Я ушел от Виртанена.
Не успев сделать и нескольких шагов, я понял, что единственное место,
куда я хочу пойти, -- это в подвал Джонса, к моей любовнице и к моему
лучшему другу.
Я уже знал, чего они стоят, но факт остается фактом: они -- все, что у
меня оставалось.
Я вернулся в подвал Джонса тем же путем, как и исчез, -- через черный
ход.
Когда я вернулся. Рези, отец Кили и Черный Фюрер играли в карты.
Никто меня не хватился.
В котельной шли занятия Железной Гвардии Белых Сыновей Американской
Конституции, отрабатывались почести, воздаваемые флагу. Занятия вел один из
гвардейцев.
Джонс ушел наверх писать, творить.
Крафт, этот Русский Супершпион, читал `Лайф' с портретом Вернера фон
Брауна на обложке. Журнал был раскрыт на центральном развороте с панорамой
доисторического болота эпохи рептилий.
Из приемника доносилась музыка. Объявили песню. Название ее
запечатлелось в моей памяти. Нет ничего удивительного в том, что я его
запомнил. Название как раз подходило к тому моменту, впрочем, к любому
моменту. Название было: "Это старое золотое правило: что посеешь, то
пожнешь".
По моей просьбе Институт документации военных преступников в Хайфе
нашел мне слова этой песни. Вот они:
О, бэби, бэби, бэби,
Зачем ты мне сердце разбила?
Говорила, что будешь верна мне,
А сама давно изменила.
Я так огорчен,
Но не удивлен,
Ты меня в дурака превратила,
Ты плакать меня заставила,
Ты смеялась надо мной и лукавила,
Почему ты не знала, девушка, золотого
Старого правила.
-- Во что играете? -- спросил я игроков.
-- В ведьму, -- ответил отец Кили.
Он относился к игре серьезно. Он хотел выиграть, я увидел, что у него
на руках дама пик, ведьма.
Я, наверное, показался бы более человечным, вызвал бы больше
сочувствия, если бы сказал, что в тот момент у меня голова пошла кругом от
ощущения нереальности происходящего
Извините.
Ничего подобного.
Должен признаться в ужасном своем недостатке. Все, что я вижу, слышу,
чувствую, пробую, нюхаю, -- для меня реально. Я настолько доверчивая игрушка
своих ощущений, что для меня нет ничего нереального. Эта доверчивость,
стойкая, как броня, сохранялась даже тогда, когда меня били по голове, или я
был пьян, или был втянут в странные приключения, о которых не стоит
распространяться, или даже под влиянием кокаина.
В подвале Джонса Крафт показал мне фотографию фон Брауна на обложке
`Лайф' и спросил, знал ли я его.
-- Фон Брауна? -- спросил я. -- Этого Томаса Джефферсона космического
века? Естественно. Барон танцевал однажды в Гамбурге с моей женой на дне
рождения генерала Вальтера Дорнбергера.
-- Хороший танцор? -- спросил Крафт.
-- Что-то вроде танцующего Микки Мауса, -- сказал я. -- Так танцевали
все крупные нацистские деятели, когда им приходилось это делать.
-- Как ты думаешь, он бы сейчас тебя узнал? -- спросил Крафт.
-- Уверен, что узнал бы, -- сказал я. -- С месяц назад я наскочил на
него на Пятьдесят второй улице, и он окликнул меня по имени. Он очень
поразился, увидев меня в таком плачевном положении. Он сказал, что у него
много знакомых в информационном бизнесе, и предложил подыскать мне работу.
-- Ты бы в этом преуспел.
-- Вообще-то я не чувствую мощного призвания заниматься перепиской с
клиентами, -- ответил я.
Игра в карты кончилась, проиграл отец Кили, он так и не смог отделаться
от жалкой старой ведьмы -- пиковой дамы.
-- Ну и ладно, -- сказал отец Кили, как будто он много выигрывал в
прошлом и собирается и дальше выигрывать. -- Всего не выиграешь.
Вместе с Черным Фюрером он поднялся наверх, останавливаясь через каждые
несколько ступенек и считая до двадцати.
И теперь Рези, Крафт-Потапов и я остались одни.
Рези подошла ко мне, обняла меня за талию, прижалась щекой к моей
груди.
-- Только представь, дорогой, -- сказала она.
-- Что? -- сказал я.
-- Завтра мы будем в Мексике.
-- Гм.
-- Ты чем-то обеспокоен.
-- Обеспокоен.
-- Озабочен, -- сказала она.
-- Тебе тоже кажется, что я озабочен? -- сказал я Крафту. Он все еще
изучал панораму доисторического болота в журнале.
-- Нет, -- сказал он.
-- Я в обычном, нормальном состоянии, -- сказал я.
Крафт показал на птеродактиля, летающего над болотом.
-- Кто бы мог подумать, что такое чудовище может летать? -- сказал он.
-- А кто бы мог подумать, что такая старая развалина, как я, может
покорить сердце такой прелестной девушки и, кроме того, иметь такого
талантливого верного друга?
-- Мне так легко тебя любить, -- сказала Рези. -- Я всегда тебя любила.
-- Я как раз подумал... -- сказала я.
-- Расскажи мне, о чем ты подумал, -- попросила Рези.
-- Может быть, Мексика не совсем то, что нам нужно, -- сказал я.
-- Мы всегда сможем оттуда уехать, -- сказал Крафт.
-- Может быть, в аэропорту Мехико-сити мы можем сразу пересесть на
реактивный самолет.
Крафт опустил журнал.
-- И куда дальше? -- спросил он.
-- Не знаю, -- сказал я. -- Просто быстро куда-то отправиться. Я думаю,
меня возбуждает сама мысль о передвижении, я так долго сидел на месте.
-- Гм, -- сказал Крафт.
-- Может быть, в Москву? -- сказал я.
-- Что? -- сказал Крафт недоверчиво.
-- В Москву, -- сказал я. -- Мне очень хочется увидеть Москву.
-- Это что-то новое, -- сказал Крафт.
-- Тебе не нравится?
-- Я... я должен подумать.
Рези стала отодвигаться от меня, но я держал ее крепко.
-- Ты тоже об этом подумай, -- сказал я ей.
-- Если ты хочешь, -- сказала она едва слышно.
-- Господи! -- сказал я и как следует тряхнул ее. -- Чем больше я об
этом думаю, тем это становится привлекательнее. Мне бы в Мехико-сити и двух
минут между самолетами хватило.
Крафт встал, старательно сгибая и разгибая пальцы.
-- Ты шутишь? -- спросил он.
-- Разве? Такой старый друг, как ты, должен понимать, шучу я или нет.
-- Конечно, шутишь. -- сказал он. -- Что тебя может интересовать в
Москве?
-- Я бы попытался найти одного старого друга, -- сказал я.
-- Я не знал, что у тебя есть друг в Москве.
-- Я не знаю, в Москве ли он, но где-то в России, -- сказал я. -- Я бы
навел справки.
-- Кто же он? -- спросил Крафт.
-- Степан Бодовсков, писатель.
-- А... -- сказал Крафт. Он сел и снова взял журнал.
-- Ты о нем слышал? -- спросил я.
-- Нет.
-- А о полковнике Ионе Потапове?
Рези отскочила от меня к дальней стене и прижалась к ней спиной.
-- Ты знаешь Потапова? -- спросил я ее.
-- Нет.
-- А ты? -- спросил я Крафта.
-- Нет, -- сказал он. -- Расскажи мне о нем.
-- Он -- коммунистический агент, -- сказал я. -- Он хочет увезти меня в
Мехико-сити, где меня схватят и отправят в Москву для суда.
-- Нет! -- сказала Рези.
-- Заткнись! -- сказал ей Крафт.
Он вскочил, отбросив журнал, и пытался вытащить из кармана маленький
пистолет, но я навел на него свой люгер.
Я заставил его бросить пистолет на пол.
-- Глянь-ка, -- сделав удивленный вид, сказал он, словно был здесь ни
при чем. -- Прямо ковбои и индейцы.
-- Говард, -- сказала Рези.
-- Молчи! -- предупредил ее Крафт.
-- Дорогой, -- сказала Рези плача, -- мечта о Мексике -- я надеялась --
она станет реальностью. Нас всех ждало избавление! -- Она раскрыла объятия.
-- Завтра, -- сказала она тихо. -- Завтра, -- прошептала она снова.
И тут она бросилась к Крафту, как будто хотела вцепиться в него. Но
руки ее ослабли и бессильно повисли.
-- Мы все должны были родиться заново, -- сказала она ему хрипло. -- И
ты -- ты тоже. Разве... разве ты сам этого не хотел? Как же ты мог с такой
нежностью говорить о нашей новой жизни и не хотеть ее?
Крафт не ответил.
Рези повернулась ко мне.
-- Да, я -- коммунистический агент. И он тоже. Он действительно --
полковник Иона Потапов. У нас действительно было задание доставить тебя в
Москву. Но я не собиралась этого делать, потому что люблю тебя; потому что
любовь, которую ты дал мне, -- единственная моя любовь, другой у меня не
было и не будет. Я же тебе говорила, что не желаю этого делать, правда? --
сказала она Крафту.
-- Она мне говорила, -- сказал Крафт.
-- И он согласился со мной, -- сказала Рези, -- и тоже мечтал о
Мексике, где все мы выскочим из западни и заживем счастливо.
-- Как ты узнал? -- спросил меня Крафт.
-- Американские агенты все время следили за вашими действиями, --
сказал я. -- Это место сейчас окружено. Вы погорели.