— Проклятье! — скрипнул зубами Торин. — Мы сидим здесь вместо того, чтобы плыть вверх по Андуину! А Олмер, быть может, уже на подходе к Чернолесью!
— Что спорить, давайте лучше ужинать, — потянулся к расставленным яствам Малыш.
Остальные молча последовали его совету. Спустя некоторое время вновь появился слуга, осведомившийся, нет ли у господ послов каких‑нибудь желаний. Таковые отыскались. Эльфы пожелали осмотреть город, гномы собрались на оружейный рынок и звали с собой хоббита, однако Фолко отрицательно покачал головой.
— Я бы хотел поклониться могиле Великого Короля, — негромко сказал он, — и увидеть место последнего успокоения Перегрина Тукка, Воина Гондора, принесшего присягу Наместнику Дэнетору, и Мериадока Брендибэка, Рыцаря Рохана...
Слуга поклонился, с уважением глядя на хоббита.
— Твое желание, почтенный, будет исполнено. Следуй за мной.
Они шли тем же путем, которым несли бездыханного Фарамира в день Пелленорской Битвы. Молчаливая улица, улица королевских гробниц; а вот и стоящие в стороне три гробницы вместе — три фигуры со скрещенными на груди руками. Перегрин, Мериадок и Великий Король Арагорн, Элессар Эльфийский...
Слуга отошел в сторону, оставив хоббита наедине с мертвыми. Они казались спящими, их тел не коснулось тление; хоббит долго смотрел на иссеченное морщинами лицо того, кто был его предком, чья рука оборвала нить жизни Короля‑Призрака, страшное наследство которого, однако, продолжало жить, и вот уже потомок великого Мериадока готовился встать с ним лицом к лицу.
— Они думали, что Зло избыто навеки, — прошептал хоббит. — Теперь я знаю, что это невозможно. Они достигли всего, чего только могли. И ушли...
Фолко повернулся и зашагал обратно — в мир живых.
* * *
Минула беспокойная ночь. Хоббит вертелся, не в состоянии заснуть.
Вечером он пытался мысленно поговорить с Гэндальфом — и у него ничего не получилось; тогда он вынул перстень Форве и сосредоточился на магическом камне.
И вновь мало‑помалу исчез, погас, скрылся в жемчужно‑серых тенях окружающий мир, раздвинулись стены, перед мысленным взором хоббита замелькали поля, пажити, покосы, дома; пронеслась и исчезла лента величественного Андуина; взгляд уходил все дальше и дальше на восток. Вот показались мрачные громады Изгарных Гор; вот остался позади Мораннон.
Потянулась безжизненная равнина Дагорлада. Хоббит нетерпеливо ждал, когда же наконец появится сам принц, но вместо этого увидел скопище темных теней на обожженной Сауроновым пламенем земле. Он невольно вздрогнул, пригляделся — и стиснул зубы.
По широкому тракту темной рекою текла степная конница истерлингов.
Фолко разглядел многочисленные знамена и значки кланов, конных лучников, копейщиков, немногочисленных пехотинцев — видно, из числа истерлингов‑пахарей; войско двигалось сплошным потоком, и конец этого потока терялся где‑то во мгле востока. Очевидно, камень в перстне был чем‑то сродни Палантирам — мог при определенных условиях показывать, что происходит в дальних краях, к которым тянулась мысль обладателя перстня.
Фолко попробовал задержать свой взгляд на войске подольше, но, видно, он еще недостаточно хорошо умел обходиться с этим чудесным инструментом. Его мысль скользнула дальше, настойчиво отыскивая Форве, и наконец нашла его.
Хоббит увидел прекрасный покой с широкими арчатыми окнами, забранными многоцветными витражами. В кресле красного дерева, подперев кулаком голову, в глубокой задумчивости сидел принц, не отрывая взгляда от расстеленной перед ним на столе карты Средиземья. Внезапно он встрепенулся, словно разбуженный резким порывом ветра: взгляды эльфа и хоббита встретились.
— Я видел... видел воинство на пути вдоль Изгарных Гор к Андуину, — в горячке, даже не поздоровавшись, выпалил хоббит. — Это Олмер? Да?
— Олмер, — медленно кивнул Форве, и взгляд его был тяжел. — Наши дела совсем плохи. Мы блокированы. В Серединном Княжестве что‑то готовят, но им нужно время — и немалое. А Вождь идет на Запад! И скажу еще — зашевелился Харад. Мы только что получили эти сведения — от Черных Гномов, и не спрашивай меня, как нам это удалось! Они опять уходят вглубь и не выставят войска.
— Что значит — зашевелился Харад? — стиснул кулаки Фолко.
— Вожди племенных союзов Ближнего и Дальнего Харада двинули ополчения к Поросу. Один их удар направлен против Умбара — но, по‑моему, он отвлекающий. Главный же удар они нанесут с направления, откуда никогда не атаковали раньше, — вдоль южной цепи Эфель Дуата, Гор Мрака. Южный Гондор — от Пороса до Харнена — ныне густо населен, но они хотят отрезать его, пробиться вдоль гор к переправе на Поросе — и ворваться в Южный Итилиэн.
План их ясен — не нужно быть магом, чтобы прочесть их намерения. Олмер берет Гондор в кольцо, но, по‑моему, все действия харадримов направлены на то, чтобы просто сковать силы Гондора и обеспечить прорыв главных сил Вождя через Андуин в Рохан и дальше, за Туманные Горы.
— Предупредить Рохан мы уже не успеем, — мрачно заключил Фолко.
— Не успеете. Разве что кто‑то из Гондора, не мешкая, пошлет туда весть о надвигающейся беде. Но вам нужно спешить к Болотному Замку! Насколько мне известно, Главное Мертвецкое Кольцо у Олмера близ сердца, но пока что он его не надел. У меня такое чувство, что он все‑таки наденет его перед первой битвой, чтобы действовать наверняка. Бой будет где‑нибудь недалеко от Рэроса — скорее севернее, там удобнее подступы к Андуину с востока, ровная степь на западе, кроме Чистолесицы, никаких преград до самых Ворот Рохана и Исены... Но скажи, как дела у вас? Ведь вы сейчас в Гондоре?
— В Гондоре, — кивнул Фолко. — Но, похоже, нам не очень‑то здесь верят... — Он быстро рассказал принцу об их беседах в Минас‑Тирите. — И мне до крайности важно понять: действуют ли еще Палантиры Гондора? Ведь если с ними все в порядке, то объяснить происходящее здесь с нами я никак не могу.
— Палантиры Гондора могли и ослепнуть, — озабоченно покачал головой Форве. — Ты, наверное, уже догадался — камень в твоем перстне во многом подобен им, хотя, конечно, куда как слабее. Но у него иной принцип действия — и потому враг еще не до конца заблокировал его. Гондорские Камни он вполне мог ослепить.
— Почему ты так думаешь? — воскликнул хоббит.
— Потому что замутились и стали неуправляемы те наши видящие камни, что были созданы когда‑то по образу и подобию Палантиров Феанора, — мрачно пояснил Форве. — Слишком долго Враг владел одним из них — владел и проник в тайны их работы. Кольца Назгулов дали Олмеру неосознанное знание о том, как можно избежать этого всевидящего ока. Боюсь, скоро он заставит закрыться и наши с тобой каменные зрачки... Короче, торопитесь к Дол‑Гулдуру! Если вы потерпите неудачу и там — одно лишь вмешательство Валаров или Великого Орлангура сможет изменить ход событий. Постарайся убедить короля! Покажи ему этот перстень. Постарайся вызвать меня — быть может, я смогу как‑то повлиять на него, если вам не будет веры.
— Так и сделаю, не сомневайся...
* * *
Утром следующего дня их позвали к королю.
Тронный зал был полон торжественно одетой толпой придворных. Сверкала драгоценная гномья сталь доспехов и клинков, пламенели гордые девизы на древних гербах. От самых ворот Цитадели был выстроен почетный караул — воины в черном и серебряном, с мечами наголо. Резное крыльцо дворца покрывал роскошный ковер. Пели трубы, звонко звучали большие гулкие рога.
Слуги распахнули обе половины широких дверей — и хоббит увидел Короля.
Да, это был истинный властитель Запада: густые черные волосы ниспадали на плечи, серебряные нити сверкали на висках; каждая черточка его лица, казалось, вышла из‑под резца искусного скульптора — настолько четки и благородны были они. Орлиный профиль — и горящая драгоценная Крылатая Корона над ним. Он был весь в серебристом и белом, с гербом на груди, расшитым золотом и агатами. Семь звезд сияли россыпью бриллиантов на его парадном одеянии.
По правую и левую руку от трона стояли принцы, уже зрелые мужи, статные и красивые. Вокруг толпились приближенные, знатные нобили Минас‑Тирита и окрестностей; на почетном месте, всего одной ступенькой ниже трона, стоял Этчелион.
Вновь грянули трубы. Переглянувшись, все шестеро послов учтиво поклонились; приветствуя их, король также слегка наклонил голову. Один из придворных, встав сбоку от хоббита и его товарищей, громко провозгласил:
— От высокородного принца Вод Пробуждения Форве, сына Орве, сына Ильве, Верховного Короля Вод Пробуждения, — к Его Величеству Королю Арнора и Гондора, Властителю Умбара и Минас‑Анора, Держателю Ключей Мордора, — посольство с речами почтения и уважения!
Эльфы, гномы и хоббит вновь согнулись в низком поклоне. Придворный продолжал напыщенную речь, называя по имени каждого из послов.
— Я принимаю ваш поклон, — прозвучал негромкий, чуть глуховатый голос.
Он мог бы принадлежать старику, а мог — и едва перешагнувшему вершину жизни мужу. По лицу короля возраст не угадывался.
Амрод шагнул вперед и протянул придворному их верительные грамоты, не зная, как правильно поступить в этом случае. Фолко услышал быстрый шепот придворного:
— Поднимись по ступеням, преклони колено и подай грамоты сам! Да поживее!
Хоббит увидел, как лицо эльфа чуть заметно побледнело от гнева; он знал, что Авари не преклоняют колено никогда и ни перед кем. Однако эльф поборол себя. Фолко успел заметить плотно сжавшиеся губы Амрода; тот опустился на колено в одном шаге от трона и протянул злополучные грамоты.
Среди придворных внезапно пронесся недовольный шепоток. Протягивая свитки, Амрод смотрел прямо в глаза королю, не отводя взора, что было, как понял хоббит, чудовищным нарушением этикета.
Руки короля остались недвижны. Пауза затягивалась. Тишина становилась невыносимой; у Фолко по лбу заструился выступивший от напряжения пот.
Положение спас Этчелион. Он шагнул вперед, как бы для того, чтобы поправить запутавшийся шнурок печати на пергаменте, и успел что‑то шепнуть эльфу. Амрод неспешно склонил голову.
Руки короля медленно потянулись вперед и коснулись свитков. Тотчас подскочившие придворные подхватили грамоты и скрылись вместе с ними за троном.
— Итак, теперь вы можете подняться и исполнить свое посольство, — раздельно проговорил король.
Амрод встал. Его лицо было белым от пережитого унижения.
— Мы принесли тревожные вести, о повелитель Запада, — не скрыв холода в своем голосе, сухо сказал он. — Будет говорить невысоклик Фолко Брендибэк, сын Хэмфаста.
И Фолко заговорил. Он вкладывал в свою речь все, чему его научили трудные и долгие годы странствий: всю любовь к оставленной Родине; всю тревогу за будущность Запада и увиденную им несказанную красоту Гондорской столицы; все отвращение к войне и насилию, глубоко присущее каждому хоббиту, даже ставшему бойцом; все прожитое, прочувствованное и испытанное.
Он говорил — и в зале стояла мертвая тишина; речь его вилась длинной, прихотливо свернутой нитью, то забегая вперед, то возвращаясь назад, но не прерываясь и не запинаясь. Он говорил — и словно громадный черный призрак смерти и разрушения, надвигающийся с востока, вставал у него за плечами.
Он говорил об Олмере, его прошлом и настоящем, о своем с ним знакомстве, об Арноре и походе в Морию, о Волчьем Камне и Сторожевом Лесе, о Древобороде и Исенгарде, о Говорящей Башне и Морском Народе, о Битве при Аннуминасе и походе в Ангмар, о марше вдоль Серых Гор и Ожидании на Краю; о Герете и Карнене, о басканах и дорвагах, о гномах Гелии и Наугриме, о Сером Вихре и Цитадели Олмера, о пути отряда Отона, о дорвагских разведчиках и Эльфах‑Авари, о хеггах и Ночной Хозяйке, о пути к Дому Высокого, о Небесном Огне и вновь об Олмере, и, в завершение всего, о Великом Орлангуре и о корне Силы Вождя.
Он замолчал. Никто не шелохнулся, не вздохнул, не произнес ни звука; и хоббит продолжил — о призраках возле Мордорских Стен, о своем видении в камне эльфийского перстня и о Палантирах Гондора.
И лишь о Черных Гномах не упомянул он ни словом, ни звуком.
А потом он закончил и отступил назад, мало что не хватаясь за плечо Торина, выжатый и обессиленный.
Тишина продолжала владеть залом; король молчал, и молчали все его подданные. Амрод сделал знак — и заговорил Беарнас, кратко, но ничего не упуская. Он перечислял меры, которые нужно было принять.
И это оказался неверный ход. Король пошевелился на троне — и все взоры обратились к нему. Он приподнял правую руку — и на Беарнаса зашикали со всех сторон. Король шевельнул мизинцем — и старый, седовласый нобиль, в шитой серебром одежде, с сияющей алмазами рукояткой меча, начал ответную речь. Фолко заметил быстро промелькнувшую гримасу обиды, разочарования и удивления, скользнувшую по лицу Этчелиона. Право отвечать послам было явно за ним — но король почему‑то изменил принятый ритуал.
— Мы слышали вас, — говорил тем временем старый нобиль. — Его величество выражает вам свое удовлетворение. Но да будет известно вам, что в пределах Закатных земель нет иного повелителя, кроме повелителя Соединенного Королевства, и не родился еще тот, кто мог бы давать ему совет непрошеным. Многое темно в вашем повествовании, вы грозите Гондору великими бедами, не подтверждая свои слова...
«Та же песня, что вчера у герцога!» — с досадой подумал хоббит, вдруг поймав себя на мысли, что у него нет никакого почтения ни к стоящему перед ним старику, ни — страшно подумать! — к тому, кто сейчас восседает на троне.
Он кричал им — они не слышали. Они защищались от принесенных им известий, потому что иначе пришлось бы круто рушить такой уютный строй своей повседневной жизни; будущее несло неведомые опасности — и они отгораживались от этого будущего, надеясь... на что? Этого хоббит понять был не в силах.
— Вы говорите о наступлении великой армии Востока, — продолжал нобиль.
— Но ни один из наших разведчиков в тех краях не подтверждает этого. Вы говорите о выступлении в поход сил тех, кто живет в Мордоре, — наша стража на перевалах доносит об обратном. Вы говорите о сборе ополчений Харада — но мы не слышали ничего об этом! И вы ссылаетесь на тех, чьи слова мы никак не в силах проверить — вроде вашего Великого Орлангура, например.
Почему же король должен верить вам?
— Неужто ничего из сообщенного нами не согласуется с тем, что известно вам? — хрипло произнес Торин. — Ну а что вы можете сказать о ваших Палантирах? Что видно в этих Великих Камнях?
Нобиль ответил не сразу; сперва он бросил быстрый взгляд на короля.
— Никто не вправе требовать ответа, — гордо провозгласил он мгновение спустя. — Палантиры принадлежат королю. Он и только он один может смотреть в них. Он один знает, что с ними. А ответов король не дает никому, запомни это, почтенный гном, если хочешь, чтобы тебя дослушали до конца.
«Одному Дьюрину ведомо, — подумал в тот миг хоббит, — чего стоит Торину удержаться от какой‑нибудь дерзости в ответ!»
— И все же я бы не отбрасывал так сразу принесенные послами вести, — повинуясь новому знаку короля, наконец вступил в разговор герцог Этчелион.
— Подвергать сомнению их источники мы можем, но самих послов — нет, как и чистоту их намерений. Эльфы есть эльфы, и гномы есть гномы, и невысоклик — плоть от плоти своего народа, никогда не служившего Тьме. Можно не верить им — но проверить их слова мы обязаны. Имя почтенного Теофраста Арнорского, великого хрониста наших дней, хорошо известно всем присутствующим — в этой части рассказ послов точен. Мы можем сомневаться в существовании того, кого они именуют Великим Орлангуром, но мы не имеем права недооценить опасность. Лучше уж ее переоценить. Правы те, кто считает, что в речах гостей наших слишком много неясностей, но это еще не доказательство того, что никакой опасности нет вовсе. И если позволено мне будет сказать, что думаю... — Герцог вопросительно посмотрел на руки короля.
Пальцы чуть заметно шевельнулись — очевидно, это был знак разрешения, потому что Этчелион продолжал:
— Я бы все‑таки поднял часть войск — скажем, полки Эрендура и Арминадила из северного крыла — и двинул бы их к границам, занять засечные черты в Северном Итилиэне. Полки Элкариовона и Бербеорна вместе с конными сотнями Анориэнских земель составили бы вторую линию...
Старый нобиль почти подпрыгнул от негодования. Одно движение королевских пальцев, и Этчелион осекся на полуслове — заговорил нобиль:
— Воистину меня удивляют слова почтенного герцога! Разве неведомо ему, сколь шаток мир в степях? Сколь воинственны кланы истерлингов? Страх перед мощью великого Гондора принудил их отрекаться от больших набегов — но разве он поубавил в них черной безоглядности? И вполне способны они, прознав о движении наших полков к границам, счесть этот маневр за готовящееся вторжение и, опасаясь переноса войны на свои земли, самим двинуться на нас. Мир — величайшее из благ, дарованное человеку. Неужто почтенный герцог подвергнет такому кровавому испытанию благополучие нашего государства?
Королевского знака молчать нобиль не получал, однако запнулся, то ли считая, что высказал все, что хотел, то ли попросту сбился с мысли.
Несколько мгновений в зале царила тишина, но затем король разрешил говорить Этчелиону.
— Почтенный Неарнил полагает, что движение наших войск к границам вызовет ответный удар истерлингов, поскольку черного неистовства в них не поубавилось, не так ли?
Фолко обвел взглядом зал и невольно сжался — по лицам он видел, что все или почти все на стороне старого нобиля.
— Но раз так, — невозмутимо продолжал герцог, — то опасность их вторжения, пусть и небольшая, существует все равно. Истерлинги копят силы, добрые чувства к Гондору не спешат укорениться в их душах. Рано или поздно настанет день, когда застарелые обиды, — а люди степей их, как известно, не забывают и не прощают, — когда эти обиды толкнут их на большую войну.
Однако ответьте мне, что лучше — отражать давно задуманный, тщательно подготовленный удар неприятеля, когда наши собственные войска будут вынуждены разворачиваться в спешке, или отбить удар нестройный и почти стихийный, нанесенный от отчаяния движимыми страхом командирами? Отразить такой удар, стоя на заранее подготовленных оборонительных позициях? Я хочу сказать, что если наши передвижения подтолкнут истерлингов и других степняков к нападению — пусть нападают! Пусть нападут сейчас, не готовыми и в неудобное для них время! У нас будет куда больше шансов на победу — и мы сможем на долгие десятилетия отсрочить их новое вторжение. Если же окажется, что наши гости правы — иного способа спасти внутренние области страны от разорения, как выдвинуть на передовые позиции наши полки, я, командующий северной и центральной армиями Гондора, просто не знаю. Если кто‑то может предложить такой способ, я готов немедленно уступить ему свое место. Если же ни истерлинги, ни иные восточные армии так и не появятся возле наших рубежей — нашим войскам все равно необходимо время от времени производить учения. Меч не должен пребывать в бездействии. Сейчас самый подходящий момент. Урожай убран, ущерба полям мы не нанесем.
Этчелион поклонился королю и замолчал. Его разумные слова не оставили здравомыслящих безучастными. Однако старый нобиль не унимался:
— Перемещение тех полков, которые назвал почтенный герцог, — принялся горячо возражать он, брызгая слюной, — прикроет, без сомнения, дорогу в глубь Анориэна и Рохана. Я знаю расположение наших войск! И мне ясно, что Минас‑Тирит при этом останется почти без прикрытия. Что за странные учения предлагает нам почтенный Этчелион? Какой же враг оставит в тылу нашу неприступную крепость? Разве не ясно, что любой удар может быть нацелен на Минас‑Тирит, и только на него! Сам повелитель Черных Всадников не смог миновать роковых для него Пелленорских Полей! Неужели наследники Зла — если таковые отыщутся — окажутся глупее?
— Вполне возможно, что они окажутся и поумнее, — довольно‑таки невежливо вмешался в разговор Торин. — Зачем им биться лбом о несокрушимые бастионы? Гораздо разумнее сковать силы Гондора на юге и севере, прорваться в Рохан, рассечь Соединенное Королевство и потом разбить его армии по частям.
В зале поднялся негодующий ропот, однако Этчелион стоял молча, глубоко задумавшись. Король вновь едва заметно шевельнул пальцами. Придворный послушно выскочил вперед.
— Аудиенция закончена, — объявил он послам. — Коронный Совет обсудит все сообщенное вами. Вам будут переданы грамоты, свидетельствующие о выполнении вами вашего посольства. Вы сможете вернуться к пославшему вас.
Для чего, разумеется, его величество предоставит вам и коней, и суда, и долженствующую охрану. Он предлагает вам ожидать в отведенных вам покоях до послеобеденного колокола.
* * *
— Ну что, вы убедили их? — встретил их Атлис у дверей комнаты.
Воин выглядел усталым, его дорожный плащ запылился.
— Кто знает? — ответил ему Амрод. — Ваши правители очень горды... слишком горды. — Его губы сжались и побелели при воспоминании о пережитом унижении, однако он сдержал себя и не сказал больше ни слова.
— По‑моему, они не слишком‑то нам поверили, — заметил Малыш, стаскивая сапоги и валясь на роскошное, застланное шелками ложе. — Один только Этчелион под конец, мне кажется, задумался.
— То есть король не объявил сбор ополчения? — полуутвердительно произнес Атлис, уже сам зная ответ.
— Разумеется, нет! — буркнул Торин. — Самое большее, чего может добиться Этчелион, — это войсковых учений на северной границе... Кстати, кто такой этот Неарнил?
— Начальник южной армии Гондора, — с мрачной усмешкой ответил Атлис.
Торин разочарованно присвистнул.
— Значит, на юге нельзя надеяться даже на это... Совсем плохо дело.
— Ну, может, еще не совсем, — заметил Атлис. — Я тут тоже не сидел сложа руки. Сегодня вечером вас будут ждать человек пятьдесят гондорских капитанов — сотников и тысячников, людей не из парадных залов, а с границ и рубежей. Мы собрали, считай, всех, кто случаем оказался в Минас‑Тирите или поблизости от него. Это настоящие бойцы. Если вы убедите их, как убедили меня, быть может, гондорская армия и не окажется застигнутой врасплох.
Над дворцом и Цитаделью гулко поплыли звуки послеобеденного колокола.
Друзья, поспешно закончив трапезу, привели себя в порядок, ожидая каких‑либо вестей от короля — быть может, приглашения на прощальную аудиенцию. Однако пришедший придворный оказался до горечи краток:
— Почтенные послы, вот грамоты его величества об исполнении вашего посольства. Герцогу Этчелиону поручено дать вам достойную свиту до наших рубежей, куда бы вы не пожелали направиться. У пристани вас ждет корабль, если вы изберете путь по Великой Реке. Если же вы не торопитесь — то будьте гостями королевства сколько пожелаете. Обо всем позаботится высокородный герцог Этчелион. Он просит вас оказать ему честь, приняв его приглашение на обед. Посыльные укажут дорогу.
Все кончилось поклонами и взаимными расшаркиваниями. А через некоторое время, когда над городом спустился прохладный, с дождичком, октябрьский вечер, шестеро послов в сопровождении Атлиса отправились в южное предместье Минас‑Тирита. Там, у самой городской стены, помещались воинские склады и арсеналы; там‑то Атлис и назначил встречу своим знакомым капитанам.
Наконец Фолко и его товарищи нашли благодарных слушателей. Собравшиеся сидели кто на чем в низком сводчатом помещении, набитом конской упряжью; в воздухе стоял крепкий запах выделанных кож. Все шестеро послов говорили по очереди — и ни разу по сумрачным лицам пришедших слушать их не скользнуло даже тени недоверчивой улыбки. Волосы воинов украшала обильная седина, лоб и щеки многих были отмечены шрамами; здесь умели смотреть в корень. Цвет гондорского войска, командиры, выдвинувшиеся за личную храбрость и сметку, знали, что такое степная конница и харадская пехота. И вопросы здесь задавали совсем по‑другому. Сперва это были, естественно, вопросы вроде численности нападающих, направления первых ударов, какие племена идут в авангарде; однако, поняв, что послам это неизвестно, они стали спокойно и без суеты обсуждать, что и как можно сделать, чтобы хоть как‑то исправить последствия беспечности королевского двора. Назывались имена и предполагаемые пункты, которые нужно будет занять отдельными сотнями или тысячами так, чтобы это не вызвало беспокойства в столице, но помогло бы войскам отразить первый и, без сомнения, самый сильный натиск неприятеля.
Считали мечи и копья, щитоносцев и конных лучников, тяжеловооруженных панцирников и быстроногих пращников...
Глубокой ночью, когда Фолко вернулся в их покой, ему даже начало казаться, что благодаря их усилиям Гондор все‑таки не проспит атаку.
Утром к ним и впрямь явились посланцы Этчелиона. Пресветлый герцог звал их на прощальный — даже не обед, а ранний завтрак.
Этчелион выглядел куда менее безмятежным и спокойным, чем накануне.
Тени под глазами выдавали проведенную без сна ночь.
— Вы вчера говорили с сотниками, — без обиняков начал он. — И ты, Атлис, потворствовал им в этом! Что будет, если младшие перестанут выполнять распоряжения старших?
Атлис слегка побледнел, но ответил гордо и с достоинством:
— Не только высокорожденные любят Гондор и заботятся о его безопасности. Каждый старается, как умеет.
— Это ты можешь мне не объяснять, иначе я не взял бы тебя в свою дружину, — отрезал Этчелион. — Я не хуже тебя понимаю опасность. И, поверь, сделаю все, чтобы отвести ее, неважно, действительная она или мнимая! Хотел бы я, чтобы все это оказалось просто чудовищной ошибкой... — Он вздохнул. — Вам надо выступать, и немедленно, — без всякого перехода вдруг сказал он, обращаясь к послам. — Вы ведь очень спешили, не так ли?
— Мы спешим, это так, — подтвердил Беарнас. — Но куда?
— Разве те, кто послал вас, не заинтересованы в скорейшем получении известий? Если эльфы готовятся к бою, сведения об их гондорских союзниках нужны как можно скорее, неважно, хороши они или плохи — были бы правдивы.
Так можете ли вы сказать, куда дальше проляжет ваш путь?
— Можем, — мрачно кивнул Торин. — В Дол‑Гулдур, в Болотный Замок. Там мы намерены подстеречь Короля‑без‑Королевства и еще раз попытаться покончить с ним.
Этчелион откинулся в кресле.
— Воистину вы достойны того, чтобы о вашем походе были сложены песни, — медленно произнес он изменившимся голосом, обводя послов взглядом. — Что я могу сказать? Удачи вам! Да направит ваши стрелы Манве! Но говорите прямо!
Могу ли я помочь вам? Люди, кони, оружие, золото — у меня всего в избытке.
— Как быстрее добраться до Болотного Замка? — в упор глядя на герцога, спросил Торин. — По реке или по суше?
— По суше, — ответил герцог. — Меняя коней, в обход Эмин Муйла. Через Андуин можно переправиться у Кормаленского Поля, что при впадении в Великую Реку ее притока Лимлайт.
— Тогда нам понадобятся кони, — решил Торин. — Кони и пропуска через гондорские и роханские заставы.
— Разумеется, — кивнул герцог. — Но не только. Я отправлю с вами — под видом почетного эскорта — полсотни моих собственных дружинников, а поведешь их ты, Атлис!
Амрод пожал плечами.
— Благодарю высокородного герцога, — сказал он. — Но к чему подвергать риску твоих воинов? Если Олмер появится у Дол‑Гулдура, то не помогут ни пятьдесят, ни пятьсот воинов. Вряд ли обычное оружие сможет остановить его.
— Мои люди вооружены кое‑чем, что заботливо сохранялось долгие годы в гондорских сокровищницах. Доспехи и мечи времен Последнего Союза, например. Вдобавок никто не знает в точности, что сейчас происходит к югу от границ владений Беорнингов и к северу от роханских рубежей. Нет, охрана вам не помешает. А я со своей стороны сделаю все, чтобы встретить возможное вторжение во всеоружии. Роханцев мы, естественно, предупредим, но с ними проще — они всегда готовы вскочить на коня. А вам — удачи! Хотел бы встретиться с вами еще раз — по эту сторону Гремящих Морей...
Солнце еще не достигло полудня, когда из северных, Анориэнских Ворот Минас‑Тирита галопом вырвался большой отряд конников с многочисленными заводными конями на длинных поводьях. Покидая великолепную южную столицу Соединенного Королевства, Фолко постоянно оглядывался, стремясь как можно крепче запомнить увиденное. У него было тяжело на сердце — что‑то все увереннее подсказывало ему, что эту красоту он больше не увидит.
Им повезло со спутниками — личная дружина Этчелиона Итилиэнского состояла из отчаянных рубак. Все, кому приедалась мирная и размеренная жизнь в богатых гондорских городах, кто порой начинал бедокурить от избытка отпущенных природой сил — тех так и тянуло в вольные ватаги дружинников Этчелиона. Здесь не было строгой чопорности почитаемых лучшими воинами Соединенного Королевства Стражей Цитадели; здесь не признавали тяжелых драгоценных одеяний и позолоченных эфесов — зато умели разбираться в клинках. В дружине отчаянные сорвиголовы получали настоящее дело — и хаживали, бывало, глубоко в степи, появлялись на берегах Карнена, поили коней из Рунного Моря, добирались до раскаленных захарадских пустынь.
Именно таких жадных до боя вояк и отправил с хоббитом и его друзьями предусмотрительный Этчелион, так и не убежденный до конца в реальности угрозы, но делающий все, чтобы отвратить беду.