ОТНОСИТЕЛЬНАЯ, УНИВЕРСАЛЬНАЯ И СОЦИАЛЬНО ИММАНЕНТНАЯ ЭТИКА

В самом деле, мы видим, что иногдакакой-либо один объект действует на людей таким образом, что хотя он и несуществует в наличности, однако они бывают уверены, что имеют его передсобой, и когда это случается с человеком бодрствующим, то мы говорим, что онсумасшествует или безумствует. Не менее безумными считаются и те, которыепылают любовью и дни и ночи мечтают только о своей любовнице или наложнице,так как они обыкновенно возбуждают смех. Но когда скупой ни о чем не думает,кроме наживы и денег, честолюбец -- ни о чем, кроме славы и т. д., то мы непризнаем их безумными, так они обыкновенно тягостны для нас и считаютсядостойными ненависти. На самом же деле скупость, честолюбие, разврат и т. д.составляют виды сумасшествий, хотя и не причисляются к болезням. Спиноза. Этика. Рассмотрение абсолютной и относительной этики было в значительной мереслишком затруднено из-за некритичного употребления терминов "абсолютная" и"относительная". В данной главе будет предпринята попытка разграничить то,что подразумевается под каждым из них, и рассмотреть различные их значенияпо-отдельности. Первое значение, в каком употребляется "абсолютная" этика, состоит втом, что этические нормы неоспоримо и неизменно истинны, и их пересмотрнедопустим и непозволителен. Такое понимание абсолютной этики имеет место вавторитарных системах и логически следует из предпосылки, что критериемистинности служит неоспоримая верховная и всеведущая власть авторитета.Сущность этой претензии на превосходство состоит в том, что авторитет неможет ошибаться, и его повеления и запреты всегда истинны. Нам непотребуется много времени, чтобы расправиться с идеей, что этические нормыдля того, чтобы быть истинными, должны быть "абсолютными". Эта концепция,основанная на теоретической предпосылке существования "абсолюта", т. е.совершенной власти, в сравнении с которой человек по необходимости"относителен", т. е. несовершенен, была отвергнута во всех других областяхнаучной мысли, где вообще признано, что не существует абсолютной истины, но,тем не менее, существуют объективно истинные законы и принципы. Как ужеранее указывалось, научное, т. е. рационально обоснованное, утверждениеозначает, что сила разума применима ко всем наличным данным наблюдения, ипри этом никакие из них не отвергаются и не фальсифицируются ради полученияжелаемого результата. История науки -- это история недостаточных и неполныхутверждений, и каждое новое понимание делает возможным признаниенедостаточности предшествующих положений и дает основания для создания болееадекватной формулировки. История мысли -- это история все большегоприближения к истине. Научное знание не абсолютно, а "оптимально"; оносодержит оптимальный вариант истины, достижимый на данном историческомэтапе. Разные культуры акцентировали разные истины, и чем больше культурачеловечества становится единой, тем больше эти различные аспекты будутинтегрироваться в общую картину. Этические нормы не абсолютные и в другом смысле: они не только подлежатпересмотру, как и все научные утверждения, но существуют еще и ситуации,неразрешимые по природе своей и не допускающие выбора, который можно счесть"правильным". Спенсер при рассмотрении относительной и абсолютной этики^[128] дает пример такогоконфликта. Он говорит о фермере-арендаторе, желающем принять участие вовсеобщих выборах. Фермер знает, что владелец арендуемой им земли --консерватор, и фермер рискует лишиться права на аренду, если проголосует всоответствии со своими либеральными убеждениями. Спенсер считает, что здесьимеет место конфликт между возможным причинением вреда государству ивозможным причинением вреда своей семье, и приходит к заключению, что здесь,как и "во многих подобных случаях, невозможно решить, какая из двухальтернативных линий поведения будет наименьшим злом".^[129] В данном случае альтернатива видитсяСпенсеру не совсем верно. Этический конфликт имел бы место, даже если б делокасалось не только семьи, но под угрозой оказались бы счастье и безопасностьсамого фермера. Здесь не только интересы государства оказываются подугрозой, но также и честность самого фермера. С чем он на деле сталкивается,так это с выбором между своим физическим, а значит (в некотором смысле) идушевным благополучием,-- с одной стороны, и своей честностью,-- с другой.Что бы он ни выбрал -- это будет одновременно и правильно, и неправильно. Онне может сделать верный выбор, потому что вставшая перед ним проблема --неразрешима по существу. Такие ситуации неразрешимых этических конфликтовнеизбежно возникают в связи с экзистенциальными дихотомиями. В данном случаемы имеем дело не с экзистенциальной дихотомией, исконно присущейчеловеческой ситуации, а с исторической дихотомией, которую можно устранить.Фермер-арендатор оказывается перед таким неразрешимым конфликтом толькопотому, что социальный порядок преподносит ему ситуацию, удовлетворительноразрешить которую невозможно. С изменением социальной реальности исчезает иэтот этический конфликт. Но пока данные социальные условия существуют, любоепринятое фермером решение будет и правильным, и неправильным, хотя решение впользу его честности можно счесть морально превосходящим решение в пользуего жизни. Последним, и самым важным, значением, в каком используются термины"абсолютная" и "относительная" этика, является значение, более адекватновыраженное различием между универсальной и социально имманентной этикой. Под"универсальной" этикой я понимаю нормы поведения, цель которых рост иразвитие человека; под "социально имманентной" этикой я понимаю нормы,необходимые для функционирования и выживания определенного вида общества иживущих в нем людей. Пример универсальной этики можно найти в таких нормах,как "Люби ближнего, как самого себя" или "Не убий". В действительностиэтические системы всех великих культур демонстрируют поразительное сходствов том, что считать необходимым для развития человека, сходство норм, которыеследуют из природы человека и из условий, необходимых для его развития. Под "социально имманентной" этикой я имею в виду те нормы в какой-токультуре, которые включают запреты и повеления, необходимые только дляфункционирования и выживания именно этого общества. Для выживания всякогообщества необходимо, чтобы его члены подчинялись правилам, обязательным дляданного способа производства и образа жизни. Группа должна стремитьсясформировать у своих членов такой склад характера, чтобы они хотели делатьто, что они должны делать при существующих обстоятельствах. Так, например,отвага и инициатива становятся главными добродетелями в обществе, ведущемвойну. Терпение и взаимовыручка становятся добродетелями в обществе, гдепреобладает сельскохозяйственная кооперация. В современном обществеприлежание возведено в ранг одной из высших добродетелей, потому чтосовременная индустриальная система нуждалась в трудовом порыве как в однойиз самых важных ее производительных сил. Качества, высоко ценимые в сфередеятельности того или иного общества, становятся частью его этическойсистемы. Каждое общество жизненно заинтересовано иметь правила, которым бывсе подчинялись, и "добродетели", которые строго соблюдались бы, потому чтовыживание общества зависит от этого соблюдения. В придачу к нормам, в каких общество заинтересовано как целое, мыобнаруживаем и другие этические нормы, различные у каждого класса.Подходящим примером служит акцентирование добродетелей скромности ипослушания в низших классах, и честолюбия и агрессивности в высших классах.Чем более устойчива и институционно закреплена классовая структура, темнепреложнее связь той или иной совокупности норм с тем или иным классом.Таковы, например, нормы для свободных и для крепостных в феодальнойструктуре, или нормы для белых и для негров в южных штатах США. Всовременных демократических обществах, где классовые различия не фиксируютсяв институционной структуре общества, различные группы норм сосуществуют боко бок: например, этика Нового Завета и нормы ведения успешногопредпринимательства. В соответствии со своим социальным положением италантом индивид выберет ту совокупность норм, какими он может пользоваться,при этом, возможно, продолжая на словах признавать противоположные нормы.Разница между воспитанием дома и в школе (как, например, в элитных школахАнглии и в некоторых частных школах Соединенных Штатов) ведет какцентированию совокупности ценностей, соответствующих социальному положениювысшего класса, при этом другие ценности открыто не отвергаются. Функционирование этической системы в любом обществе призваноподдерживать жизнь данного общества. Но такая социально имманентная этикасуществует также в интересах индивида; поскольку общество имеет определеннуюструктуру, какую он, как индивид, не может изменить, его личные интересысвязаны с общественными. В то же время общество может быть организованотаким образом, что нормы, необходимые для его выживания, вступают в конфликтс универсальными нормами, необходимыми для полнейшего развития его членов.Это особенно ощутимо в обществах, где привилегированные группы господствуютнад остальными членами или эксплуатируют их. Интересы привилегированнойгруппы вступают в конфликт с интересами большинства, но ввиду того, чтообщество функционирует на основе данной классовой структуры, нормы,навязанные членами привилегированной группы, обязательны для выживания всех,пока структура общества коренным образом не будет изменена. Идеологии, господствующие в такой структуре, будут стремиться отрицать,что в ней имеет место какое-либо противоречие. Они будут заявлять, в первуюочередь, что этические нормы данного общества равноценны для всех егочленов, и будут стремиться подчеркнуть, что нормы, направленные наподдержание существующей социальной структуры, это универсальные нормы,вытекающие из насущных потребностей человеческого существования. Запрет наворовство, например, часто пытаются представить как следствие той же"человеческой" потребности, которая порождает запрет на убийство. Такнормам, необходимым лишь для выживания определенного вида общества,придаются достоинства универсальных норм, исконно присущих человеческомусуществованию и, следовательно, универсально применимых. Пока определенныйтип социальной организации исторически необходим, индивиду не остаетсяничего иного, как принять данные этические нормы как обязательные. Но когдаобщество сохраняет структуру, противоречащую интересам большинства, в товремя как уже наличествует основа для изменений, осознание социальнообусловленного характера норм данного общества становится важным элементомусиления тенденций к изменению социального порядка. Представители старогопорядка обычно называют такие попытки неэтичными. Тех, кто хочет счастья длясебя, они называют "эгоистами", а тех, кто желает сохранить своипривилегии,-- "ответственными". Покорность же превозносится как добродетель"бескорыстия" и "преданности". Хотя конфликт между социально имманентной и универсальной этикой ослабв процессе человеческой эволюции, конфликт между двумя типами этики будетсохраняться до тех пор, пока человечество не сумеет построить общество, вкотором "общественные" интересы будут тождественны интересам всех егочленов. Пока эта стадия человеческой эволюции не достигнута, историческиобусловленные социальные потребности сталкиваются с универсальнымиэкзистенциальными потребностями индивида. Если бы индивид жил пятьсот илитысячу лет, такого столкновения могло бы не быть, или, по крайней мере, ономогло бы быть значительно уменьшено. Тогда он мог бы жить и пожинать срадостью то, что посеял с печалью; выстрадав в одном историческом периоде,человек мог бы дождаться, пока страдания его окупятся в следующем периоде ипринесут свой плод. Но человек живет шестьдесят или семьдесят лет и можеттак никогда и не увидеть плодов. Однако он рожден уникальным существом,имеющим в самом себе все потенциальные возможности, реализовать которые --задача человечества. Обязанность того, кто изучает науку о человеке, не втом, чтоб искать "гармонические" решения, замазывающие это противоречие, а втом, чтоб ясно видеть его. Задача этического мыслителя -- не дать умолкнутьголосу человеческой совести и усилить его, осознать, что есть для человекадобро, а что -- зло, независимо от того, добро это или зло для общества наопределенном этапе его эволюции. Он может быть "вопиющим в пустыне"; нотолько если этот голос остается живым и бескомпромиссным, пустыня обратитсяв цветущую землю. Противоречие между социально имманентной и универсальнойэтикой ослабнет и исчезнет тогда, когда общество станет по-настоящемучеловечным, то есть, возьмет на себя заботу о полном человеческом развитиивсех его членов.

ГЛАВА V

МОРАЛЬНАЯ ПРОБЛЕМА

НАШЕГО ВРЕМЕНИ

Пока в государствах не будутцарствовать философы, либо так называемые нынешние цари и владыки не станутблагородно и основательно философствовать и это не сольется воедино --государственная власть и философия, и пока не будут в обязательном порядкеотстранены те люди -- а их много,-- которые ныне стремятся порознь либо квласти, либо к философии, до тех пор, дорогой Главкон, государствам неизбавиться от зол, да и не станет возможным для рода человеческого и неувидит солнечного света то государственное устройство, которое мы только чтоописали словесно. Платон. Государство. ^* С уществует ли какая-то особая моральная проблема нашего времени? Развеморальная проблема не одна и та же для всех времен и народов? Да, это так,и, тем не менее, каждая культура имеет свои моральные проблемы, порожденныеее особой структурой, хотя эти частные проблемы являются только различнымигранями моральных проблем человека. Каждую такую отдельную грань можнопонять только в связи с основной и всеобщей проблемой человека. В этойзаключительной главе я хочу уделить особое внимание одному специфическомуаспекту общей моральной проблемы, отчасти потому, что это решающая проблемас психологической точки зрения, и отчасти потому, что мы склонны обходить еевниманием, поддавшись иллюзии, что эта проблема,-- отношения человека к силеи власти,-- уже решена. Отношение человека к силе коренится в самих условиях его существования.Как физические существа, мы подвластны силе -- силе природы и силе человека.Физическая сила может лишить нас свободы и убить нас. В состоянии ли мысопротивляться и побеждать, это зависит от таких побочных факторов, как нашасобственная физическая сила и сила наших средств борьбы. А вот наш ум независит напрямую от власти силы. Сила не властна отменить истину, которую мыпознали, и идеи, в которые мы верим. Сила и разум существует в разныхплоскостях, и силе никогда не опровергнуть истину. Означает ли это, что человек свободен, даже если рожден в оковах?Означает ли это, что дух раба может быть так же свободен, как дух егогосподина, как утверждали св. Павел и Лютер? Если бы дело обстояло так, этов громадной степени упростило бы проблему человеческого существования. Ноэто утверждение не считается с тем фактом, что идеи и истина не существуютвне человека и независимо от него, что ум человека подвержен влиянию еготела, а душевное состояние -- влиянию его физического и социальногосуществования. Человек способен познать истину и способен любить, но если он-- не только его тело, а вся его личность -- подвергается угрозепревосходящей его силы, если он становится беспомощным и испуганным, этонаносит вред его уму, его действия становятся судорожными и парализуются.Парализующее воздействие силы покоится не только на страхе, ею порождаемом,но и на скрытом обещании -- обещании, что те, кто обладают силой, могутзащитить и позаботиться о "слабых", подчинившихся силе, что сильные могутосвободить человека от бремени неуверенности и ответственности за самогосебя, гарантируя порядок и отводя индивиду в этом порядке место, дающее емучувство безопасности. Подчинение человека этой комбинации угрозы и обещания означает егодействительное "падение". Подчиняясь силе-господству, он лишается своей силы-потенции. Он лишается своей силы использовать все те способности,которые делают его по-настоящему человечным; его разум перестаетдействовать; он может совершать умственные операции, манипулировать вещами исамим собой, но он принимает за истину то, что властвующие над ним называютистиной. Он лишается своей силы любить, ибо его чувства взяты в оковы теми,от кого он зависит. Он лишается своего морального чувства, ибо невозможностьподвергать сомнению и критиковать этих сильных сделала бессмысленной егоморальную оценку кого бы то ни было и чего бы то ни было. Он -- жертвасуеверия и предрассудка, ибо он неспособен распознать действительноезначение тех предпосылок, на которых покоятся такие ложные верования. Егособственный голос не может позвать его обратно к себе самому, поскольку онперестал слышать его, поглощенный слушанием голосов тех, кто имеет над нимвласть. Только свобода является необходимым условием как счастья, так идобродетели; свобода не в смысле возможности делать произвольный выбор и нев смысле свободы от необходимости, а свобода реализовать то, чтопотенциально заключено в человеке, выявить истинную природу человекасогласно законам его существования. Если свобода, способность сохранить собственную цельность перед лицомсилы -- это основное условие моральности, не решил ли человек западного мирасвою моральную проблему? Не проблема ли это только людей, живущих приавторитарных диктатурах, которые лишили их личной и политической свободы?Конечно, свобода, достигнутая современными демократиями, предполагаетобещание развития человека, отсутствующего при каких бы то ни былодиктаторских режимах, несмотря на их заявление, что они действуют винтересах человека. Но и при демократии это всего лишь обещание, но неисполнение обещанного. Мы скрываем нашу моральную проблему от самих себя,фокусируя внимание на сравнении нашей культуры с теми способами жизни,которые представляют собой отрицание высших достижений человечества, ивследствие этого мы игнорируем тот факт, что мы тоже подчиняемся властисилы, не власти диктатора или политической бюрократии, действующей с нимзаодно, а анонимной власти рынка, успеха, общественного мнения, "здравогосмысла" -- или, вернее, общепринятой бессмыслицы,-- и власти машины, чьимирабами мы стали. Наша моральная проблема -- это безразличие человека к самому себе. Оназаключается в том, что мы утратили чувство значительности и уникальностииндивида, превратили себя в орудие внешних целей, относимся к себе как ктоварам, а наши силы отчуждены от нас. Мы стали вещами, и наши ближние сталивещами. В результате мы чувствуем себя бессильными и презираем себя за этобессилие. Поскольку мы не верим в свои силы, у нас нет веры в человека, нетверы в самих себя, и в то, что наши силы могут создать. У нас нет совести вгуманистическом ее понимании, посему мы не осмеливаемся доверять нашимоценкам. Мы -- стадо, верящее, что дорога, по которой мы идем, должна вестик цели, раз мы видим, что и другие идут той же дорогой. Мы в темноте иободряем себя тем, что слышим чей-то свист в ответ на наш собственный. Достоевский некогда сказал: "Раз Бог умер, все позволено"^*. Большинство людей и всамом деле так считает; разница между ними лишь в том, что одни пришли квыводу, что Бог и церковь должны сохраняться, чтобы поддерживать моральныйпорядок, а другие придерживаются идеи, что все позволено, нет никакогонадежного морального начала, а практические соображения -- это единственныйрегулятивный жизненный принцип. В противоположность этому, гуманистическая этика занимает такуюпозицию: если человек живой, он знает, что позволено; быть живым значит бытьплодотворным, употреблять собственные силы не на какую-то трансцендентнуючеловеку цель, а на самого себя, придать смысл собственному существованию,быть человечным. Пока кто-либо считает, что его идеал и цель находитсягде-то вне его, что цель где-то в небесах, в прошлом или в будущем, он будетдвигаться от себя вовне и искать осуществления там, где его нельзя найти. Онбудет искать решения и ответы где угодно, только не там, где их можнонайти,-- в самом себе. "Реалисты" уверяют нас, что проблемы этики -- это пережиток прошлого.Они говорят нам, что психологический и социологический анализ показывает,что все ценности существуют лишь относительно той или иной культуры. Онипредполагают, что наше личное и социальное будущее гарантируется единственнонашим материальным успехом. Но эти "реалисты" оставляют без вниманиянекоторые суровые факты. Они не видят, что пустота и бездумностьиндивидуальной жизни, отсутствие плодотворности и, как ее следствие,отсутствие веры в себя и в человечество, обретя затяжной характер, ведут кэмоциональным и душевным нарушениям, которые, как правило, делают человеканеспособным даже к достижению его материальных целей. Сегодня все чаще слышны пророчества гибели. Хотя они выполняют важнуюфункцию привлечения внимания к опасным тенденциям в нашей нынешней ситуации,но в них не учтено обещание, заключенное в достижениях человека вестественных науках, психологии, медицине и искусстве. А эти достиженияотражают наличие мощных плодотворных сил, не вяжущихся с картинойразлагающейся культуры. Наш период -- переходный. Средние века незакончились в пятнадцатом веке, и Новое время не началось сразу же послеэтого. Конец и начало составляют процесс, длящийся уже более четырехсот лет-- в сущности очень короткое время, если мерить его историческими мерками, ане мерками нашей недолгой жизни. Наш период -- это конец и начало, богатоевозможностями. Если я повторю теперь вопрос, поставленный в начале этой книги,-- имеемли мы основание гордиться и надеяться, ответ опять будет утвердительным, нос одним уточнением, какое следует из того, что мы уже рассмотрели: нихороший, ни плохой исход не бывает автоматическим и предопределенным.Решение остается за человеком. Оно зависит от его способностей серьезноотнестись к себе, своей жизни и счастью, от его готовности смело смотреть влицо моральной проблеме -- своей и своего общества. Оно зависит от егорешимости быть самим собой и для себя.

РАЗУМНОСТЬ

ДОБРА

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Д вадцатый век, в котором нам выпало жить, изобилует, к счастью, не толькожестокостями войн, революций, концлагерей, всеми видами социальных бедствийи обыденного зла, но и множеством примеров человеческого благородства иразумности, противостоящих инстинктам разрушительности, примерами упорногоплодотворного труда, создающего человеческую культуру. Это век не толькоЛенина, Гитлера, Сталина и их безумного воинства, но и век С. Вейль, А.Швейцера, Я. Корчака, Махатмы Ганди, Матери Марии, Матери Терезы, А.Сахарова и множества известных и безвестных праведников, чье сопротивлениезлу и каждодневное подвижничество дают нам силы верить, что Разум иМилосердие еще сопутствуют жизни и хранят ее. Вражда рушит, любовь --созидает. У тех, кто уже читал книги Э. Фромма, или познакомился с ним впервые покниге "Чело­век для себя", надеюсь, нет сомнений, что и он на стороне тех,кто отстаивает жизнь, на стороне Разума сражаясь с безумием. Не будемпредаваться сетованиям, что знакомство это оказалось для нас запоздавшимпочти на полвека. Запрет на знание -- привычное дело тиранов, и хотяправления мудрецов мы еще не дождались, но уже можем следовать мыслью затеми, кто способен научить нас свободе. Потому книги Фромма и были запрещенытеми, кто этой свободы страшился. Имя Фромма должно быть помянуто в ряду тех мыслителей XX века, которыене запятнали себя соглашательством со смертоносными режимами, отказываясьпризнать действительное разумным, когда разумного в нем было менее всего.Их, людей Разума, невозможно было увлечь иллюзиями, даже когда миллионылюдей не столь сознательных готовы были поддаться массовым психозам иподдавались. Мыслители же сохраняли верность истине. Германский фашизм ещене успел утвердиться в своей власти над нацией, как В. Райх уже написал своюразоблачительную книгу "Массовая психология фашизма" (1933). Советскийбольшевизм еще затуманивал мозги приезжим и местным писателям, а М. Вебер,К. Мангейм, П. Сорокин, Н. Бердяев и многие другие уже говорили миру правдуо содеянном коммунистами преступлении против человечества. Едва закончиласьвторая мировая война, как К. Ясперс обратился к совести соотечественников сгорькими словами о "немецкой вине" и недопустимости реваншизма. Еще обществопотребления отдавалось восторгам материального процветания, а Г. Марсель, Г.Маркузе, К. Лоренц, деятели Римского клуба уже внедряли в сознание людейсемена ответственности перед будущими поколениями, которым поколениенынешнее уготовит экологический ад, если не обуздает свои претензии напотребительский рай. Желая быть услышанными многими,-- ибо то, о чем ониговорили, касалось многих, если не всех,-- эти ученые умели обращаться клюдям на доступном языке. Умел это и Э. Фромм. Его книги из года в годобретали все больше читателей, достигая миллионных тиражей. Одна лишьмаленькая книга "Искусство любви" была переведена на десятки языков, а наанглийском ее прочли более 5 млн. человек. Популярность сама по себе недоблесть. Иметь имя и иметь доброе имя -- не одно и то же. Вряд липопулярность книг Э. Фромма можно объяснить лишь модой на психоанализ.Скорее это проявление потребности людей разобраться в себе, обрести помощь-- хотя бы через книги -- в решении проблем, без которых не обходится ниодин живущий. Для гуманитарной науки, тем более для науки о человеческой душе --психологии, совершенно неприемлем принцип закрытости, принцип "науки длянауки" с ее тайным кредо "Proculeste, profani"^*, ставящий миллионы братьев по разуму вположение профанов, не посвященных в мистерии знания. Думается, что в своейнаучной деятельности Э. Фромм сумел исполнить то задание, какоесформулировал для людей науки его учитель М. Вебер: "Мы можем, если понимаемсвое дело, заставить индивида -- или, по крайней мере, помочь ему -- датьсебе отчет в конечном смысле собственной деятельности. Такая задача мнепредставляется отнюдь немаловажной, даже для личной жизни. Если какому-тоучителю это удается, то я бы сказал, что он служит "нравственным" силам,поскольку вносит ясность... Мы в состоянии содействовать вам в обретении ясности. Разумеется, при условии, что она есть у нас самих". У Э. Фромма и умногих, кто верно служил науке, не принося интеллект в жертву идеологиям иидолам, такая ясность была. А кто ясно мыслит, тот ясно излагает. Эрих Фромм один из выдающихся психологов, чьи работы уже давно признаныклассическими. Его принято называть главой неофрейдизма, хотя сам онопределял свою деятельность как "гуманистический психоанализ", призванныйвместе с другими науками создать "Гуманистическую Науку о Человеке какоснову Прикладной Науки и Прикладного Искусства Социальной Реконструкции".Прожив долгую жизнь, вместившую почти целое столетие, полное социальныхпотрясений, он не разуверился в способности человека к разумной жизни и умелвзращивать эту разумность в тех, в ком она была затоптана. Его собственнаяжизнь может служить примером плодотворности. Родился Эрих Фромм в 1900 г. в Германии, во Франкфурте-на-Майне, веврейской семье. Прадед и дед его были раввинами, отец занимался торговлей,мать происходила из семьи эмигрантов из России. Фромм получил прекрасноеобразование в гимназии, а затем в лучших университетах Германии,специализируясь в области социальной психологии. На выбор профессии повлияли опыт, пережитый многими из тех, чье взросление началось с осмысленияпричин и следствий первой мировой войны и последовавших за ней революцией вРоссии и Германии. В 1922 г. Фромм получил в Гейдельбергском университетестепень доктора философии. Затем год посвятил изучению психоанализа вБерлинском психоаналитическом институте, после чего несколько лет былпрактикующим психоаналитиком, не оставляя занятий наукой. С 1929 по 1932 г.он работал во Франкфуртском институте социальных исследований, где подруководством М. Хоркхаймера группа ученых, ставшая впоследствии известнойпод названием франкфуртской школы, занималась анализом взаимоотношенийвласти и общества, идеологии и науки, экономики и политики. Фромм руководилв институте отделом социальной психологии, которым был проведенсоциологический анализ неосознанных мотивов поведения в малых и большихгруппах в среде немецких рабочих и интеллигенции. Накануне прихода к властифашистов, эти исследования выявили готовность германского обществаподчиниться диктаторскому режиму, по поводу которого у представителейфранкфуртской школы не было ни иллюзий, ни симпатий. С приходом Гитлера квласти в 1933 г. Фромм и его коллеги эмигрировали в США. Здесь онипродолжали изучение социально-психологических причин и последствийавторитаризма, теперь уже на американском материале, и в частности,авторитарных тенденций в системе воспитания в семье. В 1941 г. Фромм издает свою первую книгу в Америке -- "Бегство отсвободы", которая была его вкладом в победу над фашизмом. Теперь, спустяполвека, эта книга издана по-русски, но тема ее, к сожалению, до сих пор неустарела, хотя хочется верить, что в нашем пока еще удерживаемом вкрепостном состоянии народе уже нет той иррациональной готовности кпокорству властям, которая делает из властителей -- тиранов, а из народа --рабов. Хочется верить, что рухнувшая на наших глазах империя,-- последняя вистории человечества. Книга "Бегство от свободы" более четверти векапереиздавалась из года в год, как впрочем и многие книги Фромма. В Америке он вел большую преподавательскую работу в Колумбийском иИельском университетах, а с 1946 г. занимался научной деятельностью во вновьсозданном Вашингтонском институте психологии, психиатрии и психоанализа. В1947 г. вышла в свет книга Фромма "Человек для себя". В 1949 г., когдафранкфуртцы возвращались на родину, Фромма с ними не было. Он остался вАмерике. С 1951 по 1967 г. он жил в Мексике, где, освоив испанский язык,занимался преподавательской и научной деятельностью, возглавив Институтпсихоанализа при Национальном университете в Мехико. С 1974 г. Фромм с женойпоселился в Швейцарии, где продолжал писать книги. Последняя из них былапосвящена учению Фрейда. Умер Фромм в 1980 г. Он был автором множества книг по философии, психологии, социологии.Десятитомное издание его трудов увидело свет на его родине, в Германии. Фромм был также и активным общественным деятелем, выступал запрекращение войны во Вьетнаме, разоружение, прекращение холодной войны, загуманизацию современных технологий, губящих природу планеты, за солидарностьученых в борьбе с политическим авантюризмом. И в конце концов -- засоциальную реконструкцию, за создание такого социального порядка, который быне калечил с детства душу человека, делая его послушным исполнителем воливсяческих авторитетов -- государства, наций, церкви, семьи и т.д., астроился, наконец, на разуме, как единственной альтернативе страху. Эрих Фромм не предлагал переоценки ценностей, как делал это почитаемымим Ницше. Он придавал современное звучание старым ценностям, на которыхтысячелетиями держалась традиция разума, сопротивляясь традициииррациональности. Ни дрессирующее воздействие кар и наград, нинаучно-технические новинки не могут сделать общество здоровым, а индивида --счастливым. Мудрецы всех времен и всех народов знали и учили, что сделатьэто может только любовь. Задолго до христианской эры один из китайскихмудрецов сформулировал диагноз (конечно же и он не был первооткрывателемэтой истины): "Если рассмотреть, отчего начинаются беспорядки, тооказывается, что беспорядки возникают оттого, что люди не любят друг друга".Принудить к любви невозможно. Культура, борющаяся с инстинктами методомпринуждения, подавления глубинных бессознательных влечений, порождает улюдей, как назвал это Фрейд,-- "неудовлетворенность культурой". Множестволюдей враждебны культуре, не обладая столь развитым сознанием, чтоб онопомогло им справиться с собственными инстинктами, не подавляя их, асублимируя в творчество. Фрейд, а за ним и остальные психоаналитики,осознавая всю глубину иррациональных влечений и тяжесть давления начеловеческую психику социальных запретов, тем не менее, видели в сознанииединственный источник энергии, способной избавить человека и человечество отбеспомощности перед слепыми биопсихическими силами, действующими внутричеловека. Фрейд пришел к выводу, что "на место Оно должно стать Я". Юнгговорил, что его работу психотерапевта, может довести лишь сам пациент,обретя мировоззрение, здоровую, разумную ориентацию в мире ценностей. Фроммутверждал, что лишь установка на плодотворность, выработанная самимчеловеком в поиске и осуществлении своего индивидуального (и родового)назначения как человека разумного, приносит человеку чувство радости жизни.Фромм показал, как социально смоделированные неврозы заражают тех, кто вздоровых социальных условиях мог бы прожить плодотворную жизнь. Всякий последовательный мыслитель, как бы он ни удерживался отсоциокультурных обобщений, вынужден признать, что без разумных основанийсоциальной жизни лишь редкие, наиболее сильные индивиды могут строить своюжизнь на разумных основаниях, но не значительные группы общества, способныеопределить главные черты социального характера. "А если ни одна культура досих пор не располагала человеческими массами такого качества, то причиназдесь в том, что ни одной культуре пока еще не удавалось создать порядок (курсив мой -- Л. Ч.), при котором человек формировался бы в нужномнаправлении, причем с самого детства". Эта констатация побуждает и отнюдь неутописта З. Фрейда вести речь о необходимости "переупорядочениячеловеческого общества". Большинство индивидов вполне могли бы быть здоровы и счастливы, если быобщество было здоровым: таков вывод Фромма. Этой теме посвящена одна из егокниг, озаглавленная "Здоровое общество". "Даже и возможного нельзя было быдостичь, если бы в мире снова и снова не тянулись к невозможному" -- этосказано не романтиком, а трезвым рационалистом М. Вебером. Фромма трудно упрекнуть в недопонимании остроты проблем, в которыевовлечено современное общество. В книге "Иметь или быть?" он ставит вопрос впредельно ясной форме: "Учитывая силу корпораций, апатию и бессилиезначительной массы населения, несостоятельность политических лидеров почтиво всех странах мира, угрозу ядерной войны и экологическую угрозу, не говоряуже о таких явлениях, как климатические изменения, способные вызвать голодво многих странах мира, можно ли счесть, что есть реальный шанс наспасение?" В ответ следуют не абстрактные мечтания, а реалистическаяпрограмма социальных действий, которая заключает в себе то, что теперьпринято называть "новым мышлением": ядерное разоружение,^* свободный доступ к информации, запрет наее утаивание, переориентация производства на "здоровое потребление", щадящееприродные ресурсы планеты, гуманизация технологий, уничтожение пропастимежду бедными и богатыми странами, создание межправительственныхкоординационных органов, широкой сети общественных организаций, и т. д. Создание здорового общества, не провоцирующего социальные неврозы, азначит и неврозы индивидуальные, может служить тем образом будущего, которыйспособен стимулировать психическую энергию людей на достижение действительноразумной цели, а не на истощение этой энергии в погоне за иллюзиями,продуцируемыми старыми и новыми идеологиями. Это ложь, что единица -- ноль,единица -- вздор. В том и смысл гуманизма, чтоб никого не считать вздором.Сумеет ли человечество построить разумное общество, зависит от того, говорилФромм, "как много блестящих, образованных, дисциплинированных, неравнодушныхмужчин и женщин привлечет новая задача, разрешить которую призванчеловеческий