям социальной жизни должна, в конце концов, сделать всеудовлетворяющие этим требованиям формы деятельности приятным, а все формыдеятельности, противоречащие этим требованиям,-- неприятными".[117] Далее он говорит, что"нет такого вида деятельности, способствующего поддержанию жизни, который нестал бы источником удовольствия, если эту деятельность продолжать, и потомуудовольствие, в конце концов, будет сопутствовать всякой деятельности,требуемой социальной жизнью"[118]. Спенсер затрагивает здесь один из самых важных механизмов социальнойжизни: всякое общество стремится сформировать у своих членов складхарактера, заставляющий их хотеть делать то, что они делают, и тем самымисполнять свою социальную функцию. Но он упустил из виду, что в обществе,причиняющем вред реальному человеческому интересу его членов, деятельность,пагубная для человека, но полезная именно этому обществу, также может статьисточником удовлетворения. Научились же рабы довольствоваться своей участью;а угнетатели -- наслаждаться свой жестокостью. Сплоченность всякого обществапокоится как раз на том, что почти нет такой деятельности, какую нельзясделать приятной, и этот факт внушает мысль, что описанный Спенсером феноменможет как препятствовать, так и содействовать социальному прогрессу. Задачав том, чтоб понять смысл и назначение всякой деятельности и проистекающее изнее удовлетворение с точки зрения природы человека и присущих ему условийжизни. Как уже отмечалось, удовлетворение, черпаемое в иррациональныхстрастях, отличается от удовольствия, получаемого от деятельности,способствующей человеческому благополучию, и такое удовлетворение неявляется критерием ценности. Именно потому, что Спенсер прав, предполагая,что всякая социально полезная деятельность может стать источникомудовольствия, он неправ, утверждая, что вследствие этого удовольствие,связанное с такой деятельностью, служит доказательством ее моральнойценности. Только анализируя природу человека и вскрывая подлинныепротиворечия между его реальными интересами и интересами, навязанными емуданным обществом, можно прийти к объективно правильным нормам, которыепытался обнаружить Спенсер. Оптимизм относительно современного ему обществаи его будущего и незнание психологии, имеющей дело с феноменомиррациональных влечений и их удовлетворением, явились причиной того, чтоСпенсер невольно прокладывал путь релятивизму в этике, ставшему в наши днистоль популярным.ВЕРА КАК ЧЕРТА
ХАРАКТЕРА
Вера состоит в признании доводов души; неверие -- в их отрицании. Эмерсон Вера не является одним из тех понятий, какие уместны в интеллектуальномклимате наших дней. Вера обычно ассоциируется с Богом и религиознымиучениями и воспринимается как нечто несовместимое с рациональным и научныммышлением. Последнее принято относить к сфере фактов, отделенной от некоейсферы, лежащей вне фактов, где нет места научному мышлению, и правит тольковера. Многим такое разделение представляется несостоятельным. Если верунельзя согласовать с рациональным мышлением, ее следует отвергнуть каканахронический пережиток предшествующих стадий культуры и заменить наукой,имеющей дело с фактами и теориями, доступными интеллектуальному пониманию ипроверке. Современное отношение к вере сложилось в результате долгой затяжнойборьбы с авторитетом церкви и ее притязанием на контроль над всякиммышлением. Так скептицизм по отношению к вере оказался связанным с подлиннымпрогрессом разума. Эта конструктивная роль современного скептицизма имеет,однако, и обратную сторону, которую оставляли без внимания. Проникновение в сущность характера современного человека и нынешнейсоциальной ситуации ведет к осознанию, что общепринятое отсутствие верыбольше не является таким прогрессивным явлением, каким оно было дляпредыдущих поколений. Тогда борьба против веры была борьбой за освобождениеот духовных оков; она была борьбой против иррациональной веры, выражениемверы в разум человека и его способность утвердить социальный порядок напринципах свободы, равенства и братства. Сегодня отсутствие веры являетсявыражением глубокого смятения и отчаяния. Некогда скептицизм и рационализмбыли прогрессивными факторами развития мысли; теперь они сталирационализациями релятивизма и неуверенности. Вера в то, что все большеенакопление фактов неминуемо приведет к познанию истины, стала суеверием. Вопределенных кругах саму истину считают метафизическим понятием, а наукусводят к задаче накопления информации. За фасадом мнимой рациональнойуверенности существует глубокая неуверенность, заставляющая людей сготовностью принимать любую навязанную им философию или идти на компромисс сней. Может ли человек жить без веры? Должен ли грудной младенец не "веритьматеринской груди"? Должны ли мы все не верить в своих ближних, в тех, когомы любим, и в самих себя? Можем ли мы жить без веры в правильность нормнашей жизни? Нет, без веры человек делается бесплодным, беспомощным и полнымстраха. Так неужели борьба с верой была тщетной, а достижения разума --безрезультатными? Должны ли мы вернуться к религии или обречь себя на жизньбез веры? Обязательно ли предметом веры является вера в Бога и в религиозныеучения? Действительно ли вера так тесно связана с религией, что должнаразделить ее судьбу? Действительно ли вера противоречит рациональномумышлению и несовместима с ним? Я попробую показать, как на эти вопросы можноответить, признав веру главной установкой личности, чертой характера,которая пронизывает все переживания человека, позволяет человекувоспринимать действительность без иллюзий и все же жить по вере своей. Верутрудно помыслить не как веру во что-то высшее, а как внутреннюю установку,где первостепенное значение имеет она сама, а не ее предмет. Здесь уместнонапомнить, что термин "вера", как он употреблен в Ветхом Завете -- "эмуна",означает "устойчивость" и таким образом в большей степени обозначаетопределенное качество человеческого восприятия, черту характера, чем полнотуверы во что-то. Для понимания этой проблемы полезно будет сначала рассмотреть проблемусомнения. Сомнение тоже обычно понимают как неуверенность или растерянностьотносительно того или иного предложения, идеи или человека, но сомнениеможно еще определить, как установку, которой как бы пронизана вся личностьчеловека, а уж на каком предмете человек сосредотачивает свое сомнение --это дело второстепенное. Чтобы понять феномен сомнения, нужно провестиразграничение между рациональным и иррациональным сомнением. В своем месте явведу это различение и относительно веры. Иррациональное сомнение является не реакцией интеллекта на не совсемверное или прямо ошибочное предположение, а скорее таким сомнением, котороеокрашивает эмоциональную и интеллектуальную жизнь человека. Для него несуществует в какой бы то ни было сфере жизни переживания, обладающегокачеством уверенности; все -- сомнительно, нет ничего определенного. Самая крайняя форма иррационального сомнения -- это навязчивоеневротическое сомнение. Человек, одержимый им, вынужден сомневаться во всем,о чем бы он ни думал, или испытывать чувство растерянности во всем, что быон ни делал. Сомнение часто участвует в самых важных жизненных вопросах ирешениях. Оно часто вмешивается и в пустяковые вопросы, вроде -- какой;костюм надеть и идти на вечеринку или нет. Независимо от того, каков предметсомнения, пустяковый он или важный, само иррациональное сомнение мучительнои отнимает силы. Психоаналитическое исследование механизма навязчивых сомненийпоказывает, что они являются рационализированным выражением бессознательногоэмоционального конфликта, возникающего из-за отсутствия личностной цельностии вследствие глубокого чувства бессилия и беспомощности. Только осознавистоки сомнения, можно преодолеть паралич воли, порожденный внутреннимощущением бессилия. Если такого осознания не происходит, подыскиваютсязаместительные решения, которые хоть и неудовлетворимы, но, по крайней мере,кладут конец мучительным проявлениям сомнения. Одним из таких заместителейслужит навязчивая деятельность, в которой человек получает возможность найтивременное облегчение. Другим является принятие какой-нибудь "веры", вкоторой человек, как бы, топит себя вместе со своими сомнениями. Для современного сомнения типична, однако, не описанная выше активнаяего форма, а скорее установка на безразличие, когда все -- возможно, и нетничего определенного. Все больше людей чувствуют себя запутавшимися во всем,в работе, в политике, в морали и, что хуже всего, считают саму этузапутанность нормальным состоянием ума. Они чувствуют себя разобщенными,сбитыми с толку, бессильными; они воспринимают свою жизнь не с точки зрениясвоих собственных мыслей, эмоций и ощущений, а с точки зрения техпереживаний, которые им внушили. Хотя у этих людей-автоматов исчезлоактивное сомнение, его место заняло безразличие и релятивизм. В противоположность иррациональному сомнению рациональное сомнение ставит под вопрос положения, правильность которых зависит от веры вавторитет, а не от собственного опыта человека. Такое сомнение выполняетважную функцию в развитии личности. Ребенок первоначально получает все идеиот родителей, чей авторитет несомненен. В процессе высвобождения из-под ихавторитета, развивая свое собственное Я, он обретает критичность. Взрослея,ребенок начинает сомневаться в легендах, которые прежде он не ставил подвопрос, и рост критических способностей становится прямо пропорционаленстановлению независимости от родительского авторитета и взрослению. Исторически рациональное сомнение является одной из главных движущихсил современного мышления, и оно дало как современной философии, так и наукесамые плодотворные импульсы. Здесь, так же как и в развитии личности,степень углубления рационального сомнения была связана со степенью свободыот авторитета, авторитета церкви и государства. Относительно веры я хотел бы провести то же разграничение, что иотносительно сомнения: разграничение между иррациональной и рациональнойверой. Под иррациональной верой я понимаю веру в человека, идею или символ,берущую начало не в собственном опыте мышления и чувств человека, аоснованную на эмоциональном подчинении иррациональному авторитету. Прежде, чем идти дальше, мы должны выяснить связь этого подчинения синтеллектуальными и эмоциональными процессами. Вполне очевидно, что человек,отрекшийся от своей внутренней независимости и подчинившийся авторитету,склонен подменять свое собственное восприятие авторитетным. Самыйвпечатляющий пример можно найти в ситуации гипноза, где человек отдает себяво власть авторитета другого человека и в состоянии гипнотического сна готовдумать и чувствовать то, что "велит ему" гипнотизер. Даже после пробужденияот гипнотического сна он будет следовать внушениям, полученным отгипнотизера, хотя при этом думает, что следует своему собственному суждениюи своей инициативе. Если, например, гипнотизер внушил ему, что вопределенный момент времени он почувствует холод и должен будет надетьпальто, то и в послегипнотической ситуации человек почувствует то, что емувнушали, и поступит соответственным образом, будучи убежден, что его чувстваи действия основаны на реальности и берут начало в его собственнойубежденности и воле. Хотя ситуация гипноза служит самым убедительным примером длядемонстрации взаимосвязи между подчинением авторитету и мыслительнымипроцессами, есть множество вполне банальных ситуаций, обнаруживающих тот жемеханизм. Пример полугипнотической ситуации дает реакция людей на лидера,обладающего сильной способностью внушения. Здесь также безоговорочноепризнание его идей обусловлено не убежденностью слушателей, основанной на ихсобственном раздумии или критической оценке представленных им идей, а наэмоциональном подчинении оратору. В такой ситуации людьми владеет иллюзия,что они согласны с идеями, внушенными оратором, что они их одобряют спозиций разума. Им кажется, что они признают оратора, потому что согласны сего идеями. В действительности же все наоборот: они признают его идеипотому, что подчинены его авторитету, будучи как бы в полугипнотическомсостоянии. Гитлер дал верное описание этого процесса в своем рассуждении оцелесообразности проведения пропагандистских митингов в ночное время. Онговорил, что "высший ораторский талант властвующей апостольской природысейчас (вечером) легче добьется победы над людьми с новой волей, которыесами в свою очередь самым натуральным образом испытали ослабление своей силысопротивления, чем над людьми, все еще вполне контролирующими свою энергию исвою волю".[119] Для иррациональной веры высказывание "credo guia absurdum est" --"Верую, ибо абсурдно"[120] -- психологически вполне верно. Есликто-то делает заявление, звучащее разумно, он делает то, что, в принципе,может сделать каждый. Но если он осмеливается сделать заявление, абсурдное сразумной точки зрения, то самим этим фактом он демонстрирует, что вышел запределы здравого смысла и, значит, обладает магической силой, ставящей егонад человеком среднего уровня. Среди множества исторических примеров иррациональной веры, вероятно,библейский рассказ об освобождении евреев из египетского плена являетсяодним из самых замечательных истолкований проблемы веры. На протяжении всегоповествования евреи представлены как народ, хотя и страдающий отпорабощения, но не решающийся взбунтоваться и не желающий утратить тубезопасность, какую они имеют в качестве рабов. Они понимают только языксилы, которой боятся, но которой покорны. Моисей, отказываясь от Божьегоповеления объявить себя посланником Бога, говорит, что евреи не поверят вБога, чьего имени они даже не знают. Бог, не желая принимать какое-нибудьимя, все же принимает его, чтобы удовлетворить потребность евреев вопределенности. Моисей настаивает, что даже имени не достаточно, чтобызаставить евреев поверить в Бога. Тогда Бог идет на такую уступку. Оннаучает Моисея совершать чудеса "чтобы поверили, что явился тебе Господь,Бог отцов их, Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова". Глубокая ирония этоговысказывания безошибочна. Если бы у евреев была та вера, какой хотел от нихБог, она коренилась бы в их собственном опыте или истории их народа; но онистали рабами, их верой стала вера рабов и коренилась она в покорности силе,демонстрировавшей им свою власть магическими средствами; евреев можно быловпечатлить только еще одним чудом, которое не отличалось бы от тех чудес,какие были в ходу у египтян, но превышало бы их чудеса своей силой. Самым поразительным современным феноменом иррациональной веры являетсявера в диктаторских вождей. Ее защитники стараются доказать истинность этойверы, ссылаясь на тот факт, что миллионы людей готовы умереть за нее. Есливеру определять как слепую преданность какому-либо человеку или делу, иизмерять ее готовностью отдать жизнь за нее, тогда, в самом деле, вераПророков в справедливость и любовь и вера их оппонентов в силу -- явления, воснове своей сходные, разнящиеся только предметами веры. Тогда веразащитников свободы и вера их угнетателей отличалась бы только разницей идей. Иррациональная вера представляет собой фанатичную убежденность,коренящуюся в подчинении чьему-то личному или безличному авторитету.Рациональная же вера, напротив, представляет собой твердую убежденность,основанную на плодотворной интеллектуальной и эмоциональной деятельности. Врациональном мышлении, где, как считается, вере нет места, рациональная вераявляется важной составляющей. Как, например, ученый приходит к новомуоткрытию? Разве он начинает ставить эксперимент за экспериментом,накапливать факт за фактом, не имея образа того, что он ожидает найти? Редкокакое-нибудь важное открытие в какой-либо области делалось именно такимпутем. Люди приходили к важным выводам не потому, что просто гнались закакой-то фантазией. Процесс творческого мышления в любой области приложениячеловеческих усилий часто начинается с того, что можно назвать "рациональнымобразом", который сам является результатом предшествующего глубокогоизучения, рефлективного мышления и наблюдения. Когда ученому удается собратьдостаточное количество данных, или выработать математическую формулу, илисделать и то, и другое, то, чтобы придать первоначальному образу высокуюстепень вероятности, он, так сказать, создает рабочую гипотезу. Тщательныйанализ гипотезы на предмет ее применения и сбор подтверждающих ее данныхведут к уточнению гипотезы и, в конечном счете, возможно, к ее включению вширокоохватную теорию. История науки полна примеров веры в разум и истину. Коперника, Кеплера,Галилея и Ньютона -- всех их вдохновляла непоколебимая вера в разум. Радинее Бруно сгорел на костре, а Спиноза подвергся экскоммуникации. На каждомшагу в продвижении от рационального образа концепции к формулированию теориинеобходима вера; вера в образ как рационально обоснованную цель, которойнадо добиться, вера в гипотезу как правдоподобное и вероятное предположение,и вера в окончательную теорию, по крайней мере до тех пор, пока недостигнуто общее согласие относительно ее правильности. Такая вера коренитсяв собственном опыте человека, в доверии к собственной мыслительной силе,наблюдению и суждению. Если иррациональная вера признает нечто истинным,потому что так велит авторитет или большинство, то рациональная веракоренится в независимом убеждении, основанном на собственном плодотворномнаблюдении и размышлении человека. Мысль и суждение не единственная сфера опыта, где проявляет себярациональная вера. В сфере человеческих отношений вера -- необходимоеусловие всякой настоящей дружбы и любви. "Верить" в другого человека --значит быть уверенным в надежности и неизменности его основных установок, всути его личности. Под этим я имею в виду не то, что человек не можетизменять свои мнения, но что его основные мотивации остаются теми же;например, его уважение к человеческому достоинству является частью его Я ине подлежит изменению. Так же мы верим и в самих себя. Мы осознаем наличие некоего Я, некоегостержня нашей личности, неизменного и постоянного на протяжении всей нашейжизни вопреки изменяющимся обстоятельствам, и несмотря на определенныеизменения в наших мыслях и чувствах. Это та самая суть, которая составляетреальность, определяемую словом Я, и на которой основывается нашаубежденность в собственной идентичности. Если у нас нет веры в постоянствонашего Я, наше чувство идентичности оказывается под угрозой и мы становимсязависимыми от других людей, чье одобрение тогда становится основой нашегочувства идентичности с самими собой. Только человек, верящий в себя,способен быть верным другим людям, потому что только он может быть уверен,что будет и в будущем таким, каков он сейчас, и, значит, будет чувствовать идействовать так, как и сейчас. Вера в самих себя является условием нашейспособности что-то обещать, и поскольку, как указывал Ницше, человека можноопределить по его способности обещать, постольку вера является одним изусловий человеческого существования. Другое значение веры в человека касается имеющейся у нас веры ввозможности других людей, в наши собственные возможности и в возможностичеловечества. Наиболее элементарной формой этой веры является вера матери всвое новорожденное дитя: что оно будет жить, расти, ходить и говорить.Однако физическое развитие ребенка происходит с такой последовательностью,что, кажется, тут и не требуется веры. Другое дело -- те способностиребенка, которые могут не получить развития: способность любить, бытьсчастливым, разумным и такие особые способности, как художественный талант.Это семена, которые прорастают и дают плоды, если для их развития созданынадлежащие условия, но они могут и зачахнуть, если такие условияотсутствуют. Одним из самых важных условий является вера в возможностиребенка людей, особенно значимых в его жизни. Наличие этой веры отличаетвоспитание от манипуляции. Воспитание тождественно помощи ребенку вреализации его возможностей.[121] Противоположностью воспитаниюявляется манипуляция, которая основывается на отсутствии веры в развитиевозможностей и на убежденности, что с ребенком будет все в порядке, толькоесли взрослые вложат в него то, что желательно, и устранят то, что кажетсянежелательным. Нет необходимости верить в робота, поскольку в нем нет жизни. Кульминацией веры в других людей является вера в человечество. Взападном мире эта вера была выражена на религиозном языке виудеохристианской религии, а на светском языке она нашла свое наиболеесильное выражение в прогрессивных политических и социальных идеях последнихста пятидесяти лет. Как и вера в ребенка, она основывается на той идее, чточеловек обладает такими возможностями, которые при надлежащих условияхпозволят ему построить социальную жизнь на принципах равенства,справедливости и любви. Человек еще не сумел построить такую жизнь, и потомуубежденность, что он может это сделать, требует веры. Но как и всякаярациональная вера, эта также не принимает желаемое за действительное, аосновывается на очевидности предшествующих достижений человеческого рода ина внутреннем опыте каждого индивида, на его собственном опыте разума илюбви. В то время как иррациональная вера коренится в подчиненности силе,воспринимаемой как всесильная, всезнающая, всемогущая, рациональная вераосновывается на противоположном опыте. Мы верим в мысль, потому что она естьрезультат нашего собственного наблюдения и размышления. Мы верим ввозможности других людей, в свои собственные и в возможности человечествапотому и только в той степени, в какой мы сами имели опыт развития нашихсобственных возможностей, ощущали реальность этого развития в себе, силунашего разума и любви. Основой рациональной веры является плодотворность;жить по своей вере значит жить плодотворно и иметь ту единственнуюуверенность, которая существенна: уверенность, вырастающую из плодотворнойдеятельности и из опыта, свидетельствующего, что каждый из нас являетсяактивным обладателем дара деятельной жизни. Из этого следует, что полагатьсяна силу (в смысле господства) и применять силу -- это обратная сторона веры.Вера в существующую силу тождественна неверию в развитие пока ещенереализованных возможностей. Такое предвидение будущего основываетсяисключительно на проявленном настоящем; но оно оборачивается серьезнымпросчетом и глубоко иррационально в своей неспособности учитыватьчеловеческие возможности и человеческое развитие. Вера в силу нерациональна. Это подчинение силе или со стороны тех, кто располагаетсилой,-- желание удержать ее. Хотя многим сила кажется самой реальной извсех вещей, история человечества доказала, что сила -- это самоенеустойчивое из всех человеческих завоеваний. Из-за того, что вера и силавзаимно исключают друг друга, все религии и политические системы,первоначально строившиеся на рациональной вере, подверглись распаду и, вконце концов, утратили свою мощь, когда стали опираться на силу и дажевступили в союз с ней. Здесь следует кратко упомянуть одно недоразумение относительно веры.Часто полагают, что вера представляет собой состояние, в котором человекпассивно ожидает, когда его надежды сбудутся. Хотя это характерно дляиррациональной веры, из нашего рассмотрения следует, что в отношениирациональной веры это совершенно не так. Поскольку рациональная веракоренится в опыте собственной плодотворности человека, она не может бытьпассивной и должна быть выражением подлинной внутренней активности. Этамысль живо представлена в старинной еврейской легенде. Когда Моисей бросилпосох в Красное море, оно, вопреки ожиданию чуда, не расступилось, чтобыдать евреям перейти море посуху. И пока первый человек не прыгнул в море,обещанное чудо не свершилось, и волны не утихали. Завершая это рассмотрение, я предлагаю различать веру как установку,как черту характера,-- и веру в определенные идеи или в людей. До сих пор мыкасались только веры в первом из указанных значений, а теперь возникаетвопрос, существует ли какая-то связь между верой, как чертой характера, ипредметами, в которые верит человек. Из нашего анализа как рациональной, таки иррациональной веры следует, что такая связь существует. Посколькурациональная вера основывается на нашем собственном опыте плодотворности, еепредметом не может быть нечто, выходящее за пределы человеческого опыта.Более того, из анализа следует, что мы не можем считать это рациональнойверой, когда человек верит в идеи любви, разума и справедливости не потому,что он пришел к этим идеям путем собственного опыта, а лишь потому, что егонаучили такой вере. Религиозная вера может быть рациональной ииррациональной. Некоторые секты, не признававшие власти церкви, и некоторыемистические течения в религии, подчеркивавшие способность человека к любви,его сходство с Богом, сохраняли и поощряли в религиозных символах установкуна рациональную веру. Что истинно для религии, то истинно и для веры в еесветской форме, в частности, для веры в политические и социальные идеи. Идеисвободы и демократии вырождаются именно в иррациональную веру, когдаосновываются не на опыте плодотворности каждого индивида, а навязываютсяпартиями или государством, заставляющими человека верить в эти идеи. Междумистической верой в Бога и рациональной верой атеистов в человечество меньшеразличия, чем между верой мистиков и верой кальвинистов, чья вера в Богакоренится в их убежденности в собственном бессилии и в страхе перед Божьейсилой. Человек не может жить без веры. Решающим для нашего и следующихпоколений является вопрос о том, будет ли это иррациональная вера в вождей,машины, успех,-- или рациональная вера в человека, основанная на опыте нашейсобственной плодотворной деятельности.