– Машина не заводится, – произнес с порога. – Или аккумулятор, или еще что‑нибудь. – Он не мог видеть своего лица, но наверное, на нем было написано еще больше скорби, чем вмещал голос. Потому сразу и не поверил, что слышит беззаботный смех.
– Да некуда нам особенно и ехать, – сказала она. – А тебя послушаешь, и кажется, весь мир рухнул. И он тоже рассмеялся. Совсем другим становится враждебный мир, когда рядом есть тот, кто возьмет на себя половину твоего горя, и от этого станет горе маленьким и нестрашным. Конечно, с машиной хорошо, когда ты едешь в магазины и везешь обратно все, что тебе нужно. Но они вполне могут обойтись и без машины. Эмма права – не так уж много осталось дальних мест, куда они могли бы стремиться. И еще он представлял, как долго и безрадостно будет искать новую машину или пытаться чинить старую. А вышло наоборот, и хотя потребовалась большая часть утра, занятие это превратилось скорее в забавную охоту, чем в утомительную обязанность. В большинстве своем машины стояли без ключей зажигания, и хотя Иш предложил замыкать проводники напрямую, они вскоре решили, что иметь такую машину не большое удовольствие. Вполне естественно, что когда попадалась машина с ключами, то отказывался подавать признаки жизни простоявший в бездействии несколько месяцев аккумулятор. Наконец, они наткнулись на то, что искали – автомобиль с ключом, да вдобавок оставленный на спуске с холма. Аккумулятор был сильно разряжен, и оставалось надеяться, что на ходу остатков его энергии хватит сработать свечам зажигания. Они катились вниз и весело хохотали, когда, разрывая тишину, давясь выхлопными газами, чихал и кашлял мотор их находки. Но вот двигатель прогрелся, заработал плавно, ритмично; и в смехе их зазвучали нотки победного торжества, а когда на скорости в шестьдесят миль гнал Иш машину по пустынному бульвару, Эм обхватила его шею и крепко поцеловала. И хотя все это больше походило на детские шалости, думал Иш, что никогда не был так счастлив, как в эту минуту. Конечно, новое приобретение не могло сравниться с пикапом и потому использовалось лишь для поездок по складам запасных автомобильных частей, чьи адреса отыскались в телефонной книге. В результате долгих поисков, взломав очередную дверь, увидели они, наконец, дюжину не залитых электролитом аккумуляторов. Тут же нашлась и серная кислота, и хотя оба имели весьма смутные представления, как все это делается, и не обладали техническими навыками, все же провели эксперимент по заливке аккумулятора в пропорциях, соответствующих их познаниям и интуиции. Самое интересное, что после установки нового аккумулятора завелся пикап с первого раза. И когда ровно и уверенно, повинуясь движению его ноги на педали газа, гудел мотор, Иш думал, что сегодня справился с одной проблемой, и еще понимал, что справится с другой, еще ждавшей своего часа. Он может сам заставить машину работать, а главное – и это имело гораздо большее значение – он понял, что рано или поздно наступит время, когда не станет больше машин, а он все равно будет жить счастливо и без страха. Как это было ни печально осознавать, но на следующий день аккумулятор снова закапризничал – или с самого начала оказался с дефектом, или они что‑то напутали при установке. На этот раз никто не испугался. Иш даже несколько дней вообще к машине не подходил. А потом повторили они вдвоем эту процедуру от начала и до самого конца. Может быть, на этот раз повезло, или они стали опытными механиками, но аккумулятор с тех пор служил исправно.
Бока их лоснятся лаком, и сверкает металл хромом. Моторы собраны с точностью в одну тысячную долю дюйма, датчики реле послушно исполняют любые команды – гордостью и символом цивилизации были они. А теперь прозябают бесславно за запертыми воротами гаражей, на открытых стоянках или у обочин дорог. Опавшая листва укрывает их, и поднятая ветром пыль дорог садится на них. И идут дожди, и оставляют грязные разводы на блестящем лаке, и сильнее прилипают мокрые листья, а потом снова садится пыль, и снова падает листва. И такой толстый слой грязи и листвы покрывает ветровые стекла, что не разглядишь сквозь них ничего. Это снаружи, а вот глубоко внутри мало изменились машины. Разве кое‑где выступят рыжие пятна ржавчины, но на покрытых густым слоем смазки поверхностях не скоро увидишь следы ее трудов. Застывшие в вынужденном бездействии, не стали хуже катушки реле, таймеры, карбюраторы и свечи зажигания. Нейтрализуя электролит, медленно, не затихая ни днем, ни ночью, идет в аккумуляторах химическая реакция разложения. Прошло всего несколько месяцев, а уже закончился разряд и ненужным хламом стали батареи. Но где‑то хранятся отдельно, не подверженные влиянию времени сухие аккумуляторы, и серная кислота тоже хранится, а это значит, всегда можно, да и особого труда не составит, залить кислоту в аккумулятор и начать все сначала. Нет, не самым уязвимым звеном были аккумуляторы. Скорее колеса таким звеном станут. Хотя сама резина медленно разрушается. Продержатся колеса и год и пять лет. Но и до них доберется время. Уйдет воздух из камер, постоит машина на плоских шинах, и негодной станет резина. На складах ее тоже не обойдет стороной разрушение. Но заметны будут следы эти лет через двадцать, а может, и того больше. Скорее дороги разрушатся, или человек забудет, как управлять машиной, или ненужными ему станут, еще прежде чем окончательно разрушатся, машины.
Его левая рука лежала у нее под головой, и глядел он в черные, влажно поблескивающие глаза женщины. В сумерках еще более смуглым казалось ее лицо. Никогда раньше не говорили они об этом, но знал Иш, что скоро наступит час, и он наступил.
– Все будет хорошо, – сказала она.
– Я не уверен.
– А я знаю, будет.
– Мне не нравится.
– Тебе не нравится, что это будет со мной?
– Да. Это опасно. Никого рядом, кроме человека, от которого никакой пользы.
– Но ты можешь прочесть все книги.
– Книги! – И он коротко рассмеялся. – Боюсь, что если ты выдержишь, то я этого просто не перенесу.
– Да нет же. Ты можешь найти какие‑нибудь книги и прочесть их. Это будет очень полезно. Не бойся, мне не понадобится много помощи. – Секунды тишины, и снова ее низкий голос. – Ты ведь знаешь, я дважды проходила через это. Все было хорошо.
– Тогда да. А сейчас, без больницы, докторов и ухода все может быть иначе. Но почему, почему ты все время думаешь об этом?
– Биология, или как они это там называют? Мне кажется, это естественно.
– Ты считаешь, что жизнь должна продолжаться, что у нас есть обязательства перед будущим? Она не ответила сразу. Иш мог бы сказать, что сейчас она думает, а мыслительный процесс не был ее сильной стороной; в реакциях своих Эм подчинялась другим, более глубинным законам, чем простая мысль.
– Но откуда мне знать? – сказала она. – Я не хочу знать, стоит ли продолжаться этой жизни или нет, и зачем она должна продолжаться? Наверное, я просто эгоистка. Я хочу ребенка для себя. Я хочу… мне трудно, я не знаю, как сказать правильно. Но я хочу, чтобы меня целовали… – И тогда он наклонился и поцеловал ее в полуоткрытые губы.
– Жаль, что я не могу выразить это словами. Тогда я бы могла сказать, что я думаю, и ты бы все понял. Она протянула руку и достала из коробка на столе спички. Курила она больше, чем он, и Иш ожидал, что за спичкой последует сигарета. Но она не взяла сигареты. Только спички ее интересовали – большие кухонные спички, которые ей нравились. Она рассеянно крутила эту спичку и молчала. Потом, все также молча, чиркнула о коробок. Полыхнула серная головка. Но лишь короткое мгновение бушевало маленькое пламя, потом поблек огонь и уже догорал желтым пламенем, оставляя после себя кончик обгоревшего дерева. Неожиданно Эм затушила спичку. Еще смутно, но Иш стал понимать, что, не найдя нужных слов, женщина сделала попытку, возможно неосознанно, показать то, о чем думала. Медленно, очень медленно открывался ему смысл этого образа, и все‑таки понял он. Истинная жизнь спички – не в покое коробки, но лишь тогда, когда вспыхивала, зажженная чьей‑то рукой, и могла гореть всегда. Мужчины и женщины – они тоже как спички. Не в отрицании жизни заключена суть ее. И тогда вспомнил он страхами наполненные дни, и как сбросил он страх, как развязал веревки, обвязывающие мотоцикл, скинул его и оставил лежать на земле пустыни. И вспомнил еще свой восторг необузданный, с каким бросил вызов смерти и силам тьмы. Он почувствовал, как шевельнулось женское тело в его объятиях. «Да, – униженно думал он. – Его мужество – удел великих мгновений, ее – часть повседневной жизни».
– Хорошо, – сказал он. – Думаю, ты права. Я прочту эти книги.
– Как знать, – шепнула она. – Может быть, сначала нам потребуются не только книги… И тело ее горячее вжималось в его тело. А он все еще сомневался и глубину одиночества, пустоты и страха испытывал. Кто он такой, есть ли у него право встать в начале длинной дороги, по которой снова двинется человечество в неизвестное будущее? Но лишь короткое мгновение царствовал в душе его страх. А потом мужество ее и вера в силу ее мужества передались от горячего женского тела и затопили страх. «Ну конечно же, – думал он. – Она станет матерью народов! Нет жизни без мужества!» И с неожиданно жгучим желанием ощутил он ее жаркое тело, и великая сила снизошла на него.
И прославлена будет, ибо воссияет свет любви к жизни на лице твоем и разгонит страх смерти. Сила твоя подобна божественным Деметре, Гере и Исиде. Кибела ты, укротившая львов. Великая Мать. От дочерей твоих взойдут племена, от внуков – народы! Имя тебе – Мать, и святым назовут его. И тогда вновь зазвенит смех, и зазвучит песня. Юные девы будут плести венки в высоких травах лугов, и юноши, резвясь, прыгать через быстрые ручьи. И будет столько детей от детей их, сколько сосен на склоне горы. И имя твое вовеки благословлять станут, ибо в темные года взор твой к свету обращен был.
Еще не укрепились они в решении своем, как однажды утром выглянула Эм на улицу и воскликнула: «Взгляни, крысы!» Он взглянул. И точно, две крысы деловито тыкались носом в их изгородь. Или нашли себе еду, или что‑то вынюхивали. Эм через окно показала на крыс Принцессе, а потом открыла дверь. Но такая уж собачья порода, что должна она голосом показать охотнику, в каком направлении преследовать, и потому выскочила с крыльца с громким лаем, и крысы растворились, прежде чем Принцесса оказалась рядом. И еще они видели крыс в тот день: то в одном месте, то в другом – у дома, на улице, по саду пробегали крысы. А на следующее утро серая волна нашествия захлестнула и понесла их. Крысы были повсюду. Обыкновенные крысы – не больше и не меньше обычных крыс, не особенно тощие и не особенно жирные – просто крысы. А Иш зачем‑то вспомнил муравьиную эпопею и вздрогнул, холодным потом покрылся от отвращения. Единственное, что оставалось – это заняться изучением крысиной проблемы, что позволит понять ситуацию, определить причины и движущие силы, а то, что понятно, уже не кажется страшным, а в их условиях это было важно. Не вылезая из машины, они ездили по городу, при этом подавив некоторое количество крыс, которым, неизвестно по каким причинам, нравилось перебегать дорогу прямо под колесами автомобиля. Сначала они каждый раз вздрагивали от этих чавкающих, утробных звуков и переглядывались, но скоро это стало настолько обычным явлением, что они перестали относиться к очередной раздавленной крысе, как к событию, достойному быть отмеченным. Как выяснилось, крысы распространились по всему городу, прихватив некоторые территории вне пределов городской черты, – то есть зона крысиной оккупации оказалась несколько большей, чем отмечалось в муравьиную эпоху. В общих чертах все происходящее не представляло загадки. Иш даже вспомнил какое‑то подобие статистических данных, согласно которым количество крыс в городе приблизительно равнялось количеству населяющих его людей.
– Итак, – говорил Иш слегка побледневшей Эм. – Итак, за начальную цифру можно принять миллион особей, из которых половина – сучки, или как их там, одним словом, крысы – дамы. Многие склады и магазины защищены от крыс, но мы ведь не станем отрицать, что в крысином распоряжении оказались просто несметные запасы пищи.
– Ну так сколько здесь будет крыс?
– В уме сразу не подсчитать, но я обязательно сделаю это дома. Этот вечер Иш посвятил решению математических задачек. Для начала, из отцовской энциклопедии он узнал, что крыса раз в месяц дает помет в среднем из десяти крысенышей. Таким образом, за месяц непрерывного размножения крысиное население в близлежащем районе достигнет порядка десяти миллионов. Юные самочки нового поколения начнут давать потомство, еще не достигнув двухмесячного возраста. Тут могли существовать возможные потери и смертность, но, естественно, Иш не мог оценить, сколько особей не доживет до поры половой зрелости. Но в любом случае, при сложившихся обстоятельствах прирост должен быть чудовищным. Насколько чудовищным, он не мог сказать по причине недостаточной образованности в теории вероятности и больших чисел. Но даже при условии, что крысиное население каждый месяц увеличивалось вдвое, то по смехотворно скромным подсчетам к настоящему времени оно должно составлять пятьдесят миллионов. Если же втрое, то по просто скромным оценкам вокруг них проживает где‑то миллиард крыс. А пока он занимал себя этими своеобразными экскурсами в мир математики, то решил, что, при столь благоприятных условиях и неограниченных запасах пищи, месячный коэффициент прироста равный четырем вовсе не лишен здравого смысла. В добрые Старые Времена человек являлся главным естественным врагом крысиного племени, и именно его усилиями держалось оно в своеобразно контролируемых границах. С уходом человека единственными реальными врагами остались собаки, причем не все собаки, а только те, которых природа наградила инстинктом охоты на крыс, и, конечно, в большей степени коты и кошки. Но в данной ситуации вступили в действие вторичные факторы, сыгравшие свою роль в пользу крыс. Как Иш уже успел заметить, собаки‑крысоловы ревниво оберегали сферы своего влияния от представителей кошачьих. Возможно, что, наравне с крысами, собаки с таким же рвением уничтожали кошек и, таким образом, нарушили законы естественного равновесия. И когда ситуация вышла из‑под контроля, собаки, возможно, сами были ошеломлены столь непонятным превосходством враждебных сил. Сегодня они не встретили ни единой собаки. Мало вероятно, что крысы могли истребить всех собак, хотя вероятность полного уничтожения собачьих пометов и щенят почти не вызывала сомнения. Скорее всего, собаки под давлением крысиных орд просто оставили занятые позиции и, покинув город, поспешно бежали в его пригороды. Факт существования миллиарда или пятидесяти миллионов крыс практически не менял ситуации. И в том и в другом случае крыс было слишком много, и Иш с Эм почувствовали себя в роли осажденных вражескими полчищами. Теперь их главным занятием стало следить за дверями. Тем не менее в один прекрасный день, неизвестно из какого угла, на кухню заявилась крыса. Посещение закончилось суматошной беготней незваной гостьи и человека, вооруженного шваброй. Загнанная в угол, крыса взлетела в воздух и со злобным отчаянием вцепилась зубами в твердое дерево и, прежде чем Ишу удалось прибить ее, оставила на ручке швабры глубокие отметины.
Тем не менее через несколько дней люди стали замечать некоторые изменения как в поведении, так и в крысиной наружности. Очевидно, что какими бы огромными ни были запасы пищи, но и они начали таять под натиском прожорливой, увеличивающейся в геометрической прогрессии, серой, хвостатой орды. Стали появляться совсем тощенькие крысы, и беготня их в поисках еды стала носить несколько нервный характер. Теперь они рыли землю. Начали с луковиц тюльпанов, пришедшихся им особенно по вкусу. Потом сожрали уже менее питательные корни и луковицы прочих растений. Они бегали по ветвям деревьев, вероятно пожирая насекомых, почки и оставшиеся плоды. В конце, уже как зайцы, грызли кору молодых деревьев. Теперь Иш оставлял машину как можно ближе к дому и добирался до нее исключительно бегом, при этом не забывая предварительно натянуть высокие резиновые сапоги. Не прекращая свои вылазки в город, он привык и смирился с тошнотворными, чавкающими звуками из‑под колес пикапа. Порой ему казалось, что он мостил дороги раздавленными в лепешку телами, оставляя за собой две нескончаемые колеи из крови и крысиного мяса. На одной из улиц, там, где, образуя острый угол, сходились фасады двух домов, привлеченный видом непонятного белого предмета, он слегка притормозил. А когда остановился и разглядел заинтересовавший его предмет внимательней, понял, что это обглоданный череп небольшой собаки. Далеко выступающие, все еще сияющие белизной передние клыки говорили, что череп этот ранее принадлежал терьеру. Скорее всего, крысы загнали собаку в этот угол, или, защищая свою жизнь, собака сама забежала сюда. Конечно, Иш не мог утверждать, что крысы обнаглели до того, что осмелились напасть на здоровое и сильное животное. Возможно, собака пострадала, в каком‑нибудь несчастном собачьем случае или в драке с себе подобными была сильно искусана и потому, ослабевшая, дала загнать себя в угол. Возможно, это была просто больная и старая собака. Но очевидным в этой истории могло быть только одно – крыс было слишком много даже для терьера‑крысолова. Иш увидел только несколько самых больших костей, остальные, вероятнее всего, были сначала тщательно обглоданы, а потом раскушены на куски и растащены в неизвестных направлениях. Поблизости белели черепа поменьше – видно, терьер защищался до последнего. Иш попробовал представить картину боя. Серая, шевелящаяся масса накрывает извивающееся тело собаки; терьер не может защищаться от тех, кто уже вцепился в его спину. Другие хватают за ноги, как волки, перекусывающие поджилки могучему бизону. И хотя собака могла убить дюжину крыс, пятьдесят крыс – конец такой схватки был предрешен. Опьяненные, запахом крови, обезумевшие от голода, крысы, прокусив собачью шкуру, добрались до сухожилий и потом рвали теплые, окровавленные куски мяса еще продолжающего жить и хрипеть маленького терьера‑крысолова. Когда злополучный угол остался позади, Иш немного по‑другому стал оценивать складывающуюся обстановку, а главное, решил, что следует серьезнее отнестись к безопасности Принцессы. Единственное, что как‑то утешало, это воспоминания об исчезнувших за одну ночь муравьях и надежда, что подобное произойдет и с крысами. Но пока» ничего не предвещало подобного решения крысиной проблемы.
– Неужели крысы будут править этим миром? – спрашивала Эм. – Когда человек ушел, неужели они займут его место?
– Конечно, я не могу утверждать с полной уверенностью, – начинал мямлить Иш, – но я бы не стал так думать. Они сделали такой сумасшедший скачок, потому что знали, как обходиться с запасами пищи, и очень быстро размножались. Но стоит им выйти за пределы городов, как придется уже самим искать пропитание, и тогда не стоит забывать о лисах, змеях и совах, которых расплодится великое множество, потому что будет много крыс, а значит, будет много пищи.
– Вот уж никогда не думала! – сказала она. – По‑твоему получается, что крысы – это домашние животные, которых человек кормил и защищал от врагов.
– Нет, я бы сказал, человеческие паразиты, – и чтобы не дать угаснуть неожиданно пробудившемуся интересу, с воодушевлением продолжал: – Ну а если мы начали о паразитах, то, безусловно, и у крыс имеется набор своих собственных. Как и у муравьев! Если что‑либо бесконтрольно переходит границы своего обозначенного природой числа, оно становится жертвой какого‑нибудь бедствия, подобного чуме… – И в ту же секунду ослепительная вспышка новой, страшной мысли взорвала его сознание. Он закашлялся, стараясь скрыть охватившую его растерянность, а потом, стараясь не изменить спокойному, размеренному тону школьного учителя, с трудом закончил: – Да, безусловно, их должно настичь какое‑нибудь бедствие. И облегченно вздохнул, когда понял, что Эм не заметила или сделала вид, что не заметила его секундной растерянности.
– Значит, нам осталось ждать и молиться за крысиных паразитов, – подвела итог Эм. Иш тогда не признался, что взволновало его. И было это единственное слово – чума, но не чума в переносном, общем смысле бедствия, а в его конкретном содержании, означавшем бубонную чуму, главным переносчиком которой с давних времен были и остаются крысы. Мысль о том, что тебя пощадило в страшной катастрофе, поглотившей все человечество, лишь для того, чтобы обречь на мучительную смерть от бубонной чумы в окружении миллионов крыс, была слишком страшна, чтобы думать о ней без содрогания. И тогда он стал поливать дихлофосом дом, и когда добрался до своей одежды и одежды Эм, и когда уже не смог более сочинять небылицы в ответ на ее недоуменные вопросы и подозрительные взгляды, только тогда он рассказал ей все. Она не смутилась и не испугалась. Ее врожденное мужество оказалось сильнее страха даже перед угрозой бубонной чумы, и была она к тому же еще и убежденной фаталисткой. В такой ситуации самым простым и легким способом спасения было бежать из города и продолжать жить в какой‑нибудь уединенной местности, где их более уже никогда не потревожат крысы, – лучше всего в пустыне. Но каждый из них, независимо от другого, решил, что не станет проживать эту жизнь в вечном страхе. Эм была просто сильнее духом, чем Иш, на которого постоянные мысли о крысах и чуме наводили почти панический ужас. Шли дни, и с каждым новым днем он смотрел на крыс со страхом, ожидая увидеть признаки наступающей болезни. Но напротив, крысы казались еще активнее, чем прежде. А однажды утром Эм подозвала его к окну.
– Смотри, они дерутся! Торопливо, но без особого интереса он тоже выглянул в окно. «Наверное, любовные игры, которым так любят предаваться крысы», – подумал он и ошибся. Потому что увидел, как большая крыса, без всяких сомнений в кровожадных намерениях, нападала на крысу поменьше. Маленькая крыса, совершая отчаянные прыжки, не сдавалась и, похоже, могла удрать сквозь дыру, слишком узкую для большой крысы, как неожиданно на поле боя появилась еще одна, теперь уже самая большая крыса, и тоже напала на маленькую. Оставив на земле лужицу натекшей из разорванного горла крови, большая крыса потащила за собой тело жертвы, а начавшая атаку первой суетливо побежала рядом. В высоких сапогах, перчатках, вооруженный длинной палкой, Иш предпринял экспедицию в ближайший торговый центр за продуктами. Неожиданно для себя он встретил в магазинах лишь крыс‑одиночек. Объяснение такому странному явлению нашлось весьма скоро. Все, до чего крысы могли добраться и сожрать, – все было найдено и сожрано до последней крошки. Магазины представляли отвратительное зрелище помоек, усыпанных клочками бумаги, обглоданными картонными упаковками, и поверх всего этого лежал толстый слой крысиного помета. Крысы погрызли даже наклейки с банок и бутылок, делая задачу определения содержимого порой просто невозможной. Теперь он мог с уверенностью сказать, что не смерть от болезни угрожала крысиным ордам – голод станет их главным врагом. Дома он поделился своим открытием с Эм. На следующее утро они выпустили Принцессу на ее ставшую уже обычной прогулку. (В целях предосторожности, сейчас они разрешали ей гулять только раз в день.) Но прошло всего несколько минут, как с улицы донесся отчаянный собачий вой, и они увидели, как в окружении серой крысиной массы, с парой‑тройкой уже успевших вцепиться в спину, собака несется к спасительной входной двери. Открыв дверь, они впустили не только собаку, но и увлекшихся, не желающих так просто расстаться с питательной добычей, трех‑четырех ее преследователей. Истошно подвывая, Принцесса тут же метнулась под диван, а вооруженные швабрами Иш и Эм провели веселые четверть часа, выслеживая и уничтожая незваных пришельцев. Серьезно напуганные, с помощью отчасти пришедшей в себя собаки, люди тщательно обследовали весь дом, проверяя, не юркнула ли какая‑нибудь затаившаяся крыса в темноту стенных шкафов и полок с книгами. Кажется, на этот раз обошлось и они расправились со всеми крысами, но с тех пор Принцессу держали взаперти и из‑за боязни бешенства в наморднике. А тут исчезли последние сомнения – крысы охотились друг на друга. Порой они видели, как большая крыса преследует крысу поменьше или как несколько крыс, объединившись в охотничью свору, травят своего одинокого собрата. Казалось, что их стало меньше, но скорее всего, в новой обстановке крысы прятались, стараясь как можно реже попадаться друг другу на глаза. Для Иша, так до конца и не избавившегося от смешанного с омерзением страха, сложившаяся ситуация, когда весь город превратился в огромную лабораторию, открывала уникальные возможности экологических исследований. В самом начале своего прогрессирующего развития, крысы жили за счет еды, оставленной для них человеком и постепенно превращенной в огромный запас и источник живого крысиного мяса. Далее, когда полностью иссякли запасы крупы, сухофруктов, фасоли, по крайней мере для отдельных представителей крысиного племени остался этот второй источник существования. И отсюда следовал очевидный вывод – распространившийся на весь крысиный вид голод вряд ли затронет ее отдельных представителей.
– Сначала не станет старых, слабых, больных и юных, – говорил он. – А потом уже не очень старых, не очень больных, не очень слабых, юных и так Далее.
– И в конце, – вступила Эм, которая порой ставила его в тупик своими странными логическими сравнениями, – и в конце останутся две огромные крысы, которые будут воевать друг с другом, как эти, как их там звали – килкеннейские кошки? Пришлось Ишу объяснять, что, прежде чем такое наступит, крысы станут настолько осторожны и пугливы, что скорее всего перейдут с мясной диеты на вегетарианскую. Но стоило серьезнее задуматься над проблемой, Иш пришел к выводу, что крысы убивают не с целью уничтожения вида и сохранения в нем каких‑то отдельных особей, а лишь, как это ни звучит парадоксально, для его сохранения. Если бы крысам была присуща сентиментальность и они бы решили лучше голодать, чем предаваться наслаждениям каннибализма, – вот тогда действительно над видом могла нависнуть серьезная опасность. Но они оказались трезво мыслящими реалистами, а это означало решение проблемы без катастрофических последствий. С каждым днем крыс становилось все меньше и меньше, и вот настал тот долгожданный, когда они не увидели ни одной. Иш знал, что во всем городе их сохранилось еще великое множество, но то, что произошло, должно было произойти с любым видом, переживающим эпоху своего упадка. В естественных условиях крысы всегда держались подальше от постороннего взгляда, изредка рискуя появиться в полутемных закоулках, а так, большую часть времени проводя в темноте своих нор. Только в тех случаях, когда количество их возрастало многократно и крысы не могли найти себе достойного и тихого убежища, только тогда они занимали открытые пространства, где их можно было увидеть при свете дня. Возможно, в сокращении их количества сыграла роль какая‑нибудь болезнь, но он не стал бы доверять достоверности подобной версии. Одним из важнейших преимуществ уничтожения путем пожирания друг друга, явилось полное отсутствие крысиных трупов. Все они использовались для благих целей сохранения последующих поколений крысиного племени. И хотя Иш специально не занимался этим вопросом, он был уверен, что крысы очистили город от оставленных лежать на улицах и в госпитальных центрах трупов людей, умерших в пору катастрофы. Стоило лишь привести свои мысли и соображения в порядок, как он с удивлением отметил, что они избежали мышиного нашествия. Сначала появились муравьи, на смену им заявились крысы, но между двумя этими биологическими явлениями непременно должно было произойти резкое увеличение мышиной популяции. Ведь перед мышами, как и перед крысами, были открыты широчайшие возможности, а скорость размножения превышала даже крысиную. Он так и не смог найти ответа на этот вопрос, хотя догадывался о существовании неизвестного ему биологического закона, ограничивающего и контролирующего резкий рост мышиного населения. Потребовался не один день, чтобы оба они – и Иш, и Эм – полностью избавились от страхов, которыми до краев наполнили их крысы. Но все же пересилили страх и решили, что не грозит Принцессе бешенство, освободили ее, и жизнь постепенно стала входить в свое нормальное русло; и теперь почти не вспоминали они о снующих повсюду омерзительных серых телах.
Ошиблись те, кто сочинял басни. Не Лев, а человек был Царем Зверей. Тяжелой рукой правил он своими народами, и порой жестоки были законы его. И когда прозвучал долгожданный крик: «Король умер!», никто не воскликнул в наступившей тишине: «Да здравствует Король!» И когда в давние времена, не оставив наследника, уходил из жизни великий завоеватель, то сатрапы его начинали неистовую борьбу за скипетр, и если не находился самый могущественный, то распадалось на мелкие части некогда великое царство. И снова настанут такие времена, потому что ни муравей, ни крыса, ни собака, ни обезьяна не мудрей товарища своего. И потому будут идти войны, и кто‑то из них будет возноситься на небывалую высоту и оттуда падать в пропасть забвения, но недолго тому длиться, ибо наступит мир, которого не видела земля двадцать тысяч лет.
И снова лежала голова ее на его руке, и смотрел он в темные глаза. И она сказала:
– Пожалуй, теперь тебе придется заняться книжной работой. Мне кажется, это случилось. И неожиданно, еще до того как успел что‑то ответить, почувствовал, как задрожало ее тело, и слезы покатились из ее глаз. Он бы никогда не поверил, если бы не видел все собственными глазами. Боже, как ей было страшно! И вместе с ее такой неожиданной слабостью, почувствовал, как и его оставляет мужество. Что будет с ним, если она умрет?