В другом конце коридора раздалось два громких выстрела, а потом кто-то скомандовал: «этого – тоже в расход». Послышалось, как будто кого-то вывели из нашей комнаты, отвели и …снова два выстрела! В воздухе повис запах посыпавшейся штукатурки…
Вдруг послышался шепот Бойко: «Серега, похоже, живыми мы отсюда не выберемся… Молись, только это сейчас сможет помочь…». Я не ожидал таких слов от друга, которого ранее смешила моя вера в Бога. Впрочем, я и так уже начал давно мысленно молиться об избавлении. В голове роились мысли: «Ну не могу же я так глупо и бессмысленно умереть… А как же моя мать, родственники и друзья?! Нет, у Бога для меня другой план...».
Солдат, который нас стерег, был беспощаден. «Мы же граждане Украины, мы всего лишь журналисты…» – пытались объяснить ему мы. «Меня это не волнует!» – безразлично и агрессивно отвечал он, запретив нам к нему впредь обращаться. На вопрос – пощадит ли он нас, прозвучал мрачный ответ: «Не уверен…».
С того момента я окончательно понял (и это чувство меня не покидало до освобождения): пока я здесь, с завязанными руками и глазами на мушке у военных – нет никакой гарантии, что останусь в живых. Мы как бы оказались на месте известного подопытного кота профессора Шредингера: пока кот был закрыт в ящике с радиоктивной капсулой, вероятность раскрытия которой составляла 50% (один к двум) – теоретически он был жив и мертв одновременно.
Патриоты и «фашисты»
Неожиданно к нашей камере подошел кто-то из старших и сказал надзирателю: «Там за этих начальство спрашивало, надо их в душ – помыть и руки перевязать… Чтоб нормально выглядели…». Как камень с сердца!
«Вам повезло, пацаны, может, вас и не расстреляют!» – насмешливо произнес стерегший нас солдат, после ухода командира. И точно: через час нас отвели в душ, а после - связали руки спереди и сменили наглазную повязку.
На следующий день мы были переведены в другое помещение, уже не подземное. Там нам насыпали чуть больше сена, даже выдали бутылки с водой из-под крана. Среди надзирателей попадались разные люди – как гуманные, так и неадекватные. Не забуду доброту одного солдата, который выводя меня в туалет (глаза-то завязаны!) шепотом мне поведал: «Не переживай! С вами все будет хорошо! Про вас даже статью в газете написали, с фотографиями…». Потом я долго смеялся, когда, уже будучи на свободе, прочел на «Украинской правде» и других украинских новостных сайтах сообщение, что нас похитили террористы (естественно, имеются ввиду ДНРовцы, впрочем слово «террористы» неплохо подходит к некоторым похитившим нас воякам)!
Некоторые солдаты говорили прямо: «Я – украинский националист, но это не значит, что я нацист какой-то, как нас российское телевидение изображает… Национализм – это патриотизм, это как любовь к девушке: свою страну любишь больше всех…». «Мы добровольно сюда записались, – начал другой, – среди нас почти все с высшим образованием…».
К сожалению, не все были к нам расположены. Однажды ночью нас разбудил ударами по стопам только что заступивший на смену часовой с криком (по-украински): «Я не сплю – и вы не спите! Чего это я один должен не спать? А ну все быстро сели! И в дальнейшем обращаться ко мне только по форме: «Товарищ фашист, разрешите обратиться»!». Наверное, это был такой юмор, но переспрашивать я не стал. Тем более, что воспринимал нас он, очевидно, как отъявленных «сепаров» и злорадно-обвинительно кидался риторическими вопросами типа «Шо, „Донбасс никто не поставит на колени“?».
***
Общаться нам было запрещено, но иногда случались исключения – когда попадался разговорчивый надзиратель. Порой приходилось слышать интересные признания: «Да, у нас огромные потери – например, вчера под «Градами» более 60 наших ребят полегло… Да, этого не показывают по украинскому ТВ… Есть цензура… И это правильно! Вы представляете, сколько матерей тогда придут под военкоматы? Они же дороги поперекрывают, воевать никого не пустят! Этим сепаратистам как раз это и надо! Они этого только и ждут!».
Мои друзья не унывали и даже строили планы: как они после освобождения вернутся и сделают репортажи из разных украинских «территориальных батальонов». А на слова двух часовых: «Вы это, на нас не обижайтесь – у нас приказ такой, вас сторожить… мы же вас не трогаем… – Та они, скорее всего, как выйдут так понапишут гадостей про нас, как обычно…» - Роман с позитивом в голосе ответил: «Да вообще без обид! К вам никаких претензий, это издержки нашей профессии…». Я же добавил от себя: «Не переживайте – напишем без искажений, так, как было…».
Кстати, наше местонахождение оставалось загадкой – никто не признавался у какого именно подразделения мы в руках. Один раз мне удалось услышать обрывок телефонного разговора какого-то солдата, который напоминая абоненту о себе, уточнял, что он из «Днипра»…
Допрос с пристрастием
Шел пятый день плена, четыре из которых мы провели, лежа на полу, с завязанными глазами и связанными руками… Время тянулось невыносимо медленно. И тут я услышал, что в соседнем помещении кто-то кого-то допрашивает, выясняет детали задержания. Оказалось, что разговаривали с «соседом», бизнесменом из Макеевки, который с товарищем пытался перегнать по просьбе знакомой иномарку из Волновахи в Киев. «Что ж, вам не повезло – вы оказались в неправильном месте в неправильное время» – смеясь, прокомментировал его историю допрашивавший. Мы предположили, что это приехал следователь из СБУ.
Вскоре он подошел к нам и спокойно начал задавать вопросы по нашей биографии и обстоятельствам задержания. И тут оказалось, что делать репортаж о беженцах в Ростовской области – неправильно: «А почему вы не поехали снимать, как их принимают на Западной Украине?! Нахрена поперлись в Россию?!»
Работать военкорами, проживая в Донецке – тоже «минус» нам. Ну, а снимать пресс-конференцию «террориста» Стрелкова – вообще «смертный грех»! Короче, по его логике – нужно было освещать только украинскую сторону!
«Может, вас бы и стоило расстрелять… Но я убиваю только на поле боя… Сейчас – не мне забирать у вас жизнь, не я вам ее дал…» – проворчал он и продолжил: «Ваш вопрос будет решен в течение дня, вас отпустят, у нас третьего не дано…». «А захотели бы — то прибили бы, выкинули бы где-нибудь, и никто никогда бы не нашел и не узнал!» - со злой надменностью признался допрашивавший.
И перед уходом, как бы оправдываясь, объяснил присутствующим свою раздраженность: «Вы вообще понимаете, какая сейчас ситуация на фронте?! 79 бригада ВДВ разгромлена в хлам… от нее почти ничего не осталось… Разбиты несколько тербатов… Их накрыло «Градами»… Мы ребят с поля боя по частям собирали! Вот что делают эти террористы!». Из разговора стало понятно, что допрашивавший вряд ли был штатным сотрудником СБУ — но как сам он признался в разговоре с другими задержанными «раньше работал в „конторе“».