[2]
Предисловие
Автор этого скромного труда, предлагая его вниманию читателя, хотел бы посвятить его страницы памяти государя‑мученика, изобразить последние два дня его жизни, а также выдающиеся особенности государя и наиболее характерные черты его правления.
Труды научные опишут, талантливо и красноречиво, деяния этого славного правителя; но ни в одном нельзя будет найти детали столь точные о частной и личной жизни этого монарха, основанные на подлинных материалах и демонстрирующие величие характера, возвышенность чувств и великодушие Его Величества Императора Всероссийского Александра II.
Небольшие истории, содержащие множество фактов, были рассказаны автору людьми различного общественного положения, бывшими свидетелями событий, и под ударом мучительных впечатлений, вызванных ужасающей катастрофой 13 марта 1881 года; автор собирал их со скрупулезной точностью и непредвзято.
Эта книга, со всей простотой и неприхотливостью, написана с целью исправления определенных ошибок, допущенных менее осведомленными авторами; она должна будет помочь откорректировать неполные или недостоверные описания, быстро распространяющиеся в обществе, хотя эти рассказы и не подкреплены никакими подлинными источниками.
Возможно, в будущем автору будут доступны новые свидетельства, которые послужат материалом для другого, более полного труда.
Глава I
Суббота, 12 марта 1881 года, 8 часов утра, светит солнце; ослепительный снег покрывал улицы российской столицы; термометр показывал 6 градусов ниже ноля. Одним словом, это был прекрасный и безмятежный зимний день.
Его Величество Император Александр II, который привык подниматься около половины девятого утра, в тот день встал в восемь часов. Против обыкновения, одевшись, Император в то утро не совершал ежедневную утреннюю прогулку по большим залам Зимнего дворца в сопровождении трех своих детей, рожденных от его союза с княгиней Юрьевской, с которыми же он имел обыкновение завтракать после прогулки. Этот обычай был настолько дорог монарху, что если кто‑либо из детей заболевал, то Император завтракал у постели больного.
Без четверти девять Его Величество попросил княгиню, свою жену, и юного князя Георгия, своего восьмилетнего сына, пройти с ним в небольшую дворцовую часовню; там должны были отслужить обедню, за которой Императору и его семье следовало причаститься. Его Величество также сопровождали старшие сыновья, их высочества великие князья Александр и Владимир, с супругами.
Согласно православному греческому обряду, княгини были одеты в белое и не покрывали головы, за исключением великой княгини Марии, жены великого князя Владимира, которая не причащалась, будучи лютеранкой.
Войдя в священную ограду, члены августейшей Императорской фамилии разместились справа, а княгиня, жена Его Величества, и ее сын – слева.
Несколько приближенных к Императорскому двору лиц держались позади, у входа в часовню.
За несколько минут до причастия младшие дочери Его Величества, Ольга и Екатерина, в возрасте семи и двух лет, вошли в церковь.
Во время причастия Император первым приблизился к святому престолу, за ним последовали члены Императорской фамилии, после чего Александр II подошел вновь, дабы находиться рядом со своей женой и детьми; он сам приподнял на руках двух юных княжон, чтобы они причастились. В это мгновение в храм вошел великий князь Константин и обратился к своему августейшему брату с поздравлениями. Подобно всем присутствующим, он был поражен выражением блаженства на лице Императора, счастьем, которое доставляла ему радость пасхального причастия вместе со своей второй семьей.
Некоторые люди из окружения Его Величества также причащались на той обедне, и, когда богослужение было окончено, все перешли в гостиную, где был приготовлен и накрыт завтрак. К завтраку были приглашены следующие лица: госпожа Бартенева, фрейлина императрицы Марии Александровны, князь Суворов и генерал‑адъютанты Слепцов и Рылеев. По окончании трапезы Император покинул присутствующих и удалился в своей кабинет вместе с женой и детьми. Туда в скором времени подошел доктор Боткин, врач Его Величества. Александр II похвалился ему, что смог простоять в церкви два часа, ничуть не устав.
Княгиня и Боткин вышли; Император остался в своем кабинете для работы с господином де Гирсом, управляющим министерством иностранных дел. Через двадцать минут он присоединился к княгине в детской. Он только что получил от графа Лорис‑Меликова письмо, в котором содержалось важное сообщение о поимке Желябова, одного из главных вождей революционной русской партии, исполнителя преступного покушения на вокзале в Александровске, безбожной целью которого было взорвать Императорский поезд. Покушение не удалось благодаря действительно роковому стечению обстоятельств.
То, что для людей, далеких от окружения Александра II, казалось, было слабостью характера, на самом деле являлось следствием сильного желания действовать в соответствии со строгими нормами справедливости и результатом совестливости. Можно утверждать, что, если в управлении страной встречались злоупотребления, они происходили от незаконных действий или преступной халатности людей, которые пожертвовали интересами своей страны в угоду интересам личным.
Кроме тех великих и ценных качеств государя, о которых мы расскажем позже, скажем о потребности излияния его чувствительного и щедрого сердца; для этого его душа должна была найти другую душу, чья сильная и безграничная привязанность могла бы соответствовать его собственной. Несомненно, он нашел это счастье в своем союзе с княгиней, которая стала для него доверенным лицом в радости и в печали.
Следует отметить, что благодаря своему второму браку Император оказался – что довольно редко встречается среди правителей – в состоянии узнать не только о нуждах страны и народа, но и о фактах, которые почти не упоминаются в прессе, и те мнения, которые в обществе передаются только шепотом. Ведь рядом с его августейшей особой находилась любимая женщина, которая, будучи беспристрастной русской, знала, в чем нуждается его страна, мнение которой ни от чего не зависело и которая имела лишь одну цель: слава государя и счастье России. Благодаря ей он был осведомлен обо всех злоупотреблениях его администрации, которые никто другой не посмел бы раскрыть ему.
Обыкновенно брак государя с одной из его подданных представляет серьезные неудобства, и это неоспоримая истина; но Александр II оказался в исключительном положении, которое оправдывало его поступок, и вот почему: наследник трона находился уже в возрасте тридцати шести лет, и он был способен взять в свои руки бразды правления государством после смерти отца, кроме того, и все другие князья императорской фамилии уже достигли возраста взрослого. Помимо этих действительных преимуществ, супруга, а ныне вдова Александра II, с ранней юности была сиротой; она перестала поддерживать связь со своими тремя братьями по семейным обстоятельствам еще до брака с государем, и, следовательно, ни один из ее родственников не мог просить государевой милости для своей семьи или высокой должности для себя или одного из своих приближенных. Из этого следует, что для княгини было абсолютно безразлично, окажется ли в милости то или иное лицо, и ее единственной целью была высочайшая слава ее супруга и процветание ее дорогой страны!
Итак, после этих подробностей разве удивительно, что Император пришел к своей жене, княгине, после получения подобного письма от Лорис‑Меликова, и сказал ей: «Понимаешь, первой моей мыслью было разделить с тобой эту новость; никто, кроме тебя, не принимает так близко к сердцу все, что меня касается».
После взрыва в Зимнем дворце, случившегося 5 февраля 1880 года, Император выбрал графа Лорис‑Меликова в качестве главы правительства; затем, через некоторое время – министром внутренних дел. При принятии этого решения государь не опирался на чьи‑либо советы, этот выбор стал единственным результатом убежденности в том, что граф Лорис‑Меликов способен справиться с происходящим вокруг, умиротворить Россию и обнадежить людские души. Этот мудрый выбор восхваляет Императора; он доказывает, что управление страной должно подвигаться по пути прогресса, а выбранный им человек обладал всеми качествами, необходимыми для того, чтобы направить государство к этой реформаторской цели.
В действительности, за время недолгого правления этого министра страна могла оценить его и убедиться в том, каково величие благих намерений Его Величества для прославления и процветания России. Этот выдающийся министр также понимал, какую ревностную и благосклонную помощницу он имел в лице княгини, супруги государя.
По обыкновению, в субботний полдень Лорис‑Меликов приехал в Зимний дворец для того, чтобы заняться вместе с Императором государственными делами, и вот какие вопросы решались в течение этой встречи: Желябова только что поймали и допросили. Все ответы преступника были переданы в письменном виде Императору графом Лорис‑Меликовым. Из того, что было известно на тот момент, Желябов отказался отвечать на все вопросы Императорского прокурора, уверив его, что тот напрасно теряет время, без конца их повторяя. Однако преступник добавил, что, несмотря на его арест, покушение на жизнь его величества исполнится неизбежно.
Под впечатлением столь недвусмысленной и смелой угрозы Лорис‑Меликов, в присутствии великого князя, наследника престола, посоветовал Императору не ходить на завтрашний парад, добавив, что, если Его Величество все же решит пойти, он советует ему соблюдать разумную осторожность. Совет этот скорее ободрил Александра II, чем испугал.
Природная смелость государя заставляла его бросать вызов опасности, благодаря религии он был уверен, что жизнь его находится в руках Провидения. Однако, если опасность представлялась ему очевидной, он старался избежать ее, принимая необходимые меры предосторожности. В качестве доказательств его доверия к Богу приведем один пример: Император Александр II не любил эскорт из шести казаков, сопровождающий его карету. Часто он воздерживался от выездов, чтобы уберечь себя от сопровождения, а если и соглашался с ним, то только уступая мольбам княгини, своей жены, говоря ей: «Только для того, чтобы исполнить твою просьбу, я терплю этих казаков!». И, показывая ей на небо, добавлял: «Это мой единственный защитник, который наблюдает за мной и спасет меня! Если он не захочет более хранить меня, то и любой будет неспособен меня уберечь!».
Как эти слова были верны! Их хорошо доказало событие 13 марта.
Екатерина Михайловна Долгорукова (княгиня Юрьевская)
На последних страницах своей книги воспоминаний «Александр II» написала о себе следующее:
«Княгиню Юрьевскую любил величайший государь нашего времени, и благодаря союзу с ним она познала все мыслимое земное счастье»
Совет быть осторожным, высказанный графом Лорис‑Меликовым, заставил Императора предположить, что опасность не была неизбежной, тем более что Император был убежден в том, что были предприняты все возможные меры для охраны его на улицах, по которым ему нужно было проследовать на парад на следующий день. Впечатление, произведенное этим советом, отразилось и на чертах Императора: его лицо было настолько спокойным, что княгиня, вместе с которой он завтракал, ничуть не усомнилась в важности и серьезности разговора, состоявшегося перед этим. Нет сомнений, что, если бы княгиня заметила какой‑либо признак волнения на лице Императора, она осведомилась бы о его причине, решив, что беспокойство Императора связано с последней его беседой с Лорис‑Меликовым; и тогда Его Величество, несомненно, отменил бы парад. Обыкновенно в дни, когда Император работал по утрам с Лорис‑Меликовым, тот был приглашен к Императорскому столу; но в тот день обычное приглашение не состоялось, так как граф был болен и едва удерживал себя на ногах. Узнав об этом и предположив, что Император должен был устать после двухчасового стояния в церкви, княгиня посоветовала ему отказаться от ежедневной прогулки по Летнему саду вместе с ней и детьми. Тогда они пришли к соглашению, что Император отправится в своей карете нанести визит двум великим княжнам, а княгиня, со своей стороны, посетит графа Лорис‑Меликова, чтобы узнать о его здоровье и получить некоторые сведения относительно состояния спокойствия в столице и личной охраны Его Величества – информация, которую она обыкновенно получала, руководствуясь заботой, что вдохновляет искреннюю привязанность. Княгиня имела с графом беседу, побудившую ее игнорировать опасность. Она удалилась от него полностью спокойной, так что при ее новой встрече с Императором спокойствие их обоих привело к взаимному заблуждению; но ведь тогда, как ни жестоко и ужасно это констатировать, можно было предотвратить теракт, случившийся на следующий день, путем совершенно естественного объяснения. Увы, на чем держатся людские судьбы!
Император столь сильно дорожил радостями семейной жизни, что с радостью пользовался каждой возможностью, доставлявшей ему сладость; так, каждый день последней недели его жизни, недели, в течение которой он готовился к принятию пасхального причастия, он обедал вместе со своей возлюбленной супругой и любимыми детьми.
Подав руку своей жене, чтобы – увы! – в последний раз отправиться с нею в столовую, он сказал, сжимая ее руку: «Я так счастлив, что мое счастье даже пугает меня!».
Неудивительно, что сердце молодой женщины переполняла такая нежная и преданная привязанность к государю, неоспоримо и то, что Император Александр II обладал исключительными достоинствами, а потому вполне естественно, что этот государь, несмотря на свой возраст, вдохновлял сильнейшую и безграничную привязанность к себе, которую жена его питала к нему с ранней своей юности, любовь, которая лишь возросла с годами, которую не разбила и неумолимая коса смерти. Государь не мог наслаждаться счастьем вне домашнего очага: уединение доставляло ему муки, ибо его чувствительной душе необходимо было иметь возможность дать выход своим чувствам.
Любимая жена, которую его великое сердце избрало ему в спутницы жизни, сформировалась под его непосредственным воздействием; ему было угодно, так сказать, излить свою избранную душу в ее собственную, и он имел высочайшее утешение в том, что его мысли и чувства роднились с мыслями и чувствами его спутницы так, что каждый из супругов мог бы сказать себе: «Мои мысли – его, и его сердце – мое». Уединенная жизнь княгини и ее абсолютное отречение от светской жизни, нежелание воспользоваться какой‑либо его услугой, полнейшее бескорыстие во всем, что не являлось существом ее возлюбленного, – все это доказывает, что любовь ее была столь же совершенна, сколь и безгранична. В качестве доказательства затворнической жизни княгини можно привести тот факт, что довольно много людей, приезжающих в столицу для знакомства с нею, уезжали, не достигнув своей цели. Это и неудивительно, если известно, что даже многие высокопоставленные русские сановники не знали в лицо супругу государя.
Благородство Александра II, завораживающее взор, обнаруживало себя не только в исключительных обстоятельствах придворных приемов, которые случаются у всех коронованных особ; оно обращает на себя внимание и в частной жизни и было так притягательно, что невозможно было прожить рядом с ним в течение нескольких лет, не ощутив на себе его неизгладимый след.
В наше время подобная изысканность является чем‑то столь редким, что должна быть из‑за этого еще более нам ценна. Разве в наши дни мы не видели стольких правителей, сохранивших от своего августейшего происхождения и пышного достоинства лишь тщеславный титул!
Но вернемся к рассказу о последних действиях государя, чей конец был так близок.
По окончании своей последней семейной трапезы Император, в соответствии с нежной привычкой, которая у него была, отвел к себе в кабинет сына, юного князя Георгия, которого ему угодно было просвещать полезными советами насчет того времени, когда его отца уже более не будет рядом с ним. Непосредственные свидетели могут подтвердить, что прославленный отец старался запечатлеть в сердце юного князя свои идеи, вкусы, склонности и стремления; в целом Император придавал большое значение тому, чтобы образование этого ребенка было серьезным и полным во всех отношениях.
Император был счастлив вновь обрести свое детство в последнем сыне: когда тот заслуживал выговора, он нередко говорил вполголоса жене: «Я узнаю в нем себя, это в точности я сам». И тогда он не мог скрыть слез счастья и внутреннего удовлетворения, которое он испытывал, наблюдая совершенное сходство сына с самим собой.
Каждый знает, что добрый король Генрих IV любил играть со своими детьми и что посол обнаружил его однажды днем идущим на четвереньках и катающим сына на спине. Король, обернувшись к удивленному послу, сказал ему, улыбаясь: «Да позволит мне Ваше Превосходительство завершить круг по комнате!». Ну вот, Александр II не уступал в доброте французскому королю; когда он оставался с детьми один, он часто уступал их мольбам, особенно просьбам младшей дочери, и скатывался вместе с нею с русской горки, возведенной в одной из дворцовых зал. Замечательно убедиться, что величайшие государи нередко предпочитают отречься от величия монарха в пользу личных радостей своего сердца. Трудно объяснить причину этого, но было очевидно замечено, что Император Александр II был счастлив и горд тем, что в младшем сыне находил простое частное лицо, которому передал частицу самого себя, частицу, которая будет связана со всей нацией. Император дорожил и нежно и самым исключительным образом любил своего сына от второго брака, которому отдавал явное предпочтение; ребенок же сполна возвращал отцу его любовь привязанностью, которую он проявлял столь открыто в присутствии посторонних, что все ее замечали: либо бросаясь в объятия отцу, чтобы расцеловать его несколько раз, либо прерывая его речь, чтобы обратиться с каким‑нибудь вопросом, на который Император никогда не отказывался ответить. Ребенок в отношении к отцу выказывал очаровательную фамильярность, без малейшего смущения, как бы не замечая, что он был сыном правителя.
Эта великая привычка дитя не видеть в Александре II венценосную особу – лишь нежного отца, объясняет, почему юный князь не чувствовал ни застенчивости, ни смущения в присутствии прославленных знаменитостей, которые все для ребенка были ниже отца.
Во время ежедневных разговоров, которые вел отец с сыном всю ту последнюю зиму, побуждаемый, возможно, смутным предчувствием приближения конца, он говорил с ним о будущем, указывая юному князю, какой должна быть его линия поведения и манера действовать, когда Бог заберет у него его отца. В этих беседах Император избегал присутствия княгини, которой совершенно не нравились эти болезненные темы, о которых она догадывалась по волнению и слезам сына. В этот вечер, накануне трагического финала, он долго беседовал на эту тему с юным сыном (этот факт был подтвержден многими заслуживающими доверия людьми, в частности княгиней, вдовой Александра II).
Хотя его жена предложила ему собрать всех близких, он отказался, сказав: «Я бы никого не хотел видеть и предпочел бы воспользоваться днем причастия, чтобы остаться наедине с тобой, с которой рядом я нахожу свой истинный покой и счастье». Совершенно очевидно, что в самые серьезные моменты последних лет своего правления Император всегда искал и находил в княгине советника, поддержку и опору для наиболее важных дел и что только она одна приносила ему спокойствие, мужество и решительность для претворения их в жизнь.
Во время чая княгиня спросила, поедет ли он завтра на парад, на что он ответил: «Почему бы и нет?». Такой уклончивый ответ, казалось, был дан с целью узнать причину вопроса.
Не зная о заговоре против жизни государя и всего того, что знал Лорис‑Меликов, княгиня, которая уже три воскресенья подряд удерживала своего мужа во дворце, тщетно искала теперь новый повод удержать его еще раз, чтобы Его Величество не пошел на завтрашний смотр войск; впрочем, она была убеждена в том, что все меры предосторожности, находящиеся в человеческих возможностях, будут предприняты на протяжении всего пути государя до манежа, поэтому воздержалась от всех размышлений и не сказала ни слова, чтобы не противоречить государю без благовидного предлога; тишину же Император истолковал как согласие.
Весь вечер он был в веселом настроении и с величайшей непосредственностью предавался беседе, что явно доказывает, что он не имел никаких предчувствий; в том же счастливом расположении духа Император лег спать и провел прекрасную ночь, последнюю для него на земле.
На следующее утро он встал в обычное время и совершил прогулку с детьми; затем прослушал обедню, после чего позавтракал вместе с лицами из его ближайшего окружения, которые присутствовали на богослужении. Эти люди подтвердили, что Его Величество хорошо себя чувствовал и наслаждался совершеннейшим покоем.
По окончании трапезы Император отправился в свой кабинет, куда должен был подойти Лорис‑Меликов, которого государь вызывал к себе в тех случаях, когда это позволяло здоровье последнего; в противном случае Его Величество сам отправился бы к графу после смотра войск.
Должны ли мы обнаружить предчувствие в этом настойчивом желании Императора видеть графа Лорис‑Меликова, чтобы передать ему некий важный документ, только что им подписанный, содержание которого должно было быть обнародовано на следующий день, в понедельник 14 марта? Этот неизданный документ заключал в себе высочайшую волю государя, новое проявление его стремления к реформам, естественное следствие его огромной любви к людям, судьбы которых поручил ему Бог. Самодержец номинально, Александр II был более либерален в своих принципах, чем большинство его подданных. Следует признать, что, в общем, Император с большим трудом находил высокопоставленных людей, способных следовать его взглядам и осуществлять его намерения. Доказательство этого утверждения можно увидеть в административных актах, последовавших за его трагическим концом, – доказательство явное и несомненное, развившее их в дальнейшем.
Бог, в своих непостижимых постановлениях и в вечной мудрости своей, позволил этому великому государю, совершенному образцу человеколюбия, провести последнюю неделю его славной жизни за исполнением обязанностей доброго христианина; Бог пожелал, чтобы в завершение великой просветительской деятельности на благо своего народа он завещал, умирая, торжественный акт, подписанный, если можно так сказать, кровью мученика, как последний манифест преданности своей родине.
Александр II вознесся к Господу, держа в руке с пальмовую ветвь мученика и в бессмертном венце неувядаемой славы; он всегда будет жить в памяти русского народа, которому был отцом и которому, покидая этот мир, он не оставил – увы! – ничего, кроме сожалений и горьких слез, которые ничто не может ни ослабить, ни высушить.
Как только Император передал этот важный документ Лорис‑Меликову перед тем, как отправиться на парад, он поднялся к жене, которая завтракала вместе с детьми, и сказал ей: «Я только что подписал документ, о котором говорил и который, надеюсь, хорошо будет принят и станет для России новым доказательством того, что я предоставляю ей все, что возможно». Произнеся эти слова, он осенил себя крестным знамением и добавил: «Завтра он будет обнародован в газетах; я приказал это сделать». Пребывая все в том же безмятежном состоянии духа, Император провел с своей семьей не больше пяти минут, так как торопился на парад. Княгиня сказала ему: «Надеюсь, ты поедешь не через Невский проспект, а через Екатерининский канал?». Император ответил: «Конечно, так и сделаю».
Указанный княгиней путь казался самым надежным, так как его легче всего было оградить от нападения: с одной стороны, он ограничен каналом, с другой – широким садом, окруженным изгородью, и, кроме того, государственными зданиями. Путь этот представлялся тем более безопасным, что улицы здесь были не слишком оживленными. Нет сомнений в том, что катастрофа не разразилась бы, если бы подступы к той дороге охранялись полицейскими, как это и должно было быть.
Указав мужу путь, которым ему следовало бы ехать на парад, княгиня вовсе не упомянула о том, как ему следовало возвращаться из Манежа, так как между супругами было заранее условлено, что из предосторожности обратный путь всегда должен проходить по другому маршруту. В городе ходил слух, будто на Малой Садовой подложена бомба; власти произвели расследование, но это не привело ни к какому результату, и опасность сочли преувеличенной; однако княгиня решительно выступала против того, чтобы Император пересекал эту улицу; между ними было решено, что он всегда будет избегать этого людного места, и вследствие этого Княгиня была всецело спокойна.
Александр II в своем кабинете.
«…Провидение судило иначе, и покойный Государь [Николай I], в последние часы своей жизни, сказал мне: “Сдаю Тебе Мою команду, но, к сожалению, не в таком порядке, как желал, оставляя Тебе много трудов и забот”…»
(Из первой речи Александра II перед членами Государственного Совета)
Император покинул Зимний дворец без пяти минут час и отправился в Манеж, где и должен был происходить парад.
Общественное мнение заблуждается, утверждая, что то, что Император настаивал на своем решении отправиться на парад, было связано лишь с тем, что молодой великий князь Дмитрий, племянник Его Величества, должен был в качестве офицера‑ординарца впервые представить государю официальный военный рапорт; это событие слишком незначительно, чтобы оно имело влияние на действия Александра II.
На параде все убедились в совершенном спокойствии Его Величества; он с улыбкой обращался к различным лицам, выразил восхищение блестящей выправкой войск, которые несколько раз похвалил. Странные совпадения: Император в тот день, 13 марта 1881 года, облачился в форму гвардейских саперов и, что примечательно, солдаты этого батальона и несли дворцовый караул в Кремле 17/29 апреля 1818 года, в день рождения Александра II. Второй факт, достойный внимания: в день восстания 14/26 декабря 1825 года именно гвардейским саперам Император Николай I доверил своего сына, наследника престола. Третий примечательный факт: солдаты того же саперного батальона шли в первых рядах первого парада Александра II по его восшествии на трон; точно так же, как это было и на последнем его параде, незадолго до покушения, жертвой которого он стал.
По завершении парада Император отправился к кузине, великой княгине Екатерине. После смерти дяди, великого князя Михаила, которого он особенно любил, он перенес свою привязанность на его вдову, великую княгиню Елену; а после ее смерти ее дочь, кузина Императора, стала предметом его внимания. Это благосклонное внимание хорошо доказывает, сколь сильно Император помнил о усопших, испытывая глубокую привязанность к одним и признательность к другим. Далее мы представим некоторые подробности в поддержку того, что предварительно высказано здесь.
В наше время рассудочного материализма, где господствуют ничтожные и легковесные чувства, тем больше следует восхищаться великой душой этого монарха, тем культом почтения, которым он окружает память об усопших.
Около двух часов Император покинул дворец великой княгини Екатерины, чтобы возвратиться в Зимний дворец; как всегда, спеша туда, где, как он знал, ожидала его княгиня, его жена, с которой он должен был отправиться на прогулку в Летний сад, Император приказал кучеру возвращаться по прежнему пути вдоль Екатерининского канала, так как это был самый короткий путь. Императорскую карету сопровождали шесть казаков, составлявших обычный эскорт Его Величества. Следует сказать, что командующий эскортом допустил серьезнейшую неосторожность, оставив без внимания данный ему спасительный совет: выделить особую группу солдат‑казаков для специальной охраны государя и заранее снабдить их необходимыми инструкциями на случай чрезвычайного происшествия для спасения его величества. Читая следующие строки, каждый поймет справедливость этого наблюдения. Казаки, сопровождающие Его Величество покойного Императора Александра II, не знали своих обязанностей.
Итак, в тот момент, когда Император выходил из кареты, казаки не последовали за государем, но остались неподвижно стоять вокруг Императорской кареты, держа своих лошадей под уздцы. Для понимания предыдущей фразы добавим, что лошади казаков обучены таким образом, что остаются неподвижными длительное время, даже тогда, когда всадники их покинули. Один только казак, сидевший рядом с кучером и выполнявший обязанности выездного лакея, исполнил свой долг полностью, в соответствии с данными ему раз и навсегда точными наставлениями княгини, бесконечно опасавшейся, что анархисты решат покуситься на жизнь ее супруга с помощью бомбы. Вот почему она дала ему два категорических указания на случай несчастья: во‑первых, чтобы карета ехала как можно быстрее, и во‑вторых, в том случае, если Император окажется посреди толпы, ее следовало оттеснить как можно дальше, чтобы Его Величество не стал жертвой пули или кинжала.
На некотором расстоянии за Императорской каретой ехало двое саней, в одних из которых находился начальник охранной стражи, полковник Дворжицкий, а в других, задних, – капитан Кох. Как только карета Императора проехала триста шагов по набережной Екатерининского канала, как послышался страшный взрыв, сопровождаемый густым облаком из снега и осколков камней, взметенных бомбой, которую Рысаков бросил прямо под Императорскую карету и взрыв которой разбил заднюю ось и стекла экипажа. От бомбы пострадали двое: один казак эскорта и мальчик четырнадцати лет, несший корзину на голове. При виде раненых, распростертых на мостовой, Император приказал кучеру остановиться; но тот продолжал настегивать лошадей, в соответствии с данными ему заранее категорическими указаниями; тогда государь потянул за шнур, привязанный к руке кучера, и не отпускал его до тех пор, пока карета не остановилась.
В тот же миг дверца кареты была открыта полковником Дворжицким, который помог Императору сойти с экипажа. Тот сделал несколько шагов, но оступился на левую ногу, и один из казаков поддержал его под руку. Слабость в ногах государя доказывает, что он был физически потрясен взрывом, а некоторые следы крови, обнаруженные в карете после катастрофы, указывают на то, что он был ранен.
Александр II подошел к двум раненым, под влиянием добросердечия и сочувствующий всякому страданию; он руководствовался инстинктивным ужасом, который вызвал в его душе внешний вид этих двух жертв, погибших из‑за него. Он спросил, где находится уже схваченный убийца, о чем ему и сообщили. Этим несчастным занимался капитан Кох; он пытался обезопасить Рысакова от ярости толпы, забыв в тот момент, что его первейший долг – сохранение жизни государя.
В тот момент, когда Император направлялся к убийце, казак, сидевший рядом с кучером, спустился и последовал за ним, вспомнив инструкции, данные ему княгиней; он взял на себя смелость сказать государю: «Ваше величество, собирается толпа; будет благоразумней, если Вы не будете к ней приближаться». На что Император ответил: «Это ничего, я хочу приблизиться к ней немного».
Казак встревожился, заметив, что Император его не слушает, приблизился к полковнику Дворжицкому, старшему по званию, и сказал ему следующие слова: «Господин полковник, толпа слишком велика, следует потеснить ее!». Не говоря ни слова, полковник сделал движение рукой, давая понять казаку, что тот вмешивается не в свое дело; и Дворжицкий продолжал идти впереди государя, остановившись лишь в трех шагах от преступника. Указывая глазами на арестованного человека, Александр II спросил у капитана Коха: «Это он?». На что Кох ответил: «Он говорит, что его зовут Грязнов и что он из мещан». Повернувшись к убийце, Император добавил: «Хорош!». Затем он повернулся к полковнику Дворжицкому и попросил его показать ему место взрыва, к которому он хотел подойти.
Здесь следует отметить преступную небрежность тех, кто сопровождал государя и чей священный долг был в том, чтобы сохранить его жизнь. Капитан Кох остался с Рысаковым, в то время как он должен был препоручить убийцу офицерам и солдатам, которых там было более чем достаточно, чтобы охранять его; этому же капитану поручалась расстановка агентов общественной безопасности на пути следования Императора, но ни одного из них не было на месте; и третьим нарушением его обязанностей было то, что он не последовал за государем. Если бы он это сделал, он мог бы высматривать в толпе подозрительные физиономии – это входило в круг его обязанностей и было для него привычным делом; очевидно, что если бы Кох в точности исполнил свой долг, то второй убийца не ускользнул бы от его наблюдательного глаза, ибо он безошибочно обратил бы внимание на высокомерного человека, который, не сняв шляпы с головы и прислонясь к шедшей вдоль канала решетке, стоял на узком, меньше метра шириной, тротуаре, следуя по которому, Император неминуемо должен был задеть его, проходя мимо. Каждый понимает, что любой человек с благими намерениями посторонился бы, освобождая дорогу государю. Действуя иначе, этот человек демонстрировал вызывающую дерзость, которую ни в коем случае не должно было толковать как признак робости или смущения. Этот человек скрестил руки на груди, пряча кисти рук; это должно было вызвать подозрения и недоверие, особенно у Коха, в чьи обязанности входил поиск подозрительных лиц. В этих обстоятельствах нельзя ни в чем упрекнуть толпу, которая мечтала лишь следовать за Императором и не заботилась ни о чем другом.
Полковнику Дворжицкому можно поставить в вину еще одну небрежность: вместо того чтобы брать на себя обязанности выездного лакея и поднимать полог саней, предлагая государю разместиться там и вернуться в Зимний дворец, что было совсем не его делом, он должен был, согласно его должностным обязанностям, следовать за Его Величеством, оттесняя толпу, каковая рекомендация и давалась ему неоднократно генералом Рылеевым.
Покинув Рысакова и направившись к упомянутым саням, Император был очень бледен, взгляд его выдавал сильнейшую озабоченность, и все говорит о том, что при виде этого нового покушения против него его мысль искала решение проблемы, уже стоившей ему стольких мучительных раздумий и тревожных бессонных ночей. Он шел медленно и едва успел пройти два‑три шага, как вдруг тот человек с дерзким и наглым лицом взмахнул руками и бросил какой‑то белый предмет под ноги Его Величеству. Это была вторая взорвавшаяся бомба; тот грохот был еще более ужасающим. В воздух взметнулся столб снега и осколков; Император упал, как и два десятка окружавших его людей. За взрывом последовало всеобщее смятение, за которым вскоре послышались жалобные стоны раненых, которые смешивались с криками: «На помощь!.. Задержите его!. в саду!..».
Никакое перо не способно описать ужасное зрелище, открывшееся устрашенным взглядам, как только рассеялся дым. Среди раненых, лежавших на тротуаре и на мостовой, одни совершали тщетные усилия подняться, другие жалобно стонали; некоторые пытались высвободиться из‑под тел других раненых. Посреди груды снега, залитого кровью, различались обломки сабли, рваные лоскутья одежды и куски человеческой плоти.
Инфернальная сила, роковой источник ужасной катастрофы, не пощадила Императора! Он сидел на земле с раздробленными ногами; откинув верхнюю часть туловища назад, опираясь на решетку канала, он пытался подняться с помощью рук. Его военная фуражка с сорванным козыр