Вступление
Не случайно я оказалась здесь: на Старорусской улице 8-10, что напротив Овсянниковского сада. Сейчас здесь находится Грузинский центр и Грузинская церковь – прекрасно восстановленная, в конце 90-х,Шестаковская церковь. Во время войны здесь находился пункт ПВО.
До 1923 года родители моего отца жили под Новоржевом в деревне Староселье. В 1923 году молодая семья переехал в Петроград, ютились на съёмном жилье, а затем в 1928 году получили комнату на Охте на Единоверческой улице (ныне Партизанская ул.), в доме, где раньше находилось богоугодное заведение при церкви Казанской Божьей Матери семьи купцов Елисеевых. В 1929 году храм был безжалостно взорван, а постройки при храме видимо приспособили под жильё. В 1933 году семья переехала в комнату в доме, принадлежащему бывшему подворью Шестаковского монастыря – это было через год после уничтожения церкви и подворья. Вот именно отсюда ушёл на фронт мой дед: отец моего отца Колосов Иван Васильевич,сначала на Финскую войну в 1939 году, а затем и на Отечественную в июне1941года. Здесь мой отец Анатолий Ивановичи его мать Клавдия Михайловнавыживали в страшную блокадную зиму 1941-42гг. В январе 1942 года от бомбёжек наклонилась стена комнаты и им дали комнату неподалёку – на 10-й Советской улице дом 12 кв. 9. Уже отсюда в июле 1942 года отец был эвакуирован на Большую землю.
Людмила Колосова
Выдержки из биографии моего отца - Колосова Анатолия Ивановича.
Начало войны – блокада Ленинграда
В конце мая 1941 года Валентину (сестру) отправили в деревню на каникулы. Ей уже исполнилось 13 лет, и она перешла в 6 класс.
22 июня было воскресение, погода в Ленинграде была изумительная, и мальчишки нашего дома решили ехать купаться на Ржевку. В 12.00 по радио выступил В.М. Молотов, который объявил о нападении Германии на СССР. На следующий день в РУ (ремесленное училище) было общее построение, на котором выступил директор училища и ещё какие то люди. Было объявлено о добровольной записи в ряды Красной Армии. Несколько учащихся (человек 5), которым уже было по 17 лет, записались добровольцами. Из нашей группы записался один человек. Мне в то время было 16 лет.
В конце июня отец добровольно вступил в Красную армию и был отправлен на фронт. С началом войны занятия в РУ почти прекратились, а в июле нас стали направлять на рытьё окопов и противотанковых рвов. Окопы и противотанковые рвыучащиеся нашего училища копали за Ржевкой.
Отец относительно часто писал с фронта и в письмах всё время просил, чтобы мы прислали ему папирос или табаку. Мать дважды посылала ему посылки, но видно он их не получал, так как в письмах повторялись его просьбы о куреве.
14 или 15 сентября (точно не помню) мне приснилось, что я открыл кухонный стол, а оттуда выползла змея и искусала меня. Во сне я очень кричал, и мать была вынуждена разбудить меня. На следующий день я вернулся с окопов раньше обычного. Мать ещё не пришла с работы, и я пошёл к своим товарищам по дому и от них узнал, что из первого госпиталя ополчения приходила медицинская сестра и просила нас прийти в госпиталь, так как там находился отец. В этот день в «Ленинградской правде» была напечатана большая статья о каком то герое комиссаре, который имел такую же фамилию, как и мы, то есть Колосов. Когда пришла с работы мать, то мы поехали в госпиталь к отцу. В госпитале нам сообщили, что Колосов Иван Васильевич скончался от ран. Тогда мы пришли к начальнику госпиталя, чтобы узнать, что нам делать дальше. Когда начальник госпиталя узнал, что фамилия отца Колосов, он сказал, чтобы мы не волновались, так как на следующий день гроб с телом отца будет поставлен в фойе главного здания госпиталя для прощания. Он заявил, что после прощания будут произведены похороны, и что нам ни о чём беспокоиться не следует.
На следующий день мы вновь приехали в госпиталь, чтобы проститься с отцом. Но здесь выяснилось, что все почести не для рядового Колосова, а для комиссара, который имеет такую же фамилию и умер от ран в этом же госпитале. Когда мы вновь появились у начальника госпиталя, то он уже не был столь внимательным и сказал, что мы можем найти тело отца в морге. В морге лежало несколько десятков умерших от ран голых солдат. У всех на руке или ноге были написаны фамилии и инициалы. По такой надписи на ноге мы и нашли отца. Голова, грудь и одна нога выше колена были забинтованы. Наверно бинтовали его прямо на поле боя, так как все бинты были в крови и земле. Узнать отца было невозможно, настолько он был изуродован осколками. Ранен он был осколками близко разорвавшегося снаряда, мины или бомбы. Узнали мы его только по наколке на руке.
17 сентября 1941 года отец был похоронен на Большом Охтинском кладбище. В красногвардейском военкомате он внесён в памятную книгу воинов, погибших в период ВОВ под номером 26.
Первые бомбы упали на Ленинград в июле или августе 1941 года. По настоящему город стал подвергаться бомбёжкам с сентября. 8 сентября 1941 года был произведён дневной массированный налёт авиации на город. В этот день были сожжены Бадаевские склады, и несколько зажигательных бомб упало на наш дом и двор, но были обезврежены. В сентябре немецкая авиация бомбила город, как днём, так и ночью. Занятия в РУ полностью прекратились.
В конце сентября 1941 года меня направили в отряд ПВО. Отряд находился на Охте в деревянном трёхэтажном доме. Жили мы здесь на казарменном положении. Несколько раз участвовали в тушении ночных пожаров, которые возникали после бомбёжек. Начиная с октября 1941 года, налёты немецкой авиации были в основном только ночью. В октябре 1941 года моя мать сумела освободить меня из отряда ПВО, и я переехал домой. В РУ ходил только за тем, чтобы получить паёк (в основном хлеб). Пока я служил в войсках ПВО мать сумела сделать кое-какие запасы эрзац продуктов (несколько плит жмыха-около 30 кг, немного овса и немного пшеницы). Двоюродного брата призвали в Красную Армию. С каждым днём жить в Ленинграде становилось всё тяжелее. Мать где-то достала железную квадратную печку на четырёх ножках, которую мы установили около окна и трубу вывели в форточку. Некоторый запас дров, который остался от прошлой зимы, мы из дровяного сарая перенесли в комнату. При необходимости можно было сжечь и сам сарай. В ноябре и декабре 1941 года в своё училище я добирался по льду Невы. В декабре 1941 года я проходил специальную медкомиссию на дополнительное питание. Учитывая сильное истощение, мне было назначено дополнительное питание. А что было бы, если бы в доме не было никаких запасов. В декабре 1941 года почти все ученики, которые приехали из деревни умерли с голоду. Я не буду описывать ни людей, ни города того времени, так как этот период описан очень хорошо. Скажу только, что на толкучке в то время можно было купить и хлеб, и другие продукты. Хлеб на толкучке стоил 100-125 рублей 100 грамм. Но денег у нас не было. Очень похоже блокада описана у Петра Капицы в книге «В море погасли огни».
Жили мы в то время на Старорусской улице дом 8/10 кв. 4. Эта улица одним своим концом упиралась в 2 ГЭС. По этой причине наш район очень сильно бомбили. От бомбёжек в нашей комнате одна внутриквартирная стенка наклонилась и нам в январе 1942 года дали новую комнату на 10-й Советской дом 12 кв. 9. Перед самым переездом к нам зашёл младший брат отца Нил. Он был комиссаром в каком-то партизанском отряде. Он пробыл у нас только одну ночь. Больше я его не видел.
В конце декабря нашеРУ перевели с Охты на проспект 25-го Октября (Невский проспект). Первое время столовая РУ размещалась в здании Думы в большом зале. Затем нас закрепили за столовой, расположенной на улице 3-го Июля (Садовая улица) в доме рядом с кинотеатром Сатурн. Постоянные обстрелы этого района и особенно улицы 3-го Июля затрудняли подход к этой столовой, и не раз мне приходилось укрываться в парадных или подъездах домов, или на поперечной улице.
Учитывая, что пользы мы никакой не приносили, в феврале 1942 года часть учащихся, в том числе и меня, перевели в РУ номер 51. (Почти все живые учащиеся этого РУ были уже эвакуированы из Ленинграда). В этом училище было создано несколько групп сантехников. В то время водопровод в Ленинграде не действовал: трубопроводы были заморожены. За водою Ленинградцы ходили на Неву, Фонтанку или брали воду из водопроводных колодцев прями на улице. Для столовых воду нужно было таскать на себе, а носить её было некому. Вот в это время мы и приступили к обучению, которое совмещалось с работой по восстановлению водопроводов в столовых. За период обучения мне пришлось работать в гостинице «Балтийская» на Невском проспекте у кинотеатра «Художественный», на правом берегу Фонтанки, недалеко от Невского проспекта, на Обводном канале, недалеко от «Фрунзенского универмага» и в гаражах НКВД на бульваре Профсоюзов. Учитывая важность выполняемых работ, во всех столовых нас подкармливали. 6 июля 1942 года наше обучение было закончено. Для приёмки экзаменов была создана специальная комиссия. По всем предметам я получил отличные оценки, и мне была присвоена квалификация слесаря-сантехника 5-го разряда.
Все молодые специалисты были распределены на предприятия, а меня оставили при РУ 51 в качестве помощника мастера по производственному обучению.
Эвакуация
9 июля 1942 года последние преподаватели и учащиеся 51-го РУ, включая его директора т. Пикор А.П., были эвакуированы из Ленинграда. Выезжали мы утром с Финляндского вокзала. Из вещей у меня был один большой чемодан, где кроме белья, было два костюма отца, одеяло и душегрейка. Провожала меня мать. Ехал я вместе с заведующим по хозяйственной части. В середине дня мы были у Ладожского озера. Всех посадили в металлические баржи для отправки на тот берег озера. Когда мы были уже на полпути от того берега, на наши баржи налетела немецкая авиация, но всё обошлось. Во второй половине дня мы были в Кобоне. В Кобоне нас хорошо накормили. У большинства появился понос. Территория железнодорожных путей, где стояли товарные вагоны для отправки эвакуированных, была загажена. Вечером наш состав ушёл из Кобоны. На следующий день вечером мы были в Ярославле, где нас посадили на пароход. На пароходе мы плыли несколько дней и 16-17 июля прибыли в Казань. 51-е РУ находилось при авиационном заводе, недалеко от города (как я уже писал, основная часть 51 РУ выехала из Ленинграда в 1941 году). Первое время я жил на частной квартире вместе с директором РУ и его заместителем. Однако когда началось воровство и грабежи в казарме среди учащихся, мне пришлось переехать жить в казарму. То есть для наведения порядка, помощник мастера должен был жить со своими учащимися. Все мои вещи оставались на частной квартире. Первое время шла организация групп, согласование с авиационным заводом всех производственных вопросов.
Призыв в армию
25-го августа 1942 года я получил повестку из Ленинского райвоенкомата города Казани с предписанием явиться в военкомат 26-го августа. В военкомате была проведена медицинская комиссия, и я был призван в ряды Красной Армии. Меня не пустили даже сходить за своими вещами. В это время мне было 17 лет и 7 месяцев.
Всех призывников, у которых было образование 7 классов и более, зачислили в танковую школу. Итак, 26 августа 1942 года я попал в 23-й учебный танковый полк, который располагался у озера Б. Кабан. Обучение специальности стрелка-радиста совмещалась со строевыми занятиями, рытьём блиндажей для жилья и изучением материальной части английских танков «Матильды», «Валентины» и «Черчилля». Весь процесс обучения был рассчитан на 3 месяца. То есть в ноябре-декабре 1942 года мы должны были быть на фронте. Учитывая, что у меня была форма ремесленника, то местное начальство решило не выдавать мне военной формы. И только в ноябре 1942 года, когда уже наступили морозы, мне выдали военную форму, которая была очень старая и заношенная. Ботинки, которые я получил, вообще были разные и старые: один – русский, другой - английский, при этом один очень жал ногу.
Учитывая, что в учебном полку было только по одному образцу английских танков, и те я не видел в движении, то полевые занятия проводились «пешим - по танковому»: то есть курсанты собирались в экипажи и бегали по полю «углом вперёд», «углом назад», «в линию» и т.д.Пока было тепло – ещё можнобыло бегать, но наступлением морозов, а морозы под Казанью бывают ниже 30 градусов, бегать почти босиком и без рукавичек стало плохо. Хоть я и числился ротным писарем, но и меня никто не мог освободить от занятий, в том числе и от полевых. Курсанты, которые были из местных (в основном татары), жили не очень плохо, так как их снабжали продуктами и самогоном. А за самогон они сумели себя хорошо обмундировать. Некоторые из них даже носили сапоги. Я, конечно, обморозился бы, но меня выручал помощник командира взвода. Он давал мне свои меховые рукавицы. В один прекрасный день у меня эти рукавицы спёрли, и я оказался в очень нехорошем положении, так как, по-моему, он не очень поверил, что их у меня украли. Учитывая создавшееся положение, я попросил, чтобы меня отпустили в город за моими вещами. Я рассчитывал, что продам что-нибудь и куплю рукавицы своему командиру. В начале декабря я получил увольнительную и поехал в своё РУ. Встретился с директором училища и узнал от него, что они с той квартиры выехали, а мой чемодан оставили татарину-хозяину дома. Когда я приехал к хозяину дома и попросил свой чемодан, то он сказал, что ничего не знает и никакого чемодана не видел. Я, конечно, вскипел, стал его искать и нашёл. Но он был почти пустой. Я так же увидел, что на нём была надета моя меховая душегрейка. Если бы я не был ограничен временем, я нашёл бы наверно свои вещи. Но эта сволочь добровольно ничего отдавать не хотела. Пришлось мне взять пустой чемодан, меховую душегрейку и ехать в часть. Приехав в часть, я отдал своему командиру чемодан и душегрейку. И на этом это недоразумение было улажено.
В нашем взводе в основном были молодые ребята в возрасте 18-19 лет, а одному было лет под 40. Он казался нам стариком. Фамилия этого курсанта была Волков. Этот Волков всё время жаловался на здоровье и его даже направляли на медкомиссию, но там признали, что он годен к службе. Командиром роты, до декабря 1942 года, у нас был очень сволочной человек (зверь). Как- то он пришёл в нашу землянку. Дежурный поставил роту по команде смирно, но Волков не встал и оставался лежать на постели. На вопрос, почему он лежит, ему ответили, что он больной. Ротный приказал солдатам поставить Волкова. Его поставили, но когда отпустили, он сел на край нар. Вид у него действительно был плохой. Тогда командир роты приказал вывести Волкова из землянки и в одной гимнастёрке опустить в яму возле землянки. В яме при морозе минус 15-20 градусов Волкова продержали около двух часов, а когда его оттуда вытащили, то он не шевелился. После, когда он немного отогрелся, у него горлом пошла кровь, и его унесли в лазарет. Что с ним стало потом, я не знаю (скорее всего, умер). Нашего командира роты заменили другим, который был полной противоположностью первому.
Теорию по радиоделу нам читал ст. лейтенант, который родился в Ленинграде. Он всё время опекал меня и хотел оставить в учебном полку в качестве преподавателя по практике радиодела. В конце декабря 1942 года мы сдавали экзамены по всем изучаемым специальностям. Экзамены и стрельбы я сдал успешно, и мне было присвоено звание младшего сержанта танковых войск. Перед отправкой на фронт у меня что-то случилось с пяткой правой ноги (она начала пухнуть и чернеть). Ботинок, это тот английский, который жал, я уже одеть не мог. Меня направили в санчасть. В санчасти установили, что пятка у меня подморожена и образовался нарыв. Когда вскрыли нарыв, и прошло некоторое время, выяснилось, что под первым нарывом у меня второй нарыв. После вскрытия второго нарыва дело быстро пошло на поправку. Всё же в санчасти я пролежал 21 день. Когда меня выписали, то ни одного моего товарища по учёбе в полку уже не было. Кроме того, стало известно, что английских танков наша страна больше не получает, поэтому было решено всех, кто оставался в полку, направить на переучивание на танки советского производства. В начале января 1943 г. я выехал из г. Казани на восток. До г. Свердловска ехали в пассажирских вагонах. Сухой паёк был получен на 10 дней. По нашему вагону я был выбран ответственным за сохранение сухого пайка и за правильность его распределения. Здесь я ещё раз убедился, что мир не без сволочей. Нашлись люди, которые хотели похитить части пайка, но это им не удалось. В Свердловске нас пересадили в товарные вагоны и повезли дальше. В г. Челябинске нас высадили и погнали пешком в учебный танковый полк, который находился у Солёных озёр, в бывшем лагере для заключённых.
В полку готовили танкистов для танков «Т-34» и «КВ». В это время танки «Т-34» комплектовались радиостанциями английского производства типа: «R-19» и «R-20», т.е. такими же станциями, как и английские танки «Матильда», «Валентина» и «Черчилль». В учебном полку питание было хуже, чем в Казани. Часто курсантов направляли на разгрузку вагонов или на заводы, в основном в литейные цеха. Рабочие в этих цехах работали в адских условиях (земляная пыль, духота, и жара при значительной физической нагрузке). В мае месяце были сформированы экипажи и маршевые роты. Мы получили новое летнее обмундирование и были направлены на танковый завод (Бывший Кировский завод) для получения танков. В течение трёх дней был сформирован танковый батальон. Танки погрузили на платформы и отправили на фронт.