Это был, возможно, самый жесткий отказ от картезианских надежд на силу разума и честность «общественного договора» и один из самых ярких манифестов иррационализма (от лат. irratio-nalis — неразумный, бессознательный), ставящего во главу угла внерациональные аспекты духовной жизни человека: волю (волюнтаризм), интуицию (интуитивизм), инстинкт (инстинкта -визм) и т.п., — ограничивая тем самым возможности разумного освоения мира. Строго говоря, прагматизм тоже мог бы считаться ветвью иррационализма, поскольку им отвергалась концепция мирового порядка и абстрактной морали. Любопытно, что обнаруживается даже формальное и содержательное сходство центрального понятия интуитивиста А. Бергсона (1859—1941) «длитель-
ность» (duree), в котором «акт познания совпадает с актом, порождающим действительность», и ключевой категории инстру-центалиста Д. Дьюи «опыт», где главное — непрерывность (continuity), поскольку «познаваемые вещи всегда и везде неотделимы от познающих субъектов». Но (принципиальная разница) для я, Дьюи «функциональная сила» научной категории заключалась ^ее практической полезности, а для А. Бергсона — в освобождении от «утилитарных целей». И если прагматизм просто отказался от анализа внутреннего мира человека, усомнившись, «существует ли сознание» (Д. Джеймс), то иррационализм, отвергнув сознание как самообман, все внимание сосредоточил на имманентных свойствах психики: инстинктивных порывах, интуитивных |фозрениях, экстатических состояниях души. Эдуард Гартман (4842—1906) опубликовал даже специальное исследование «Фило- &вфия бессознательного» (1869), которое выдержало 12 переизданий.
gr Все философы-иррационалисты говорили об антагонизме ин-<)вресов личности и социума. И все они (на этом следует задержать внимание) так или иначе отдавали приоритет индивидуальности перед обществом. И не всегда это были пессимистические Цвссуждения о «неотвратимости страдания», «воли к смерти» Шьт.п. Согласно А. Бергсону, человек — творческое существо, че-^*9 него проходит путь жизненного порыва космической силы, ёвремящейся к непрерывному воспроизводству себя в новых фор-'Itttx. И выходит, что личность и творчество выше интересов сохранения социума и традиционной морали. А в трудах Фридриха Ницше (1844-1900) личность вообще возносится над социумом, Люралью и правом. Но это уже особая личность. «Человек, — пи-Нют мыслитель, — это то, что еще должно будет преодолеть». Путь преодоления — «воля к власти», сменившая в концепции Ф. Ницше шопенгауэровскую «волю к жизни». «Воля к власти» — это и страсть, и инстинкт, и интуиция, и жизненная энергия, Словом, само бытие. Воплощение «воли к власти» — «сверхчело- Ык*. Слово не было абсолютно новым. В средневековой теологической литературе так называли примерного христианина. Но и Шя Ф. Ницше это, по сути, богословский термин, только с пря-Йо противоположным значением. Философ-иррационалист был Особого толка атеистом. Он утверждал, что «Бог умер». И новое Илсшее существо Ф. Ницше видел в грядущем «сверхчеловеке», который отринет пошлую современность с ее ложью, прикрывае-*Р>й христианскими заповедями и заблуждениями рационализма, * сделает это с полным презрением к «посредственности», вне всяких моральных норм, с бесстрастным жестокосердием, руководствуясь только собственными «первично-жизненными», ин-
стинктивными желаниями. По мысли философа, только «сверхчеловек» в силе и власти «воплощать счастье, красоту, добро», а остальным самой природой предназначено быть «общественной пользой, колесом, функцией». И он находит высокие категории, чтобы представить своего героя в самом сверкающем виде. Говорит не об имморализме, а о пребывании «по ту сторону добра и зла». Не о поругании, а о «преодолении». Это, в сущности, воспевание человекобога. Но это одновременно апология инстинктивных, «первично-жизненных», в конечном счете биологических оснований человеческой натуры. И потому потенциальным «сверхчеловеком» представлялась мыслителю любая сильная личность, одержимая «волей к власти»8.
Концепции философов-иррационалистов в большей степени были поэтическими прозрениями искусства, нежели строгими теориями науки. Анри Бергсон даже стал лауреатом Нобелевской премии по литературе (1928). Вообще это был сложный период для любомудрия. Философия не могла уже претендовать на роль «науки наук». Она постепенно превращалась в идеологию. Ее принимали на вооружение политические течения. Кошмарные формы придавала некоторым философическим образам революционная практика ультрарадикалов. Не только ницшеанскую идею «сверхчеловека», но и концепцию «управляющей элиты» А. Бергсона усматривают исследователи в квазирелигии гитлеровского фашизма. Однако в истории науки иррационализм открыл новые горизонты.
Можно считать знамением времени, что главным предметом исследования стал отдельный человек, индивидуум, личность, «Единственный», по терминологии младогегельянца Макса Штирнера (1845). Многие философские школы и крупные общественные деятели в это время проникаются идеей решающего влияния личности в развитии исторического процесса. Иррационалисты не соблазнились ни пострационалистическими концепциями «разумного эгоизма», ни утопическими планами сознательного переустройства общества. Как это ни парадоксально, их заслуга состояла в том, что они прямо-таки зациклились на непрозрачных сферах психики индивида как средоточии жизненной энергии человека, в конечном счете биологическом ресурсе личности. Последнее особенно важно. Каковы бы ни были частные отличия различных концепций иррационализма, их объединяет в итоге скрытая биологическая метафора, обосновывающая естественные права личности и оправдывающая яростную борьбу индивида с путами и оковами моральных норм и социальных табу.
8 Сн..Ницше Ф. Так говорил Заратустра. М, 1996.
щ
И если для позитивистов-бихевиористов было достаточно просто обозначить психику как «черный ящик», чтобы спокойно заняться изучением поведения, то иррационалисты не оставляли попыток проникнуть в тайны творчества, освещая свой путь вспышками коротких замыканий собственной интуиции. Этот путь не приносил покоя и счастья ни творцам, ни адептам. Все они в полной мере переживали боль от разрыва пуповины, связывающей индивида с социумом, так или иначе проходили через \; одиночество и отчаяние, отчуждение и тоску, пессимизм и разо-> дарование. Но не всем стало наградой пьянящее чувство освобождения от запретов, радость открытого ослушания типа подро-:ового негативизма. Некоторые закончили тяжкой душевной езнью, многие становились жертвой невротических расстройств. Духовные муки начавшейся эмансипации личности от социу-индивидуального сознания от коллективного бессознательно-дали мощный толчок развитию психологии. Только теперь на-осмелилась рассмотреть динамику психической жизни в це-И характерно, что первым сделал это врач: невропатолог и ихотерапевт Зигмунд Фрейд.
Как многие гении, совершавшие эпохальный переворот в
уке, 3. Фрейд начинал не на голом месте. Многое было сдела-
названо до него. Уже были предложены термины «бес-
ательное» (Э. Гартман, 1889) и «вытеснение» (А. Шопен-
ip, 1819), уже гремела слава «Наполеона неврозов» Ж. Шар-
1825—1893), под руководством которого 3. Фрейд учился
ать болезненные симптомы истерии с помощью гипноза.
'Дьбе будущей знаменитости сыграли заметную роль тогдаш-
светила психиатрии Лебель и Бернгейм. Свою первую рабо-
психических механизмах истерии, которая демонстрировала
ность психических сил изменять биологические структуры
му вышла по своему значению за рамки психотерапии,
ейд написал в соавторстве с Й. Брейером. Но он не только
едовал и учился, а преодолевал и переосмыслял, чтобы вы-
ить новую модель психики.
Со школьных лет 3. Фрейд увлекался естествознанием и
лет проработал в лаборатории физиологии животных, где
•ненные явления рассматривались на основе физико-химиче-
понятий. Руководитель лаборатории был последователем
(ьмгольца (1821—1894), который первым измерил скорость
!ространения возбуждения в нервном волокне (1850) и тем
м поставил во главу угла «время реакции», развеяв преду-
Ние, будто нервно-психические акты как явления особого
совершаются мгновенно. И позднее 3. Фрейд, распро-
Нив энергетические положения Г. Гельмгольца на область
психологии, обрел фундаментальную основу для своего учения о психодинамике. И если раньше «бессознательное» было образным определением недоступных для разума, необъяснимых и мгновенных интуитивных прозрений или божественных озарений, то теперь оно стало предметом естественно-научного исследования, то есть в нем предполагались некие скрытые, но реально функционирующие психические механизмы повседневного мышления, общения и поведения. Это был новый подход, равный открытию. Как мыслитель 3. Фрейд совершил прорыв в предметном поле науки, выделив в качестве важнейшего направления изучение индивидуальной психологии, конкретной личности, отдельного человека. А как врач он, образно говоря, приоткрыл «черный ящик» психики, нашел способ проникновения в механизмы бессознательного.
В лечебной практике 3. Фрейд решительно отказался от гипноза, чтобы сделать пациента сознательным участником борьбы с неврозом. Это повышало прежде всего непосредственно терапевтический эффект. Больной, поддерживаемый опытом и авторитетом врача, без смущения всматривался в пугающие симптомы и, если находил в себе мужество в полной ясности понять собственные внутренние конфликты, изживал мучительные аффекты и вновь обретал контроль над своим поведением. Но при этом достигался еще и эффект исследовательский, весьма значительный и принципиально важный. Внимание человека, направляемое диагностической изощренностью ученого, подмечало мельчайшие движения души, адекватное толкование которым давал специалист, постепенно выстраивая стратегию лечения и накапливая материал для познания глубинных психических механизмов. Разрешающая сила нового метода оказалась огромной. Для понимания внутреннего конфликта пациента и скрытых аффективных процессов 3. Фрейд сумел использовать свободно всплывающие ассоциации, оговорки, ошибки, сновидения, бесконтрольные жесты и другие, непроизвольно вырывающиеся из тьмы бессознательного побочные эффекты работы глубинных механизмов психики. И перед психотерапевтом постепенно раскрывалась картина того, каким образом психика самонастраивается для оптимизации поведения и поддержания хорошего самочувствия.
Как лечащий врач 3. Фрейд искал внутренние ресурсы самозащиты психики пациентов от невротических состояний и реакций. И прежде всего он обнаруживал процессы регулирования взаимоисключающих импульсов, смягчения напряжения, предохранения от срыва, от проникновения в сознание нестерпимого знания или постыдных влечений. Он видел, как те же самые механизмы, что оберегали душевный покой пациента, коснея, пре-
врашались в оковы, порождающие неврозы и фобии, освободить ffi которых могло только ясное осознание заболевшим своих внутренних проблем. Он словно воочию увидел спонтанно вы-дтраивающиеся в психике между желаниями индивида и требованиями социума своего рода трансформаторы, которые, действуя независимо от сознания, повышают напряжение, если оно слабо, понижают и даже видоизменяют, если импульс становится чрезмерным, и назвал их «защитными механизмами».
Теория защитных механизмов с тех пор непрерывно развивается, и в настоящее время различными авторами указывается уже более сотни названий. Важно остановиться на тех, которые были
'дифференцированы самим Фрейдом и достаточны для понимания психодинамики личности.
*." Одним из первых был описан механизм вытеснения, то есть
удаления из сознания мыслей, чувств, намерений, влечений, вы-
! зывающих внутренний дискомфорт, когда человек забывает, не
учитывает, игнорирует важные моменты внешних обстоятельств и
внутренних обязанностей. По Фрейду, суть вытеснения состоит в
■ том, что «нечто просто удаляется из сознания и удерживается на
. дистанции от него»9. Но, как оказалось, вытесненные в бессознательное влечения и намерения продолжают влиять на психическое и физическое состояние человека, порождая недомогания и
jфобии, недоступные физиотерапевтическому лечению.
Генетически близок ему механизм сопротивления, под влиянием которого человек спонтанно противодействует всему, что
«кожет привести к осознанию вытесненного, установлению подлинного содержания внутренних конфликтов и влечений. Именно этот механизм осложняет взаимодействие психотерапевта и пациента, препятствует формированию доверительного контакта и терапевтического альянса между ними, сводит на нет все попытки психотерапевта раскрыть существо внутреннего конфликта. В повседневной жизни сопротивление приводит к консервации привычных механизмов адаптации, препятствует проникновению в сознание опыта, противоречащего доминирующей установке.
Проекция — неосознаваемое приписывание собственных неприемлемых качеств, влечений и намерений другим людям. Проецируя, человек освобождается от чувства вины за то, что испытывает низменные желания, и направляет возникающее негодование на других, которые якобы имеют подобные душевные качест-]ва. Активно обвиняя окружающих в эгоизме и черствости, субъект скорее всего скрывает от себя собственную враждебность
9 Цит. по: Мак-Вилышс Н. Психоаналитическая диагностика. М., 1998.
или зависть, которые в противном случае пришли бы в противоречие с его потребностью чувствовать себя добрым человеком.
Рационализация — непроизвольное стремление с позиций разума или высокой морали обосновать и объяснить собственные нравственно неприемлемые замыслы и действия, вид бессознательного самооправдания. Иногда, увольняя недостаточно льстивого сотрудника, начальник может быть искренне уверен, что данный сотрудник не подходит ему по профессиональным качествам.
Замещение — непроизвольное перенесение внимания, чувства, потребности на какой-либо иной объект вместо ранее желанного, но недоступного или опасного. Например, после грубого выговора со стороны начальника «срывают злость» на своих подчиненных. Или заботятся о домашних животных при отсутствии близких и любимых людей.
Идентификация — воображаемое отождествление себя с другой личностью, вызывающей восхищение или страх. Проявляется как подражание, внешнее и внутреннее уподобление, доходящее до ощущения полного слияния духа, интересов, личностей. Сам 3. Фрейд считал, что идентификация возникает в раннем детстве как уподобление родителям в процессе преодоления «эдипова комплекса» в результате последовательной смены всепоглощающих чувств восхищения — страха — преданности — соперничества — противоборства по отношению к грозному родителю-сопернику, стоящему на пути реализации влечений. Он связывал с этим фундаментальным психическим механизмом формирование внутренней морали личности и даже основные закономерности социальной жизни и культурного развития человечества. Характерно, что психиатр легко находил в творчестве самых популярных художников изначальные конфликты «эдипова комплекса» («Эдип-царь» Софокла, «Братья Карамазовы» Ф.М.Достоевского). Но аналогичный механизм легко просматривается и в житейских ситуациях, к примеру в подражании подростков своим кумирам. Люди духовно уподобляются тем, на чьем месте хотели бы оказаться или чьим образом хотели бы укрепиться. Говорят: «Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом», а бывает, что генерал с гордостью произносит: «Я — старый солдат!» Однако идентификация может приобрести и разрушительный характер, ведь и жертва способна бессознательно уподобляться агрессору, что наблюдалось нередко в концлагерях, где некоторые заключенные вели себя по отношению к сотоварищам, как эсэсовцы, подражая надсмотрщикам настолько, что даже делали себе фашистские татуировки.
Регрессия — непреднамеренный возврат на более примитивный уровень психического реагирования, когда обычные способы удовлетворения потребности запрещены или небезопасны. Невольная инфантилизация поведения довольно часто встречается в повседневном, в том числе служебном, общении. И окружающие нередко благосклонно к этому относятся. В тоталитарных сообществах на этом защитном механизме надстраивается «радостное повиновение» начальству или авторитету, или «старшому». Дело в том, что регрессия одновременно означает сползание личности к более ранней фазе развития, уводит от личной ответственности за результат выбора и т.п., что снимает ощущение внутренней напряженности и вызывает особого рода удовольствие. Парадоксальным образом это выражено в песне Булата Окуджавы:
А что не так... Какое наше дело?! Как говорится, Родина велела... Как славно быть ни в чем не виноватым Совсем простым солдатом... солдатом.
Наиболее адаптивным и конструктивным механизмом защиты 3. Фрейд считал сублимацию, то есть спонтаннный перевод Энергии влечений в социально приемлемое русло, в общественно полезную деятельность и, наконец, в творческую активность. В частности, примером сублимации он считал гений Наполеона, рассуждая в духе Фрейда, в качестве модельного прецедента, раскрывающего феномен сублимации, можно представить знаменитую Боддинскую осень А.С. Пушкина (1830). Тогда поэт, отрезанный холерным карантином от любимой невесты, пережил необыкновенный прилив творческого вдохновения и за три неполных месяца создал четыре «маленьких трагедии», поэму, сборник Прозаических повестей, стихотворную сказку, завершил работу «ад «Евгением Онегиным» и написал много лирических стихотворений.
Все эти защитные механизмы действуют бессознательно и автоматически и становятся заметны только когда «не срабатывают»: не справляются с перегрузками или не соответствуют ситуа-^и. Неврозы раскрыли 3. Фрейду психодинамику бессознательного. Для него даже сновидения были как бы «неврозами здоровой психики». А одну из своих основополагающих работ он с прямотой гения назвал: «Психопатология обыденной жизни» (1904). Это позволяло острословам высмеять фрейдизм как «психологию невротика», подобно тому, как в пору рационализма говорили о «психологии профессоров психологии», а позднее бихе-*иоризм называли «психологией белой крысы». Но какая бы доля
правды ни содержалась в этой шутке, 3. Фрейду удалось выстроить универсальную модель человеческой психики, которая сразу стала достоянием публики, вызывая горячее негодование одних и восхищение других. Для своего нового метода 3. Фрейд предложил термин «психоанализ» (1896), который стал обозначением нового направления в медицине, в психологии и в гуманитарной науке вообще. Учениками Фрейда были самые талантливые психологи своего времени, впоследствии прославившиеся не меньше, чем их учитель, основавшие собственные психологические школы: Карл-Густав Юнг (аналитическая психология), Альфред Адлер (индивидуальная психология), Вильгельм Райх (телесно-ориентированная терапия), Фриц Перлз (гештальт-терапия), Якоб Морено (психодрама). И было еще больше тех, кто, лично не зная Фрейда, испытал огромное влияние его концепции, и среди них всемирно известные Эрих Фромм, Карен Хорни, Эрик Эриксон. То, что все они, кто раньше, кто позже, в принципе разошлись с учителем, предложив собственные модели человеческой психики, только подтверждает, насколько плодотворной оказалась исходная концепция. Нет нужды, да и не получится это, преуменьшать объяснительные возможности и психотерапевтическую силу позднейших концепций психоанализа. Но все они сохраняют точку отсчета, подобную понятию «уровень моря»: «Так говорил Фрейд».
Отталкиваясь от уже известного в то время, но еще не всеми признанного факта, что существуют процессы, которые не попадают в сферу сознания, но оказывают влияние на поведение и самочувствие человека, 3. Фрейд определил «бессознательное» как особый предмет исследования. Соотношение сознания и бессознательного раскрывается в центральной метафоре итоговой работы «Я и ОНО», специально посвященной структуре личности (1923). Многозначительно называя бессознательное безличным местоимением «ОНО» (лат. Id), а средоточие сознания «Я» (лат. Ego), Фрейд говорил: «По отношению к "ОНО" "Я" подобно всаднику, который должен обуздать превосходящую силу лошади, с той только разницей, что всадник пытается совершить это собственными силами, "Я" же силами заимствованными. Это сравнение может быть продолжено. Как всаднику, если он не хочет расстаться с лошадью, часто остается только вести ее туда, куда ей хочется, так и "Я" превращает обыкновенно волю "ОНО" в действие, как будто бы это было его собственной волей»10.
1° Здесь и далее высказывания 3. Фрейда приводятся по: Фрейд 3. Як Оно. Л., 1924.
В сущности, это парафраз знаменитой метафоры Платона, сравнившего разум с возницей, который правит впряженными в колесницу конями, один из которых благородные страсти человека, другой — грубые вожделения. Но Фрейд полностью переосмысляет философский образ. Его всадник не управляет, а уносится неукрощенной лошадью. Правит инстинкт, необузданное влечение, а разум лишь приспосабливается, выбирая по возможности более безопасный путь. Идти против воли «ОНО», направиться в противоположную сторону для «Я» — невозможная задача. Всадник будет выброшен из седла. Человека в таком случае ожидают душевные и физические страдания и, возможно, даже смерть.
Согласно Фрейду и в полном соответствии с иррационализмом типа «Философии жизни», основное содержание бессознательного составляют инстинкты, обусловленные биологической.природой человека. Причем Фрейд сумел интегрировать разнообразные биологические потребности и свести их к двум инстинктивным влечениям — сексуальному (влечение к жизни) и агрессивному (влечение к смерти вплоть до саморазрушения), которые метафорически связал с именами древнегреческих богов любви и смерти (Эрос и Танатос).
«Я полагаю, — говорил 3. Фрейд, — что нужно различать два рода влечений, причем первый род — сексуальные влечения, или Эрос, — значительно заметнее и более доступен изучению. Он охватывает не только подлинное незадержанное половое влечение и производные от него целесообразно подавленные, сублимированные влечения, но также и инстинкт самосохранения, который мы должны приписать "Я"... Основываясь на теоретических, подкрепляемых биологией соображениях, выставим гипотезу о влечении к смерти, задачей которого является возвращение всех живых организмов в безжизненное состояние, в то время как Эрос все шире охватывает раздробленную на части жизненную субстанцию, стремится усложнить жизнь и при этом, конечно, сохранить ее... Каждый из этих двух родов влечений сопровождается особым физиологическим процессом (созидание и распад), в каждом кусочке живой субстанции действуют оба рода •Влечений, но они смешаны в неравных дозах, так что живая суб-1<станция является по преимуществу представительницей Эроса».
3. Фрейд, таким образом, подчеркивал, что нет особых различий между человеком и остальными живыми существами: <всеми правят биологические законы. Именно эти природосооб-разные инстинкты составляют, по его мнению, суть и конечную Цель всех человеческих устремлений. Сексуальная энергия, или либидо (от лат. libido — стремление, желание), составляет основу
жизненной энергии вообще и психической энергии в частности. В основе всех внутрипсихических конфликтов и неврозов, как считал Фрейд, лежат сексуальные проблемы, нереализованная энергия либидо.
Однако движущей силой развития психики является не столько сила влечений, сколько противоречие этих влечений реальным возможностям и требованиям социума. «ОНО» как средоточие инстинктов не признает препятствий, руководствуясь только стремлением к удовольствию. А удовольствие возникает от разрядки нервного напряжения, вызванного обострением потребности. Незамедлительное и безудержное удовлетворение потребности — основной принцип действия «ОНО». Но очевидно, что потребность не всегда можно удовлетворить немедленно и бесконтрольно. Приходится считаться с реальностью, ждать подходящего момента, искать другие способы достижения желаемого и т.п. Вот почему в лоне «ОНО» постепенно дифференцируется «Я» как такая внутрипсихическая инстанция, которая, исходя из реальных возможностей, способна приспосабливать требования «ОНО» к объективным обстоятельствам.
«"Я" старается также, — говорил 3. Фрейд, — содействовать влиянию внешнего мира на "ОНО" и осуществлению тенденций этого мира. "Я" стремится заменить принцип удовольствия, который безраздельно властвует в "ОНО", принципом реальности... "Я" олицетворяет то, что можно назвать разумом и рассудительностью в противоположность "ОНО", содержащему страсти».
Первоначально в теории 3. Фрейда основное место отводилось именно «принципу удовольствия», как бы подкрепляя известный тезис Ф. Ницше: «По ту сторону добра и зла». Впоследствии, однако, Фрейд убедился в недостаточности такой модели и даже написал специальную работу «По ту сторону принципа удовольствия» (1920). Он признал существование принципов регуляции морального плана и обосновал существование третьей психической инстанции — «Сверх-Я» (лат. Super-Ego). Но и здесь 3. Фрейд не изменил своему принципу искать естественно-научное объяснение психических процессов и механизмов. С его точки зрения моральные нормативы интериоризуются, переносятся внутрь личности постепенно под влиянием социальных запретов и суровых наказаний. Из страха наказания ребенок преодолевает первые сексуальные влечения, «эдипов комплекс» (любовь к родителю противоположного пола). Из чувства самосохранения он идентифицируется с родителем, от которого исходит угроза наказания, и тем самым присваивает его качества, в том числе моральные требования и запреты по отношению к себе. Сформиро-
вавшийся таким образом идеал — «Сверх-Я» — становится внутренним судьей и цензором мыслей и поступков человека.
«Легко показать, — говорил 3. Фрейд, — что идеальное "Я" соответствует всем требованиям, предъявляемым к высшему началу в человеке. В качестве заместителя страстного влечения к отцу оно содержит в себе зерно, из которого выросли все религии. Суждение о собственной недостаточности при сравнении "Я" со своим идеалом вызывает то смиренное религиозное ощущение, на которое опирается страстно верующий. В дальнейшем в ходе развития роль отца переходит к учителям и авторитетам; их заповеди и запреты сохраняют свою силу в идеальном "Я",.осуществляя в качестве совести моральную цензуру. Несогласие |Между требованиями совести и действиями "Я" ощущается как «Чувство вины».
, Во многих работах 3. Фрейд повторял мысль, что мораль — (Всего лишь специальный внутрипсихический заслон против влечений «ОНО», что в основе ее лежит древний страх кастрации за ^слушание родителей и старейшин племени. Склонность человека подчиняться нравственным требованиям Фрейд считал насле-дием этого страха. Таким образом, жесткость «Сверх-Я» предоставлялась ученому даже более грозной, нежели противодействие {внешнего мира.
с> Таким образом, 3. Фрейд не только повторил, что человеком 1р1равляют инстинкты. Он показал внутреннюю динамику психической жизни, обусловленную инстинктами и влечениями. И, несмотря на явное умаление роли сознания в структуре психики, #ак врач он считал основой излечения неврозов именно осознание и ясное понимание внутренних конфликтов. В этом Фрейд кажется даже большим рационалистом, чем сам Декарт с его знаменитым «мыслю, следовательно, существую». Хотя сегодня эта вера Фрейда в терапевтическое всесилие разума кажется не менее наивной, чем убежденность Декарта в познаваемости абсолютной истины. Но сам Фрейд и не пытался приукрасить функции сознания в психической жизни человека:
«..."Я" является несчастным существом, которое служит трем господам и вследствие этого подвержено троякой угрозе: со стороны внешнего мира, со стороны вожделений "ОНО" и со стороны строгости "Сверх-Я"... Как пограничное существо "Я" хочет быть посредником между миром и "ОНО", сделать "ОНО" приемлемым для мира и посредством своих мышечных действий *4>ивести мир в соответствие с желаниями "ОНО"... "Я" не только помощник "ОНО", но также его верный слуга, старающийся Услужить расположение своего господина. "Я" стремится, где "только возможно, пребывать в согласии с "ОНО", окутывает бес-
сознательные веления последнего своими предсказательными ра-ционализациями, создает иллюзию послушания "ОНО" требованиям реальности даже там, где "ОНО" осталось непреклонным и неподатливым, затушевывает конфликты "ОНО" с реальностью и, где возможно, также и со "Сверх-Я". Будучи расположено посередине между "ОНО" и реальностью, "Я" слишком часто подвергается соблазну стать льстецом, оппортунистом и лжецом, подобно государственному деятелю, который, обладая здравым пониманием действительности, желает в то же время снискать себе благосклонность общественного мнения... "Я" подвергается опасности третирования и смерти. Когда "Я" страдает или даже погибает от агрессивности "Сверх-Я", то судьба его подобна судьбе протистов, которые погибают от своих собственных продуктов разложения».
Фрейд излечивал душевные болезни, но существования души он не признавал. Биологизация мотивов и побуждений позволяла отвергнуть власть верований, без пиетета говорить о святых понятиях и сакральных запретах. Дело не в том, что были свергнуты боги. Это и раньше случалось в истории цивилизации. Но на смену старым богам приходили новые. «Неистинные» религии уступали место «истинным». Психоанализ же взглянул на религию как на производное самой психики, «продукт ее разложения», по выражению Фрейда. Это придавало психоаналитикам гордость и пафос богоборцев. Неприятие Фрейдом любого рода религии отличалось чисто богословской истовостью и бескомпромиссностью. Это был его собственный «символ веры», мировоззренческая основа и стержень концепции. Психоанализ, собственно, и был богоборчеством. Только теперь это была борьба с «Богом внутри человека».