– Я люблю тебя, – прошептала она, и, подхватив его ритм, понеслась вскачь. – Я люблю тебя.
Большего не было нужно. Стон перекрыл его дыхание, и он вошёл глубоко в неё и оставался там, пока сильное тело сотрясалось в мощном освобождении. Скользя по ней руками, Кристофер изливал в неё мучительную жажду, скопившуюся за годы. А Беатрис продолжала тихо шептать ему, обещая любовь, спокойствие, новые мечты взамен разбитых.
Обещала навсегда.
Глава 22
Лишь завершился лондонский сезон, как аристократия продолжила свои светские увеселения в деревне. Рассылались приглашения на балы, обеды и танцы, егеря готовились выпустить куропаток под обстрел ружей, ружья заново чистились и смазывались для охоты за пернатой дичью, приводились в готовность и вспоминались навыки верховой езды, а со всех портов Бристоля и Лондона доставлялись вина и деликатесы.
Самым вожделенным приглашением в Гэмпшире считалось попасть в середине сентября на приём, устроенный в Рэмси‑Хаусе по случаю объявления помолвки Беатрис Хатауэй и Кристофера Фелана. Обычно любое событие, в котором хозяевами являлись Хатауэйи, привлекало довольно большое число гостей, но этот приём отличался как никогда. Все, кого они пригласили, согласились немедленно, на хозяев сыпались потоки писем и просьб от людей, выпрашивавших приглашения. А в некоторых случаях и требующих их.
Вновь обретённую популярность Хатауэйи могли приписать только тому обстоятельству, что на приёме долженствовал присутствовать вызывающий всеобщее восхищение герой Англии мистер Фелан. Сам же Кристофер при своём откровенном отвращении к толпе от всего этого впадал в мрачность.
– Ты должен признать, – заметил Лео, – ведь и вправду забавно, что один из нас, менее всего склонный к тому, чтобы вращаться в обществе, стал тем, с кем всё это общество вращаться желает.
– Проваливай, Рэмси, – проворчал Кристофер, а Лео лишь усмехнулся.
Впрочем, фраза «один из нас», произнесённая якобы случайно, согрела сердце Кристофера. Их отношения приобрели лёгкий, дружеский характер, напоминавший Кристоферу его дружбу с Джоном. Хотя никто никогда не займет место Джона, Кристофер получал удовольствие от общения со своими будущими шурином и свояками. По крайней мере, ему нравилась компания Лео и Кэма. Распространится ли это удовольствие на Меррипена, тут, как говорится, поживём – увидим.
Меррипен и его жена Уиннифред, или Уин, как звали её домашние, первого сентября вернулись с маленьким сыном из Ирландии. Хатауэйи, с самого начала с трудом сдерживавшиеся, выражали неистовую радость. Во время бурного воссоединения Кристофер стоял в сторонке в общей гостиной, наблюдая, как семейство погрузилось в беспорядок объятий и смеха. Кэм и Меррипен обнялись и восторженно похлопали друг друга по спине, разразившись потоком быстрой цыганской речи.
Раз или два перед войной Кристофер встречал Меррипена. Однако мало что помнил о нём, кроме того, что тот большой, мрачный, немногословный человек. И уж определённо Кристофер не ожидал, что однажды они будут принадлежать к одной семье.
Уин была стройной и изящной женщиной с голубыми глазами и очень светлыми волосами. Своим хрупким, почти эфемерным сложением она отличалась от других сестёр Хатауэй. Отделившись от группы, сгрудившейся посреди комнаты, она подошла к Кристоферу и подала руку:
– Капитан Фелан, какое счастье, что мы приобрели в вашем лице брата. Мужчин в нашей семье женщины превосходили числом – четверо к пяти. Сейчас вы сравняете итог, и нас станет десять.
– Я всё ещё чувствую над собой превосходство, – заявил Лео.
Меррипен подошёл к Кристоферу и, крепко пожав ему руку, окинул его оценивающим взглядом.
– Роан говорит, что вы не бедны для gadjo, – произнёс он. – А Беатрис заявила, что любит вас, отчего я склоняюсь к мысли разрешить вам жениться на ней. Но я всё ещё думаю над этим.
– Если это имеет значение, – заметил Кристофер, – я готов забрать всех её животных.
Меррипен принял это к сведению:
– Можете взять её.
Вначале беседа за обеденным столом текла быстро и кипела вовсю. Постепенно, однако, разговор перешёл к Ирландии и к поместью, которое Меррипену вскоре предстояло унаследовать, и настроение у всех упало.
Около десяти лет тому назад Ирландия пострадала от длительного нашествия картофельного вредителя, приведшего к катастрофе таких размеров, что страна до сих пор от неё не оправилась. Англия предложила только небольшую помощь в виде временных мер, предполагая, что проблема решится сама собой естественным путём.
В Ирландии, уже доведённой до нищеты, наступил голод национального масштаба, сопровождаемый эпидемией болезней. В итоге на обочинах дорог или в грязных лачугах умирали целые семьи, а арендодатели, такие как Каван, выселяли бедных арендаторов и боролись с теми, кто оставался, что привело в результате к судебным тяжбам и ожесточённости, которая грозила сохраниться в последующих поколениях.
– Землями Кавана и арендаторами пренебрегали долгие годы, – рассказывал Меррипен. – Дедушка был слишком поглощён заботами о собственности в Англии, чтобы проводить улучшения и восстановления в Ирландии. На землях не проведён дренаж, отсутствуют даже простейшие механизмы для обработки земель. Жителям известны только самые примитивные способы земледелия. Они живут в домах, сделанных из глины и камня. Бόльшую часть скота они продали, чтобы заплатить ренту. – Меррипен замолчал, лицо его помрачнело. – Я встретился с Каваном перед возвращением в Стоуни‑Кросс. Он отказался выделить хоть шиллинг из своего состояния, чтобы помочь людям, зависящим от него.
– Сколько он ещё протянет? – спросила Амелия.
– Меньше года, – ответил Меррипен. – Я удивлюсь, если он переживёт Рождество.
– Когда он умрёт, – примирительно заявила Уин, – у нас будут развязаны руки, чтобы вложить его состояние обратно в земли Кавана.
– Но потребуется больше, чем просто деньги, – добавил Меррипен. – Нам потребуется заменить глиняные жилища прочными домами. Мы должны научить людей новым методам земледелия. Им нужно всё. Механизмы, еда, скот, семена… – тут он оборвал речь и одарил Кэма взглядом бездонных глаз: – Phral, выходит, то, что мы сотворили с имуществом Рэмси, выглядит детской игрой.
Кэм рассеянно потянул себя за прядь волос:
– Мы должны начать готовиться прямо сейчас, – произнёс он. – Мне нужны все сведения, которые можно получить, о финансах и имуществе Кавана. Для начального капитала мы можем продать кое‑что из его – твоих – английских владений. Ты должен сделать оценку, что необходимо в первую очередь, и решить, что важнее. Мы не сумеем сделать всё сразу.
– Непомерно много, – откровенно сказал Меррипен.
По наступившему оглушительному молчанию за столом Кристофер сделал вывод, что Меррипен редко, если вообще хоть когда‑нибудь, объявлял что‑то непомерным.
– Я помогу, phral, – произнёс Кэм, решительно глядя.
– У меня появляется неприятное чувство, – вмешался Лео, – что мне предстоит самому управляться с имуществом Рэмси, пока вы двое посвятите себя спасению Ирландии.
Беатрис уставилась на Кристофера с милой улыбкой на губах.
– Это заставляет задуматься и над нашим местом в будущем, верно? – негромко сказала она.
Он как раз думал над этим.
Встревоженный взгляд Меррипена обратился к лицу Кристофера.
– Теперь после смерти брата вы унаследовали Ривертон.
– Да.
Губы Кристофера скривились в почти насмешливой улыбке:
– И пока Джон тщательно готовился к обязанностям, мне была уготована противоположная роль. Я гораздо больше знал о том, как убивать или рыть траншеи.
– Вы знаете, как командовать людьми, – заметил ему Меррипен. – Как разработать стратегию и осуществить её. Как оценить риск и приспособиться к ситуации, если необходимо.
Он ухмыльнулся, глядя в сторону Кэма:
– Когда мы начали восстанавливать состояние Рэмси, то сказали себе, что лучшее, на что мы способны, это ошибки. Это значило, что мы чему‑то научимся.
И тогда‑то Кристофер понял, как много общего у него с мужчинами в этой семье, несмотря на то, что они воспитывались в разной среде и разном окружении. Они все боролись с быстро меняющимся миром, принимали вызов, и ни один из них не был к этому готов. Всё в обществе рушилось и подвергалось испытанию, старая иерархия терпела крах, власть переходила в неизвестно чьи руки. Мужчина мог либо скатиться до бесполезного состояния, либо идти вперёд, чтобы творить новую эпоху, накатывающую на них. Такие возможности как увлекали, так и изнуряли, он видел это по лицу Меррипена и по лицам других так же хорошо. Но никто из них не уклонялся от того, что предстояло делать.
Кристофер внимательно разглядывал Беатрис, сидевшую от него через несколько стульев. Эти глаза… цвета полуночного неба, невинные и широко распахнутые, опасно проницательные. Какой любопытной мешаниной черт она обладала. Она была способна на исключительное самообладание, и в то же время могла резвиться, как ребёнок. Она была умной и забавной. Обладала природным чутьём. Разговор с ней напоминал отпирание сундука с сокровищами, перебирание которых приносило неожиданные радости.
Кристоферу не было ещё тридцати, и он был только на шесть лет старше Беатрис, но чувствовал, будто между ними разница лет в сто. Его желания и нужды были ей близки, и в то же время он должен был худшее из того, что видел и делал, держать как можно дальше от неё, чтобы оно никогда её не коснулось.
Они ни разу больше не любили друг друга с того самого дня две недели назад, решив не делать этого, пока они не женаты. Но эротические видения мучили его непрестанно. Ему не с чем было сравнить то, что произошло у него с Беатрис. Женщины, с которыми он был знаком в своей прошлой жизни, предлагали лёгкие и изощрённые наслаждения. Ничего подобного безрассудной страсти Беатрис.
Она была чересчур невинной, слишком прекрасной, чтобы быть той, которую судьба предназначила для него. Но он так сильно, до боли хотел Беатрис, чтобы тревожиться об этом. Он примет её, и какие бы бедствия судьба не принесла бы в ответ, он будет держать Беатрис подальше от них.
И от себя, если нужно.
Из гостиной донёсся пронзительный крик, прервав все разговоры на приёме в Рэмси‑Хаусе.
– Что это, чёрт возьми, здесь такое? – сердито вопрошал дед Кристофера, лорд Аннандейл. Он оказался в центре внимания в фамильной гостиной, заняв диван, пока другие гости подходили выразить ему своё почтение. Долгое путешествие в Гэмпшир утомило его и сделало раздражительным. В довершение всего Аннандейл потребовал, чтобы Одри, сопровождавшая его от Лондона, стояла рядом с ним.
Кристофер сдержал усмешку, увидев невестку, уставившуюся на дверной проём с неприкрытым нетерпением. Хотя она вполне сносно относилась к Аннандейлу, она ведь провела весь предыдущий день запертой со старикашкой в одной карете.
– Зачем кому‑то приспичило вопить на приёме? – хмурясь, допрашивал Аннандейл.
Кристофер сохранял выражение вежливого участия на лице. Раз уж, скорее всего, в деле был замешан кто‑то из Хатауэйев, то это могло быть всё что угодно.
– Мне пойти посмотреть? – спросила Одри, явно доведённая до отчаяния и желающая сбежать от деда своего мужа.
– Нет, стой здесь на случай, если мне что‑то понадобится.
Одри подавила вздох:
– Да, милорд.
Беатрис вошла в гостиную и протиснулась между сгрудившихся гостей. Добравшись до Кристофера, она произнесла, понизив голос:
– Твоя матушка только что встретила Медузу.
– Так это матушка визжала? – спросил Кристофер.
– Что такое? – требовательно спросил Аннандейл, продолжая сидеть на диване. – Моя дочь визжала?
– Боюсь, что так, милорд, – извиняющим тоном произнесла Беатрис. – Она случайно встретилась с моей ручной ежихой, сбежавшей из своего гнезда, – и добавила весело, глядя на Кристофера: – Медуза всегда была слишком пухлой, чтобы забраться на стенки коробки. Думаю, должно быть, сработало её новое упражнение!
– Пошли в ход иглы, милая? – подавляя усмешку, спросил Кристофер.
– О, нет, твоя матушка не укололась. Но Амелия отвела её в одну из спален наверху. К несчастью, из‑за Медузы у неё разболелась голова.
Одри возвела глаза к небу:
– У неё вечно голова болит.
– К чему вам дома ёж? – продолжал допрашивать Аннандейл Беатрис.
– Медуза не может сама о себе позаботиться, милорд. Мой брат спас её из ловушки, когда она была ещё ежонком. Мы не нашли её маму. Поэтому с тех пор о ней забочусь я. Ежи очаровательные домашние животные, если с ними уметь обращаться.
Беатрис прервала свою речь и с искренним интересом стала рассматривать Аннандейла:
– Боже мой, вы ведь орёл, верно?
– А? Что? – спросил почтенный старец, сузив газа.
– Орёл.
Беатрис посмотрела на него поближе.
– У вас такие выразительные черты, от вас исходит сила, даже когда вы просто сидите. И вам нравится наблюдать за людьми. Вы мгновенно оцениваете их, верно? Без сомнения, вы всегда правы.
Кристофер попытался было вмешаться, решив, что его дед испепелит Беатрис какой‑нибудь уничижительной репликой. К изумлению Кристофера дед приосанился под восхищённым взглядом Беатрис.
– Так и есть, – признал граф. – Я редко ошибаюсь в своих суждениях.
Одри снова закатила глаза.
– Похоже, вы немного замёрзли, милорд, – заметила Беатрис. – Должно быть, вы сидите на сквозняке. Одну секунду …
Она поспешно вышла за пледом, потом вернулась и укутала старого графа в голубую шерстяную ткань.
В комнате было ничуть не холодно, и отсутствовали возможные сквозняки. И тем не менее Аннандейл принял одеяло с явным удовольствием. Вспомнив жарко натопленные комнаты в доме деда, Кристофер подумал и пришёл к выводу, что тот, наверно, в самом деле, замёрз. Как об этом догадалась Беатрис, было тайной.
– Одри, – попросила Беатрис, – позволь мне посидеть с лордом Аннандейлом.
Словно это было какой‑то весьма желанной привилегией.
– Если ты настаиваешь.
И Одри вскочила со стула, словно на пружинах.
Прежде чем занять своё место, Беатрис пошарила под диваном. И вытащила на свет полусонную серую кошку, которую пристроила на коленях Аннандейла.
– Вот так. Ничто не согреет вас быстрее, нежели кошка на коленях. Её зовут Лаки. Если вы погладите её, она замурлычет.
Старик смотрел на происходящее безо всякого выражения.
И вдруг, к изумлению Кристофера, старый граф начал поглаживать животное.
– У кошки нет лапы, – заметил он Беатрис.
– Да. Я бы назвала её Нельсоном, в честь однорукого адмирала, но она женского пола. Она принадлежала сыровару, пока не угодила лапой в капкан.
– Почему же вы назвали её Лаки? – полюбопытствовал Аннандейл.
– Я надеялась, что судьба её переменится к лучшему.
– Ну и как, переменилась?
– Ну, он же сидит на коленях у графа, ведь так? – заметила ему Беатрис, на что Аннандейл не преминул засмеяться.
Он коснулся здоровой лапы кошки:
– На её счастье она смогла приспособиться.
– Она стойкое существо, – согласилась Беатрис. – У вас бы сердце кровью облилось, доведись вам увидеть её сразу после потери лапы. Она постоянно пыталась ходить на отрезанной ноге или, спрыгивая с кресла, спотыкалась и падала. Но однажды она проснулась, и, кажется, смирилась с фактом, что лапа навеки потеряна. И стала почти такой же проворной, как и прежде.
Беатрис многозначительно добавила:
– Хитрость заключалась в необходимости забыть о том, что она потеряла… и научиться справляться с тем, что ей осталось.
Аннандейл зачарованно уставился на Беатрис, губы его изогнулись:
– Какая же вы умная молодая женщина.
Кристофер и Одри обменялись изумлёнными взглядами, пока Беатрис с Аннандейлом увлечённо беседовали.
– Мужчины всегда обожали Беатрис, – понизив голос, обратилась Одри к Кристоферу. Её глаза искрились смехом. – Неужели ты думал, что твой дед устоит перед ней?
– Да. Он ведь не похож на других.
– По‑видимому, для молодой женщины, льстящей его тщеславию, и, кажется, жадно ловящей каждое его слово, он готов сделать исключение.
Кристофер украдкой бросил взгляд на сияющее личико Беатрис. Разумеется, сопротивляться ей граф не мог. Беатрис имела свойство смотреть на любого с таким пристальным вниманием, заставляя человека чувствовать себя так, словно он самая интересная персона из всех находящихся в комнате.
– Я никогда не пойму, почему она до сих пор не замужем, – произнёс Кристофер.
Всё также тихо, Одри ответила:
– Бόльшая часть знати смотрит на семью Хатауй свысока. И хотя большинство джентльменов восхищаются Беатрис, у них нет желания жениться на столь необычной девушке. Как тебе хорошо известно.
Кристофер нахмурился в ответ на насмешку:
– Как только я удосужился узнать её, то признал, что был несправедлив.
– На твоё счастье, – сказала Одри. – Я не думала, что ты когда‑нибудь сможешь смотреть на неё без предубеждения. В своё время немалое число джентльменов были совершенно очарованы Беатрис, но не стали искать её руки. К примеру, мистер Чикеринг. Он изо всех сил умолял своего отца позволить ему ухаживать за ней, но тот пригрозил лишить его содержания. Поэтому ему пришлось довольствоваться тем, чтобы издали обожать Беа и при каждом благоприятном случае отчаянно флиртовать с ней, понимая, что это ни к чему не приведёт.
– Те дни миновали, – предупредил Кристофер. – Если он ещё когда‑нибудь подойдёт к ней…
Одри хмыкнула:
– Осторожнее. Ревность столь немодна в наши дни. Следует приобрести опыт извлекать удовольствие из внимания, оказываемого жене другими.
– Я получу великое удовольствие, выкинув его в окно.
Кристофер замолчал, когда Одри рассмеялась. Она явно посчитала, что он шутит. Решив переменить тему, он произнёс:
– Рад видеть, что ты снова выходишь в свет.
Он был искренен. Бόльшую часть своей семейной жизни Одри провела, ухаживая за Джоном, у которого нашли туберкулёз вскорости после их свадьбы. Это время в сочетании с периодом траура вылилось для неё в длительное суровое испытание и одиночество. Она заслужила хоть какой‑то радости в жизни, и уж совершенно точно дружеского общения.
– Существует ли какой‑нибудь джентльмен, пользующийся твоей симпатией?
Одри состроила гримаску:
– Ты имеешь в виду, такой, которого мои братья ухитрились не напугать? Нет, такого, чтобы привлёк моё внимание, не существует. Я уверена, что могла бы сделать выбор в Лондоне, особенно среди охотников за состоянием в свете моего богатства. Но то, что я бесплодна, не говорит в мою пользу.
Кристофер с тревогой посмотрел на неё:
– Разве? Откуда ты знаешь?
– Три года замужем за Джоном, и ни одного ребёнка. Даже ни одного выкидыша. А в таких случаях всегда винят женщину.
– Я не разделяю это поверье. В бесплодии не всегда виновата женщина – это доказано. Бόльшую часть вашей супружеской жизни Джон болел. Есть причины надеяться, что ты способна иметь детей от другого мужчины.
Одри горько усмехнулась:
– Увидим, что сулит мне судьба. Впрочем, я не стремлюсь снова замуж. Я смертельно устала. И чувствую себя так, словно мне не двадцать пять лет, а все девяносто пять.
– Тебе нужно время, – успокаивающе проговорил Кристофер. – Когда‑нибудь ты почувствуешь себя по‑другому, Одри.
– Возможно, – явно не испытывая убеждения, произнесла та.
Их внимание привлёк всё более оживлённый разговор между Беатрис и Аннандейлом.
– … Я могу взобраться на дерево лучше любого лесника в поместье, – говорила Беатрис графу.
– Я вам не верю, – заявлял страшно увлечённый граф.
– О, да. Скинув юбки и корсет, я надеваю бриджи и ….
– Беатрис, – прервала её Одри, прежде чем эта скандальная беседа об интимной одежде достигла чьих‑либо ещё ушей. – В соседней комнате только что мелькнула Поппи. Я сто лет её не видела. И не имела чести быть представленной её мужу.
– О, – Беатрис неохотно отвлеклась от Аннандейла. – Мне тебя представить им?
– Да, – Одри вцепилась в руку Беатрис.
Сдвинув чёрные брови, Аннандейл выглядел рассерженным, пока Одри утаскивала Беатрис прочь.
Кристофер подавил усмешку.
– Что вы о ней думаете? – спросил он.
Аннандейл без колебаний ответил:
– Я бы сам на ней женился, будь я лет на пять моложе.
– На пять? – скептически повторил Кристофер.
– Чёрт с тобой, на десять.
Впрочем, на морщинистом лице графа, появилась лёгкая улыбка.
– Я одобряю твой выбор. Она живая девушка. Бесстрашная. По‑своему милая, и с её очарованием ей ни к чему красота. Тебе придётся крепко держать вожжи, но хлопоты стоят того.
Он помолчал, задумчиво глядя.
– Встретив такую женщину, уже никогда не сможешь довольствоваться обыкновенным женским обществом.
Кристофер поспорил бы насчёт красоты Беатрис, которая, по его мнению, была несравненной. Но последняя реплика привлекла его внимание.
– Ты имеешь в виду бабушку? – спросил он.
– Нет. Твоя бабушка была женщиной, на которой мне, как я думал, следует жениться. Я влюбился в другую, менее подходящую девушку. И к своему вечному сожалению позволил ей уйти.
Он вздохнул, предавшись давним воспоминаниям:
– Жизнь без неё…
Зачарованный, Кристофер хотел расспросить деда подробнее… но не время и не место было для подобного разговора. Однако он неожиданно по‑другому взглянул на своего деда. Что произошло бы с мужчиной, женившемся на Пруденс, когда можно было бы заполучить Беатрис? Достаточно, чтобы повредиться в уме от горечи.
Позже вынесли подносы с шампанским, и собравшиеся гости замерли в ожидании объявления помолвки.
К несчастью, предназначенный для этой роли мужчина отсутствовал.
После недолгих поисков Лео был найден и препровождён в гостиную, где разразился очаровательным тостом и перечислением благоприятных причин для женитьбы. Хотя большая часть гостей слушала с вниманием и всё время хихикала, Кристофер слышал, как парочка женщин поблизости болтали, перешёптываясь неодобрительно звучавшими голосами:
– … Рэмси нашли флиртующим в уголке с женщиной. Его пришлось от неё оттаскивать.
– Кто она?
– Его собственная жена.
– О, боже.
– Да. Как непристойно для семейной пары так себя вести.
– Полагаю, эти Хатауэйи совсем ничего не соображают.
Кристофер подавил усмешку и поборолся с соблазном повернуться и просветить двух старых куриц, что Хатауэйи‑то как раз соображают лучше всех. Им просто наплевать на условности. Он посмотрел на Беатрис, гадая, слышала ли она, но она не обращала внимания на сплетниц, всё её внимание было обращено к брату.
Лео закончил тост с сердечными пожеланиями обручённой паре будущего счастья и процветания. Гости подняли бокалы и разразились возгласами одобрения.
Подняв облачённую в перчатку руку Беатрис, Кристофер запечатлел поцелуй на тыльной стороне её запястья. Он хотел унести её из заполненной народом гостиной, чтобы она принадлежала лишь ему одному.
– Скоро, – прошептала Беатрис, словно читая его мысли, и он позволил себе обласкать её взглядом.
– Не смотри так на меня, – добавила она, – у меня начинают дрожать колени.
– Тогда я не стану говорить, чтό мне хочется сделать с тобой прямо сейчас. Потому что ты свалишься, как кегля.
Этот особый приятный момент слишком скоро завершился.
Стоявший рядом с Лео лорд Аннандейл протолкнулся вперёд с поднятым вверх бокалом шампанского.
– Друзья мои, – возвестил он. – Я надеюсь внести вклад во всеобщее счастье нынешнего события, провозгласив некие новости, пришедшие из Лондона.
Толпа почтительно затихла.
По спине Кристофера пополз холодок. Он взглянул на Лео, но тот выглядел ошеломлённым и лишь пожимал плечами.
– Что это? – прошептала Беатрис.
Кристофер потряс головой, уставившись во все глаза на деда.
– Помоги мне Боже, я не знаю.
– Перед отъездом в Гэмпшир, – продолжил Аннандейл, – меня оповестил его светлость герцог Кембриджский, что мой внук представлен к кресту ордена Виктории. Медаль, порождённая январскими событиями, является высшей военной наградой за героизм перед лицом врага. Медаль капитану Фелану вручит сама королева на церемонии награждения в Лондоне в следующем июне.
Все в комнате разразились восклицаниями и аплодисментами. Кристофер почувствовал, как всё тепло уходит из его груди. Это было то, чего он не желал, ещё один проклятый кусок металла, приколотый на грудь, ещё одна чертова церемония в честь событий, которые он не хотел вспоминать. И прошлое, мерзко вторгнувшееся в один из самых сладчайших моментов в его жизни. Проклятие его деду, провернувшему всё это и ни словом заблаговременно не перемолвившемуся с Кристофером.
– За что будет присужден крест ордена Виктории, милорд? – спросил кто‑то.
Аннандейл послал улыбку Кристоферу:
– Возможно, мой внук рискнет предположить.
Кристофер покачал головой, глядя на деда без всякого выражения.
Раздражение отразилось на лице графа, когда Кристофер продемонстрировал отсутствие воодушевления.
– К этой чести капитана Фелана представил полковой командир, описавший в рапорте то, что он видел: как капитан вынес из‑под тяжёлого огня артиллерии раненого офицера. Наши люди отступали после попытки захватить окопы русских. Спасши офицера, капитан Фелан удерживал позицию, пока не подоспела помощь. Русские позиции были захвачены, а раненый офицер, лейтенант Фенвик, спасён.
Кристофер не смел заговорить, не доверяя себе, пока вокруг раздавались поздравления и крики «ура». Он собрался с силами, допил шампанское, стоя спокойно и сохраняя внешнее хладнокровие, когда почувствовал, как, скользя, падает в опасную пропасть. Каким‑то образом он нашёл в себе силы остановить это, удержать в узде сумасшествие, достигнув чувства отстранённости, в котором нуждался и которого в равной степени боялся.
«Пожалуйста, Боже», – думал он. – «Только не за спасение Фенвика.»
Глава 23
Чувствуя, что, несмотря на всё своё внешнее спокойствие, Кристофер готов взорваться, Беатрис подождала, пока он не допил шампанское.
– О, Господи, – сказала она достаточно громко для того, чтобы её услышали люди вокруг. – Боюсь, ото всех волнений сегодняшнего вечера у меня закружилась голова. Капитал Фелан, вы не проводите меня в гостиную?
Её вопрос был встречен сочувствующим перешёптыванием, ведь любое подтверждение деликатной женской природы всегда приветствовалось.
Пытаясь принять вид слабый и болезненный, Беатрис ухватилась за руку Криса, и он повёл её прочь из бального зала. Но вместо того, чтобы направиться в гостиную, они вышли на улицу и расположились на одной из скамеек, стоящих вдоль посыпанной гравием дорожки.
Сидели они молча. Им не нужны были слова, чтобы понимать друг друга. Одной рукой Кристофер обнимал Беа, губами прижимаясь к её волосам. Беатрис слушала звуки близ растущего ночного леса – скрип и шелест, мелодичные трели лягушек, хлопанье крыльев птиц и летучих мышей. Через некоторое время она почувствовала, как грудь Кристофера поднялась и опустилась в глубоком вздохе.
– Мне жаль, – сказала она тихо, зная, что он думает о Марке Беннетте, друге, которого не смог спасти. – Я понимаю, почему эта награда так тебе отвратительна.
Кристофер молчал. От него исходило почти осязаемое напряжение, и Беатрис понимала, что среди всех тех тёмных воспоминаний, которые он прятал, это было самым страшным.
– Можно ли отказаться от медали? – спросила она. – Потерять право на неё?
– Не по собственному желанию. Я должен нарушить закон или совершить какой‑то вопиющий проступок, чтобы меня исключили из списка награждаемых.
– Мы можем придумать для тебя преступление, – предложила Беатрис. – Уверена, моя семья выдвинет парочку блестящих вариантов.
Кристофер взглянул на неё. В лунном свете его глаза сияли, как посеребрённое стекло. На мгновение она испугалась, что её попытка легкомысленно пошутить могла разозлить его. Но он приглушенно рассмеялся и заключил её в объятья.
– Беатрис, – прошептал он. – Ты всегда будешь нужна мне.
Они задержались на улице на несколько минут дольше, чем следовало, даря друг другу ласки и поцелуи, пока оба не начали задыхаться от жажды, которую невозможно было сейчас утолить. Кристофер тихонько застонал и, подняв Беатрис со скамейки, повел её обратно в дом.
Там, смешавшись с гостями, весело болтая и притворяясь, что ей интересны советы, которые они давали, Беатрис украдкой, когда это только было возможно, поглядывала на Кристофера. Он держался спокойно, если не сказать стоически, сохраняя солдатскую выдержку. Перед ним лебезили все, даже те, чьё положение в обществе и аристократическое происхождение намного превосходили его. И несмотря на то, что он великолепно держался, она чувствовала его беспокойство, даже враждебность, вызванные попытками приспособиться к окружению, которое раньше было таким привычным. Он чувствовал себя не в своей тарелке среди старых друзей, которые не хотели обсуждать ни то, что он пережил на войне, ни то, что он там совершал. Все считали возможным говорить только о наградах, золотом шитье на мундирах и о патриотической музыке. И поэтому Кристофер мог позволить себе показывать свои истинные чувства и эмоции лишь в кратких и осторожных замечаниях.