«Глазовский цикл» В.Г. Короленко: парадоксы и закономерности (исследовательская альтернатива)
Прошлое не прошло: оно как-то
продолжается и действует… П. Флоренский
«Понятие Родины и патриотическое сознание немыслимости существования вне ее формируются в каждом из нас при внутренней потребности жить ощущением кровной связи со своим краем, городом, селом, деревней. Закономерности, логика и специфика исторического развития остаются пустыми абстракциями, если мы не увидим их конкретного проявления в событиях, фактах истории, близких нам и представляющих для нас непосредственный интерес. Для глазовчан и — шире – жителей Удмуртии одним из таких событий является пребывание В.Г. Короленко в глазовской ссылке с 3 июня по 25 октября 1879 года», [1]- справедливо утверждал А.Г. Татаринцев.
Для этого ученого никогда не вставал вопрос о целесообразности и актуальности глазовского наследия для нас, о проявлении в нем регионального компонента, образовательного и воспитательного потенциала. Интуитивно и по-житейски просто это поняли и поддержали руководители городских предприятий и организаций разного ранга, принявшие участие в поддержке проекта по изданию иллюстрированных короленковских текстов о Глазове на русском и удмуртском языках [2].
В состав «глазовского цикла» в наследии Короленко входят
-странички записной книжки 1879 года;
— письма к родным и знакомым;
— обращения В.Г. Короленко: к вятскому губернатору с жалобой на исправника Л.С. Петрова и к министру внутренних дел на вятскую администрацию;
— «жалобные» письма к начальству, оформленные В.Г. Короленко от лица неграмотных крестьян и «глазовцев»;
— ответ начинающего писателя на критическую статью Буренина об «Эпизодах из жизни писателя» [3];
— художественные произведения;
— многочисленные автобиографии, в которых непременно фигурирует Глазов;
— незаконченные наброски;
— рисунки.
Корпус художественных текстов о Глазове включает в себя очерки «Собор с зароком», «Ненастоящий город», повесть «Глушь» и автобиографический роман «История моего современника» (т. 2.ч.5. «Ссыльные скитания»). Весь этот, пестрый в жанровом отношении и созданный в широком временном диапазоне (от 1879 до 1920 г.) материал, никогда самим автором специально не циклизировался. Однако различные «оговорки», точнее его «отсылки», например, читателя художественной автобиографии к ранее написанному очерку «Ненастоящий город», повторяемость событий, фактов, лиц, сохранение в этих текстах особой этнокультурной и исторической ауры, фактуры времени и места и поразительная верность городу — сфинксу, пронесенная через десятилетия, позволяет воспринимать эту часть творений писателя как особый «глазовский цикл» в контексте более широкого «вятского» (наряду с «украинским», «сибирским», «волжским»).
Самыми важными его циклообразующими признаками можно считать метаобраз «ненастоящего города», восприятие его в аспекте проблемы провинциализма, сохранение бикультурной атмосферы текста, этнографизм, документализм и публицистичность.
Роль Глазова в судьбе и творчестве В.Г. Короленко, как, впрочем, и отношение к нему в разное время глазовчан, не лишены парадоксов, порой доходящих до абсурда.
Так, В.Г. Короленко был «заочно» осведомлен и о существовании Глазова до приезда в город, ведь именно в нем с 9 апреля 1876 по 12 августа 1877 года отбывал ссылку его близкий знакомый студент Вернер (один из активных участников «академического инцидента» в Петровской земледельческой и лесной академии в 1878 году). С отцом глазовчанина А.П. Чарушникова Петром Петровичем Короленко встречался еще в Литовском замке в Петербурге, а затем в Глазове. А еще раньше Глазов – Оков фигурировал в «Губернских очерках» (1836-1857) Щедрина, с которым начинающий автор даже познакомился лично (и, кстати, впоследствии имел общих знакомых из числа глазовчан). Тем не менее в письме к родным от 4 июня 1879 года Короленко сообщал, что у него «представление о Глазовском уезде смутнее, чем о других местах по пути…» [4,21]. В очерке «Ненастоящий город» вообще говорится: «Недели две назад название этого города было лишь отвлеченным географическим термином…» [5,58]. Словом, Глазов для В.Г. Кроленко – «таинственный» и «незнакомый» объект. Секрет Полишинеля.
31 мая 1879 года в письме к В. Григорьеву Короленко восклицал: «Хочется, наконец, попасть на место, в уездный какой-нибудь городишко, лицом к лицу с действительностью…» [4,19].
И в первом же его письме из «городишка» читаем: «А вот и Глазов. Город уездный <…> Как рады были мы, что наконец добрались до этого Глазова, что наконец стали лицом к лицу с действительностью…» [4,22].
Эта радужность ожиданий только в письмах, а в I главе написанного вскоре очерка прямо противоположное в эмоциональном плане категоричное утверждение: «Я твердо знал, что не найду здесь своего счастья…» [5,59]. И все последующее ren de wu tet-a-tet с «этим Глазовом» и отражение его в знаменитом очерке, центральном в глазовском цикле, пронизано духом противоречия.
То Глазов именуется «типичным городком северо-востока», «уездным городом Вятской губернии», то представляется каким-то нонсенсом («городом» в кавычках, «городом-амфибией»).
Короленко окрестил Глазов «ненастоящим городом», и это определение с завидным постоянством писатель сохраняет во всех трех редакциях очерка (рукописной – 1879, журнальной – 1881 и книжной 1914 г.)
Диапазон значений эпитета «ненастоящий» в очерке поражает широтой, разнообразием оттенков семантики и эмоциональной окрашенности. Он фигурирует в тексте до 38 раз!
Один из основных его смыслов связан с проблемой понимания городской среды, с восприятием «целостного образа» города в аспекте проблемы провинциализма, активно обсуждавшейся в те годы. Провинция рисовалась сторонникам областничества как промежуточная ступень между городом и деревней, стоящая ближе, чем столицы, к истокам народной жизни» [6].
Определяя местонахождения Глазова «во глубине России» («городок северо-востока», «уездный город Вятской губернии», «кружок на карте на одном из притоков Вятки»), В.Г. Короленко ставит вопрос о его статусе. С этой целью он прежде всего сравнивает Глазов со «столицами». А сближение его с деревней (он именует Глазов «городом», который «не вполне отделился от деревни») только подкрепляет сомнения автора в целесообразности считать Глазов городом. Его статус как раз и есть «ненастоящий город»: что-то среднее между городом и деревней. Здесь эпитет близок по значению к определению «заштатный» город, то есть не соответствующий статусу штатного, подлинного города. А ведь Глазов был уездным городом! И тем не менее для Короленко он «неистинный», «недоросший», «недоразвитый», «недоделанный», неподлинный – словом «полу-город» — «город-амфибия». Незначительность Глазова подкрепляется эпитетами «маленький», «плохонький» и словами характеризуется «городок», «городишко».
А еще Глазов назван писателем «лишним». Ссыльный студент в отчаянии: неестественно и ненормально наказание человека, которому не было предъявлено никакого реального обвинения, а при этом он искусственно вырывался властями из обычного хода жизни и перебрасывался «на перевоспитание». Куда? – В глушь, в особую зону, где ущемляют права человека, где он воспринимается только как преступник, неблагонадежный… Пафос автора в том, что не должно быть подобного места, где жизнь людей – наказание. Это, если угодно, смягченный вариант будущих «гулагов».
В подцензурных произведениях писатель не мог открыто рассуждать по этому поводу, о глазовских ссыльных и «царском ангеле» — полицейском исправнике Петрове, о конфликтах с ним Короленко поведает только на страницах «Истории моего современника» (1920). По мнению ссыльного такому городу не должно быть места на земле, потому Глазов – «лишний» и «ненастоящий».
Иллюзорность и призрачность этого «не столь отдаленного места» выражены в риторическом вопросе: «Как, в самом деле, он возник и почему существует?» [5,80]. А в представлениях местных жителей, рассуждения-мечты, и попытки бежать в «прочие места», где все настоящее, имеют значение полумистической Утопии.
Так «ненастоящий город» оборачивается метаобразом, символом, проходящим через весь цикл. При этом он обозначает не только место, но и обладает временным признаком, то есть «ненастоящий город» — это одновременно и пространство, и время (хронотоп).
Действительно, «ненастоящий» сегодня понимается нами в том числе и как «несовременный», «прошлый», «старый». Именно это значение по особому выступало для писателя в редакции 1914 года (как раз в 35-летие глазовской ссылки), ведь город образца 1879 года был для него уже плюсквамперфектом.
В палитре значений эпитета «ненастоящий» одно из ведущих мест занимает самооценка горожан с иронически-пренебрежительной стилистической окраской. Жители, слобожане и горожане, кажется, почти методично с «иронией, которая прямо подавляла своим массовым единодушием», словно бравируя этим, характеризуют купцов и давальцев сапожников и покупателей, заказчиков, торговцев, ремесло как «ненастоящие». Именно эта заниженная самооценка, самообличен, самоирония, присущие коренным жителям, постепенно убеждают автора в том, что и сам город «ненастоящий». (Этнографизм очерка проявляется не только в передаче особого менталитета аборигенов, но и в диалектной и просторечной лексике и грамматических формах вятского говора).
Примечательно, что Вятский край, как «популярное» место ссылки вообще как правило изображался в беллетристике не просто поэтически, а с подчеркнутым сарказмом. Яркий пример гиперболизации местных несовершенств, гипертрофированных безобразий – в «Губернских очерках» Салтыкова-Щедрина.
Короленко, следуя традициям Щедрина и Успенского гиперболизирует многие теневые стороны жизни Глазова, в угоду навязчивой идейной установке выявить ее примитивность, неразвитость, заброшенность, косность и убогость. Это вполне объяснимо и с учетом настроения и восприятия места ссылки политически неблагонадежного, поднадзорного, вынужденного поселенца, наделенного юношеским скептицизмом.
При этом начинающий писатель удержался от неделикатных определений и топонимов (типа город Глупов, Растеряева улица), и по замечанию современного сатирика В. Максимова: «А он [Короленко] нас, простите, эпитетом» [7].
Скрытый ответ на вопрос: «Стоит ли обижаться на Короленко за этот эпитет?» — можно найти у Достоевского. Описывая Петербург, писатель называл его «городом срама», потому что он был не для людей, именовал «гнилым, слизким городом». Этот централист считал, что Петербург теперь с Москвой заодно и объяснял: «Да признаюсь, я и под Москвой-то подразумеваю, говоря теперь, не столько город, сколько некую аллергию, так что никакой Казани и Астрахани обижаться почти совсем не за что» [8].
Думается, что и «богоспасенному граду Глазову», как символу российской провинции и его жителям на писателя, введшего их в отечественную литературу, обижаться абсурдно. Тем более, что он, будучи по сути своей провинциалистом, задумался о путях выхода окраин из своего ничтожества.
Парадоксальносью отмечена рецептура излечения от «ненастоящности». В разные годы Короленко предлагает прямо противоположные способы: в 1879 году это – слияние с деревней, а в 1914 году – «злая доля» капиталистического пути развития. И здесь проявление закономерности отражения в творчестве художника слова его мировоззрения. А именно вятская ссылка повлияла на эволюцию социальных воззрений писателя. «Когда-то, до своей ссылки в Вятскую губернию, я мечтал вместе с братом и Григорьевым, что мы все перейдем на физический труд, чтобы жить общей жизнью с народом. Теперь, — после того, что я видел в Глазове, и особенно в Починках, — цельность этого настроения сильно нарушилась… Я уже видел и пережил наивно-народнические настроения» [9], — признавался сам Короленко в «Истории моего современника».
В художественной автобиографии Короленко непосредственно глазовские страницы представлены достаточно скромно: лишь три главы V части «Ссыльные скитания» (II том). В первой из них описаны наиболее «яркие и сильные впечатления» подконвойного путешествия из Москвы в Глазов, упомянув о котором, автор отсылает читателей к очерку «Ненастоящий город». В 1918 году, когда создавалась эта часть «Истории», Короленко подчеркивал, что в очерке описан «город с его тогдашними нравами». В последующих главах автор касается лишь некоторых черт из ссыльной жизни, о которых он не мог написать раньше по цензурным соображениям.
II глава содержит описание жизни братьев Короленко в Глазове. Особенно детально характеризуется полицейский исправник Л. С. Петров и все перипетии сложных взаимоотношений с ним. Колоритен портрет «царского ангела», иронически описаны его «поучения», «ошибки» и «прозрения».
Помимо Иллариона Короленко здесь фигурируют такие политические ссыльные, как К. Стольберг и И. Кузьмин. Писатель сообщает о формах просветительской деятельности: о том, что в его мастерской, которая стала чем-то вроде клуба, «шли расспросы и разговоры», чтение и обсуждение прочитанного, распространение дешевых общедоступных изданий, оформление жалоб крестьян. Вместе с тем Короленко открыто заявляет, что «ни для какой революционной пропаганды в этом глухом, захудалом «ненастоящем» городе почвы не было».
Есть в главе и сведения обо всех «прелестях» жизни поднадзорного политического ссыльного: перлюстрация писем и жесткая их цензура, бесцеремонность полицейского исправника Петрова, с которым у Короленко была «глухая борьба», реакция властей на жалобы ссыльного, описан обыск перед высылкой Короленко в Березовские Починки.
Из многочисленных глазовчан, составлявших когда-то круг общения Короленко, особенно часто и с явной симпатией упоминается сапожник – слобожанин, который в отличие от всех остальных лиц, назван именем литературного персонажа очерка «Ненастоящий город», а не реальным именем.
В III главе автор вдается в географические подробности расположения Глазовского уезда и Березовских Починок на карте Вятской губернии, вспоминает о глазовском полицейском исправнике, о попытках провожатого выменять свои сапоги на сшитые по-глазовски самим Короленко, об искушении бежать, скрыться и перейти на нелегальное положение.
«Глазовские вкрапления имеют место и в V главе в связи с ростовщичеством Морхеля. Глазовский способ разрешения «еврейского вопроса» и Морхель упоминаются в «Истории моего современника» и в связи с возвращением Короленко из сибирской ссылки.
Если во всех произведениях о Глазове образ личного повествователя, близкий к автору биографическому, фигурирует в ипостаси ссыльного студента, то повесть «Глушь» написана в форме дневника учителя.
В ней звучит полифония мнений и голосов, сталкиваются прямо противоположные убеждения и только из их суммы, на почве их синтеза вырисовывается общий смысл произведения.
Судьба Иванова и нового учителя в Пустолесье свидетельствуют о безрезультатности просвещения в провинции той поры. Драматично, «мрачным запивойством, то есть чем-то вроде самоубийства», окончил свое горькое существование Иван Иванович. Но и автор дневника, полная противоположность своего предшественника, уверенный поначалу в результатах постепенного, пусть даже очень медленного просветительства, вынужден признать свою ненужность, невостребованность.
Одной из причин «бесполезности и бессилия» учителей была потеря у народа доверия к интеллигенции из-за измены к своему делу со стороны таких, например, «пионеров культуры», как архитектор Кранцшпихель и фельдшер Толстопятов, которые двумя-тремя фактами своей неблаговидной практики наносят невосполнимый десятками научных доводов и книг ущерб в деле приобщения народа к просвещению и культуре (не их ли пример порождает Стоеросовых?). Так, деятельность архитектора, строящего заведомо обреченный на падение храм, послужила в глазах пустольцев красноречивым доказательством бессилия науки и только укрепила суеверия и предрассудки.
«Интеллигентское одиночество» является, по мысли автора, и следствием примитивности, неразвитости экономических отношений в провинции. «Явись в Пустолесье <…> новый промысел, или хотя бы фабрика, наконец, — железная дорога, — <…> раз и навсегда кончалась бы теперяшнее прозябание, ворвалась бы культурная струя. И я получил бы право на существование; на меня немедленно явился бы спрос» [2, 110-111], — полагает автор дневника.
В этих рассуждениях о судьбе просвещения России, об ответственности за свои слова и дела, которой – «интеллигентные люди, — «вверху стоящие, что город на горе», — связаны между собою», о их необходимости в провинции – мысль, созвучная нам в 21 веке.
Архитектурный облик и окружающая природа, градостроительство Глазова, социальный и национальный состав, экономика, торговля, местные традиции, нравы, обычаи, верования населения, даже зарождение в городе рекламы… Глазовский материал позволил писателю поставить целый ряд проблем социально-политического и нравственного плана не только местного значения: проблемы отцов и детей, веры и суеверий, национальных отношений, значения для прогрессивного развития региона промышленности, железнодорожного транспорта, просвещения, науки и культуры. А мысли-предостережения об алкоголизации и криминализации общества, «женский вопрос», и проблемы воспитания и образования, соотношение центра и регионов продолжают оставаться актуальными сегодня не только для глазовчан.
Автор от конкретных частных наблюдений за каждодневными будничными явлениями глазовской жизни переходит к обобщениям, имеющим непреходящее общечеловеческое значение. Глубокого философского смысла полны размышления Короленко и его героев о счастье, о ложном и подлинном, о смысле жизни и предназначении человека, о совести и долге, о соотношении общественного и частного, о формировании личности, о «гордыне» и «смиренномудрии»…
«Какой же путь лучше, какое мировоззрение надежнее?.. Можно ли затрудняться с ответом? Спокойствие – лучше смятения и страдания!.. – спрашивает, отвечает, а затем опровергает ответ учитель из «Глуши». – Но всегда были и всегда – да, всегда – будут гордые безумцы, которые предпочитают спотыкаться страдая и падать в изнеможении на трудном пути, чем смиренно и с улыбкой спокойствия идти рядом с другими по хорошо проторенной дороге»[2,92].
Такой ищущей, неугомонной, парадоксальной в своей основе была натура самого Короленко, признававшегося: «Во мне вечная оппозиция». Его «особая» позиция проявлялась и в мировоззренческом, и в художественном плане в целом.
Не просто сложилась судьба взаимоотношений писателя с «ненастоящим городом» и «богоспасаемым градом» Глазовым. Хотя пребывание его в городе на Чепце длилось неполных пять месяцев, особый «глазовский сюжет» в его творчестве получил постоянную прописку, выписан детально и обстоятельно, представлен в различных жанровых и стилевых формах: от записок до романа, от «эпизодов» до «истории», от бытописательства до беллетристики, от реалити до философских обобщений… Глазовское бытие «циркулирует» от текста к тексту, волнует мысль и питает творчество писателя. А образ «ненастоящего города», благодаря Короленко, занимает достойное место в череде живучих образов, символизирующих нашу жизнь.
Будучи бытописателем-документалистом (реально-бытовая основа его текстов подтверждается архивными источниками), писатель умудрился удивительным образом на основе реальности создать мифы о Глазове, которые отличаются живучестью и в посткороленковскую эпоху.
Взывая к нашей исторической памяти, Короленко создал такой «портрет» Глазова, который невольно возникает у каждого его жителя или гостя сегодня как отправная точка, как «образец» для сравнения, как кривозеркальное отражение.
Главная беда в России – в желании всячески приукрасить ситуацию. Негативизм Короленко в отражении российской провинции не исчерпывается простым скептицизмом, на основе глазовских наблюдений им выбрана стратегическая программа развития малых городов.
Стремление писателя к объективности убеждает современного читателя в том, что раньше было не лучше и не хуже, а раньше. А глазовский цикл Короленко еще подтверждает справедливость северянинских строк:
В деревне хочется столицы,
В столице хочется глуши…
Примечания.
1. Татаринцев А. Г. Глазов в жизни и творчестве В. Г. Короленко. – Глазов, 2003. С. 3.
2. Издание «Короленко В.Г. Ненастоящий город» Пöрмымтэ кар» (Глазов, 2005)
3. Рукопись этого текста пока не обнаружена.
4. Короленко В. Г. Письма из тюрем и ссылок. – Горький, 1935.
5. Короленко В. Г. Ненастоящий город.// Короленко В. Г. Повести и рассказы: В 2 т. – М., 1966. Т. I. С. 58-80.
6. См.: Мордовцев Д. Л. «Печать в провинции»// «Дело». 1975. № 9, 10; «Наши окраины», «Безлюдье севера»; Бялый Г. А. В. Г. Короленко – Л. 1983. С. 97.
7. Максимов В. Н. Смеется тот, кто смеется. – Глазов, 2001. С. 90.
8. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. – М., 1981. Т. 26. С. 6.
9. Короленко В. Г. История моего современника. – М., 1965. С. 520-521.
10. Короленко В. Г. Глушь // Его же. Собр. соч.: В 5 Т. – М.,1960. Т. 3. С. 35.
Мултанское дело
Второе знакомство В.Г. Короленко с удмуртами состоялось в селе Старый Мултан (ныне с. Короленко), куда он приезжал с целью собирания данных для защиты 10 удмуртов, ложно обвиненных в 1892 году в принесении языческому богу человеческой жертвы. Писатель принял активнейшее участие в рассмотрении так называемого «Мултанского дела».
В 1894 году отделение Сарапульского окружного суда присяжных в городе Малмыже Вятской губернии, рассмотрев дело по обвинению удмуртов села Старый Мултан в человеческом жертвоприношении, признало их виновными. Семерых суд приговорил к лишению прав состояния и к ссылке в каторжные работы на большие сроки. Для того чтобы лучше организовать выступление в защиту удмуртов, провинциальный журналист А.Н. Баранов решил обратиться за помощью к В.Г. Короленко.
Писатель, ознакомившись с материалами, откликнулся на приглашение и в сентябре 1895 года прибыл в Елабугу в качестве журналиста. По окончании суда, Короленко с Барановым составили судебный отчет и выехали в Старый Мултан для личного ознакомления местом, где якобы было совершено жертвоприношение. Опубликование подробностей судебного разбирательства «Мултанского дела» и привлечение внимания широкой общественности к процессу, дали свои результаты. Стали появляться статьи и исследования специалистов и знатоков удмуртского быта. В.Г. Короленко привлек для защиты удмуртов знаменитого адвоката Карабчевского, профессоров, этнографов, юристов. Он выступил в 1896 году на третьем судебном разбирательстве качестве эксперта – этнографа со стороны защиты. После восьмидневного разбирательства, 17 июня 1896 года суд вынес оправдательный приговор.
Удмуртский народ с благодарностью хранит память о выдающемся писателе – гуманисте Владимире Галактионовиче Короленко. Его именем названо село в Кизнерском районе, Русский драмтеатр в г. Ижевске, библиотека, улица и пединститут в г. Глазове.
Участие В. Г. Короленко в Мултанском деле
(по материалам фонда редких, ценных и краеведческих документов)
Вся жизнь выдающегося русского писателя Владимира Галактионовича Короленко является замечательным образцом сочетания литературного творчества с неутомимой деятельностью публициста и борца-демократа.
Примером активной гражданской позиции писателя является участие в двух судебных процессах по Мултанскому делу и привлечение к нему внимания всей прогрессивной общественности России.
В 1894 году отделение Сарапульского окружного суда присяжных в городе Малмыже Вятской губернии, рассмотрев дело по обвинению удмуртов села Старый Мултан в человеческом жертвоприношении, признало их виновными. Семерых суд приговорил к каторжным работам на срок от восьми до десяти лет и ссылке в Сибирь, трое были освобождены. Присутствующие на суде корреспонденты местных малмыжских газет А. Н. Баранов и О. М. Жирнов понимали, что обвиняемые осуждены не справедливо. Для того чтобы лучше организовать выступление в защиту удмуртов, они решили обратиться за помощью к В. Г. Короленко.
Писательв ходе подготовки к судебному процессу изучил большое количество литературы, прежде всего, – этнографические исследования, связанные с религией удмуртов. В частности, познакомился с работами Г. Е. Верещагина, П. Н. Лугатова, С. К. Кузнецова, И. Н. Смирнова, П. М. Богаевского и др. Ознакомившись с материалами, он откликнулся на приглашение и в сентябре 1895 года прибыл в Елабугу. Суд не разрешил В. Г. Короленко выступить защитником на процессе и вновь вынес обвинительный приговор. По окончании суда В. Г. Короленко с А. Н. Барановым составили судебный отчет и выехали в с. Старый Мултан, где беседовали с местными жителями. Осмотрели культовые места и место, где был обнаружен труп нищего Матюнина, принесённого якобы в жертву языческому богу. В. Г. Короленко выступил в 1896 году на третьем судебном заседании в качестве эксперта-этнографа со стороны защиты. После восьмидневного разбирательства, 17 июня 1896 года суд вынес оправдательный приговор.
Сегодня роль В. Г. Короленко в Мултанском процессе остается столь же значимой, что и в период, когда шло это громкое дело. Тогда передовая общественностью XIX века по достоинству оценила влияние писателя на ход судебного разбирательства. Невозможно дать полную оценку этому историческому процессу и причастности к нему писателя, не опираясь на его статьи. Результатом исследований материалов, относящихся к Мултанскому делу, сталистатьи и заметки, опубликованные в различных изданиях, а также многочисленные письма и публичные выступления. Большая часть из них имеется в фонде ПНБ им. В. Г. Короленко и представляет особую ценность.
Рассмотрим лишь некоторые публикации. Заслуживает внимание статья «О суде, о защите и о печати. По поводу одной книги» [1], где В. Г. Короленко анализируя книгу Е. И. Козлининой «За полвека», останавливается на вопросе освещения автором Мултанского дела. Указывая на неверные данные, приведенные в книге, исказившие весь смысл дела. В. Г. Короленко пишет о нарушении судом даже после постановления Сената правил судебного судопроизводства: «Это была настоящая война магистратуры с Сенатом... и прямо дерзкое невнимание к категорическим указаниям высшей судебной инстанции не могло бы, разумеется, иметь место без прямой поддержки министра» [1, с. 36]. Писатель отмечает также и другие отклонения в ведении Мултанского процесса.
В журнале «Вестник Европы» № 11 за 1895 г. был опубликован отклик на статью В. Г. Короленко, помещенную в «Русских ведомостях» №288 за 1895 г. Автор отклика делится впечатлением, которое произвела не него статья. «Она заставляет выбрать одно из двух: или факт существования человеческого жертвоприношения, или дважды повторенную судебную ошибку, происшедшую, по вине следственных органов и судебных властей, препятствовавших подсудимым оправдываться и вымогавших показания и у подсудимых, и у свидетелей» [2]. В. Г. Короленко в своей статье отмечает, что жестокие действия полиции являются не случайностью, а «как бы частью системы».
Наибольшее число публикаций о Мултанском процессе опубликовано на страницах «Русского богатства», корреспондентом, а затем редактором, которого был В. Г. Короленко.
В ноябрьском номере журнала «Русское богатство» за 1986 г. была напечатана статья В. Г. Короленко «Мултанское жертвоприношение» [3]. Писатель-гуманист поднял очень важный вопрос: возможно ли было бы обвинение мултанцев, если бы полиция и правосудие не собрали множества слухов. Слухи эти были связаны с религиозно-обрядовыми особенностями культуры народов, населявших Российское государство, и не касались непосредственно Старого Мултана, но, несмотря на это сыграли в процессе решающую роль. В то же время обвинение из-за распространившихся слухов перестало быть обвинением семи мултанцев, а оказалось направленным против всего удмуртского народа. Вот почему, заключает автор, этот процесс стал делом особой важности, на которое следовало бы обратить самое пристальное внимание прогрессивной общественности.
В. Г. Короленко также отвечает на вопрос, можно ли в настоящее время считать доказанным, что среди удмуртов существует человеческое жертвоприношение. Он подробно, шаг за шагом, исследует Мултанское дело. Посвятив большую часть статьи верованиям удмуртов, В. Г. Короленко доказывает, что приведенные в обвинительном акте и сообщенные свидетелями имена удмуртских богов, а также названия и описания обрядов не соответствуют действительным верованиям удмуртов. Так, осужденные, судя по обвинительному акту, принесли Матюнина в жертву богу Курбону. Об этом боге говорят также и свидетели. Беседуя с удмуртами и изучая их быт и нравы, опираясь на известные этнографические данные, писатель доказывает, что бога Курбона у удмуртов вообще не существует.
В июньском номере «Русского богатства» за 1896 г. была напечатана статья «Толки печати о мултанском деле и о приговоре по делу г. Жеденева» за подписью О. Б. А. (т. е оба – Николай Федорович Анненский и Владимир Галактионович Короленко) [4]. В ней анализируется весь мултанский процесс. Отмечается, что причина столь необычного хода Мултанского дела (два обвинения и одно оправдание) лежит в системе предварительного следствия и сбора документов, а отчасти и в том, «что в прокуратуру проникла в последнее время излишняя терпимость к таким приемам подготовительных к суду действий, которые вскрылись, хотя, быть может, еще не вполне во время мултанского процесса» [4, с. 195].
В сентябрьском номере «Русского богатства» за 1898 г.опубликована статья В. Г. Короленко «По поводу доклада священника Блинова: новые факты из области человеческих жертвоприношений» [5]. 24 августа 1898 года на Киевском съезде естествоиспытателей и врачей священник Н. Н. Блинов прочитал доклад о религии вотяков. В прениях после выступления он коснулся вопроса о человеческих жертвоприношениях. В. Г. Короленко в статье отмечает, что наблюдения, предположения и факты, изложенные священником – разные вещи. Употреблять их в качестве аргументов судебного дела нельзя.
Вскоре выходит книга Н. Н. Блинова «Языческий культ вотяков» (Вятка, 1898 г.), в которой содержится описания конкретных случаев исполнения языческих обрядов у вотяков. В. Г. Короленко вновь выступил против его позиции по Мултанскому делу. В октябре 1898 г. в «Русском богатстве» он публикует под псевдонимом Парфен Зырянов статью «Из Вятского края («Ученый труд» о человеческих жертвоприношениях)», где доказывает всю несостоятельность высказываний Блинова по верованию удмуртов [6].
Кроме В. Г. Короленко на страницах «Русского богатства»против обвинения удмуртов в человеческом жертвоприношении выступилЮжаков Сергей Николаевич, публицист, социолог. Он пишет: «Человеческое жертвоприношение мирными земледельцами, полухристианами, целые века дружелюбно сожительствующими с христианским русским населением, – это нечто слишком дикое и маловероятное!» [7, с. 158]. Автор верно отмечает, что если бы существовал такой обычай, то о нем было бы известно раньше, задолго до 1892 г. Публицист говорит, что ни показания обвиняемых, ни заявления свидетелей не дают положительного подтверждения существования этого обычая. Можно было бы обратиться к научным исследованиям, работам этнографов, но этого на первом разбирательстве не было сделано. Выводы судебного обвинения явно поспешны. «А между тем, – продолжает С. Н. Южаков, – помимо чувства справедливости по отношению к подсудимым, здесь затронуты чувства справедливости по отношению к целой народности. Создается прецедент, несомненно, возбуждающий враждебные чувства к вотякам в местном русском, татарском и чувашском населении» [7, с. 169].
Достаточно подробно осветили тему Мултанского дела и значения в нем В. Г. Короленко историки П. Н. Луппов, Л. С. Шатенштейн, журналист Е. М. Флейс, глазовский краевед М. И. Буня, позднее – ученые В. М. Ванюшев, Н. В. Витрук и другие.
Среди работ следует, прежде всего, назвать труд Павел Николаевич Луппова «Громкое дело мултанских удмуртов (вотяков) обвинявшихся в человеческом жертвоприношении (1892-1896 г. г.)»[8]. Исследователь, скрупулезно изучая тему внедрения христианства в среде удмуртов, конечно, не мог остаться в стороне от Мултанского дела. В 1925 году П. Н. Луппов просмотрел огромное количество архивных материалов Синода за XVIII век, представляющих большой интерес для изучения религиозных верований удмуртов. Кроме этого, он ознакомился с материалами библиотек Московской духовной академии и Саратовской консистории. Обобщив все имеющие источники по данной теме, исследователь пришел к заключению: нет ни одного указания на существовании обряда жертвоприношения у удмуртов.
Заметный вклад в изучение и популяризацию темы «В. Г. Короленко и Мултанское дело» внес журналист, член Союза советских писателей, корреспондент «Удмуртской правды» Ефим Мануйлович Флейс. Под его редакцией выходит сборник произведений русского писателя с неопубликованными ранее сочинениями и издаются «Избранные письма о Мултанском деле В. Г. Короленко» (1938 г.),написанные родным и знакомым под впечатлением Мултанского дела. В письмах прослеживается сотрудничество автора с журналистом А. Н. Барановым, юристом А. Ф. Кони, защитниками обвиняемых Н. П. Карабчевским и М. И. Дрягиным, профессором судебной медицины Харьковского университета Ф. А. Патенко; этнографом и архиологом С. К. Кузнецовым и другими. В 1956 году Е. М. Флейс выпустил брошюру «В. Г. Короленко и удмуртский народ», в которой автор с большей теплотой пишет об участии В. Г. Короленко в защите мултанских крестьян. Эта работа, ставшая к нашему времени библиографической редкостью, и сегодня пользуется спросом.
С большим интересом относился к личности В. Г. Короленко судья Михаил Иванович Буня. В числе первых книг М. И. Буни была машинопись «Мултанское дело и участие в нем В. Г. Короленко» (б. м, 1953), приуроченная к 100-летию писателя. Затем последовали долгие годы интенсивной исследовательской деятельности, изучения материалов в городских архивах страны. В результате проведенного исследования была создана книга «В. Г. Короленко в Удмуртии» (Ижевск, 1982, 1995). На сегодняшний день она представляет собой самый фундаментальный труд, в котором на основании документальных материалов рассмотрены многие подробности Мултанского процесса. Сопоставление первоисточников позволило выявить неточности, ошибки, допущенные в публикациях. Обстоятельный анализ труду М. И. Буни дали специалисты, среди которых В. Смолярчук, доктор юридических наук. Он отметил высокий профессионализм в рассмотрении Мултанского процесса [9].
Интерес к участию В. Г. Короленко в Мултанском деле не ослабевает и у современных исследователей. Несомненно, особого внимания заслуживают книги с дарственными надписями доктора юридических наук, профессора Николая Васильевича Витрука. Ему удалось воссоздать на страницах своих книг яркий образ писателя, показать его роль в истории и общественном сознании удмуртского народа и с современных позиций описать ход дознания, предварительного следствия и всех судебных процессов по Мултанскому делу. В год 110-летия со дня окончания длительного судебного процесса по Мултанскому делу Н. В. Витрук опубликовал большую статью «Мултанское дело (1892-1896)» в московском журнале «Российское правосудие» [10]. Его творческие работы по теме «Короленко в Удмуртии» вошли в книгу «Этнокультура: русско-удмуртские связи» (Ижевск, 2007).
Таким образом, в рассмотренных нами источниках, относящихся к Мултанскому делу, завершенном 4 июня 1896 года справедливым оправдательным приговором суда, ярко показано влияние В. Г. Короленко на ход судебного процесса и его результат. Борьба писателя с предрассудками, невежеством и полицейско-судебным прои
Поиск по сайту©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование. Дата создания страницы: 2022-12-31 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных |
Поиск по сайту: Читайте также: Деталирование сборочного чертежа Когда производственнику особенно важно наличие гибких производственных мощностей? Собственные движения и пространственные скорости звезд |