Я покачала головой:
– Строго говоря, нет.
– Что значит «строго говоря»?
Я посмотрела на него недружелюбно:
– Сами любите хранить свои тайны? Скажете мне, что я хочу знать, я с вами поделюсь. А до тех пор у вас нет допуска к данной информации.
Сознаюсь, последнее было сказано с металлом в голосе. Это я стараюсь его достать или просто злюсь на ситуации вообще? Сочетание, похоже.
Триш оправилась первой: подошла с жакетом, который кто‑то с себя снял, и завернула нижнюю половину Лайзы. Наверное, это стоило сделать. Платье было так коротко, что я, держа ее на руках, не могла не показывать ее прелести всем собравшимся. Для того‑то, девочки, белье и нужно. В таком вот аварийном случае свои приманки покажете только тем, кого любите.
– Положим ее на диван, – предложила Триш.
Я с Лайзой на руках направилась к дивану.
– Очень она тяжелая? – спросила Триш.
– Нет, – ответила я.
И даже пока я не набрала силу больше средней человеческой, тоже не была бы – я тогда вполне могла выжать собственный вес, а Лайза полегче меня. Почему я и смогла ее пронести через весь номер и положить на диван. Места хватило, потому что девушки брызнули во все стороны, как голуби, когда через их толпу пробегает ребенок. Никто из них не хотел смотреть мне в глаза или оказаться слишком близко.
Стервы суеверные.
Аккуратно положив ее на диван, я проследила, чтобы она была укрыта жакетом.
– Она на всю ночь отрубилась? – спросила я, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Девушки, я вам говорил, что я – вервольф, – обратился к ним Джейсон, – и вроде никому из вас это не помешало тискаться. А теперь вы от Аниты шарахаетесь за то, что она не дала вашей подруге хлопнуться на пол.
– Джейсон прав, – сказала Джей‑Джей. – Дуры мы.
Она снова протянула мне руку, но теперь без заигрывания – прямо глядя своими синими глазами.
Я протянула свою.
– Спасибо, что не дала ей упасть, – сказала Джей‑Джей. – Прости, что мы переполошились. – Она неприязненно посмотрела на остальных, стоящих вокруг дивана. – Так, девочки, будем вести себя прилично с девушкой нашего друга?
Несмотря на вопросительную интонацию, это был приказ.
Кто‑то из них переглянулся с другими, но первой вышла вперед и протянула мне руку Джен. Мать двоих детей была в брючном костюме – единственная из всех. Но костюм симпатичный, выгодно подчеркивающий округлости, приобретенные вместе с детьми. Волосы до плеч обрамляли соломенно‑желтой рамой бледное лицо с синими глазами. Накрашена она была скупо, почти незаметно.
Она решительно пожала мне руку, глядя прямо в глаза – одна из тех немногих, кто не повис на Джейсоне. Наверное, в силу своего замужнего статуса. Моногамия как она есть.
– Сперва выразили тебе неуважение, лапая твоего постоянного бойфренда, потом как школьницы испугались, когда ты не дала упасть нашей подруге. Не знаю, что ты должна о нас думать, Анита, но прошу тебя, дай нам возможность реабилитироваться.
Я кивнула. Наверное, я нервничала или злилась сильнее, чем мне казалось, потому что сказала, что думала.
– Ты ничего такого с Джейсоном не делала, Джен, так что говорить не о чем. А противоестественных вещей многие путаются.
– Наверное, она говорила про нас всех, – выступила вперед Дженна в своем варианте черного платьица. Более плотная материя, и не такое короткое, как у Лайзы, но все равно пресловутое черное платьице в версии для ночного клуба. Бывает черное платьице для бизнеса, для похорон (может быть одно и то же) и для вечеринок – последнее обычно короче и с более глубоким вырезом. Платьице Дженны исключением не было.
Волосы почти такие же белокурые, как у Лайзы. И даже также убраны в хвост на затылке. Обе как клоны Барби, если не Пэрис Хилтон. Смотреть противно.
Она протянула мне руку с тщательным маникюром – черный лак на ногтях под цвет платья. Женщина слегка покачивалась на каблуках, но голос у нее был уверенный и нисколько не пьяный.
– Я обещаю вести себя лучше.
Почему‑то я не смогла сдержать улыбку:
– Я тебе верю.
Она улыбнулась в ответ, и остальные тоже стали подходить по одной – пожать руку и извиниться. Крис, пьяная больше всех, если не считать Лайзу, неуклюже меня обняла.
– Лапать твоего парня у тебя на глазах! Извини, ради бога.
Я неловко потрепала ее по голой спине – не люблю обниматься с чужими. Почему по голой? Да потому что спина ее платьица состояла только из бретелек. Но почти у всей группы размер груди был так мал, что позволял легко обходиться без лифчика.
– Я вела себя как стерва. – Крис повело на слезы.
Я еще раз ее потрепала и поискала взглядом, кто бы спас меня от пьяной блондинки. Джей‑Джей забрала ее у меня из рук и отвела к другому краю дивана.
Я посмотрела на Джейсона, ожидая, чтобы он сказал своим подругам правду. Что мы на самом деле не такая уж близкая пара, и он может с ними закрутить, если они хотят.
Но Джейсон рассматривал всех нас и вроде бы не собирался поднимать эту тему. Ну так черт меня побери, если я ее подниму.
В дверь постучали. Шэдвелл кивнул, и Санчес с безмолвным Прайсом направились к двери. Шэдвелл сказал им вслед:
– Это Чак и артисты.
Слова «Чак» и «артисты» он произнес так, будто это была невесть какая мерзость.
Я посмотрела на женщин – они все уже были чуть поддавшие и очень разогретые. Как эта группа поведет себя со стриптизерами, мне – вот честное слово – смотреть не хотелось. Подойдя к Джейсону, я шепнула:
– Можем мы уже уйти?
Но тут Эшли – у которой была самая навороченная прическа во всей компании, будто сделанная в салоне, – обратилась ко мне:
– Анита, не уходите. Прошу тебя, ты должна остаться. Мы хотим быть тебе друзьями, а если ты сейчас уйдешь, мы будем думать, что тебя обидели.
– Анита, не уходи, повеселись с нами!
Это сказала Крис, подняв ко мне заплаканное лицо.
Я наклонилась к Джейсону и выдала сквозь стиснутые зубы:
– Одна я не останусь.
Он обнял меня за талию и поцеловал меня:
– И в кошмаре не приснилось бы оставить тебя одну.
Договорив эти слова, он посмотрел на меня странно. До меня дошло, что если бы я его попросила со мной уйти, он бы ушел, а я его, дура, попросила остаться. А что, переиграть уже поздно?
Глава тридцать седьмая
В дверь вошел хмурый Чак. Интересно, кто ему хвоста накрутил.
Потом я увидела мелькнувшего за ним мужчину. Он был высокий, с красивым ровным загаром, с каштановыми волосами, так коротко стриженными, что под ними просвечивала менее темная кожа. Глаза у него были серые, смотрелись почти белыми на темном лице. Рост около шести футов, худощавый, но с той плотностью, которую дает штанга, скрывая сложение, которое можно было бы назвать хрупким. Одет он был в белый смокинг, блестящий на фоне загара, и от этого смокинга все прочее казалось одновременно и темнее, и светлее.
За ним вошли охранники в форме, неся большой сундук. Джейсон рядом со мной напрягся, и через секунду я тоже это почувствовала: пахнуло колючей энергией. Секунда – и в двери показался ее источник.
Такой же высокий, как первый стриптизер, но с короткими локонами, спадавшими ниже ушей, белокурый почти до полной белизны. Глаза синие, с каким‑то переливающимся в них иным оттенком. Чтобы точнее понять, что за оттенок, надо было бы подойти ближе, чего я делать не собиралась. Если не придется.
А потом я почувствовала энергию другого рода – холоднее.
Вошла другая пара охранников с другим сундуком, и все это вишенкой на торте этого ненужного предприятия венчал последний танцор. Того же роста, что первые два, будто их подбирали как тройку лошадей. Темные волосы, почти черные, я могла сравнить с собой и с Санчесом, так что все же темные. Они плавной волной падали на плечи, обрамляя лицо скорее красивое, чем симпатичное – хорошее лицо. И даже ямочка на подбородке, и еще одна в углу рта стала видна, когда он улыбнулся публике. Аккуратно, не показывая клыков.
– Значит, без стриптизеров‑вампиров? – спросила я Джейсона.
Он обнял меня за талию, привлек к себе:
– Да, ошибся. – Он скорее выдохнул, чем прошептал мне в ухо, чтобы не услышали существа с острым слухом, только что вошедшие. – Я видел фотографии. Это тот вампир, что изображает в Вегасе Жан‑Клода.
Джейсон имел в виду, что это ведущий исполнитель в вампирском стриптиз‑шоу в Лас‑Вегасе. Мастер города Максимилиан, или просто Макс, попросил у Жан‑Клода разрешения создать в Вегасе представление на основе номеров «Запретного плода». После некоторых переговоров мы получили первый филиал нашего спектакля.
Так как Жан‑Клода у них не было, они нашли вампира, на него похожего. Сходство, по‑моему, поверхностное, но с мест для публики сойдет.
Джейсон крепче прижал меня к себе и снова выдохнул в ухо:
– Он себя называет Люсьеном.
– Называет? – шепнула я в ответ.
– Сценический псевдоним, – ответил он шепотом, целуя меня в щеку.
А, вот оно что.
С одной стороны, мне хотелось уйти, с другой – стало любопытно. Да и вообще: мужчины, которых эти женщины сейчас будут лапать, не из моих возлюбленных. То есть мне не придется давиться ревностью, пока не кончится шоу. Вполне отдохновенная мысль.
Я поудобнее прислонилась к Джейсону. Он потерся об меня щекой и сказал:
– Каникулы бушмена у меня получаются.
– Хочешь уйти? – спросила я, обернувшись, чтобы видеть его лицо.
Он улыбнулся:
– Нет, просто удивился, что ты хочешь остаться.
Я пожала плечами:
– Не то чтобы хочу, и не то чтобы не хочу.
Он поцеловал меня сзади, так закинув мне голову, что поцелуй получился хороший, сочный. Такой, что я даже задохнулась слегка.
– А вернемся в номер, там можно будет по‑настоящему.
Я улыбнулась:
– Предлагаешь мне приватный танец?
– Самый приватный из всех, на которые я способен.
И он улыбнулся такой хорошей улыбкой, что я могла ответить только одно:
– Пойдем.
– Кейт! – сказал вампир, подходя к нам. – Я и не знал, что ты здесь, и еще с другой брюнеткой. – Люсьен глянул мне за спину, на диван, где лежала еще не пришедшая в себя невеста. – Ее подруги не расскажут?
– Это не Кейт, – ответил ему белокурый танцор. – Выглядит как Кейт, но пахнет не так.
Танцор подплыл к нам, хотел обойти сзади, но Шэдвелл и Роу встали у него на дороге, воспрепятствовав намерению.
Танцор улыбнулся им, потом нам, чуть отступил.
– Вы, вампиры, всегда полагаетесь на зрение. Неужто ты не чувствуешь? Он из наших, и она тоже.
– Тигры? – спросил Люсьен.
– Нет, – ответил танцор, придвинулся ближе, вторгаясь в наше личное пространство. Понюхал воздух. – Волк, и что‑то еще…
Он придвинулся ближе, на расстояние пары дюймов. Я ощутила поднимающийся от него жар энергии.
– Сдай назад, – предупредила я.
Он понюхал воздух прямо у меня перед лицом. Энергия скакнула выше, стала жестче, будто электрические мурашки по коже забегали.
– Я не знаю, кто ты, – прошептал он.
– Она просила сдать назад.
Вставший передо мной Роу заставил тигра‑оборотня отступить, и я ему была благодарна, потому что энергия зашевелилась и во мне, в том темном месте, где обитают мои звери. Я стала успокаивать ее дыханием, сосредоточением. Давно тренируя это умение, я научилась контролировать своих зверей – всех. Почти всех. Этот чертов тигр у меня самый последний, а на освоение уходит время.
Облизав вдруг пересохшие губы, я сказала:
– Роу, Шэдвелл, проводите нас к дверям.
– С удовольствием, – ответил Роу.
Шэдвелл подошел и встал рядом с ним, они отодвинули танцоров.
– А зачем уходить? – удивился тигр. – Оставайтесь, повеселимся.
– Вон у вас там сколько женщин для веселья, – ответила я. – Без меня вполне обойдетесь.
– Они совсем не такие живые, как ты, – возразил тигр.
– Вам заплатили за то, чтобы развлекали девичник, а не… наших гостей, – напомнил Чак.
Они обернулись на его голос. Вампир состроил непроницаемую физиономию. Оборотень посмотрел на Него задумчиво, будто не совсем понимая, что с ним делать. Впрочем, взгляд подразумевал, что сожрать его – тоже вариант. Очень неуместное выражение на лице человека, но и не кошачье. Такое было бы у кота, если бы он умел мыслить, как человек, сохранив мораль кота. Очень много открывается возможностей.
Я ощутила вспышку чего‑то очень во мне глубокого – оранжевого и золотого. Блин, этого не хватало.
С тиграми у меня еще та проблема, что их у меня больше одного. Один – это штамм ликантропии, полученный обычным путем – после нападения. А вот второй – то ли дар, то ли предупреждение от Марми Нуар – Матери Всех Вампиров.
Некоторые говорят, что она – самый старый вампир в мире, первая из них. Но я когда‑то знала вампира, который был австралопитеком, поэтому сомневаюсь. Но как бы там ни было, а она древняя, она могущественная, и я ее боюсь до судорог. Она все еще спит где‑то в своем зале в Европе, где уже «спит» более тысячи лет. Во снах она наводит ужас на меня, на других вампиров и вообще на кого хочет. Но ее штамм вампиризма настолько стар, что позволяет быть одновременно вампиром и ликантропом, что для современного вампиризма неверно. Эти вирусы друг друга убивают, и что подцепишь первым, то у тебя и останется.
Она проникла в мои сны и поместила в меня частицу своего зверя. Зачем? А захотелось.
– А разве они не участники вечеринки? – спросил Люсьен, вампир.
Он пытался изобразить пустой голос по‑настоящему древнего вампира, и это не получилось, потому что он был моложе, чем хотел сыграть. Вообще многие молодые вампиры пытаются изображать старших – и чем старше, тем обычно моложе сам вампир. Кроме того, он не отреагировал на то, что у меня крест на виду. И это тоже выдавало очень молодого вампира. Вампиры ста лет или старше ведут себя так, будто освященные предметы представляют опасность всегда. Но, честно говоря, если этот вампир не попробует использовать против меня свои силы, крест может просто себе висеть.
– Нет, не участники, – ответил Чак. – Он – школьный друг невесты, а она его девушка.
Я отметила, что наших имен он не назвал. Представил нас как можно более любезно. Очень, очень интересно.
– Просто друг невесты?
На этот раз Люсьен позволил себе выразить голосом сомнение.
– Я дальний родственник Саммерлендов, – ответил Джейсон.
– Выглядишь как очень близкий, – заметил тигр и снова попытался к нам придвинуться.
Мой тигр – то есть тигры – на это среагировали. Они стали красться во внутренней темноте проблесками красно‑золотого и мельканием светло‑желтого. Тигры более других моих зверей любят прятаться в глубинах этого внутреннего пространства, используя тени как деревья и листья для укрытия. Мелькнет полосатое – и скроется. Мне говорили, что так ведут себя тигры в джунглях – невидимые.
Пока не захотят сами, чтобы их увидели.
Джейсон, не выпуская меня из объятий, повернул к себе, уткнув меня лицом в плечо и шею. Я вдохнула аромат его кожи. Пахло Джейсоном, но под этим угадывался волчий мускус. Это помогло не выпустить те поблескивающие контуры.
– Запах тигра. Появляется и исчезает, как сны ветра в пустыне, – сказал оборотень‑тигр.
– Поэтично, – оценил Джейсон. – Но мы уходим.
Он двинулся к двери. Я обернулась, чтобы видеть куда иду, и увидела мелькнувшие синие глаза, но не человеческие. Цвет человеческий, а вот то ли оттенок, то ли форма – совсем не. От вида этих глаз у меня свело нижнюю часть тела – не сексуальным желанием, а болью. Тигр сжимал когти, давая мне знать, что ему очень не нравится сидеть в ловушке моего человеческого тела, не имея выхода.
– Криспин меня зовут, – представился оборотень.
Джейсон тронул меня за лицо свободной рукой.
– Не смотри, – шепнул он.
Я послушалась, смотрела только прямо перед собой. С нами вместе шли Роу и Шэдвелл. Криспин пристроился сзади – я почувствовала не глядя.
– Оставь ее в покое, – велел Чак.
Кто‑то оказался у нас за спиной, и это был Санчес.
– Прикрою сзади, – сказал он.
Я не знала, кому он говорит, но прикрывал он меня, нас – я поняла.
Живот свело, будто в желудке у меня оказалось что‑то тверже, плотнее еды – тяжесть фантомной беременности. Только это не призрачный младенец был во мне, а что‑то куда более солидное. И как настоящий младенец, это «что‑то» хотело на волю.
Глава тридцать восьмая
Нас вывели из дверей, довели до лифта. Санчес жестом предложил нам войти в кабину, за нами вошли Шэдвелл, Роу и Чак.
– Что все это значит, маршал? – спросил Чак.
Я покачала головой, оперлась на Джейсона. Вдохнула аромат его кожи, пытаясь запахом волка смягчить ощущение спазма в животе, где свернулось что‑то твердое. Стала медленно и ровно дышать. Я смогу. Ради этого я упражнялась, чтобы иметь возможность выезжать без свиты ликантропов.
За меня ответил Джейсон:
– Я – ликантроп, а экстрасенсорные способности Аниты иногда позволяют ей походить на одну из нас.
– Какие именно экстрасенсорные способности? – поинтересовался Чак.
– Она профессионально поднимает мертвых и работает истребителем вампиров. Для первого нужен талант некроманта, а истребители вампиров без экстрасенсорных способностей тоже долго не живут.
– Каких именно способностей? – настойчиво повторил Чак.
Спазм в животе стал наконец‑то отпускать. Я уже смогла дышать без ощущения, что протаскиваю через себя какую‑то тяжесть. Медленно и осторожно, не отрывая лица от груди Джейсона, я ответила:
– Я отлично работаю с мертвыми, Чак. Это моя способность.
– Тот тигр сказал, что вы более живая, чем все там присутствующие.
Двери лифта открылись, Роу первым вышел в коридор, потом кивнул Шэдвеллу, и только тогда тот нас выпустил. Чак не проверял коридор так, как это делали они. Он был больше разруливатель проблем, чем настоящий телохранитель.
– Заигрывал, – ответила я.
– Странный способ.
– Я видала еще более странные.
Чак посмотрел на меня недоверчиво. Мне было наплевать, верит он или нет, мне были нужны только наш номер и уединение. Пусть Джейсон мне поможет затолкать обратно тигра и напитать ardeur. А уж после этого будем переживать, что там Чак о нас знает или думает.
– Вы плохо выглядите, – сказал Роу.
– Спасибо.
– Вы меня поняли. Этот оборотень или тот вампир – они не сделали ничего такого, что нам, обыкновенным, недоступно увидеть?
Хороший был вопрос, умный вопрос. Слишком даже умный. И снова Джейсон спас меня от необходимости отвечать.
– Ты себе представить не можешь, как страшно действует энергия невидимого на тех из нас, кто умеет ее ощущать. Это бывает высший кайф – или высший облом.
– И от чего зависит выбор? – спросил Роу.
– Когда окажемся в номере, – вмешался Шэдвелл, – тогда и будешь играть в двадцать вопросов, Роу. А пока что – глаза и уши отдай работе.
И так нас Шэдвелл спас от ответа на второй вопрос, но его серьезное отношение к переходу из лифта в номер напомнило мне, что у меня у самой есть вопросы. И такие, на которые нужны ответы. Но наши метафизические проблемы были важнее этих загадок. Они влияли на мою жизнь и на мою работу не самым лучшим образом.
Когда мы подошли к двери, Шэдвелл протянул руку.
– Что такое? – спросил Джейсон.
– Ключ‑карту, чтобы я вошел в дверь первым.
– Господи, – вздохнула я. – Шэдвелл, ты же раньше этого не делал. Пришли сведения, что угроза еще серьезнее?
Шэдвелл попытался сделать пустые полицейские глаза, но вышла просто сердитая физиономия.
– Пожалуйста, дайте мне карту.
Джейсон посмотрел на меня:
– Он сказал «пожалуйста».
Я попыталась было поспорить, но в животе у меня так что‑то свело судорогой, что мне пришлось согнуться пополам. Что такое? – подумала я и увидела, что меня чуть не убило бледно‑золотое и белое, тигр‑оборотень. Тигр этот посмотрел на меня секундным взглядом, старые оранжевые глаза перекрывались сверху образом Криспина. От мысли о том, что это значит, я согнулась в три погибели, колени подкосились. Джейсон меня поймал, иначе бы я упала.
Пока я старалась вздохнуть, оставаясь спокойной, Шэдвелл открыл дверь. Страх – это то, что работало на моих зверей, но очень было трудно не бояться. Трудно не предчувствовать рвущие изнутри когти и зубы, прожирающие себе путь из меня на волю. Я устала от боли, устала от этой вечной проблемы, вот просто устала и все. Я стала самоуверенной. Я воспользовалась метафизической возможностью подкормиться на похоти девичника со стриптизерами. Блин, каким я местом думала?
Шэдвелл придержал дверь, и Джейсон помог мне войти. Он меня поднял, отнес к кровати. Я смотрела в лицо тигра, но это не был тот бледно‑золотой и кремовый тигр, а будто другой образ накладывался на первый, плыл перед глазами. Что же это такое? Фантомная кошка, или кошки, стояли лицом к лицу со мной в каком‑то подобии сна наяву. Только этот сон всегда был один и тот же: закрой глаза или открой глаза, тигры все равно на меня смотрят. Такого никогда раньше не было.
– Всем выйти, – велел Джейсон.
– У нас приказ: никого не оставлять без присмотра, – возразил Шэдвелл.
– Тогда сторожите дверь с той стороны.
– Приказ слишком ясен, – не сдавался Шэдвелл.
Тигр подвинулся ко мне ближе, будто большая призрачная собака, попытался коснуться носом моего. Но это было не по‑собачьи.
Я собралась и заговорила, тщательно выговаривая слова, будто боялась спугнуть.
– Джейсон, что‑то не так. Не так, как обычно.
– Знаю.
– Ты видишь? – спросила я шепотом.
– Что мы должны видеть? – вмешался Чак.
– Нет, – ответил Джейсон. – Чую по запаху.
– Что чуешь? – спросил Чак.
Джейсон обернулся к нему:
– Вы должны немедленно уйти, немедленно. Иначе я позвоню в охрану отеля.
– Она вам не поможет, – ответил Чак.
– Тогда я соберу репортеров и сообщу, что вы пытались изнасиловать Аниту. Как это будет смотреться в вечерних новостях?
– Ты этого не сделаешь.
Уже не один тигр накладывался на другого, а будто негатив стал тройным. Цвета полос поплыли, и каждая полоса казалась тенью другой, то темные, то светлые, они растекались по морде тигра, чей штамм нашли в моей крови врачи. Радуга тигров еще ближе к моему лицу. Я одно знала наверняка: это движение само по себе ничем хорошим не кончится. Но как остановить что‑то нематериальное, то, чего на самом деле здесь даже нет? Я легла на кровать, но тигр прошел сквозь нее или занял то же место в пространстве, что и она. И двигался ко мне так, будто призрак его тела не стоял посреди нее. Это не было реально, но я уже много лет назад усвоила, что если чего‑то не существует, это еще не значит, что оно тебя не сожрет.
Я стала отодвигаться назад, отталкиваясь руками, медленно, как будто тигр реальный и я пытаюсь не привлечь его внимания. Когти полоснули меня изнутри.
– Джейсон! – вскрикнула я.
Он оказался рядом со мной на кровати, втиснувшись между мною и фантомным тигром. Через кровать тигр проходил как через воздух, а тело Джейсона оказалось для него слишком плотным.
Джейсон меня обнял двумя руками, я зарылась лицом ему в грудь и шею, глубоко вдыхая его запах.
Сладкий волчий мускус угадывался под запахом кожи и ароматом одеколона – как истинная суть сквозь налет цивилизации. Это был Джейсон, но мне было нужно то, что внутри него. Дикая, неукрощенная правда.
В темной глубине моего существа, содержавшей в себе зверей, что‑то шевельнулось. Засветилась в темноте моя волчица, и светлая ее шерсть казалась призрачной во мраке. Были на ней темные пятна, но они сливались с темнотой, размывая контуры, как и должны были.
Голос Шэдвелла ее вспугнул, заставил поднять го лову и отступить в темноту, как настоящая волчица и поступила бы.
– Я вызываю врача.
– Врач не поможет, – ответил Джейсон.
Волчица исчезла в темноте – и темнота вдруг ожила тиграми. Тигры всех цветов радуги, невозможных цветов, пробивались из мрака. Как будто не темный туннель там был, а призрачный темный лес толстых безлистных стволов деревьев. На меня шли тигры, и не только один мой зверь.
– Джейсон, тут полно тигров, таких цветов, каких в природе не бывает. Что это?
– Они в комнате или у тебя в голове?
– В голове, – ответила я хриплым шепотом. – Пока что.
Джейсон встал, прижимая меня лицом к своей груди.
– Если вы не приведете кого‑нибудь практикующего, то Аните вы не поможете, только хуже сделаете.
– Практикующего? – переспросил Роу.
– Ведьму. Он имеет в виду ведьму или колдуна, – пояснил Чак.
– Верно, – подтвердил Джейсон. – Тут сейчас вывалится на вентилятор куча метафизического дерьма. Что бы тут ни случилось, пистолеты от этого не защита, зато вы мешаете мне сделать то что я должен, чтобы ей не было так больно.
Я сперва думала, что это мой тигр пытается захватить власть, пробужденный тем оборотнем, что наверху, но двигающиеся сквозь тень и свет твари не были моей тигрицей. Сама‑то она вполне могла присутствовать, но мое тело не пыталось принять наконец‑то животное обличье. Происходило что‑то иное, для чего у меня не было слов и что не входило в мой метафизический опыт. И это было плохо.
– Я не знаю, что это, Джейсон. Все как‑то не так, по‑другому.
Он прижал меня к себе теснее.
– Уходите! – приказал он охранникам.
– Мы должны ему сказать, – заявил Роу.
– Не имеем права… – начал Шэдвелл, но его оборвал Чак:
– Имеется угроза, что вампиры готовят покушение на губернатора и его семью. Это означает, что пунктами вторжения могут быть и окна, а не только двери.
– Вот ничто меня сейчас не волнует меньше, чем вторжение вампиров через окна, – бросил Джейсон.
Запахло дождем и жасмином. Блин, этого не хватало. Висящий у меня под рубашкой амулет стал греть кожу. Он был предназначен для удержания Марми Нуар на расстоянии, но никогда еще он не светился. Ничего хорошего в этом быть не могло.
Я встала, отодвинувшись от Джейсона, выдернула цепочку наружу. Резные узоры амулета горели красным, будто кто‑то взял красный фломастер и навел каждую линию, каждый выцветший рисунок в центре. Обычно амулет напоминал старое надгробье: помнишь, что там была какая‑то картинка, но вытерлась от времени и ветра. Сейчас он светился и был как новенький, болтаясь на конце цепочки.
– Как кошка, – сказал Джейсон. – Как многоглавая кошка.
– Что это за фигня и чего она светится? – спросил Чак.
Ответила я:
– Это амулет против самого старого вампира в мире.
– Здесь вампир, – произнес Шэдвелл, и вылетели наружу пистолеты.
Я не дала себе труда за ним лезть, сказала правду:
– Она в Европе, эта вампирша. А магия ее достает далеко. – Я посмотрела на них. – Вы не поняли. Вампиру ни в какое окно не надо залезать, чтобы задолбать вам мозги. Если у него хватит мощи, он это за тысячу миль сделает.
– Нам придется заняться магией, – сказал Джейсон, – и вам не дозволено ее видеть.
Он сказал половину правды. Мы не хотели, чтобы они ее увидели, но я не стала поправлять, потому что не могла сообразить, как нам еще их отсюда убрать.
– А что, вам придется нас убить, если мы ее увидим? – спросил Чак с презрением.
Мы с Джейсоном посмотрели на него, и сказала вслух я:
– Нам не придется вас убивать, Чак. Мы это будем рассматривать как бонус. А теперь вон отсюда. Вон!
Наконец я на них завопила, взметнувшись с кровати, выхватила «браунинг» и наставила на них, вопя, чтобы убирались.
Будь я спокойной, они бы, может, и не двинулись, но я в истерике и с оружием – так Джейсону оказалось легче их выставить.
Я упала на колени, все еще держа в руке пистолет. Внутри клубились тигры. Я ждала, что кто‑то один бросится ко мне – внутри меня – и попытается вырваться наружу, но они не пытались – просто расхаживали среди этих не‑деревьев, среди почти‑теней. Будто ждали чего‑то.
Запах жасмина заполнил воздух. Рядом с пылающими контурами амулета пробудился к жизни и засиял крест. А потом запах дождя и цветов растаял, растаял, и крест успокоился. В комнате вдруг стало очень тихо, так тихо, что только кровь стучала в ушах.
Надо мной склонился Джейсон. Я видела, как шевелятся его губы, но ничего не слышала. Выронив пистолет, я схватила его за плечи, пытаясь что‑то сказать, сказать что‑нибудь – и тут я это почувствовала. Звук, зов, запах, чувство, все это вместе и ничего из этого. Тигры, которых я видела мысленным взором в виде ходячего кошмара, застыли, подняли морды вверх и заревели. Звук этого рева выгнул мне спину, бросил с воплем на пол. Как будто тело превратилось в огромный колокол, и рев попал ему в резонанс. Я слышала звук не ушами, а кожей, будто безмолвный камертон прижали к позвоночнику, и он рассылал свою вибрацию до самых нервных окончаний.
Джейсон держал меня двумя руками, старался обнять. Я слышала его крики, но они рассыпались на части, потому что сквозь призывный звон любые другие звуки доносились обрывками.