— Да, я слышала шум...
Вдруг его осенило. Он так испугался своей мысли, что краска схлынула с его лица и оно стало белым..
— Может быть, ледоруб упал на кольцо и заклинил его? Но я этого не хотел, честное слово... Клянусь тебе его памятью...
— Хорошо... Уходи...
— Лена...
Девушка ничего не ответила. И лишь после продолжительной паузы сказала:
— А теперь уходи...
— Хорошо, — покорно ответил Малинин.
Но одевался медленно, словно еще на что-то надеялся... Лена молчала. Он робко взглянул на нее, но встретил лишь холодный, отчужденный взгляд... Тогда торопливо вышел...
Лена поднялась, прошла в переднюю, закрыла наружную дверь на ключ и снова возвратилась в комнату. Тут силы оставили ее. Уткнувшись головой в спинку дивана, она разрыдалась. Неслышно вошла мать, уселась рядом, прижала к себе дочь.
— Успокойся, успокойся, — повторяла женщина, ласково поводя ладонью по волосам и плечам дочери.
А за окном тихо шелестел дождь...
В НОВЫЙ ПОХОД
Поздней весной следующего года из Москвы на Памир отправились две экспедиции. Об одной из них появились заметки почти во всех центральных газетах. В них сообщалось, что экспедицию Академии наук СССР возглавляет доктор геологических наук Василий Яковлевич Бархатов и что он с группой научных работников и студентов будет продолжать работу, начатую еще в прошлом году по определению залежей ценного металла.
Что касается, второй экспедиции, то о ней не было напечатано ни строчки, и это дает нам право пока о ней тоже ничего не говорить.
В числе участников экспедиции Бархатова оказались почти все наши старые знакомые: Лена и Галя, Туманов, Осередко.
Правда, Василий Яковлевич не сразу предложил Лене принять участие в экспедиции, понимая, что девушке будет нелегко снова очутиться там, где она потеряла любимого человека.
Михаил Щербаков... Как нелепо оборвалась его жизнь!..
Василий Яковлевич долго не мог поверить в его гибель. По его настоянию на Памир вылетела еще одна группа альпинистов, чтобы разыскать хотя бы останки Щербакова. Но в районе, где он исчез, уже образовался толстый слой льда, и даже самые тщательные поиски снова ничего не дали.
Бархатов ценил Лену, как энергичного молодого специалиста, проверенного в трудном походе. Неожиданно для него, при первом же предложении участвовать в экспедиции, Лена сказала:
— Я поеду.
После разговора с Леной Малинин не показывался в ее квартире. Лена узнала позже, что Малинин оставил институт и уехал куда-то.
Днем, занятая работой в геологическом управлении, она забывалась. Но зато вечером, придя домой и оставшись одна, Лена долго не могла уснуть, перебирая в памяти все, что было там, на Памире, все, что связано с Михаилом.
Теперь снова предстояла экспедиция в горы. Лена готовилась к ней с необъяснимым чувством ожидания чего-то; нелепо, но ей казалось порой, что совершится чудо, что она встретит Михаила...
В июне экспедиция благополучно прибыла в Хамзаабад, а затем отправилась дальше в горы.
ПРЫЖОК В ПРОПАСТЬ
Напомним читателям о том, что Щербаков, спасаясь от снежной лавины, выбрался через отверстие в скале и прыгнул в пропасть. Спасательные экспедиции, впоследствии разыскивавшие молодого человека, не обнаружили его потому, что снег, рухнувший с вершины горы, закрыл проход в скале.
...Падая, Михаил рванул на груди рычажок механизма своего парашюта. Иногда мгновение может показаться вечностью. Нечто подобное пережил отважный альпинист, пока он находился в свободном падении. Может быть, это последние секунды его жизни, и он летит навстречу своей гибели?
Но вот его тряхнуло, и вздох облегчения вырвался из груди. Над Щербаковым распустились три зонта. Альпинист начал медленно и плавно опускаться.
Нужно пережить то, что пережил Щербаков, чтобы понять радость, охватившую его. Парашют сработал безотказно! Михаил тихо скользил мимо шершавой скальной стены, порой дотрагиваясь до нее ногами. Казалось, самое страшное позади. Михаил вдыхал прозрачный воздух, думал, жил...
Жил... Всего несколько минут назад он видел смерть, вот тут, совсем рядом. А умирать не хотелось, сейчас он мог себе признаться в этом. Мысли его обратились к лагерю. Где придется приземлиться, какими тропами добираться до лагеря?..
Щербаков не сомневался в том, что он опускается в одну из многочисленных на Памире горных долин.
Михаил глянул вниз. Но что это такое? Вместо зелени, которую он думал встретить, он увидел под ногами снег. Черные отполированные валуны поднимались над его покровом. А где же земля? Он полагал, что до нее еще далеко, между тем, горные породы громоздились почти рядом.
Михаил не успел осмотреться, как в быстро наступившей полутьме он опустился в рыхлый снег, чуть ли не по пояс увязнув в нем. Неподалеку свернулись купола парашюта.
Вот так история, куда же это он попал? Узкую площадку, заваленную камнями и снегом, со всех сторон окружал отвесный скальный карниз высотой в добрых три десятка метров. Щербаков оказался в какой-то горной ловушке. Чтобы вырваться из нее, следовало взбираться по обледенелым кручам. А без ледоруба, который вместе с рюкзаком остался наверху, сделать это было совсем не просто.
Опытный, видавший виды альпинист сразу понял это. Под ложечкой у него засосало. Подобрав и тщательно уложив парашют, медленно, с трудом перебираясь с камня на камень, Михаил осмотрел всю площадку, отыскивая подходящее для восхождения место. Увы, ничего утешительного! Лед плотной корой покрыл скалы, и уцепиться было не за что.
Тревога охватила Щербакова. Неужели он спасся от снежной лавины для того, чтобы погибнуть здесь голодной смертью? Где выход, что делать? Снова и снова он пытался взобраться вверх, но безрезультатно.
И тогда пришел страх. Он затуманил голову. Отчаяние заставляло Щербакова понапрасну тратить силы. Но попытки взобраться на угрюмые, равнодушные ко всему скалы оказались бесплодными. Михаил свалился в снег. Сердце его бешено колотилось, он чуть не плакал от досады и бессилия.
Отдышавшись, Михаил уселся, постарался взять себя в руки. Он вспомнил, что у него в кармане находится складной охотничий нож. Появилась надежда выбраться из западни. Нужно только спокойно и не торопясь приняться за дело.
Темнота между тем сгустилась. Щербаков решил дождаться рассвета. Но тут же откинул эту мысль. Зачем терять время до утра? Еще, чего доброго, замерзнешь. С наступлением темноты сразу понизилась температура. Согреться можно только работой.
Михаил раскрыл нож и принялся им орудовать. Обледенелая порода подавалась туго. Действуя поочередно то правой, то левой рукой, он старательно выдалбливал небольшие, величиной с ладонь, углубления, а затем, упершись вниз ногами, медленно, как по ступенькам, поднимался вверх. Тело его все время находилось в напряжении. Нужно было соблюдать равновесие — иначе слетишь вниз. Правда, тогда бы сработал амортизатор парашюта, который он привел в боевую готовность, но, когда высота стала значительной, то и амортизатор мог не спасти.
Наконец, Щербаков нащупал в скале широкую выемку и, ухватившись пальцами за ее края, поднялся на руках. Здесь он кое-как устроился и с полчаса отдыхал.
Наступила ночь. Михаил видел клочок звездного и далекого неба. Передохнув, он с прежней настойчивостью принялся за работу. Отколотые ледяшки падали где-то далеко внизу; звук их падения становился все глуше и глуше. Значит, он взобрался довольно высоко. Не следует только терять голову. По тому, как все шире раскрывалось над ним звездное небо, Михаил, угадывал близость вершины. И это укрепляло уверенность, что он доберется до нее.
Наступил момент, когда молодой альпинист ухватился за неровные края скалы. Еще одно усилие, и он поднял обессилевшее тело на вершину.
Совершенно черное небо в ярких булавках звезд походило на купол цирка и замыкалось со всех сторон темными силуэтами гор. Щербакова поразило полное безветрие. Воздух словно застыл.
И снова встал мучительный вопрос: что делать дальше? Прыгать ли сейчас или дождаться утра. И то и другое было одинаково опасным. В темноте он мог зацепиться за выступ, и это грозило катастрофой. Но и остаться на вершине — небезопасно. Михаил едва умещался на площадке. Одно неосторожное движение, и можно сорваться в пропасть. А если он заснет? От этой мысли по телу пробежала нервная дрожь.
Взвесив все «за» и «против», Михаил решил прыгать. Окончательно утвердившись в своем решении, Щербаков осторожно добрался до края площадки и, когда сполз с нее, разжал руки, а затем торопливо рванул металлический рычажок на груди...
ГАЛЛЮЦИНАЦИЯ
Звезды стремительно взвились, словно их кто-то дернул за веревочку. Потом они снова безмятежно застыли в высоте. Сначала Щербакову показалось, что он не двигается. Но нет, темная стена медленно уплывала, значит, он опускается.
Сколько времени он находился в полете, трудно было определить. Михаил весь сосредоточился, каждую секунду ожидая опасности. Когда ноги его дотрагивались до скалы, он отталкивался от нее и продолжал опускаться. Напряженно вглядываясь в темноту, Щербаков скорее почувствовал, чем увидел, что наткнулся на какой-то предмет, напоминающий столб. Проплыв мимо него, на мгновение повис в воздухе, а затем рухнул вниз. Последним ощущением Михаила, перед тем как он потерял сознание, была обживающая боль в спине.
Позже, мучительно восстанавливая в памяти пережитое, Щербаков долго не мог решить, что же с ним произошло в действительности, а что представлялось в воспаленном мозгу? Когда он бодрствовал, а когда галлюцинировал?
Началось с пробуждения. Открыв глаза, Михаил увидел над собой потолок, выкрашенный в светло-зеленую краску. Скользнув по нему глазами, он обратил внимание на стены такого же цвета.
В комнате было довольно светло, хотя окон в ней как-будто не было. Щербаков с трудом приподнялся и с удивлением заметил, что передней стены нет. Вместо нее от потолка до пола свисали ярко-зеленые, в густых листьях растения, образуя живописную решетку, сквозь которую скупо проникали оранжевые полоски света.
Боль в спине заставила Михаила откинуться на постель. Несколько минут он пролежал без движений, разглядывая необычайного цвета потолок. День начался или был на исходе — этого Щербаков не знал. Таким же необъяснимым было то, как он сюда попал. Михаил ворошил память, но безрезультатно. Видения представлялись, как в бреду. Смутно припоминался момент неудачного приземления.
А потом?.. Это уже не казалось реальным, но, когда он очнулся, светило солнце и было необычайно душно. Однако больше всего его поразили страшные чудовища, окружавшие его. Он никогда ничего подобного не встречал. Они были высокие, зеленые, с вытянутыми, как у семафоров, руками. Вид их был настолько уродлив, что Михаил закрыл глаза и впал в забытье. Когда вернулось сознание, по-прежнему светило солнце, только оно палило еще безжалостней, мучительно хотелось пить. А чудовища не исчезали. Безмолвные, они казались еще страшнее. Тогда он закричал.
Никто не ответил. Жажда начинала томить все сильнее и сильнее. Он ни о чем не хотел думать, ничего не хотел знать, он готов был сразиться со всеми чудовищами за один глоток воды.
Когда вновь наступила темнота, Щербаков почувствовал некоторое облегчение. Но чудовища не оставляли его. Михаил помнил звезды, они были яркими и очень далекими. Темные, уродливые силуэты торчали повсюду. Он попытался уйти от них. Превозмогая боль, Щербаков повернулся на грудь и, еле волоча ушибленное тело, пополз.
Земля оказалась сыпучей, как речной песок. Иногда Михаил натыкался лицом на что-то острое, колючее, причинявшее ему боль. Тогда он припадал к земле и осторожно ощупывал ее впереди себя руками, отыскивая безопасное место.
Потом опять безжалостно светило солнце и. мучила жажда. День ли это продолжалось, неделю, Щербаков не знал. Иссохшими, потрескавшимися губами он все время шептал одно только слово:
— Пить... Пить...
Очнувшись, он вдруг увидел, хотя и смутно, что над ним склонился человек. Тот приблизил к Михаилу свое лицо, которое показалось Щербакову необычайно красивым. Удивленным, немигающим взглядом больших темных глаз незнакомец смотрел на молодого человека.
— Кто вы? Откуда?
— Пить... — прошептал Щербаков.
Тогда незнакомец легко поднял его на руки и двинулся через зеленую чащу.
И последнее, что припомнилось, — это вода. Ее было много, она быстрым потоком струилась по камням. Человек помог Щербакову утолить жажду и снова понес, словно маленького ребенка, на себе. А Михаилу все еще хотелось пить.
— Пить, — требовал он, — дайте мне воды...
Видимо, это он кричал сейчас, потому что из полуоткрытой двери выскользнул тот же человек в каком-то странном одеянии. Он приблизился, поднес к губам Михаила деревянную чашку с освежающей влагой.
— Спасибо, — произнес Михаил и успокоился, закрыл глаза.
СТРАННЫЙ НЕЗНАКОМЕЦ
Проснувшись, Щербаков присел на койку. Чувствовал он себя бодрым. Голова была ясная, и первое, о чем подумалось, это — где он находится?
С удивлением Михаил осмотрел веранду, на которой находилась его постель. Все выглядело необычным — и эти плетеные два кресла, столик и качалка, и одеяло из странного материала, совершенно незнакомого, и салатового цвета простыня, и наволочки на подушке, продолговатой, немного жесткой.
Немая тишина стояла вокруг. Сколько Михаил ни прислушивался, не уловил ни единого звука. «Странно, — подумал Щербаков, — есть ли тут люди?».
Он вспомнил лицо неизвестного человека, молодое, красивое, но во сне он его видел или наяву?
Михаил решил сойти с веранды. Он уже хотел встать с постели, когда рядом раздался приятный мужской голос:
— Здравствуйте... Как вы себя чувствуете?
Щербаков обернулся. Перед ним стоял высокий, стройный юноша, крепкого телосложения, в светлой, без рукавов и воротничка сорочке и коротких, до колен, брюках.
— Добрый день, — приветствовал его Михаил. — Я чувствую себя совсем хорошо.
— Все равно лежите, пока вас не посмотрит папа. Вам что-нибудь нужно?
— Нет, ничего... Лежать, так лежать, — улыбнулся Щербаков. — Но, честное слово, у меня отличное самочувствие. А вы не скажете, что со мной было?
Незнакомец как-то странно посмотрел на него.
— Вы ушиблись... Так говорит папа, а потом бредили.
— Давно я лежу?
Прежде чем ответить, юноша принялся считать.
— Семь дней.
— Неделю! — ужаснулся Михаил. — Какое сегодня число?
— Число? — переспросил тот.
— Ну, день сегодня какой?
— Ах, день... Сейчас скажу.
Он поспешно вышел и также быстро вошел.
— Тринадцать тысяч пятьсот тридцать седьмой день, — оказал он.
Щербаков с недоумением посмотрел на говорившего, решив, что перед ним ненормальный. Да и весь вид его — короткие брючки... деревянные сандалии...
На лице юноши, покрытом густым загаром, выделялись темные, выразительные глаза, смотревшие очень серьезно. Юноша, видимо, догадался, что ответ его вызвал недоумение:
— Папа ведет свой календарь... Он когда-то был там, наверху...
— Где там?
— Откуда вы пришли.
Михаил ничего не понимал, его охватила тревога.
— В лагерь обо мне сообщили?
— Лагерь? — снова переспросил юноша. — Да, да, знаю, я читал. Это, когда люди собираются вместе и живут в палатках.
«Нет, он все-таки ненормальный, — решил Щербаков. — Или, может, смеется надо мной...». Но на лице его Михаил не заметил и тени насмешки.
— Послушайте, — горячо проговорил он, — мои товарищи волнуются, они разыскивают меня... Если нельзя к ним быстро добраться, надо из любого селения, где есть телефон, связаться с Ташкентом или Душанбе, наконец, с любым городом, районным центром и передать, что я цел и невредим. Моя фамилия Щербаков... Михаил Щербаков.
Так как незнакомец не двигался, он спросил:
— Вы уже это сделали?
Молодой человек пожал плечами, потом взял Михаила за руку и дружелюбно сказал:
— Вы голодны, вам надо поесть.
Он придвинул столик к постели и вышел из комнаты.
Что за странный человек? Почему здесь больше никого не видно?
Юноша возвратился. Он поставил на столик два предмета круглой,формы, имеющие отдаленное сходство с тарелками и напоминавшие в то же время чаши крупных цветов красивой окраски. В середине они были снежно-белые, а чешуйчатые их края отсвечивали золотом. Такой посуде позавидовал бы каждый любитель антикварных вещей.
На одной чаше лежали два красных плода, величиной с кулак, похожих на картофель, на другой — ломтики поджаренного мяса и желтоватая булка, аппетитная на вид.
— Кушайте, вы давно не ели.
Щербаков разломил булку, положил на нее кусочек мяса, принялся завтракать. И то и другое ему показалось очень вкусным, хотя он мог бы поклясться, что никогда ничего подобного не ел. Потом Михаил взял плод, откусил его, но тут же выплюнул, до того горько стало во рту. Юноша рассмеялся.
— Очистите шкурку, — и взяв со столика нож, снял с плода кожицу.
— Вот теперь кушайте.
Плод напоминал по вкусу спелый крыжовник и очень освежал.
— Спасибо, — сказал Михаил, заканчивая необычный завтрак. — Как вас зовут?
Возможно, спрашивать так было несколько бесцеремонно, но Щербаков счел себя значительно старше молодого хозяина, на вид которому он дал бы не более восемнадцати лет.
— Павел.
— Вот, Паша, теперь я чувствую себя совсем хорошо и хочу встать.
С этими словами он приподнялся.
— Молодой человек, вам надо лежать, — неожиданно прозвучал спокойный, но строгий голос.
Щербаков обернулся. В комнату вошел высокий, прямой старик, с широким открытым лицом, на котором выделялся большой покатый лоб и седая, почти до самого пояса борода.
«Я — ПОЛЫНОВ»
Человек, которого увидел Щербаков, походил на ученого. К таким людям, обычно, даже совершенно не зная их, проникаешься уважением.
Щербаков почувствовал это сразу. Не прекословя, он поспешно улегся на место.
— Здравствуйте! — приветствовал Михаила старик. — Как вы себя чувствуете?
— Хорошо, — ответил Щербаков.
— Сейчас посмотрим.
Вошедший уселся на плетеный стул и тщательно исследовал молодого человека. Михаил имел возможность внимательно рассмотреть незнакомца.
Честное слово, если бы не борода и не седая шевелюра, он бы казался совсем молодым! На загорелом, как у Павла, лице (Михаил подумал, что они очень похожи) редкие морщины, большие глаза, умные, проницательные, такие же темные, как и у юноши.
— Так, Михаил Георгиевич, — наконец проговорил он, — все-таки еще до завтра придется полежать.
Щербаков удивился тому, что здесь знают его имя и отчество. «Опять загадка», — промелькнуло в голове.
Но этих загадок за один день было столько, что альпинист уже и не пытался их разгадывать.
— Вот мы и познакомились.
Михаил хотел сказать, что не знает, кто перед ним, но сдержался.
— Разговаривать вам можно. Расскажите, как вы сюда попали? — спросил старик. — Павел нашел вас в зарослях в тяжелом состоянии. Как вы спустились с гор?
— Я прыгнул на парашюте, спасаясь от снежной лавины, — начал Михаил свой рассказ.
— На чем? — переспросил старик.
— На парашюте...
Павел, сидевший в качалке, с удивлением смотрел на Щербакова. Но лицо старика оставалось серьезным.
— Это новой конструкции парашют, высокогорный... К счастью, он оказался со мной, — пояснил Щербаков.
Какое смешное слово, не правда ли, папа? — проговорил юноша. — Пар и шут... Помнишь, у Дюма в романе описывается королевский шут Шико?
Отец промолчал, а потом сказал:
— Да, да, может быть... Но где этот ваш парашют?
Последнее слово он выговорил так, будто произносил его впервые.
— Не знаю... — Что-то случилось... Помню только, что я упал, а потом...
Щербаков не стал рассказывать, что было потом, боясь, что собеседники примут его слова за бред.
— А на вашем парашюте нельзя подняться? — спросил его старик.
Нет, он, действительно, попал в дом каких-то странных людей! Один не знает, какое сегодня число и называет умопомрачительную цифру, другой с таким же серьезным видом спрашивает, нельзя ли на парашюте подняться...
— Ну хорошо, — произнес отец Павла и встал. — Мы еще будем иметь время обо всем поговорить. Пойдем, Павел, а вы отдыхайте.
Юноше, видимо, не хотелось уходить, но он послушно последовал за отцом.
— Простите, — остановил их Щербаков. — Я уже говорил вашему сыну, что нужно любым способом сообщить начальнику геолого-альпинистской экспедиции Академии наук, товарищу Бархатову обо мне.
Старый человек с лицом ученого с состраданием посмотрел на Щербакова.
— С экспедицией что-нибудь случилось? — воскликнул Михаил.
— Лежите, Михаил Георгиевич, постарайтесь заснуть и ни о чем не думайте.
— Но я хочу знать.
Не волнуйтесь, с вашими друзьями ничего не случилось... Они в горах?
— Да... Тут недалеко... в западной части Заалайского хребта... Мы разбили лагерь на высоте в три тысячи метров.
Научная экспедиция?
— Да. Цель ее?
Разыскать пропавшее ущелье... ущелье Полынова.
— Кого?!
— Полынова... Был такой врач в волжском городке Царицыне. Полынов путешествовал в этих местах и оставил записи об открытом им ущелье, а потом исчез...
Старик заметно вздрогнул, на лице его появились и удивление и радость. Он быстро шагнул к Щербакову и взволнованно произнес:
— Я — Полынов!
— Вы?!
Не зная, что еще сказать, Щербаков вскочил с постели.
— Вы — Полынов?!
Но тот был ошеломлен не меньше, чем Щербаков.
— Меня помнят? — воскликнул он, — и на глазах его выступили слезы. Он стоял, склонив голову, и кто знает, какие мысли владели им в эту минуту?..
— Милостивый государь, — проговорил Полынов, — нам нужно о многом поговорить. Но только не сейчас... Ложитесь и отдыхайте.
И твердой походкой вышел из комнаты.
СТРАНИЦЫИЗ ПРОШЛОГО
Если на свете существуют чудеса, то одним из них была эта встреча.
Вечером, после ужина, Александр Иванович Полынов и его гость сидели на веранде, освещенной самодельной лампой без стекла. Павла не было, он выполнял поручение отца, отправившего его куда-то.
Полынов расспрашивал об экспедиции, искавшей ущелье, названное его именем.
— Михаил Георгиевич, — спросил он, неужели царицынские купцы расщедрились и дали денег на экспедицию?
Щербаков рассмеялся.
— Какие купцы? Их давно и в помине нет. Государство отпускает Академии наук столько средств, что хватает на сотни подобных экспедиций. Кстати, Александр Иванович, в каком году вы уехали на Памир?
— В девятьсот пятнадцатом.
— Сколько лет! — воскликнул Щербаков. — И с тех пор не знаете, что делается на свете?
— Нет, не знаю.
— И вы думаете, что у нас царствует, если не Николай Второй, то его сын... Забыл, как его звали.
На этот раз удивился Полынов.
— Забыли, как звали наследника престола? — недоверчиво спросил Александр Иванович. — Он что, давно умер?
— Не знаю... Да, вам многое придется услышать... Но прежде расскажите, что с вами случилось?
В этот вечер они просидели долго.
...Тем, кто знает сегодняшний Волгоград, трудно представить, каким этот город был раньше. На теперешней центральной площади, где среди молодой зелени возвышается памятник героям двух войн, стоял широкий собор из красного кирпича. Деревянные лабазы и аляповатые особняки купцов окружали его. Узкие, кривые, грязные улицы разбегались от площади во все стороны, уходили за пересыхавшую летом речушку Царицу, делившую город на две части. По левую сторону Царицы, почти на склоне крутого оврага, стоял одноэтажный дом с мезонином. Снаружи он мало чем отличался от сотни подобных. Над входной дверью висела металлическая табличка, извещавшая, что здесь проживает врач А. И. Полынов. Темноватая передняя вела в кабинет врача, в трех других комнатах проживал он сам с молодой женой из купеческого сословия Марией Афанасьевной Сердюковой. Фамилия эта в настоящее время так же мало о чем говорит, но царицынские старожилы, возможно, помнят крупный обувной магазин в торговой части города, с яркой вывеской «Сердюков и К°».
Говорят, что в семье не без урода. Мария и была таким «уродом» (по крайней мере, все родные так считали) в семье потомственного купца первой гильдии Афанасия Терентьевича Сердюкова. Закончив с золотой медалью женскую гимназию, девушка, как принято было говорить в то время, находилась на выданье. Родственники сулили ей блестящую партию. Стройная, с пушистой косой, задумчивыми светло-серыми глазами, Мария своей красотой сводила с ума не одного купеческого сынка. За нее сватался сын известного в городе владельца двух лесопильных заводов. Но девушка полюбила скромного молодого врача, с которым случайно познакомилась на благотворительном вечере в пользу приютских детей.
Молодые люди встречались тайно: Сердюковы решительно отказались принимать у себя незавидного жениха, к тому же пользовавшегося в городе дурной славой крамольника.
Постоянные скандалы в доме заставили Марию порвать с семьей и поселиться у знакомой женщины из мещан. У хрупкой на вид девушки был твердый характер.
Через полгода, перед началом первой мировой войны, она вышла замуж за Полынова. Молодые поселились в доме Александра Ивановича и зажили счастливо. Мария разделяла убеждения мужа, и это еще крепче связывало их.
Нельзя сказать, чтобы взгляды Александра Ивановича Полынова были особенно революционны. Он был просто честным человеком, желавшим людям хорошего, смысл своей жизни он видел не в богатстве и удовольствиях, а в беззаветном служении науке.
Сын зажиточных родителей, рано оставшийся сиротой, Александр еще в университете серьезно увлекся науками. Больше всего его интересовала проблема долголетия. Он перечитал почти все, что было написано в этой области.
По окончании университета Александр Иванович возвратился из Петербурга в родной город, полный сил и надежд, с глубокой верой в то, что он сумеет приносить пользу людям на избранном им поприще.
Но действительность вскоре заставила молодого врача более трезво взглянуть на жизнь. Он мог дать лекарство и временно облегчить страдания обращавшихся к нему больных. Но он не мог накормить голодающих, сделать их труд менее каторжным и изнурительным, улучшить санитарно-гигиенические условия их жизни. Можно ли было думать о долголетии, когда ежегодно тысячи и тысячи людей умирали от голода, холеры, чумы, различных эпидемий, нечистот, грязи и пыли, от непосильного труда и всевозможных лишений.
Попытка Полынов а поднять в городской думе вопрос хотя бы о санитарной очистке города была встречена враждебным молчанием, а затем и травлей.
Потратив несколько лет на бесплодную борьбу, Полынов начал путешествовать, совершил несколько поездок на Памир, в мало исследованные районы, куда его манил изумительный горный воздух.
В одну из таких поездок Полынов нашел ущелье, поразившее его красотой и богатством растительного мира. Почти по соседству с ледниками и вечно заснеженными горными вершинами в ущелье росли тропические растения. Это была удивительная загадка природы, одна из тех многочисленных загадок, над которыми задумываются целые поколения ученых.
Полынов решил изучить ущелье и для этого на некоторое время поселиться где-нибудь поблизости, у местных жителей. Разносторонне образованный человек, он обладал некоторыми познаниями в области геологии, а теперь начал основательно штудировать исследования по геологии.
Знакомство с Марией нарушило выполнение задуманных планов.
Когда грянула первая мировая война, Полынов не был на стороне тех, кто разглагольствовал о ее «святых» целях, и сейчас Александр Иванович подал голос протеста, назвав истребление людей вопиющим преступлением и ожесточив против себя местные власти. Черносотенцы выбили в его доме окна, терроризировали тех, кто обращался к нему, как к врачу, открыто угрожали расправиться с ним и его женой.
Переезжать в другой город было бесполезно, Александр Иванович отлично это понимал: там будет то же самое.
И тогда он вспомнил о Памире.
Добраться туда было нелегко. «Хватит ли у Марии сил на такое путешествие? Имеет ли он право звать ее с собой?» — размышлял Полынов.
Он долго не решался начать разговор с женой, хотя промедление было смерти подобно. Впрочем, вскоре молодая женщина сама стала уговаривать его уехать из города, где жить становилось невыносимо.
— Куда? — спросил Полынов. — Ты думаешь в другом месте будет иначе?
Он пристально посмотрел на жену. Она перехватила его взгляд, подошла к нему, доверчиво прижалась. О Памире и том удивительном ущелье он рассказывал ей не раз.
— Ты ведь знаешь, я поеду за тобой куда угодно, — сказала она просто.
Из Царицына они отправились тайно, захватив лишь самое необходимое. Помог им в этом земский служащий, с которым Полынов сдружился и нередко делился своими мыслями. В поезд они пересели на ближайшей от Царицына станции, куда их доставил извозчик. Много сил нужно было потратить, чтобы достигнуть селения Шахимардан (ныне Хамзаабад). Здесь Полыновы приобрели четыре ишака и, навьючив их поклажей, двинулись в горы по тропинкам, известным лишь Полынову по его прошлому походу. Александр Иванович решил разыскать поразившее его ущелье.