Блок 7
– «Произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь; и звёзды небесные пали на землю».
– Наверное, так и было, – отозвался Pax, осмысливая на ходу новый фрагмент из древней правды землян. – Дисковые пушки изменяли растворимость газов в магме, и под давлением земная кора вскрывалась. Как если бы одновременно проснулось множество вулканов.
Над касками Форта и Раха висела многосаженная толща горных пород. Давящий вес её так сжал крепления выработки, что ползущие по ним бесшумные струйки воды казались трещинами, разрывающими композит, – вот‑вот недра вздохнут, и узкий коридор, проточенный механическим кротом в тверди земной, сомкнётся с хрустом, неимоверной тяжестью расплющив стойки, потолочные дуги и двоих эйджи, движущихся в могильной темноте.
– «И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих... и всякий раб и всякий свободный скрылись в пещеры».
– Верно. Никто не уцелел в зонах, которые обстреливали Диски. А на периферии зон поражения выжил лишь персонал подземных объектов. Эрке раньше был базой, хранилищем стратегических запасов. Многие рвались сюда... Вода, пища, очищенный воздух – спасение! Главные входы пришлось замуровать, прорыли тайные штреки – вроде этого, где мы идём.
Они шагали не останавливаясь и не забывая поглядывать на датчик – воздуха должно хватить до пункта, где лежат сменные баллоны. По канавкам, обгоняя Форта и Раха, спешила тёмная вода.
– «Я увидел звезду... она отворила кладезь бездны, и вышел дым из кладезя, как дым из большой печи... И из дыма вышла саранча на землю».
– Мы продвигались медленно, под землёй. Ты говорил: «Прокладывать дороги на поверхности в пятнадцать раз дешевле», – а насколько дороже защищать наземные объекты?.. Чёрные текли по земле ордой, словно потоп. Они жгли, грабили – и шли дальше. Мы остановили их на периметре; они отхлынули и закрепились в Аламбуке, с тех пор он – Чёрный город. Тогда это был разрушенный, частью затопленный оборонный комплекс, ещё довоенной постройки.
Низко нависший свод тоннеля принуждал горбиться и склонять голову. Каменная тишина и вечное молчание, глухой мрак за спиной и робко дрожащие отсветы лучей впереди – горение маленьких ламп едва противилось властной тьме; стоит лампам угаснуть – и камень обхватит тебя, и твой крик задохнётся.
– «Царём над собою имела она ангела бездны».
– Царь саранчи? что такое саранча?
– Насекомые. Они нападают тучей и поедают растения. После них остаётся пустыня.
– Очень похоже. Саранча... Они явились с запада, где всё опустошили. Они разучились строить и работать; умеют только грабить, торговать награбленным и плесенью. Их бог – Тот, кто выходит из кладезя.
– «И поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему и кто может сразиться с ним?.. он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон».
– Когда это было написано?..
– Больше шестидесяти веков назад. Или больше полумириада лет – по‑ньягонски.
– В самом деле, есть совпадение. «Два рога» – как два острия звезды, что глядят вверх.
Звуки были так редки и слабы, так чужды мёртвой глубине, что слышались необычайно громко, сужая и без того крохотное живое пространство до подшлемного чепца и дыхательной маски. Ритмично шипел редуктор, похлопывали лепестки клапанов – а казалось, кто‑то дышит за спиной, слышался сзади крадущийся шаг. Водяная капель, отзвук шагов и скрип подошв о камешки – каждый звук стал рельефным, почти осязаемым.
– Что ещё тебе зачитать?
– Пожалуй, достаточно. Я ещё раньше понял, что книги землян содержат много важных откровений. Помню, ребята постарше выписывали самые волнующие строки в блокнот, а мы старались подсмотреть – что там у них?
– О звезде и радуге?
– Не только. Было и другое. «Положи меня, как печать, на сердце твоё, как перстень, на руку твою; ибо сильна, как смерть, любовь; жестока, как ад, ревность; стрелы её – стрелы огненные...» – Не закончив, Pax умолк.
– Ребята постарше... Слушай, а сколько тебе лет?
– Одиннадцатый год.
«Слишком упорно он держится местного счёта». Форта слегка раздражало настойчивое стремление Раха подражать ньягонцам.
– Никак не пойму – когда ты сюда переселился? или въехал с родителями?
– Private, – твёрдо и коротко ответил Pax, не оборачиваясь.
– Ладно, не стану докапываться. Но я представляю, как достаётся непохожему на всех. Мне это знакомо – я не раз жил среди чужих.
– Здесь дело обстоит иначе, – помедлив, заговорил Pax. – К рослым отношение особое. К примеру – ты вёл себя умно и заслужил всего одно нарекание...
– Ба! где это я проштрафился? кто меня застучал?.. Я хотел сказать – доложил.
– Однажды в поезде... кажется, в ночь десятого удара, ты спровоцировал ребёнка на неуместную считалочку.
– «Запирайте крепче...»
– Да, ту самую. Ребёнок мал и неразумен, с него спроса нет, но ты‑то взрослый и должен понимать, что делаешь. Люди взвинчены, встревожены, а тут это: «В коридоре ходит...» Несколько человек пожаловалось на тебя.
– Так, а почему меня не наказали? у вас вроде безнаказанным никто не остаётся.
– Пока выясняли, кто ты, твоё имя появилось в реестре нао. Решено было оставить жалобы без последствий.
– А, корпоративная солидарность! я рад, что вовремя попал в реестр.
– Нет, просто нао щадит неопытных новичков.
Настал черёд Форта помрачнеть и замолчать.
–...но ты заработал три благодарности, так что нарекание из личного дела вычеркнули.
Форт постоянно упускал из виду, что числится на службе кандидатом – наподобие солдата‑стажёра – и состоит на довольствии; оказалось, на него уже завели табель л педантично вносят туда подвиги и ляпсусы.
– Не ожидал, что меня кто‑нибудь похвалит. Сразу трое! что и кому я нечаянно сделал хорошего?
– Семья Родонов из корня Анда – ты отвадил их старшего сынка от подозрительной компании; от страха парень даже вступил в клуб диггеров, чтобы не видеться со старыми дружками. Затем от мужа Тими – благодарность за стремление её спасти.
После паузы Pax прибавил:
– Если б удалось – за заслугу тебя произвели бы в полные солдаты.
– А третий кто?
Pax не ответил.
Затем началось подводное плавание. Или подземное?.. короче, и то и другое вместе.
Нырять Форт не любил. При жизни у него была возможность записаться в секцию дайвинга, но он выбрал кружок «расширенного познания», где обещали за два года обучить методикам транса без всяких химических стимуляторов. Подумаешь, пятнадцать бассов в месяц – зато сможешь уходить в эфирный мир, не покидая квартиры. Один наладчик в фирме, много старше Албана, умел так делать – часок посидит как Будда, пропылесосит мозги от усталости, и снова свеж. Духовные методички Албан штудировал старательно, как технические справочники. Вход в Сияющий Эон казался ему чем‑то вроде скачка космических судов, только с меньшими затратами. Овладеть катапультированием за грань миров он не успел, зато вскоре освоил квантовый переброс на «флэше».
Кто любил дайвинг – так это Альфер Даглас! До поступления в проект «Сефард» он вымучил у родителей абонемент на подводный спорт и истязал весь клуб дайверов – облачите меня, подключите меня, погрузите меня, я ведь немощный! И вдруг, отпетый и почивший в бозе, очнулся в новом теле. Едва ему позволили гулять по Баканару, Альф побежал к пруду. Как в воду вошёл, так с макушкой – удельный вес великоват. Побродив по дну, Альф вышел похожий на утопленника, вызванного на берег колдовством, – туфли чавкают, рожа унылая, изо рта вода льётся, на ушах водоросли. «Не пруд, а выгребная яма, – отчитался он с отвращением. – Банки, бутылки, нижнее бельё, дрянь всякая! тут что, каждый выходной устраивают пикник с дебошем?» Форт убедился, что под водой нет ничего хорошего. Значит, лазать туда незачем. И вот – пришлось!
– Отсюда, – деловито расписывал Pax, делая смелые пассы над траурно‑чёрной водой, мерцающей бликами на дне провала, – мы опустимся на семь саженей и перейдём в сифон. Течение там сильное, может закрутить. Всего пятнадцать саженей с уклоном вниз. Так мы окажемся в пещере Водоворотного Стока. Очень красивое место.
– Обязательно полюбуюсь. – Форт заставил себя заглянуть в провал. Что ужасней – высота или глубина?.. здесь обе опасности слились в одну.
У подземелья есть свои тайники и гробницы. Люди ходят по поверхности, не догадываясь, что в каких‑нибудь пятидесяти метрах под травой в полной тьме струятся реки, содрогаются своды и гремят обвалы, растут гипсовые и соляные колонны. Вековая борьба воды и камня вырезает в земной толще бассейны кристальных озёр и необъятные пещеры – дворцовые залы Владыки Тьмы, где отчаянные спелеологи крадутся и ползут, как тайком забравшиеся в чужой дом воришки. Не для людей эти места. Когда хозяин сочтёт, что чертоги готовы, он войдёт сюда л воссядет на каменный трон под балдахином сталактитов.
– Потом будет тоннель Кривая Кишка, его пройти нетрудно. В зале Адских Челюстей передохнём и закусим. Оттуда поплывём на надувной лодке – река Путь Злых Смертей приведёт нас в Слепую пещеру, там мы свернём и Проточный лаз. Маршрут извилистый, зато надёжный – выйдем прямо в Отхожее Жерло, это один из ассенизационных коллекторов Аламбука. Главное – оказаться там во время днёвки, когда чёрная братва дрыхнет, а рабы перестают таскать к Жерлу вагонетки. Мы поднимемся из Жерла незаметно, его никто не сторожит.
– Ещё бы его сторожили! Выставлять караул у помойки – рафинированное пижонство. А нас не отследят по запаху? я так понял, остаток пути мы пройдём не в воде.
– Увы, придётся поплавать в отбросах.
– Надеюсь, возвращаться будем не через Жерло.
– В Аламбуке кое‑кто работает на нас. Они подготовят путь отхода.
– Ты уверен – они ничего не напутают? Им сообщили, что я вешу сто семь килограммов?.. э‑э, то есть два кентаря и пять восьмериков? и что я тяжелее воды?
– Именно так я велел передать, – успокоил Pax.
Вздохнув от тяжести сомнений, Форт потрогал миниатюрный гравитор, закреплённый спереди на сбруе акваланга. Машинка сильно уступала ранцевому варианту и обеспечивала всего несколько часов частичной плавучести, то есть путь в одну сторону. Без этого устройства Форт плавал как наковальня.
Встав в ластах на край бездны в обнимку с непромокаемым тюком снаряжения, Pax кивнул и канул вниз. Вода в провале охнула и забурлила; потом голова Раха, словно поплавок, показалась над волнующимся водяным зеркалом, блеснуло стекло его маски и раздался крик:
– Теперь прыгай! я отплыл!
«Легче в космос на стуле взлететь! – застонал Форт. – О, почему мне страшно?! почему я никогда не лазал в ямы, не рыл подкопы и не стремился в подвал? Потому что это ненормально! Пусть мне не говорят, что внизу чисто, мёртво и спокойно. Мне туда не пора! Может, вернуться? Нет уж, отступать поздно. Зачем я вызвался, зачем шумел на совете? почему я не подумал, что понадобится плыть по рекам, которых нет и которые текут в клоаку? Всё, хватит!.. с меня довольно! Контракт не учитывал чрезвычайный риск, я буду требовать прибавки!»
После этих невысказанных слов Форт мысленно воззвал к богу и сиганул вслед за Рахом. Он не успел поклясться что‑нибудь пожертвовать церкви, как полёт закончился. Толчок включившегося гравиполя и гроздья пузырей кругом. Невидимые в прозрачной воде конические лучи фонарей, отражаясь от стен, наполняли всё вокруг мягким таинственным свечением. Гидроакустический телефон скрипнул, крякнул, и Pax заговорил неземным голосом:
– Порядок?.. Тогда следуй за мной по ходовому концу. Моя метка – треугольник голубых огней. Остальные метки – это глаза викусов, не гляди на них. Поплыли.
Отрегулировав плавучесть, Форт осознал, что гнетущее ощущение глубокого подземелья и зловещего колодца быстро исчезает. Вода была настолько чиста, что плывущий впереди Pax казался парящим в воздухе на фоне драпировки из причудливых бледно‑лиловых водорослей. Ядовито‑жёлтый ходовой конец, изгибаясь, уходил вниз – свет фонаря легко проникал вглубь, где плавно шевелился молочный туман. Что это?.. Поперёк колодезного ствола торопливо проскользнула извивающаяся белёсая тень, за ней другая... между слабо колеблющимися прядями водорослей стремительно сновали какие‑то существа – то мелкие, прозрачно‑розовые, то величиной с ладонь, чёрные и блестящие. Хвостатый викус – Форт разглядел выпученные бирюзовые глаза и широкую белую пасть – схватил чёрного плавунца и поспешил скрыться, а добыча ещё дёргала ногами у него во рту.
Навыки работы в невесомости и сопротивление воды сложились в расчётном секторе мозга как схема эргономически выгодных движений. Ориентируясь по ходовому концу и голубому треугольнику, Форт перешёл на свободное падение. Он опускался мимо зияющих входов в боковые отнорки – а может, в огромные пещеры, – различая каждую трещинку на стенах.
Pax рассказывал, что карты естественных подземных переходов и пещер вне града, а тем более вне периметра, приравнены в Эрке к государственным секретам. Сколько пещерных рек, озёр и карстовых каверн разведано – знают одни военные и безопасники. Сотки вёрст тайных тоннелей, ведущих во все стороны; речные потоки, уходящие на север к океану... Сюда проникают и разведчики из Аламбука – ищут лазейки в град, присматривают места водозабора и удобные пещеры для стоянок. Стычки градских и чёрных разведгрупп беспощадны.
Достичь белого облака внизу было не суждено; для Форта осталось загадкой, что представляет собой зыбкая туманная пелена – то ли муть от разложения органики на дне, то ли границу между пресной и солёной водой. Поток, будто ветер, стал увлекать Форта в зияющий зев; в сифоне пришлось двигаться, держась за прикреплённый к скобам ходовой конец. Фонарь Раха едва высвечивал завихрения воды. Пловцы плотно лепились к стенам, распластавшись по камню.
Пещера Водоворотного Стока открылась внезапно – свод над головой исчез, и Pax скомандовал всплытие. Поток из сифона замедлялся во впадине округлого пещерного озерца. Мокро блестящие партнёры выбрались на берег. Форт невольно обвёл пространство фонарём.
Величественный зал был украшен шпилями сталагмитов и сосульками сталактитов, кое‑где соединявшимися в точёные столбы причудливой формы – словно колоннада готического храма. Наплывные камни в глазури тысячелетних натёков восходили ступенями к сказочным алтарям и кафедрам, выступающим из наклонных стен. Пологая гряда, на которой оказались напарники, разделяла дно пещеры на тихую заводь, уходящую под низко нависший скос стены, и широкий каскад. Вода, ускорившись на нескольких порогах, вливалась в чашу водоворота. Направив луч в зеркало заводи, Форт пронизал её светом до дна – там рос целый лес тонких сталагмитов травянисто‑серого цвета. Вода, повинуясь многовековым колебаниям уровня и обвалам, изменяющим русла рек, однажды поднялась и затопила эту поляну каменных трав... Великанский размах сводчатого зала и хрупкая тишина серо‑зелёной лужайки под слоем хрустальной воды очаровали Форта; он понял, что нетерпеливо ждёт нового погружения. Должно быть, так и заболевают дайвингом.
В тоннеле Кривая Кишка он увидел на дне череп ньягонца, а следом – костяк в колышущихся обрывках одежды. Голодные викусы и плавунцы давно обглодали всё, что смогли, оставив на скелете только несъедобное снаряжение: ремни, баллоны, шланги и гарпунное ружьё.
– Это не наш. – хрипло заметил Pax по телефону. – Чёрный лазутчик.
Зал Адских Челюстей был ниже; вид его подавлял сумрачной и угрожающей тяжестью свисающих зубастых гребней. Здесь Форт распаковал и надул лодку, а Рах приготовил горячий обед на топливных таблетках.
– Конечно, внешность сказывается на репутации. – Поев, Рах стал немного разговорчивей. – Рослые очень заметны...
– Я бы сказал – вопиюще заметны! мы прямо‑таки в глаза бросаемся.
–...поэтому жаловаться на рослых удобнее. Проще. Не «какой‑то наоси Унгела», а «тот самый Пятипалый».
– И ты на эту кличку отзываешься?
– А что в ней особенного? Это самая яркая черта внешности. – Подняв левую руку, Рах весело пошевелил расставленными пальцами. – Как у вас говорят: «Что естественно, то не позорно».
– А корноухим не кличут?
Рах полуприкрыл глаза и молча повернул голову к левому плечу. Форт понял, что поступил невежливо, и надо либо промолчать, пропустив ход в разговоре, либо как‑то оправдаться.
– Знаешь, люди всегда различали друг друга по цвету кожи, но с выходом в Большой Космос наша братия сплотилась крепче. Синие, красные, жёлто‑зелёные – кого мы только не встретили... То выродком, бывает, обзовут, то недомерком. Порой приходится давать отпор. Так что – извини, если я некстати примерил на тебя свои проблемы. Может, у тебя на сей счёт всё давно уладилось.
– Пожалуй, да... – покивал Рах, словно прислушиваясь к внутреннему голосу. – Нареканий было много... поначалу. Но в нао жалобы граждан придирчиво анализируют. Известно, что половина доносов – всегда лживые, будь то в делах фиска или в делах нравственности. Если какой‑то дознаватель допёк чёрных, подпольные торговцы могут подкупить лжесвидетелей и попросту выжить неугодного им офицера. Чтобы этого не случилось, жалобы расследуются. А потом на меня пошли заказы.
– Как – заказы?
– Обычные заявки – граждане требовали, чтобы с их делами разбирался рослый, точнее – я, Пятипалый. – Рах лукаво улыбнулся, гордясь собой. – Это престижно, когда рослый занимается расследованием. В результате я довольно быстро выдвинулся в офицеры. Если говорить искренне, я бы предпочёл работу в дипкорпусе, не раз туда просился, но...
– Всё‑таки дискриминируют? – спросил Форт с сочувствием и скрытой надеждой хоть так пробиться к братским чувствам землянина.
– Нет, сразу повышают на разряд в офицерском звании. – Почему‑то в устах Раха это прозвучало печально. – Ещё два разряда – и я старший офицер, начальник отдела. Затем, по мере выслуги, – полковник... даже генерал; препятствий не будет. Но не дипломат. Наши стараются не допускать, чтобы я долго находился среди эйджи.
– По‑моему, ваши боятся того, что в тебе заговорит кровь, – откровенно выложил Форт, поняв, что Раха не вдруг сломишь и принцип единства землян ему с разбега не внушишь. – Хороший ты малый – но слишком ньягонский!
– Как знать, – хитро усмехнулся Pax, – а вдруг это – моё преимущество?
Собрав вещички, напарники погрузились в лодку и поплыли по Пути Злых Смертей.
– Я уполномочена советом града Эрке вручить вам протест по поводу передачи неорганизованному населению так называемой гуманитарной помощи, – отчеканила наогэ Ава, твёрдо глядя на стоящих перед ней троих эйджи.
Ава держалась прямо и строго; гордая осанка подчёркивала её достоинство дамы клана. Её блуза, жилет, шаровары и туфли были протокольно тёмными и однотонными, отчего ярко выделялись клановые узоры на жилете. Разумеется, она явилась в кают‑компанию носителя барж «Леди Гилфорд» со свистком и кортиком, а сопровождающие её наоси вдобавок были вооружены пистолетами‑автоматами. На своей орбите, на луне и в колониях Ньяго люди нао вправе носить оружие, как это предписано традицией.
Один из тех, к кому обращалась Ава, был капитаном «Леди Гилфорд». Сердитая ньягонка, дружелюбная ньягонка, рогатая или хвостатая, орехового цвета или цвета морской волны – ему было без разницы. «Всеобщее Помилование» зафрахтовало носитель барж, судовладелец распорядился, значит, капитан должен доставить груз по назначению – и точка.
Другим был второй помощник капитана – суперкарго. На уме у него вертелась старая пословица: «Больше суток – больше денег». Плевать на всех, не различая ни видовой, ни половой принадлежности, и думать исключительно о приёме и выдаче грузов – вот каким было его кредо.
А третий являлся главным представителем «Помилования» на Ньяго – Борин Хау, полный блондин со светлым лицом и звучным, сочным голосом телевизионного проповедника, со здоровой чистой кожей, с ясными глазами и парой лишних подбородков, всегда в отглаженном костюме и при галстуке. Безупречная сорочка, чистый воротничок, белозубая улыбка, то возвышенное выражение лица и та работоспособность, что бывают лишь при внутривенном введении тэльхина, – вот слагаемые неизменного успеха.
Борин принял бумажный протест, с глубоким сожалением прочёл его – бегло, наискосок – и вздохнул:
– Мотагэ Ава...
– Эрке Угута Ава, – резко поправила его госпожа старшая секретарша совета.
– Да. Я так и хотел сказать. Если не ошибаюсь, от периметра международно признанных владений Эрке до Аламбука – около тридцати пяти вёрст. То есть Аламбук находится на нейтральной территории. Моя организация крайне возмущена тем противодействием гуманитарной миссии, которое вы оказываете нам через Триумвират.
– Объединённое правительство Трёх Градов может запрещать тому или иному судну посадку на Ньяго, тем более – в зоне стратегических интересов.
– Но на сей раз оно недолго злоупотребляло своей властью. – Главный представитель ВП смотрел на Аву ласково и снисходительно. – Всего две с половиной недели. Надеюсь, в дальнейшем проволочки будут становиться короче. Я искренне рад, что вы мало‑помалу идёте навстречу международным усилиям, направленным на улучшение условий жизни тех, чьи человеческие права оказались ущемлены.
– Мистер Хау, здесь нет репортёров и телекамер. Мистер капитан и мистер суперкарго – наёмники, им всё равно, что и куда возить; идейные обоснования ваших гуманных акций им глубоко безразличны. Не так ли?..
– Совершенно верно, мадам. – Капитан согласно наклонил голову. – Если у меня возникнет мнение, я его оставлю при себе. Пока не случилось ничего, о чём надо докладывать в ситуационной комиссии.
– Благодарю вас, капитан. Мистер Хау, без свидетелей и без записи вы могли бы опустить официальную версию своих действий и говорить более откровенно, ближе к истине. Вы отчётливо сознаёте, что в Аламбуке живут не ущемлённые и не обиженные, а пираты и террористы, которых вы – «Всеобщее Помилование» – подкармливаете и снабжаете, а сверх того, даёте им информационную поддержку на межпланетном уровне. Благодаря вам они могут уделить больше сил и средств снаряжению боевых кораблей, которые завтра – или через неделю, через луну – возьмут на абордаж суда эйджи. Людей помоложе продадут в рабство, остальных убьют, суда присвоят или вынут из их движков кериленовые стержни. Грамм керилена стоит двести пятьдесят бассов, умелый раб‑пилот при перепродаже – в двадцать раз больше. Вы серьёзно полагаете, что, получив от вас галеты, волокнистый белок и сухое молоко, бандиты откажутся от своего промысла, станут учиться мирным профессиям и честно зарабатывать?
– Вы, мотагэ, огульно обвиняете целый народ и объявляете его преступным. – Борину Хау нужна была трибуна; за неимением её он красиво опёрся о стол. Лицо его выражало грусть и озабоченность. – Говорить об этнической преступности – не цивилизованный подход. Преступники есть в каждом мире, это всеобщая проблема, не имеющая видовой окраски и специфики. А наша помощь адресована конкретной части населения – той, что лишена доступа к благам развитого мира. И здесь, в этом существенном гуманитарном вопросе, мы рассчитываем добиться взаимопонимания с вами. Когда вы обеспечите тем, кого презрительно зовёте «неорганизованными», равенство, все виды социальной помощи, обучение, жильё, свободу слова – тогда наша цель будет достигнута.
Поза и интонация его последних слов говорили о том, что Борин ждёт аплодисментов, но в кают‑компании не оказалось его пылких сторонников. Суперкарго тайком зевнул в ладонь.
– Кажется, вы не слышали того, что я сказала, – негромко заметила Ава. – Или не захотели услышать. Но свою задачу я выполнила – позволю себе откланяться. Прощайте, мистер капитан и мистер суперкарго. Вы можете чувствовать себя в безопасности... пока возите грузы ВП. На время фрахтового договора «Леди Гилфорд» – дойная свинка. Затем – добыча. Надеюсь, что не встречу ваших лиц в каталогах аламбукского рынка.
– Оставьте, мадам, – капитан усмехнулся. – Я не из пугливых.
– Рада за вас. – Ава пристально поглядела на него. – А как насчёт Бренды Хенкок? что стало с Лесли Турпином? здорова ли Дорис Гурден? Вы не забыли тех, с кем заканчивали академию?
Капитан изменился – на лбу и у глаз проступили неожиданные для такого безмятежного лица морщины, брови сдвинулись. Его мимолётный страх и нарастающая ненависть были направлены на аккуратную маленькую женщину с длинными ушами, но он сдержался, и голос его прозвучал спокойно:
– У нас опасная профессия, мадам. Бывают катастрофы и потери; с этим ничего не поделаешь.
– Все они пропали без вести. Нашли пару обломков «Звёздного Флага», на котором Дорис была навигатором. – Ава повернулась, чтобы уйти, но не завершила движение. – Экипажи, пассажиры, грузы – всё исчезло. Кое‑что всплыло позже на чёрных рынках в Шаровом скоплении – но вы же не читаете отчётов наших расследователей, верно? это так скучно – чьи‑то чужие отчёты... Лучше не знать. Так гораздо спокойней жить.
Теперь улыбалась Ава, но глаза её были холодны и жестоки.
– Где публиковались отчёты? – помрачнев, глухо спросил капитан.
– Я вам не справочное бюро. Я – старшая секретарша градского совета. Обращайтесь куда следует.
– Капитан, – добрым голосом вмешался Борин Хау, – это ничего не значит. Пиратство – преступная отрасль без границ, где замешаны все. Нельзя обвинять кого‑то конкретно.
– Да, я читала ваши книжки и смотрела ваши передачи, – небрежно отозвалась Ава. – Мне знакомы рассуждения о том, что у бандитов нет ни фамилий, ни имён, ни наций, ни отца, ни матери, ни рук, ни ног, ни отпечатков пальцев. Вы присягнёте на Библии, что «Звёздный Флаг» взорвали не ваши подопечные из Аламбука?.. нет? Прошу прощения, что задержала вас своей длинной беседой.
– Ведьма, – процедил капитан, когда Ава с ушастыми сопровождающими покинула кают‑компанию.
– Капитан, пора готовить баржи к отстыковке, – напомнил Борин Хау. – Аламбук расчистил нам посадочное место на двое суток, а нормально оборудованных крупнотоннажных площадок у них мало.
Командир «Леди Гилфорд» смерил его медленным взглядом, хотел что‑то сказать, но промолчал.
Чёрный город Аламбук – 30.22,
Ночь 15 луны 10, 326 год Мира
Федеральное время – 04.08,
Четверг 5 марта, 6248 год
Корни либеральной организации «Всеобщее Помилование» кроются во тьме веков. Очевидно, когда‑то в древности состоялся форум интеллектуалов нестандартной ориентации, с руками разной длины и глазами врозь, с пузырями в голове и мыслями шиворот‑навыворот. Они решили, что раз в природе нет ничего лишнего, то аномалии так же нужны, как норма, и их следует усердно оберегать. Напротив, пороком в лексиконе ВП стало всё, что препятствует свободе торговли, секса и беспредельного самовыражения. К слову – именно лобби Помилования добилось признания проституции профессией; особенно этому рады те, кому предлагают такой род занятий на бирже труда.
Среди долговременных акций ВП особое место занимает щедрая гуманитарная помощь народам, которые приникли к халяве, как к наркотику. Благодаря дармовому корму и безделью эти несчастные плодятся намного быстрей работящих соседей и требуют всё больше помощи, а в свободное время (которого у них хоть отбавляй) развлекаются поглощением плесени, бледных грибов, галофорина и локи или раздобывают деньги на их приобретение. Это и есть хранимое ВП священное право на естественное выражение и утоление потребностей.
Три баржи с «Леди Гилфорд» доставили в Аламбук тринадцать с осьмухой восьмириадов возков или, по земному счету, сто сорок тысяч тонн продовольствия, топлива и предметов первой необходимости. Попробуйте‑ка разгрузить это за две ночи!.. Но у Папы столько народа, что с любым делом справятся.
Дело разворачивалось на поверхности, точнее – в здоровенном плоском кратере, игравшем роль Шестой посадочной площадки Чёрного города. Солнце уже закатилось; небо на западе пылало красным пламенем, над головами оно уходило в бескрайнюю синюю высь, а с потемневшего востока натягивались, наползали хмурые низкие тучи. Веял осенний ветер, уныло завывая среди каменных нагромождений. Озарённое прожекторами дно каменной чаши и откосы кратерного вала были хаотически изрыты входами, способными впустить даже крылатый люгер; повсюду коряво громоздились механизмы взлётно‑посадочных, заправочных и грузовых терминалов.
В космосе, окружающем Ньяго, – и тормозя на подлёте, и нарезая витки по орбите, – матерились шкиперы. Внеочередная посадка барж многим поломала график приземлений, приходилось срочно договариваться с диспетчерами и грузополучателями о том, куда бы вписаться со своей посудиной. Неразбериха в небе, толкотня на земле – и всё из‑за единственного судна, которое не вовремя скинуло носимые объекты!
– Рабов к баржам на версту не подпускать, – командовал Папа Мусултын, морщась от давящего света прожекторов. – Особенно эйджинских! Все врата площадки закодировать, чтоб мимо чип‑зеркала ни один клеймёный скот не проскочил!
– Коды введены. В петли слежения на подступах к площадке – тоже, – доложил Маджух Венец, папина правая рука, удалец с подрезанными наискось ушами и шикарно рваными ноздрями. – Вся меченая животина будет отсекаться.